Текст книги "От Альбиона до Ямайки"
Автор книги: Сергей Калашников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 11. Сбежавшее лето
Когда шестеро матросов вместе с якорем отправились до Лондона пешим порядком в восьмидесятимильный вояж – а повозку нередко приходилось толкать, – Софочка поняла: ее планы на лето рухнули окончательно и бесповоротно. То есть не на кораблике она будет рассекать вокруг острова Британия, а сидеть дома, работая главной вожатой в летнем лагере труда и отдыха. В сердцах бедный ребенок доверил мне полное управление нашим с ним общим телом и ушел в себя, невыносимо страдая.
А тут ко мне подвалил младший из сыновей Смитов с запоминающимся именем Гарри. Показал бутылек, в котором мягким монолитом недозастыл каучук. Ни в какую не хочет выковыриваться. Я почесал репу, потыкал в эту массу палочкой и с удивлением понял, что она практически не липкая.
– То есть вулканизация прошла без серы? – поинтересовался я у пацана.
– Не знаю, – развел он руками. – Я пробовал растворить серу в бензине, но она осела на дне, так что бензин я слил в эту бутылку, а сера сама высохла. Вы же помните, леди, что бензин испаряется прямо на глазах. А в бензине растворил каучук, как всегда, под пробкой. В это время мы закончили изготовление прокладок, вот я и припас бутылочку до следующего раза, чтобы добавить серы и вулканизировать, когда снова запустят вулканизатор.
Смотрел я на это «открытие» и вспоминал, что в мои времена про излишнюю серу в бензине как-то упоминалось – что-то она в моторах портила. С другой стороны, сама эта сера как химический элемент не так-то проста. Что-то там было в учебнике химии про разные валентности и формы, в которых она встречается, даже когда считается совсем чистой. Поймите не химика – знания мои неглубоки и бессистемны. Как у эрудита, а не как у специалиста.
– Ты это, Гарри, возьми деньжат у Мэри, скажи Джону, чтобы отвез тебя в город, и купи у аптекаря несколько бутыльков попрозрачней. Твой опыт нужно повторить. Как раз сейчас ребята бензин гонят из новой нефти, да и серы у нас нынче полные мешки. Ты там по-разному попробуй. Одну ложку на бутылек или две. День продержи серу в бензине или два. А каучука добавляй обычную меру. Раствор наполовину прогони через нагревание в вулканизаторе, а вторую половину оставь в бутыльке под пробкой, чтобы бензин не испарялся. А там поглядим. И вообще, выбери себе в помощь кого-то, с кем ладно работается, и берись за изготовление прокладок. Бензин и керосин пусть гонят другие, так чтобы всяк своим делом занимался.
На самом деле душа моя стонала от того, что нужно было срочно переделывать наш одноразовый деревянный прокатный стан в постоянный и металлический. Его требовалось снабдить роликами для обжима полосы с обеих сторон с целью обеспечения заданной ширины. Требовалось приготовить серьезную оснастку для четко позиционированного пробивания пазов в отрезках полосы, а в кузнице всего полдюжины учеников-мальчишек. Да тут еще и сестрица Консуэллка хочет вместе со всеми играть и возмущается, что ее не берут, хотя она теперь уже выросла и стала совсем большой. Кстати, буквы она знает, уверенно читает и коряво пишет. Только в счете отстала от основной группы, остановившись в пределах дюжины, – с ней мама занималась. С Софи маменька тоже занималась по вечерам, когда школяры расходились. Музыкой и рисованием. То есть девочковыми дисциплинами и понемногу.
Так вот. В связи с созданием корабельно-унитазной якорной цепи самые возрастные и сильные мальчики мобилизованы в кузницу, где пятилетней крохе не будут рады. Тут искры, тут разлетается горячая окалина – кожаные фартуки и пиратские повязки на головах. Отверстия нынче проделываются пробойным способом при помощи специальной формы-пробойника и кувалды, которой способен орудовать один только взрослый человек – мистер Смит. А остальные, повинуясь ему, греют в горне, подают, держат, перекладывают на малую наковальню, где уже мальчишеские руки просовывают конец пробитой полосы сквозь пробитые и раздвинутые этим пробойником проемы предыдущего звена, сложенные парой. То есть в предыдущее звено вставляется конец будущего следующего звена. Которое пока пластина. Уже слишком остывшая, чтобы ее можно было согнуть руками пацанов.
Поэтому мастер откладывает бородок и берется за «вилочки», которые подмастерья поспешно надели на концы сгибаемой детали. Одно складывающее движение, и концы снова возвращаются в горн на догревание. Их нужно размягчить, чтобы прижать друг к другу ударами молотков, при этом совместив проемы шкворнем.
В этом огненно-ударном камлании даже мне – хозяйке и учительнице – ничего, кроме качания мехов, не доверяют, будь я одета хоть бы и трижды юнгой со спрятанной в тюрбане косой. Э! Кажется, Софочка ожила, не желая пропустить веселье.
* * *
Цепь мы сделали длиной триста футов или девяносто метров, если выражаться по-человечески. Хотели обеспечить отца двумя равными кусками – по числу становых якорей на папочкином флейте. Но подумалось, что лучше пусть будет хотя бы одна нормальная привязь для одного якоря. Который лично я полагаю нормальным.
Поначалу дело продвигалось неважно, но постепенно наладилось. Собственно, на это все лето и ушло, не считая мелочей вроде доработки банок на наждаке и заполнения их тушенкой. Сделать цепь длиннее мы просто не успели.
С доводкой банок на наждаке играючи справился все тот же Гарри, а вот тушенкой занимались взрослые тети. Не могу точно сказать, сколько бычков было подвергнуто закланию на алтаре доброкачественного прокормления экипажа «Агаты», но печень в меню нашего лагеря присутствовала регулярно. А ее в эти поры готовят не затягивая, не дожидаясь, пока начнет портиться в теплые летние деньки.
Мама наняла в помощь Бетти женщин из селения.
* * *
Конец августа. Посетители лагеря получили по булочке и по стакану молока сразу в момент прибытия. А потом всей гурьбой загрузились в карету и покатили в сторону городка. Там нынче у причала стоит папин флейт, на котором намечено проведение испытаний нашего изделия. Точно! Хорошо видно цепь, натянутую от носа куда-то на берег, который здесь выдается мысом. И еще канаты с кормы уходят в воду, тоже выбранные до заметного натяжения.
Софочка внутри нас не торопится распоряжаться, а я командую выгружаться и близко не подходить. Отец с полуюта приветливо машет нам треуголкой, из которой и перья повыдерганы, и галун спорот. Звучат отдаленные команды, скрипит вертикальный ворот, просвещенными моряками именуемый шпилем. Корпус судна подается вперед, натягивая кормовые канаты, и замирает. Машинально проверяю взглядом, убраны ли сходни на пирс. Убраны. И швартовы отдаты… поддаты… отданы. Вечно я путаюсь в морских терминах.
– Хрясь! – доносится с носа.
– Вымбовка сломалась, – в наступившей тишине слышен чей-то голос.
– Держи гандшпуг, – отвечает второй.
Скрипы, натянувшаяся цепь, кажется, звенит, но раздается отчетливый всплеск, свист и новый всплеск. Корпус судна подается вперед и замирает, мотнув носом. Немного ослабевшая цепь снова натягивается.
– Анкер сорвало, – слышен голос с кормы. И опять скрипит шпиль, который еще и кабестан. – Навались! Вместе на счет три! Ну-ка! Дружно! Ну-ка, разом! Ну-ка… стой! Сдай обратно. А то вырвем все!
Цепь, идущая от носа, заметно провисает. Группа матросов снова укладывает сходень на пирс и отправляется к месту, где цепь сходится с землей. Оказывается, здесь наш литой якорь уперся своими рогами в грунт и вырвать его можно, только подняв кверху шток. Совместными усилиями парни с этим справляются, грузят добычу в подоспевшую шлюпку, которую с носа судна подтягивают к борту.
– И всё? – разочарованно вопрошает Том.
– Если бы порвалось, то было бы «Всё» – отвечает мистер Смит. – А так у меня сегодня праздник.
Мы же с Софочкой тихонько ликуем. Она потому, что у папы на корабле имеется хотя бы один неплохой якорь с крепкой цепью, а я в силу понимания – в этом году детям нужно преподать меры длины, объема и веса. Познакомить с треугольниками и измерением углов. Это младшим нынче по семь, а старшие почти взрослые – двоим уже одиннадцать.
А вот и отец приблизился к нашей нешумной толпе. Все как бы счастливы, но уж очень зрелище было невыразительное.
– Мистер Смит, – отец подает кузнецу тряпичный мешочек с монетками – они звякнули. – Мистер Смит, мистер Смит, мистер Смит, – кошельки достаются и сыновьям мастера. И далее остальным, хотя имена папа знает не все. Меня же награждают простым родительским чмоком. Ладно, у Мэри спросим, насколько папенька расщедрился. Он не жмот, даже не прижимистый, но тратит деньги расчетливо.
– Пап! Ты где воду будешь набирать перед выходом в океан?
– В Плимуте.
– Залей в каждую бочку галлон рома сразу, чтобы дольше не портилась, – мы с Софочкой действуем в сговоре – я вспомнил – она озвучила. По крепости перевозимой воды выходит, что четыре литра разбавляется где-то в ста – ста пятидесяти, то есть два-три процента, как считалось у нас, содержания алкоголя. Сопоставимо с пивом. Если бочки чистые и пропаренные, а вода не из сточной канавы, должно сдержать развитие микроорганизмов.
Маму и младших сестер отец обнял у трапа. Софочка тоже подошла, чтобы ее приласкали. Матросы как раз закончили с тросами на корме. И флейт ушел, развернув сначала пару парусов на бушприте, а потом поставив бизань. Тут в эстуарии нашей речушки тесновато, да и мели встречаются, вот отец и осторожничает.
* * *
К концу работ над цепью мы неплохо разогнались, начав работать в стиле автоматизированного производственного комплекса. Опять же оснастку довели до ума – темп у нас заметно возрос. Вот и принялись за создание второй цепи, потому что все равно понадобится. Ну и учебный год начинается, так что кузница только после уроков. Зато матери за руку привели к нам ка этот умел писать и даже считал хорошо. Он прошлый год ходил в учениках аптекаря в городе, а что не сложилось у них там – ума не приложу. И в придачу к нам присоединилась Консуэллка, которой «уже целых пять». Долго я сомневался, создавать ли для них отдельный класс, но потом прикинул, что и без того ребята учатся неодинаково, отчего требуют разной доли внимания. Словом, ссадил всех вместе. Что же касается работ после уроков, так младшие – на яблоки, а остальные делают цепь.
Кажущаяся простота оказалась именно кажущейся. Старший новичок, для ясности буду звать его Аптекарем, поправил меня на уроке. Учтиво, но как внутри нас гневно взвилась Софочка!
Пока мы с ней вели внутреннюю дискуссию, класс не дышал, а наглец просто извелся от переживаний, глядя на то краснеющую, то бледнеющую старшую дочь хозяев земли, по которой он ходит.
Моя реципиентка утихла, только когда я пообещал, что разберусь с придурком по-мужски. Призвал его за кафедру и повелел самому все изложить. Он и изложил. Про сегодняшние здешние меры веса и объема. Выяснилось, что, кроме житейских, есть еще и аптекарские, и ювелирные. Это если про унции, драхмы и граны. А есть еще и бушели для сыпучих продуктов, которые не следует путать с пинтами и галлонами «мокрыми», хотя связь между ними при должном старании можно проследить. Но тут не стоит забывать о ювелирах. И да хрен бы с тем злосчастным каратом, но там тоже есть унции. Короче, я исписал три листа и провел кучу времени за попытками прикинуть все это к массе воды, занимающей названные объемы. А парня просто поблагодарил. Тем более что следующий урок природоведения был посвящен закону Архимеда, где понятия объема и веса сходились воедино… масса выпертой воды…
В этом случае мимо понятия «масса» я проскочил. Хотя впереди определение плотности, где уже вес и массу ученики должны различать. Хотя для действий в условно-постоянном гравитационном поле парни разницы не почувствуют. Я вообще могу назначить метр длиной девяносто восемь сантиметров и научно вывести его из ускорения свободного падения.
Зацепил меня парень. По-хорошему зацепил.
Глава 12. Форма зуба шестерни
– Перегонный куб горит! – в кузницу вбежал запыхавшийся Гарри. Через секунду, побросав инструменты, вся толпа мчалась к усадьбе поместья, где в сарае проводилось разделение нефти на фракции.
Вообще-то сараев здесь несколько: дровяной, каретный, для старой рухляди, конюшня, которая, по существу, тоже сарай, но утепленный. Перегонку и вулканизацию, связанные с применением огня, мы проводим в старинном кирпичном строении, возведенном в стиле главного дома – со сводчатыми потолками. Правда, пол здесь не деревянный, а сложенный из подогнанных друг к другу камней. Так что большой пожар маловероятен – я вообще насчет мер безопасности действую на рефлекторном уровне, громко комментируя принимаемые меры – в мальчишеские головы подобные сведения надо вбивать раз за разом, не жалея сил и времени.
Погибший аппарат погребен под грудой песка, которым тушил его Аптекарь. Следствие выявляет, что олово, которым все было спаяно из медного листа, расплавилось, после чего произошло возгорание, напугавшее ребят яркой вспышкой. Мы пытались из того, что осталось после извлечения бензина и керосина, выгнать соляр. Он не настолько летуч, как более легкие фракции, вот и перегрели сосуд.
Малыш Гарри сразу помчался за подмогой, а более рассудительный и выдержанный Аптекарь догадался обратить свой взор к ящику с песком и деревянной лопатке на стенке над ним – простейший пожарный щит, каких у нас несколько, оказался уместен и роль свою сыграл.
Аппарат в ремонт, ребят похвалить, объяснить самыми простыми словами произошедшее и продолжать работы по плану. Ничего страшного не случилось – все молодцы.
Что у нас сегодня в плане? Молот, подвешенный через блок к потолочной балке. Ворот у стены, на который наматывается веревочный трос, поднимающий груз, запорное устройство из кольца и чеки, чтобы отпускать ударный снаряд. Одним словом – приспособление, заменяющее мистера Смита с кувалдой в руках. Даже превосходящее мистера Смита, поскольку бьет сразу по двум пробойникам – один удар, и в заготовке звена цепи образуются две продолговатых проушины-пробоины. Хотя, конечно, бьет он не только по заготовке, а еще и по ушам – звуком… Неприятно, но терпимо. В дальнейшем надо бы что-то с этим сделать.
Мы продолжаем оснащать процесс изготовления якорной цепи. Нам их еще три штуки делать для все того же папиного флейта. А это очень много работы, которую хочется облегчить и ускорить. Теперь взрослому сильному мужчине остается только пропихивание очередного звена в отверстие предыдущего и сгибание, после чего подмастерья молотками «добивают» новое звено, прижимая «уши» друг к другу.
Операции проходят за один нагрев заготовки и идут подряд – мы за четыре часа укороченного «детского» рабочего дня собираем по десять футов цепи. Наловчились. Да и получается не слишком утомительно. В этом процессе даже маленькие участвуют на отдельных операциях. И задействуются не все поголовно, как было у нас летом с первым отрезком.
В «чистом» углу начато создание макета шестерни. На будущее я планирую выполнять их из бронзы, которая имеет наиболее прогнозируемые свойства и обладает достаточной прочностью. А пока на столе изображена окружность, на которой строятся зубцы – плоские вершины и провалы уже намечены, а мы вырисовываем кривулины, катая диск по поверхности окружности. Это поверхности, соприкасающиеся при взаимодействии шестеренок, – очень ответственное место.
Затруднения возникли из-за того, что я не смог уверенно вспомнить, циклоида здесь требуется или эвольвента, да и то, как эти кривые образуются, тоже забыл. Пришлось моделировать из бумаги, совместно вращать обе детали и удалять лишнее, последовательными приближениями добиваясь нужного результата.
Чертеж шестерни у нас большой, но мы его уменьшим вчетверо при помощи пантографа – как раз на уроках прошли параллелограммы. Так что двигаем науку сразу в жизнь. Вместо бумаги лист олова, вместо карандаша – штихель, вместо ластика – паяльник. Зато щуп копира пойдет по желобку. А на другом конце иголка прорежет пластину воска. Лишнее мы осторожно удалим и зальем оставшееся жидкой глиной, которая потом будет очень долго высыхать там, где ее никто не потревожит.
Рецептуру нам предложил все тот же горшечник, что живет выше по реке в старинной деревеньке с серьезным названием Клейдон. То есть, конечно, предложил, когда я поинтересовался. Этот дядька нам без конца печет точильные круги с тремя размерами зернистости абразива и пятью вариантами толченого камня. Самый деручий из них тот «песок», что мы возим из Лондона – его там из белой глины вымывают и выбрасывают… в мешки, которые мы покупаем. Предполагаю, что это корунд, но в точности не уверен. Второй – кремень. А еще два мне неведомы, но на карандаш взяты. Пятый, самый мягкий, – горшечная керамика, где пилящим компонентом работает мелкий речной песок.
Такая вот небольшая отрасль керамической индустрии, потому что инструменты стачиваются. А, чтобы ее не утерять, я с гончаром сговорился – на будущий год примем его сына в нашу школу вместе с семейными рецептами и тайнами мастерства. На казарменное положение примем, а то каждый день в такую даль из дома и домой он слишком натопается.
Так про шестерню. Когда глина затвердела, мы ее нагрели, вытопив воск – дорогой он, зараза. Обидно жечь. А потом осторожно, боясь дышать, на руках отвезли опять тому же гончару. Все-таки обжиг с его режимами и печи с их особенностями слишком специфическая область, чтобы еще и в нее погружаться.
Обожженная форма обещала стать постоянной – кокилем. Но не стала. Отлитая шестерня наши ожидания оправдала только отчасти, зато центральный штырь формы хрупнул – его при остывании сдавила сжавшаяся бронза. У нее коэффициент температурного расширения оказался больше. Это благоприятно сказалось на наружной поверхности – изделие «отошло» от стенок, но формирователь осевого отверстия погиб.
Консилиум пришел к выводу, что этот короткий цилиндр следует вставлять в кокиль отдельно – пусть гибнет. При следующей отливке новый вставим. И мы впервые сверлили своей точилкой отверстие с нуля, от поверхности. Грубо говоря, протерли дырку в днище формы. А новую ось выточили из обычного кирпича.
Следующую отливку выполнили из чугуна. Бронза дорогая, да и мало ее у нас. Боковые поверхности зубцов обработали на наждаке – придали точильным кругам нужную форму и прошли сверху вниз. Для этого пришлось делать подъемный столик. Ну и сами круги менять на каждом проходе до тех пор, пока не добились прохода абсолютно нового без касания обрабатываемых поверхностей.
Кондукторы, калибры, шаблоны – за этот год ребята научились делать оснастку, делить окружность на различное количество частей, пользоваться циркулем и транспортиром. Они вообще на глазах превращались в пролетариев – передовой отряд рабочего класса. Ножиков себе наковали, серпы матерям зубрили и прочее по хозяйству. Опять же литье из чугуна. Из сплавов железа с углеродом он самый легкоплавкий. Зато чистое железо становится жидким при температурах градусов на четыреста-пятьсот выше – нам такого жара не нагнать. В эту эпоху из чугуна отливают непрочные тяжелые пушки и превосходные тяжелые ядра. Зато сковорода на всю округу одна-единственная – на кухне господского дома – диковина, однако.
Сковороду эту парни видели и попытались повторить. Не считал, со скольки попыток, но справились. Это я к тому, что на отдельные процессы развития производительных сил моего внимания уже не хватает. Конкретно по чугунолитейному направлению я тайком хихикал, потирая руки, – мне нужен котел для перегонки тяжелых фракций нефти, чтобы выделить соляр. И теперь, не прилагая к этому особых усилий, я его получу. А чугун привезет из Ипсвича Джон.
Зачем мне соляр? Да ни к чему пока. Интересен остаток, который для простоты считаю мазутом. В какой-то мере это аналог машинного масла, которое в виде отработки я использовал для защиты от гниения множества деревянных деталей, соприкасающихся с землей. А соляр постоит в бочках, пока до него не дойдет черед. Зато «окраску» мазутом досок обшивки проверять уже пора. Для начала – лодок.
Еще одна внеплановая неожиданность произошла. Гарри по моему указанию проверял, как растворяется в бензине сера. И в дело это ввязался Аптекарь. Я застал их за процессом взвешивания остатка после испарения растворителя из того, что не растворилось.
Оказывается, ребята уточняли рецептуру состава забавного варианта резинового клея. В растворенный в бензине каучук они добавляли бензина, в котором «полежала» сера. После размешивания, которое проходило легко, эта масса схватывалась до гелеобразного состояния, если в закрытой бутылке. А на воздухе из-за испарения бензина становилась эластичной, но довольно прочной субстанцией, не желающей отдираться от того, на чем лежала.
Кстати, парни пробовали добавлять в замес и всякую муть вроде соды, муки, сажи, песка, извести… Черная резина у них получилась вполне черной и даже слегка резиной.
* * *
Все-таки маленькая служанка Мэри в этом доме находится в привилегированном положении. В строгости ее держит только мать – Бетти. Остальные же не скажу, что балуют, но держатся как-то уж очень дружелюбно. Вот нынче матушка моей реципиентки сообщила Софи, что юные леди должны уметь скакать на лошадке. На подворье появилась пара смирных кобылок здешней крестьянской породы, и начались уроки верховой езды сразу для двух девочек – Софи и Мэри. Сначала в штанах в мальчуковом седле, а вскоре и в дамском. Это когда обеими ногами налево. К этому моменту были готовы и платья для верховой езды с широкой расклешенной юбкой. Софочка пришла в восторг, а Мэри смущенно потупилась и сказала:
– Спасибо, крестная, – это она нашей маме!
«Сонь, а у тебя крестная есть?» – полюбопытствовал я, уже предвкушая ответ.
«Бетти», – как о само собой разумеющемся откликнулась моя несносная носительница. Вот тебе и оксюморон! Выходит, благородное семейство Корнов покумилось с четой простолюдинов. Ну да то их выбор. Просто маменька наша крестницу не то чтобы балует, но явно желает ей лучшей доли и понемногу к ней готовит.
Если кто не понял, уроки скакания маменька проводит лично, сама при этом восседая на лошади существенно лучших статей. Раньше-то она примерно через день эту кобылу «прогуливала», разъезжая по окрестностям в сопровождении грума, которого изображал Джон. А иногда и одна выезжала, но тогда уже в мужском платье при шпаге и пистолетах. Не ездила к кому-то, а носилась туда-сюда, переходя с рыси на галоп. Есть у этой дамы интересные особенности. Например, раз в месяц она стреляет по мишеням, разряжая при этом полудюжину пистолетов и четыре мушкета, которые после этого старательно чистит, смазывает и снова заряжает. Отсюда вывод – в доме хранится десять единиц стрелкового оружия, готовых к немедленному применению. Его регулярно проверяют на исправность и не отсырел ли порох в стволах.
Кажется, на Ямайке девушек воспитывают в стиле «милитари».
Сегодня мы втроем выбрали новую для себя дорогу, потому что ездить одними и теми же путями скучно, по мнению Софи. Ну и выехали к соседской усадьбе. Это не про жилище трудящегося земледельца, а про господский дом.
– Леди Агата! – послышался приятный баритон, – откуда-то справа появилась тройка всадников – взрослый джентльмен и двое джентльменов-подростков. – Наконец-то вы выкроили время, чтобы заехать к нам не церемонясь, по-соседски.
– Сэр Генри! – кивком поприветствовала мужчину мама. – Оскар, Ричард, – обозначила она знакомство с мальчиками. – Моя дочь Софи и крестница мисс Мэри Коллинз. – Сонька с Машкой тоже благородно кивнули, а пацаны приподняли треуголки. Все в перьях и дурацкой бахроме, как у эсквайра Трелони из «Острова сокровищ». И вообще в камзолах этих людей чересчур много галунов и блестяшек.
«Сам ты чересчур!» – буркнула мне прямо в разум Софи.
– Прошу в дом, – тем временем продолжил общение с дамами этот самый Генри. – Вы не находите, что в нашем захолустье невыносимо скучно? – Если бы он только знал, как расхохоталась прямиком ко мне в мозги Софочка! Тем временем наша кавалькада подъехала к крыльцу, где лакеи приняли поводья, а кавалеры помогли дамам покинуть седла. По дороге в гостиную удалось рассмотреть богатое убранство помещений и несколько показную роскошь. Мягкие диваны, просторные кресла, разговор о погоде и все той же провинциальной скуке – интересных тем решительно не находилось.
– А я вскоре пойду на флот юнгой! – высказался младший из мальчиков, Ричард, кажется.
– Как здорово! – немедленно вскинулась Мэри. – Вероятно, вы усиленно готовитесь к этому важному шагу? Изучаете судостроение, навигацию, устройство парусного вооружения и управление им?
– Меня обучают латыни, – чуть смутившись, признался парнишка. Ричард, точно.
– Как интересно! – захлопала глазами Софочка. – Это же язык науки! А нельзя ли и мне брать уроки. Скажите, как зовут учителя и где его можно найти?
– Он живет здесь же, в Клейдоне, – улыбнулся сэр Гарри. – Приезжайте к нам по понедельникам, средам и пятницам к девяти часам. Ричарду будет веселее в компании.
«Язык науки, говоришь», – обратился я к своей неугомонной носительнице.
«Аптекаря придется выдавать за личного лакея, – ничуть не смутившись, продолжила планировать Софи. – Нам его нужно в Кембридж посылать учиться на врача. А там без латыни делать нечего. Пилить или ковать и без него найдется кому. Или ты передумал создавать команду для завоевания мира?»
Вот такая она, эта дочь джентльмена. То ребенок ребенком, то как сказанет в стиле будущей потрясательницы Вселенной!
* * *
– Сонь, мне скучно, – взываю я к хозяйке нашего одного на двоих тела.
– Ты делаешься невыносимым, когда тебе не о чем подумать. Терпи. Это для пользы дела нужно.
– Завоевания мира? – захлопнулась. Явно рассердилась на меня за нытье. А мне-то каково! Представьте себе, что я должен чувствовать на уроке латыни! В момент, когда дома ученики в ожидании начала уроков что-то там куют без меня. С учетом дороги туда и сюда, выброшено по полдня трижды в неделю коту под хвост. Занятия в нашей школе перенесены на вторую смену, а я начинаю терять нить событий, развернувшихся с моей подачи. Ума не приложу, что натворит группа начинающих Эдисонов без присмотра опытного инженера. Они ведь сплошные исследователи и изобретатели просто в силу возраста. Хорошо, что мистер Смит присматривает за их творческими потугами.
А я вынужден присутствовать здесь, поскольку никуда из этого тела не денусь. Кстати, Сонька какие-то слова из этого мертвого языка знает. Кажется, латыни ее учить начинали, хотя преуспели в этом несильно. Присоединившаяся по настоянию матери Консуэллка – ноль без палочки. Машка здесь больше не отсвечивает, зато Аптекарь на редкость неуклюже исполняет роль слуги. Сначала тыкался ко всем с подносом, где стоит графин… нет, графины стеклянные… кувшин компота, который считается лимонадом. В конце концов главный ученик – младший сын хозяина дома – усадил этого недотепу рядом с собой, чтобы больше не мельтешил. Ну, и чтобы иметь напиток под рукой.
Так вот, Аптекарь этому самому Ричарду слегка подсказывает. Потому что каких-то крох латыни за время служения в аптеке нахвататься успел. Но отвечать на вопрос преподавателя ему не по чину. Сам-то он парень борзой, хотя и с тормозами. Но мне это изучение языка Вергилия, как серпом по… ладно, чего нет, того нет.
– Ты лучше придумай, как сделать лучше папин флейт, – прерывает поток моих возмущенных дерганий Софи. – Чтобы он стал крепче.
– Крепче? То есть как?
– Не ломался.
– В каком месте не ломался? – продолжаю вредничать я.
Пауза, в течение которой хозяйка общается с преподавателем, путая формы слов и структуру фраз, за что огребает фунт презрения с довеском замечаний. Исправляется, любуется на недовольную мину учителя и добавляет мне прямиком в ход рассуждений:
– Я читала, что мачты частенько ломаются, – на этот раз ужасно вредным голосом.
Мачты. Стволы деревьев, самой природой созданные для того, чтобы торчать вверх и не ломаться от ветров, воздействующих на естественные паруса – кроны. Хотя ломаются. Но чаще их целиком выворачивает из земли вместе с корнями. Стоп! Задача поставлена. Чтобы мачты не ломались. Напряженно вспоминаю, как вообще переламываются палки, ветки, сучья, жерди, рукоятки лопат. С треском, вот как. Потому что лопается та сторона палки, которая находится снаружи изгиба – наружные слои волокон рвутся. Да, разрыв волокон обычно начинается на выпуклой стороне, что особенно хорошо заметно, если древесина не слишком сухая. Точно, прочность на разрыв всегда намного меньше, чем прочность на сжатие.
Если рассматривать нынешние материалы, то прочнее всего сталь. Особенно она крепка в проволоке при растяжении ее вдоль направления волочения. Или проката, если мы берем полосу. А если катать холодной? Прикладывая к валкам неимоверные усилия слабыми мальчишескими руками…
– Вот и думай про железки, а латынью я займусь, – крайне недовольным тоном одобряет мои потуги хозяйка и достает из сумочки карандаш, который кладет под правую руку. Сама она ведет записи пером, которое держит в левой. Я же спокойно разрисовываю силовую схему Останкинской телебашни – туго натянутые стальные канаты прижимают к земле длинный несжимаемый стержень из железобетона. И ведь стоит, долговязая.
Тогда и мы располагаем по окружности стальные полосы, стягивающие мачтовое дерево вдоль всей длины. Хотя почему целое дерево? На сжатие работает только наружный слой, а остальное – на изгиб. Получается бочка. Очень длинная. Которую, кроме поперечных обручей, схватывают и продольные тяги. Изнутри тоже нужно распереть… хотя зачем нам в конструкции лишние элементы, когда можно взять удобные и доступные доски и мирно сложить их таким образом, чтобы они образовали жесткий короб. Полосы-стяжки тоже следует спрятать под древесиной, а то проржавеют в два счета – пропустим их между досками. Наружные, кстати, лучше выбрать потоньше – их функция защитно-декоративная.
А внутри остался чистый канал, через который можно пропустить уйму веревок, которые выйдут через стенку, огибая вделанный в нее же блок. Хоть бы и целый рей подвешивай. Но эти детали я продумаю потом – сначала следует прикинуть сопротивление на изгиб. Хм! Продольный размер просит сделать его побольше, потому что в этом направлении нагрузка выше – паруса ведь тянут вперед. Добавляю четыре дюйма, а потом еще три. Сечение из квадратного превращается в прямоугольное.
Сносим лишнее на углах – сечение приближается к эллиптическому. Проставляем размеры – два фута на полтора. Маловато на вид. В области выхода из палубы мачты явно толще. От себя накидываю для верности три фута на два. Но кверху мачты становятся тоньше. Сделаю так же. Красиво. И ведь для этого доски нужны не настолько длинные, чтобы встать во весь рост мачты, потому что работают на сжатие.
