Текст книги "Времена Амирана (СИ)"

Автор книги: Сергей Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Поэтому, выйдя на улицу и встав перед дилеммой: направо ему повернуть, или налево, Пафнутий махнул на все рукой и свернул налево. Хотя, разумеется, мог свернуть и направо. И тогда история, как его личная, так и всех остальных жителей, как Миранды, так и всего Амирана, от последнего дворника до царя Бенедикта включительно, пошла бы совсем по другому. И, возможно, рассказывать было бы просто не о чем.

***

Но Пафнутий сделал свой выбор. Он повернул налево.

Глава 3

Давным-давно, задолго до нас с вами, задолго даже до всего того, о чем тут повествуется, древними мудрецами была сформулирована мысль, в упрощенном переводе сводящаяся к тому, что наши мечты и самые потаенные желания страшны тем, что иногда сбываются.

В жизни любого из нас, если хорошенько покопаться в собственной памяти, обязательно найдется хотя бы одно подтверждение этой давней мудрости. Да что далеко ходить: взять хотя бы того же царя Бенедикта, папу Ратомира, стоящего сейчас над телами Геркулания и его противника. Был когда-то, хоть и трудно в это поверить, Бенедикт юн – не старше нынешнего Ратомира, и был он отчаянно влюблен. А предметом его страсти была не менее юная танцовщица из труппы бродячего театра, посетившего между делом и Миранду.

Ах, как она была прекрасна! – эта юная звезда. Все в ней – и лицо, обрамленное копной пышных черных волос, и голос, которым она так восхитительно пела свои незамысловатые песенки, и тело – стройное, гибкое, подвижное, – все в ней было необыкновенно, было чудесно и, ну, что там говорить, просто отпад! Если бы Бенедикт учился немного лучше и сумел бы освоить азы стихосложения, над чем безуспешно бились его учителя… ах, если бы он умел! Какие вирши бы он сложил в честь той, что лишила его покоя и целиком заняла все его мысли и мечты!

И ни она – как же ее звали? Зара?.. Зарина?.. А! Зарея – вот как ее звали, – так вот, ни эта самая Зарея, ни Бенедикт не надеялись, что им дадут возможность соединиться. Ну, это же понятно! И Бенедикт в своем воспаленном мозгу вынашивал планы побега из дворца, вдруг ставшего для него тюрьмой. Он мечтал, как они с любимой и всем прочим составом ее коллег, покатят в их фургончике навстречу восходящему солнцу. Взявшись за руки, вместе, всегда и повсюду вместе, на всю жизнь. До самой глубокой старости и смерти в один страшно далекий, отсюда не видный, час.

И, глядишь, чем черт не шутит, так бы оно и случилось. И стал бы юный принц героем поэм и баллад, распеваемых бродячими менестрелями по кабакам и трактирам. Но не вышло. Узнал об этих смелых планах его отец – Эдуард. Узнал не от кого-нибудь, а от ближайшего наперсника сына, того, через кого влюбленные обменивались посланиями и планами. А звали этого негодяя и предателя, спасшего бедного, глупого, влюбленного Беню от самой большой глупости в его жизни, Куртифляс. И был этот самый Куртифляс – совеем еще пацаненок, живая игрушка юного принца – уже и тогда достаточно умен и прозорлив, чтобы понять, чем лично ему грозит осуществление мечты его молодого хозяина.

Так что не вышло ни черта из этой затеи. В ту же ночь исчез куда-то шатер с главной базарной городской площади, а Бенедикт неделю просидел под замком в своей спальне, обливаясь слезами и отказываясь от еды до тех пор, пока, наконец, не проголодался.

Так, а в чем же мораль, спросите вы. А через много-много лет, когда давно уже не было Эдуарда, а страной вовсю правил совсем уже не юный царь Бенедикт, Миранду вновь посетила та самая труппа того самого бродячего театра. Узнав об этом – и не от кого-нибудь, а от того же самого Куртифляса, – Бенедикт, с помощью все того же шута, тайком, инкогнито, переодевшись во что-то совсем себе не свойственное и потому никем не узнанный, посетил этот передвижной очаг культуры.

Зарея – предмет его юношеских грез – уже давно не выступала. Теперь она была кассиршей, администратором, поваром по необходимости. Жила она за кулисами и, попав туда, Бенедикт увидел предмет своего обожания.

Это была рыхлая, грубая баба, чем-то отдаленно напоминавшая Горгоновну, но без ее воспитанности и интеллигентности. Голос ее стал каким-то неприятно визгливым, напоминая скрип несмазанных петель. Волосы поредели и обвисли, а запах изо рта был бы просто отвратителен, если бы не перебивался запахами табака и вчерашнего перегара.

И долго потом Бенедикт с содроганием представлял себе, что же за жизнь была бы у него, буде сбылись бы его юношеские мечты и планы.

Так давайте же выпьем за то, чтобы не все наши мечты осуществлялись!

1

На несколько бесконечно долгих секунд все замерло. Замер, скособочившись в нелепой позе, Геркуланий. Замер этот тип – его противник, с выражением глупого удивления на лице. Замер и Ратомир, с по-прежнему воздетой над головой доской. Замер бег времени, и звезды остановились, и звуки исчезли, а слышное вдалеке невнятное бормотание капель, падающих откуда-то на землю, не нарушало, а только подчеркивало эту мертвую тишину внезапно остановившегося мгновенья.

Первым рухнул этот, Бычара, как назвал его хозяин кабака – это Ратомир только что вспомнил, и обретение этим человеком имени, как ни странно, совпало с концом его земного существования. У него подломились колени и он упал, некрасиво и нелепо, с тем звуком, какой издает куль с картошкой, сброшенный с плеч несшего его грузчика. Следом, прямо поверх поверженного противника упал и Геркуланий.

Упала доска из рук Ратомира. Доска сделала свое дело, для которого, видимо, и была предназначена когда-то изначально, сама не подозревая об этом. Доска упала, а Ратомир остался стоять, закрыв ладонями лицо и зажмурив глаза. Отчаяние было настолько сильно, что он и сам готов был рухнуть на эту, испачканную кровью, землю заднего двора кабака с пророческим названием. И только пришедшая внезапно, вместе с воздухом, который он, наконец, вдохнул в себя, мысль о том, что Геркуланий может быть еще жив… жив, ну конечно, жив! Жив, и только ранен. Эта мысль вернула его к жизни и вернула ему силы.

– Господи, – прошептал Ратомир, – господи!.. Ну, пожалуйста!.. Пусть он будет жив.

И молитва его не пропала даром!

***

Геркуланий сел, помогая себе руками.

– Как ты? – Присев рядом на корточки спросил его Ратомир.

Вопрос был, разумеется, риторическим. Ратомир и сам прекрасно видел и понимал, что…

– Хреново. – Прошептал Геркуланий, прижимая правую руку к ране в боку. Из раны толчками выплескивалась кровь, и это было видно даже сейчас, несмотря на одежду.

– Надо перевязать. – Решил Ратомир. – Чем только? Ага!.. Сейчас.

Он скинул с себя домашний камзольчик, после чего стянул через голову белую рубаху из натурального хлопка. Материал этот привозился издалека, был весьма дорог и доступен очень немногим. Но зато он прекрасно впитывал влагу, а это сейчас было важнее всего.

Ратомир сделал надрез в ткани поднятым с земли кинжалом – чьим? Геркулания, или его противника? Да какая разница! – и оторвал от рубахи длинный лоскут, которым и попробовал перевязать рану. Длины не хватило, понятное дело, ведь бинтовать надо было не руку или ногу, а туловище. Геркуланий забрал остаток рубахи и, скомкав, просто прижал к ране рукой, после чего попробовал встать на ноги. Головокружение и тошнотная слабость помешали ему, и он, застонав, вновь опустился на землю.

***

Ратомир встал, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось, пот заливал глаза. Геркуланий стоял, обнимая рукой шею Ратомира, прижатый к стене и только поэтому не падающий на землю.

Надо было немного отдохнуть. Последние полчаса и последние силы потратил Ратомир на то, чтобы поднять Геркулания и протащить через всю эту проклятую подворотню, где валялись всякий мусор, ящики и трупы. Протащить, вытащить сюда, на улицу и теперь держать, не давая упасть.

Что же делать? Лошадей нет, да и толку теперь от них… А на улице ни души. А если кто-то появится, тогда что? Просить о помощи, или наоборот, прятаться? А сам он не дотащит. Господи, как же он тяжел!.. И как ни гнал от себя Ратомир эту подлую, гнусную, трусливую мыслишку, но она, назойливая как муха, все равно то и дело пролезала в голову: "уж лучше бы сразу насмерть. Все равно ведь не дойдем. Умрет…".

Постояв несколько минут и немного отдышавшись, Ратомир вновь взвалил на себя грузное тело Геркулания и сделал шаг вперед. Куда идти он не знал. Улица была пуста, темна и безвидна во все стороны. Хоть направо иди, хоть налево. Откуда они приехали сюда Ратомир не помнил. Но куда-то идти было надо. Надо – и все, вопреки рассудку и всякой логике, вопреки трусливым мыслям и здравым инстинктам. Вот только куда?

Ратомир повертел головой и, сделав выбор, повернул направо.

2

Пафнутий тоже устал. Его не привыкшие к столь долгим прогулкам ноги еще не болели – это завтра, завтра они покажут своему хозяину, как плохо он с ними обращается! – однако они уже тихонько гудели и становились все тяжелее и тяжелее. Но Пафнутий не останавливался, мало того, он старался идти быстро, да что там – он почти бежал!

Звук его торопливых шагов пугливым эхом метался по сторонам, отражаясь от все более и более обшарпанных стен. Похоже, он шел куда-то не туда. Даже по тому, как становилось все темнее, как все реже попадались неразбитые, работающие фонари – эти редкие оазисы света в безнадежно-темной пустыне, – уже по этому одному понятно было, что забрел Пафнутий в какую-то совсем непрезентабельную часть города. Еще немного, и начнутся совсем уже трущобные районы. А забредать в трущобы ночью, в одиночку, да еще если на тебе более-менее приличная одежда, ну, это, знаете…

И, как назло, не попадалось по пути ни одного извозчика. Не настолько Пафнутий был богат, чтобы пользоваться их услугами, но сейчас он не стал бы торговаться. Но их не было! Даже попадись ему сейчас навстречу полицейские, Пафнутий не кинулся бы от них. Нет. Сейчас-то он с радостью побежал бы им навстречу – чего, в самом деле, он тогда испугался? Он же ничего плохого не делает. Он идет к себе домой. Подскажите только, куда идти? Но полиции, как назло, тоже не было.

От полиции он, пожалуй, и правда не побежал бы, а вот когда раздались где-то впереди пьяные голоса, то ли ругающиеся, то ли распевающие что-то, Пафнутий замедлил шаг и, на всякий случай, свернул в вовремя подвернувшийся проулок. В проулке этом было совсем уж глаз выколи, да еще и воняло, и под ногами было скользко, но Пафнутий упрямо брел по нему, порой то одним плечом, то другим задевая стены. На душе было гадко. Он прекрасно представлял себе, как утыкается в тупик, и как ему, хочешь-не хочешь, придется поворачивать назад, туда, где горланят пьяные голоса. Вот уж, чего не хотелось бы!..

Но нет, не подвел дрянной проулок, не уткнулся в стену, не вывел в заросший кустами овраг, не послал навстречу лихих людей – а ведь мог бы! Закончилась мрачная слепая кишка и исторгла из себя Пафнутия на улицу, показавшуюся ему теперь – ну, просто таки, вполне себе приличной. И даже фонари на ней горели кое-где.

И снова перед Пафнутием встал все тот же проклятый вопрос: направо?.. Налево?..

***

Геркуланий старался держаться из последних сил. Он прекрасно понимал, как тяжело сейчас этому тщедушному подростку, который все же тащит его, тащит на себе, тоже превозмогая себя и тоже из последних сил. Временами Геркуланий терял сознание, и тогда его ноги просто волочились по тротуару, делая их передвижение еще затруднительнее. Но он быстро приходил в себя, хотя и не испытывал от этого ни малейшего удовольствия. Внутри все болело. Не только то место, куда вонзилось лезвие, но гораздо глубже и обширнее. Дышать было тяжело, перед глазами плавали какие-то бесформенные пятна, но, невзирая на слабость, он все же старался помочь как-то Ратомиру. Старался, хоть это и плохо получалось, перенести тяжесть своего тела на ноги, переступать ими и держаться хоть чуть-чуть ровнее.

– Я был не прав, – думал он, вспоминая свое впечатление там, в бильярдной, свои брезгливо-снисходительные мысли. – Я был не прав. Он гораздо лучше, чем кажется. Да ведь это же он спас меня там, на том дворе. Если бы не он, тот добил бы меня. Добил бы и ушел победителем.

– Нет, – продолжал думать он, очередной раз приходя в себя, – если я выживу, мы станем с ним друзьями. И это будет настоящая дружба, что бы там не говорили. Мало ли, что нет союзников, а есть одни лишь интересы. Вот они у нас и будут общие… интересы.

А Ратомир между тем все волок и волок его грузное, бессильное тело. Волок и пыхтел прямо в ухо. Иногда пыхтенье сменялось какими-то словами. Геркуланий прислушался:

– Ну, еще… так… ну, давай!.. Шаг, остановка. Другой – остановка…

– Что ты там?..

– А-а!.. Не обращай внимания. В детстве учил когда-то какой-то героический эпос. Не помню, как называется. Там герой куда-то пробирается вот так же… шаг за шагом. Как у вас говорят – степ бай степ.

Ага, – покорно согласился Геркуланий, – вот так и говорят.

***

Мы ли выбираем дороги, дороги ли выбирают нас – это вопрос вечный и практического значения не имеющий. Гораздо важнее то, куда эти дороги нас приводят.

Дорога, выбранная Пафнутием, или, если угодно, избравшая его, привела к перекрестку. Пафнутий привычно притормозил и выглянул за угол. Вполне понятная предосторожность человека, не желающего лишних приключений на свою задницу. Выглянул – и тут же отпрянул: буквально в нескольких шагах от угла, за которым он спрятался, какой-то тип тащил на себе другого. Этот другой, похоже, совсем не мог идти – еле-еле перебирал ногами, мешком обвиснув на плечах приятеля.

– Вот же черт!.. – Пробормотал Пафнутий.

Сталкиваться с пьяными не хотелось категорически. Ну надо же так нажраться. Нет, все-таки эти миране порядочные свиньи. Пафнутий замешкался, не зная, что делать – повернуть назад? Быстро-быстро перебежать улицу и по другой стороне рвануть вперед? Или…

Но тут ход его мыслей был прерван. Сиплый, напряженный голос, скорее мальчишеский, чем принадлежащий взрослому мужчине, окликнул его:

– Эй, друг!.. Не поможешь?

Так… пока он тут растекался мыслию по древу, эти двое уже вынырнули из-за угла. Прятаться, стало быть, было поздно.

– Ну, помоги, а?.. Я заплачу.

Ага, заплатит он. Видал Пафнутий таких плательщиков. В гробу он их видал. Но не отреагировать на призыв о помощи тоже было как-то…

– Что, перебрал? – Спросил он, ища для себя моральную лазейку, дающую ему право отказать в помощи этим алкоголикам.

– Нет. Он ранен. Он может не дойти. Ну, помоги, а?..

Вот тебе раз!.. Ну что за невезуха! То на полицию нарвался, теперь вот еще…

Пафнутий внимательнее взглянул на этих, так некстати подвернувшихся ему. Тот, который тащил, поднял голову и уставился прямо на Пафнутия. Свет упал ему на лицо и Пафнутий увидел совсем мальчишескую физиономию, к тому же украшенную очками. Этот парень совсем не походил ни на бандита, ни на хулигана. На пьяницу он был похож еще меньше. Вполне себе интеллигентная ряха, этакий мальчик из хорошей семьи, вот только кафтан – или что там у него, почему-то одет прямо на голое тело.

Пафнутий подошел ближе. Куда деваться – интеллигентный человек должен помочь интеллигентному человеку.

– Что там такое?

– Ножом, в бок. Крови уже много потерял.

– Дай-ка я гляну.

Пафнутий взглянул на раненого. Здоровый такой парень. Как у этого-то силенок хватает тащить такого бугая?

– А ты кто? Лекарь, что ли? – Это уже раненый. Видать, пришел в себя. Очухался и теперь мутными глазами смотрел на Пафнутия. Голос хриплый, и что он там говорит – почти не разобрать.

– Нет, не лекарь, но кое-что могу. А ну-ка…

Пафнутий оторвал руку с окровавленной тряпкой от раны. Даже в темноте видно было, что дело плохо. Попробовать остановить кровь? Ну, хоть немного. Без нужных ингредиентов? Одним заговором? Тут же не палец порезан… Нет, пожалуй, не стоит и пытаться.

– Нет, пожалуй. К врачу надо. И поскорее.

– Конечно. – Подросток кивнул, сверкнув очками. – Вот только где тут ближайший врач?

– Понятия не имею. Я, по правде говоря, сам заблудился.

– Черт! И что же делать?

– Ладно! – Решился Пафнутий. – Давайте, я вам помогу. Надо выбраться из этого района. Куда-нибудь ближе к центру. Там, глядишь, и извозчика поймать можно будет. А он уж отвезет куда надо. Вот только…

В голову Пафнутия пришла мысль, расстроившая его. Но он тут же нашел правильное решение. Все же он был сообразителен и толков, это все всегда отмечали.

– Что – только?..

– Только поменяемся местами. Я не хочу испачкать костюм. Он у меня один.

3

Принципия открыла глаза. Сердце колотилось, во рту было сухо, тело же, наоборот, покрывала противная, липкая испарина. Темнота окружала ее. Наконец, она сообразила, где она и что с ней. Она лежала на своей кровати, одетая, а темно было от того, что уже наступила ночь, а зажечь лампу или хотя бы ночник, видимо, было некому.

Что же там было? Принципия пыталась вспомнить, но это у нее почему-то не получалось. Вот только что, перед самым пробуждением… что-то страшное, что и разбудило ее. А заодно, похоже, заставило забыть все то, что было перед этим. А перед этим что-то было. Обрывки этого чего-то неясными тенями всплывали в голове, дразня и ускользая.

Но почему никто так и не пришел? Почему не было привычной процедуры раздевания-умывания? А ужин, которого она ждала весь вечер? Ждала и боялась. Что же, его так и не случилось? Но почему? И вообще, который час? Надо узнать. И умыться все-таки, и в туалет…

***

Дворец не спал, но и на обычное дневное бодрствование это не походило. По полутемным коридорам сновали, стараясь это делать по возможности бесшумно, какие-то личности, которым, вообще-то тут было совсем не место. А вот кого-нибудь из тех, кого знала Принципия, и к кому она могла бы обратиться, что-то пока не встречалось. Малая столовая, в которой, она помнила это, вечером шли приготовления к ужину и оркестр на хорах настраивал инструменты, была сейчас заперта и там было тихо.

В сиреневой гостиной на втором этаже обнаружились Сердеция с Урлахом, они о чем-то беседовали, сидя на диване. Принципия обрадовалась и пошла, было, к ним, но, похоже, не вовремя. Сердеция повернулась и посмотрела на нее с таким неудовольствием, что Принципии как-то сразу стало ясно, что ей не рады. Она смутилась и поспешила покинуть помещение. Выходя, она вспомнила тот обрывок разговора, прерванного ее появлением, который она успела услышать. Там было что-то про Геркулания и Эрогению. Вот только – что? И почему так возбуждена Сердеция? И почему так мрачен Урлах?

Она брела по полумраку дворцовых анфилад, когда навстречу ей протопала свита Шварцебаппера, плотно окружившая своего патрона. Принципия посторонилась и хотела было окликнуть зятя, однако его воинственный вид явно не приглашал к разговору. Ну и ладно. И не очень-то он ей нужен. Но вот куда они направляются – это ее заинтересовало. И она тихонько пошла следом. Ведь, в сущности, ей было все равно куда идти.

***

То, что ужин отложили, было хорошо. Даже здорово, если вспомнить, как провел неожиданно выдавшийся свободный часок сам Шварцебаппер. Да, ничего не скажешь, умеет эта Сердеция доставить удовольствие! Смачная баба! Но все хорошо в меру. Пора бы уже и заканчивать эти глупости. Сколько можно?! Желудок Арбокорского короля, настроившийся на поглощение и переваривание давно обещанной пищи, подавал недвусмысленные сигналы о готовности. Но Шварцебапперу нечем было успокоить его. Судя по всему, ожидались какие-то неприятности. И эти неприятности придется встречать натощак. Если, конечно, не проявить необходимую солдату смекалку.

Шварцебаппер – потомок воинов, и сам воин в душе, готов был к любому повороту событий. Пить – так пить, любить – так любить, драться – так за милую душу! И те, кто его окружал, кто составлял его свиту, были ничуть не хуже. Однако, – понял Шварцебаппер, – пора ощетиниваться. Пора, кажется, приводить себя в состояние максимальной боевой готовности.

Одного из адъютантов он послал на кухню. Послал с заданием четким и недвусмысленным: украсть там чего-нибудь пожрать. Желательно мяса, и чтобы кусок был побольше. Можно на косточке.

Другой адъютант был послан повсюду. Туда, как говорится, не знаю куда. Чтобы там, не знамо где, а конкретно в лабиринтах и закоулках тестева дворца – этого несуразно-огромного сарая – найти, разыскать, собрать и привести сюда разбредшуюся без пригляда свиту. Свита была собрана, пусть и не вся, но хоть столько!.. Собрана, явлена пред грозные очи монарха и, столпившись вокруг, выслушала приказ.

– Господа! – Объявил собравшимся Шварцебаппер, обгладывая кость и хмурясь – мясо оказалось жестковатым. – Ситуация, похоже, осложняется. Надо быть готовым ко всякого рода неожиданностям. Не время расслабляться. Не время предаваться излишествам. Обстановка требует от нас бдительности. Иначе, сами понимаете… В общем, слушай приказ! Построиться и шагом марш в казарму! Ну, то есть, вы поняли… Там вооружиться и ждать дальнейших приказаний.

Дружной толпой, то бишь организованным отрядом, арбокорцы двинулись в сторону той части дворца, что была отведена им под проживание. Окруженный верными подданными король шел вместе с ними. Он был готов. Готов ко всему.

***

Сообразив, куда они все направляются, Принципия остановилась. Туда, к ним, ей идти было незачем. Да и не пустили бы ее туда. Та часть дворца, где жили гости, пользовалась правом экстерриториальности, вроде территории посольства. Чужие туда не ходили, да и делать им там было нечего.

Ну вот, а она так ничего и не узнала, и не поняла. Грустно вздохнув, Принципия повернула назад.

– Во!.. А эта что тут делает? – Укрывшись за колонной, Куртифляс удивленно смотрел на печально бредущую принцессу. – Еще ее потерять не хватало. Отвести на место?..

Куртифляс, выполняя задание Бенедикта, только что закончил подглядывать за свитой Геркулания – шпаной этой эрогенской. После пропажи их господина вся эта братия была пересчитана по головам, в результате чего выяснилось, что все, кроме самого Геркулания, были на месте. Это означало, что Геркуланий не взял с собой никого.

– Какая самонадеянность! – Расстроился, узнав об этом, Бенедикт. – Он же не у себя дома. Это там он может!.. А здесь…

После чего послал Куртифляса пойти и тихонько посмотреть, чего они там будут делать. Так, на всякий случай.

Да ничего они там не делали. Собрались все в одном месте, настороженные, видно, что сами ничего не понимающие. Изредка перебрасывались между собой фразами на своем языке, которого Куртифляс не понимал и, похоже было, собирались сидеть так, до тех пор, пока ситуация не прояснится.

Теперь Куртифляс шел обратно и попутно прикидывал на ходу варианты будущего. Геркуланий его волновал мало. Да хоть бы и совсем пропал, не велика беда. Жених Принципии найдется, что их, мало что ли? Породниться с Амираном – это и честь, и выгода! А вот то, что вместе с ним пропал и Ратомир… Это обстоятельство было куда более серьезным.

Ратомир – единственный законный наследник. Другой вряд ли теперь уже появится, даже если срочно оженить Бенедикта. И тогда – что?.. Кому достанется корона? Старшей дочери? Софронее? Вообще-то передача короны по женской линии законом не предусматривалась. Но ведь закон – что дышло. Да и переписать всегда можно. Но Софронея больна. Вот даже сейчас приехать не смогла. Так что вопрос – кто кого переживет? Но, если даже и она… В этом случае хозяином станет Шварцебаппер. Ну, он тут устроит!..

– Эх, были бы у старика Эдуарда еще сыновья! – Думал Куртифляс. – Так ведь нет же!.. Как и у Бени – одни девчонки. А так бы, чего лучше? Никаких проблем. Правда, будь у юного Бени братья, на черта бы ему сдался Куртифляс?

– Ну, а если, и правда, Шварци? – Продолжал мудрый шут свои прикидки. – У нас же общей границы нет. Между нами же Ледерландия. А учитывая то, что я сегодня имел счастье наблюдать, напрашивается что? А то, что Софронею, как, впрочем, и Урлаха побоку – ну, там, типа несварение желудка или какие-нибудь геморроидальные колики, и вот вам, как говорится, и здрасьте!.. Объединение трех государств в одно – ого-го какое! И Шварци во главе, а вернее – Сердеция! Уж она-то им повертит, будьте уверены.

Так он и шел, задумчивый, но внимательный, мягко ступая мягкими подошвами. Шел, пока не увидел Принципию, понуро бредущую в том же направлении.

***

Принципия тоже шла, погруженная в свои мысли. Правда, мысли ее не были столь глобальны. Собственно, мысли ее вертелись все вокруг одного и того же: что же случилось? У кого бы спросить? Где все? Пойти к фрейлинам? Они, по идее давно уже должны были спать, неудобно как-то… но, вроде, никто не спит. И где тогда сейчас разыскивать этих фрейлин? Может, они тоже где-то… где-то – что? Бродят, как она? Заняты чем-то? Чем?

Тут ее кто-то легко тронул за рукав. Она вздрогнула от неожиданности и оглянулась. Рядом стоял Куртифляс. Вот уж кого она меньше всего хотела сейчас видеть. Ну не нравился ей шут. Скользкий какой-то, что в нем папа нашел? Правда, если кто-то что-то и знает, то это, конечно он – Куртифляс. Ну, что же…

Шут, встретив ее взгляд, тут же раскланялся. В своей шутовской манере, разумеется. Шут-то он шут, да кто над кем больше смеется, – подумалось Принципии, – похоже, что он над нами.

Вот и сейчас, в том, как склонился, блеснув озорными глазами, Куртифляс, чувствовалась явная насмешка.

– Дорогая принцесса, вы не заблудились?

– Что случилось? – Перебила она его, не дав вдоволь наиздеваться. – Что-то произошло? Ведь правда, Куртифляс? Ты же знаешь?

– Ах, да что могло случиться? – В своей отвратительной жеманной манере протянул шут. – Разве у нас что-нибудь случается?

– Нет, ну правда! – Топнула ногой Принципия. – Я же вижу!

– Да, в общем, ну, что?.. Ну, ваш жених, уважаемая Принципия, дорогой наш Геркуланий изволил, прихватив с собой малолетнего Ратомира, прогуляться на ночь глядя. Должно быть для аппетита. Перед ужином. Прогулки перед едой полезны для аппетита! – С профессорской серьезностью произнес Куртифляс. – Беда только, что прогулка несколько затянулась. Все ждут, за стол не садятся, хотя, вы правы, давно бы пора.

– Как, они ушли, и до сих пор не вернулись? И что?..

– Ну, послана стража, искать пропавших. В городе на ноги поднята полиция. В общем, не извольте беспокоиться. Меры приняты. Скоро их доставят во дворец. Живых или…

Тут Куртифляс поперхнулся, поняв, что сболтнул явно лишнее.

– Пойдемте, я вас провожу.

– Куда?

– Ну, куда? К себе, наверное. Что вам тут делать?

– Нет-нет, к себе я не хочу.

– Ну, а куда же?

– А где папа? Он же, наверное, тоже не спит?

– Да уж, какой тут сон. Он у себя. В кабинете. Я как раз иду к нему.

– Я с вами!

***

Бенедикт не спал. Прав Куртифляс, какой уж тут сон! Он маялся, не зная чем занять себя и, как всегда в такие минуты, предавался дурной привычке: пером на бумаге рисовал чертей. Судя по обилию скомканной бумаги в корзине и возле, рисовал он уже давно, а судя по злобным и отвратным мордам этих служителей преисподней, настроение его было далеко от хорошего.

На сей раз Куртифляс не стал утруждать себя и принцессу ходьбой по потайным ходам, а зашел в кабинет как все приличные люди – через дверь, ведущую в приемную, в которой сейчас было пусто. Бенедикт прогнал свою заслуженную секретаршу, незаслуженно накричав на нее, и теперь ему было стыдно.

– А-а?!. – Вскинулся Бенедикт на звук отворяемой двери, и вопросительно взглянул на заходящего Куртифляса.

Тот молча покачал головой.

– А ты чего? – Увидел Бенедикт дочь, вошедшую следом.

– Я посижу с тобой, можно?

Бенедикт вздохнул и кивнул головой. Ну, не прогонять же ее было, в самом деле.

– Ну, что там? – обратился он к Куртифлясу.

– Ничего. Сидят. Просто сидят и, похоже, не собираются ничего делать.

– Интересно. А что же они не бегут своего короля искать?

– Да не-ет! – протянул шут, устраиваясь на одном из стульев. – Все правильно. Много они там наищут – ночью, в чужом городе, не зная языка? Сами только заблудятся без толку. Ищи еще и их потом.

– Ну, ладно, что там наш генерал?

– А что – генерал? Разбил свое воинство на отряды, да и разослал. Да нет, он все грамотно сделал. Каждому отряду определил район поиска. Дал запасных лошадей, чтобы в случае чего нашим потеряшкам было на чем ехать.

Бенедикт удивился.

– Они же, вроде, не пешком пошли.

– Ну, на всякий случай. Вдруг лошади пропали.

– Чего это вдруг? – Проворчал Бенедикт. – Ладно, ты иди. Посматривай там.

***

– Ну, ты в курсе? – Обратился Бенедикт к дочери, когда они остались вдвоем. – Выкинул жених твой фортель. Еще и Ратомира с собой утащил. Куда? Надеюсь, не в бордель? Мог бы и потерпеть до завтра.

Принципию при этих словах бросило в краску. Она была достаточно взрослой, чтобы знать, что такое бордель. Но особенно ее задели слова насчет "потерпеть до завтра". Не это ли самое она говорила Геркуланию там… тогда…

Она взяла себя в руки и нахмурилась.

– Думаю, что не в бордель.

Тут уже пришла очередь смущаться Бенедикту.

– Хм-м… Ты это… Не обращай внимания. Я же волнуюсь.

– Да, я понимаю.

Они замолчали. Да и о чем было говорить. Тишина воцарилась в кабинете. Проклятая тишина. Каждый из них невольно вслушивался в нее, в тщетной надежде, что сейчас она взорвется шумом, радостными криками, стуком сапог.

Но тишину ничто не нарушало.

4

Стражники были разбиты на пятерки. Всего десять групп. У каждой свой район поиска. Кого искать – ясно, но вот как? Иголку в стоге сена, наверное, найти и то легче.

Миранда – большой город. Самый большой в Амиране. Чего вы хотите – столица! Да еще морской порт. Большинство районов ночью, конечно, затихает. Спят там люди, им завтра на работу с утра. Но есть и такие, где шум утихает только с рассветом. Там светлее, чем в спящих кварталах. Свет из окон многочисленных заведений на все вкусы и любой кошелек вполне заменяет свет масляных фонарей, в большинстве своем разбитых и не работающих.

Веселые районы, как правило, соседствуют с откровенными трущобами – только сверни за угол. Там тихо. Там, вроде бы, безлюдно, хотя что увидишь в царящей там тьме? Но это опасная тишина и обманчивое безлюдье. Там, укрытые темнотой, прячутся, как пауки в углу паутины, хищники. И сколько уже беспечных мошек, ослепленных обманчивым светом кабаков и прочих заведений, обещающих легкодоступное, хоть и недолговечное, счастье, сколько этих безмозглых мотыльков нашло свой конец в этой паутине. Им нет числа, потому что их никто не считал.

***

Пятерка стражников под командой старшего, привыкшего отзываться на прозвище Аркан, не торопясь ехала по одной из главных злачных магистралей столицы – Большому Коровьему Прогону. Когда-то тут и верно гоняли коров на бойни. Но это было давно. Ни от коров тех, ни, даже, от боен и следа не осталось. Теперь это была довольно широкая улица, застроенная двух-трехэтажными домами. И в каждом из них был если не кабак, то или стриптизное заведение, или дом терпимости. Хотя, были тут, конечно, и номера для приезжих, и ломбарды для желающих заложить свое добро, чтобы было что пропить или проиграть в игорном притоне, которых тут было едва ли не больше, чем даже борделей.