355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Голубев » Времена Амирана (СИ) » Текст книги (страница 2)
Времена Амирана (СИ)
  • Текст добавлен: 1 августа 2019, 21:00

Текст книги "Времена Амирана (СИ)"


Автор книги: Сергей Голубев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Сочувствую, – улыбаясь произнес Бунимад, – но, похоже, с тех пор вы поправились.

– Да, конечно… – не оценив тонкой иронии серьезно сказал принц. – Хотя после этого мне еще случалось болеть.

– О-о, надеюсь, ничего серьезного? – Это был уже подошедший и вставший рядом Салам.

Ратомир заворожено уставился на нового собеседника, чье лицо украшала роскошная, холеная черная борода, а голову венчал тюрбан с огромным изумрудом. В своем необычном наряде султан напоминал фокусника из цирка.

– Я счастлив познакомиться с юной надеждой Амирана, – продолжал между тем бородоносец, весело и хищно посверкивая крупными белыми зубами. – Мое имя Обр-аль-Саламат-ибн-Бахут-ибн-Байтах, и я – ваш скромный раб и слуга, султан Ахинеи Азарейской, к вашим услугам.

– Шварцебаппер, – коротко представился Арбокорский властитель, – на бильярде не играете? Жаль, юноша. Ну, все равно, рад познакомиться. На сколько лет вы моложе Софронеи? На пятнадцать? Я думал больше.

Прислонившись к бильярдному столу и скрестив руки на груди Геркуланий молча взирал на эту сцену, рассматривая брата Принципии и, к большому своему сожалению, не находя в нем привлекательных черт.

Ратомир, невысокий от природы, стоял, растерянно хлопая спрятанными под стекла глазами и втянув голову в плечи, отчего казался еще меньше и тщедушнее. В Эрогении в стародавние времена существовал обычай лишать жизни мальчиков, страдавших какими-нибудь уродствами, врожденными болезнями или просто не соответствующих принятому тогда стандарту. Обычай, сейчас, конечно, кажущийся жестоким и бесчеловечным, и давно уже отошедший в область преданий, сыгравший, тем не менее, великую роль в формировании нации такой, какая она сейчас есть. А сейчас этой нацией можно было гордиться.

Геркуланий еще раз взглянул на Ратомира: нет, в те времена это был бы кандидат на выбраковку. Странно, ведь отец у него вроде бы ничего. Но если не вести специальный отбор, то никогда не знаешь, чья кровь возобладает в жилах твоего наследника, через сколько поколений всплывет какая-нибудь наследственная беда. Вот и думай потом о проклятии рода. Смотреть надо внимательно, когда женишься, вот и все.

Может быть, – думал Геркуланий, глядя на наследника и брата своей невесты, на этого щуплого мальчика без тени мужских качеств, – может быть, он зря это делает, то есть собирается жениться на сестре этого заморыша и недоноска, какие дети у них будут? Какие внуки? Об этом же тоже надо думать!

Черт возьми! Но он слишком сильно любит ее. Ему стоило таких трудов сломать лед и убедить ее отца в выгодности для него этого брака. Нет, сейчас, конечно, отступать уже поздно. Да и не хочет он никуда отступать. А брат? Что брат?! Да, в конце концов, он же видит его в первый раз, по крайней мере в таком возрасте, когда уже можно о чем-то говорить! Да, может быть, это просто еще не распустившийся бутон, и под этой оболочкой скрывается могучей силы дух, обладание которым ценнее, чем обладание богатырским ростом и бицепсами.

Надо нам познакомиться поближе, решил Геркуланий. Нет, в самом деле, по идее он должен стать моим другом, он же брат женщины, которую я люблю, а она любит его. Значит, и я должен полюбить его. А он – меня. Я постараюсь.

– Геркуланий, – произнес он, забирая узкую кисть юноши в свою широкую и сильную ладонь.

Он был осторожен, стараясь не причинить боль. Он мог бы раздавить, расплющить эти нежные косточки, покрытые тонкой кожей с голубыми прожилками вен.

Внезапно в голову ему пришла одна мысль. Геркуланий вообще был человеком быстрых решений и неожиданных поступков. Впрочем, как правило, достаточно разумных.

– Ты меня, наверное, уже не помнишь, – сказал он Ратомиру, – последний раз мы виделись с тобой, когда мне было еще меньше лет, чем тебе сейчас. Тебя отпускали со мной на прогулки и мы гуляли с тобой в окрестностях дворца, а как-то раз я учил тебя ловить рыбу удочкой.

– Кстати, – добавил он после небольшой паузы, – тебе, наверное, душновато тут. Мы накурили, как черти. Не выйти ли нам на воздух?

Он одной рукой приобнял Ратомира за плечи и чуть подтолкнул к выходу. Ратомир взглянул в его лицо, на котором широкая, доброжелательная улыбка гармонировала с мягким, ласковым взглядом больших, блестящих карих глаз. Ратомир невольно улыбнулся в ответ и кивнул. Он помнил ту давнюю рыбалку.

– Мы вас покинем ненадолго, – обратился Геркуланий к остававшимся в бильярдной, – пройдемся немного, подышим. Вы нас не теряйте и не скучайте без нас.

– Постараемся. – Проворчал Шварцебаппер.

– Очень приятно было познакомиться. – Сказал Ратомир, увлекаемый к двери.

– Что за радость вечером по холоду бродить где-то? – Подал голос с дивана Салам. – Скоро ужин, не опоздайте.

Но последних слов Ратомир с Геркуланием уже не слышали.

***

Вечерний воздух был свеж, но не холоден. Ветер, дувший со стороны моря, чуть шевелил листву и приносил волнующие запахи и шальные мысли.

Они не торопясь, молча шли по дорожке, ведущей к дальним воротам. В отличие от непринужденно шагавшего Геркулания, Ратомир чувствовал себя не очень уверенно. Обычно в это время он уже лежал у себя в постели с какой-нибудь книжкой, увлеченно переживая приключения героев и в то же время наслаждаясь собственной безопасностью. Теплое одеяло и мягкий свет лампы – как хорошо, как приятно было, лежа в этой своей уютной норке, представлять полярные льды, морские пучины, воинственных пигмеев, страшных разбойников, хищников и прочие непременные атрибуты этого большого и опасного мира, лежащего за ее пределами.

Внезапно чей-то силуэт вырос у них на дороге. Ратомир вздрогнул. Геркуланий взял его за руку и сказал вполголоса что-то на своем языке. Тень растворилась, они пошли дальше. Геркуланий не сказал ничего по этому поводу. Ратомир догадался, что это был кто-то из его людей.

Вскоре послышался цокот копыт. Два всадника догоняли их, скача по дорожке со стороны дворца. Ратомир остановился и, глядя на стремительно приближающиеся из темноты силуэты, непроизвольно прижался к своему спутнику.

В нескольких шагах от них кони остановились и всадники спешились.

– Я хочу предложить тебе прокатиться верхом. – Обратился Геркуланий к принцу. – Ты как, умеешь?

Ратомир, действительно, некоторое время бравший уроки верховой езды, кивнул головой.

– Ну, вот и прекрасно, – отозвался Геркуланий, – мужчина должен уметь многое, но самое главное из того, что он должен уметь, это – ездить верхом, драться и не бояться смерти.

Он одним движением забросил свое тело в седло и теперь свысока наблюдал за действиями Ратомира. Действия эти были, надо сказать, достаточно неуклюжи. Лошадь оказалась непривычно высокой. Стремя было какой-то не той формы и нога никак не попадала в него. Лошадь, гадина такая, никак не хотела стоять спокойно…

Наконец, Ратомиру удалось сесть в седло, больно при этом ударившись о его высокий подъем.

Геркуланий молчал, никак не комментируя происходящее, за что Ратомир был ему благодарен, хотя одновременно и злился за то, что он вынудил его демонстрировать свою неловкость.

Ворота распахнулись, как будто их ждали, и они оказались по ту сторону ограды.

Впервые Ратомир очутился в такой ситуации: ночью, вне стен и даже ограды дворца и, к тому же, один… ну, не считая, конечно, этого типа. Честно говоря, присутствие Геркулания отнюдь не придавало Ратомиру уверенности и чувства защищенности. Нет, все же он был один, один в этом огромном и наверняка враждебном внешнем мире.

В этом мире уже вовсю хозяйничала ночь, и в широко распахнутом небе сияли равнодушные звезды. Время тьмы – время засад и предательств.

Деревья вокруг представали живыми шевелящимися тенями, и было не ясно, то ли это они сами тянутся своими ветвями-щупальцами, то ли это ветер колышет их, внезапно похолодевший ветер, знобко пробирающийся за воротник и мурашками по спине, вдоль позвоночника отмечающий свой путь.

Три дороги лежало перед ними. Одна вела вдоль ограды парка и, двигаясь по ней, можно было где-то за час объехать парк с дворцом и дворцовыми службами, и снова вернуться к воротам. Это был самый подходящий путь для столь поздней прогулки.

Вторая дорога вела к морю. К бухте с пустынным пляжем, усеянным валунами и галькой. Там, далеко в море, сейчас в темноте, наверное, не видные, торчали из воды три высоких скалы – Три Брата называли их местные рыбаки, чей поселок из нескольких десятков покосившихся хижин, раскинулся на побережье. Ратомир там бывал. Разумеется, днем и в хорошую погоду. Ему нравилось смотреть на прибой, на колышущиеся под ветром сохнущие сети, на чаек. Там можно было сесть на какую-нибудь перевернутую лодку и смотреть, смотреть…

Если хотелось острых ощущений на сон грядущий, вполне можно было отправиться по этой дороге.

Третья вела в город. Ночью в городе было опасно, это Ратомир знал хорошо. Ночью в городе приличные люди ложились спать, укрывшись за стенами своих домов. Теплое одеяло, уютный, неяркий свет, хорошая книжка…

Ночью в городе хозяйничали другие, те, с которыми лучше было не встречаться. Они сидели в кабаках, пили пиво, ром, орали какие-то грубые песни и дрались – жестоко, до крови, до смерти.

По этой дороге ехать было нельзя.

Подъехав к перекрестку, Геркуланий резко повернул направо и пришпорил лошадь. Ратомир повернул следом. А куда ему было деваться?

Они ехали по третьей дороге.

Они ехали в город.

4

Гости собирались к ужину. Они надевали смокинги и, вертясь перед зеркалами, примеряли драгоценности.

В тихой панике дворцовая челядь, стараясь не шуметь, обшаривала закоулки дворца в тщетных поисках наследника и жениха. Ратомир с Геркуланием исчезли. Последний раз их видели выходящими на Кленовую аллею парка. Потом их следы терялись во мраке. Свита Геркулания пожимала плечами и упорно отказывалась понимать хоть слово по мирански.

– Чучмеки! – Злобно проговорил Бенедикт, меря шагами кабинет. – Нет, ну не свинство ли, а?!

Перед ним навытяжку стоял командир дворцовой стражи. Он стоял замерев, почти не дыша. Глаза на побагровевшей физиономии были широко открыты и мертво неподвижны. Главный стражник был уже стар и повидал на своем веку достаточно всякого страшного – по-настоящему страшного, чтобы бояться обыкновенной выволочки, пусть даже и августейшей. На эту должность он был назначен недавно, был до этого обыкновенным генералом от инфантерии и сейчас откровенно скучал и с тоской вспоминал родной полк и боевую молодость. Черт его дернул соблазниться этой синекурой! Выслушивай вот теперь непонятно за что… Паркетом соблазнился, дурак! Вот и стой теперь на этом паркете, как корова на льду.

Дверь в кабинет отворилась и на пороге возникла фигура солдата дворцовой стражи. Замерев на мгновенье, он пошатнулся как от толчка и сделал шаг вперед, освобождая дверной проем, через который в кабинет проник шедший следом Куртифляс. – Вот! – Воскликнул шут, тыча пальцем в широкую грудь стража. – Полюбуйтесь!

Полюбоваться и правда, было на что. Вид у гвардейца был дик и, похоже, он был пьян до полного обалдения, хотя сейчас и пытался прийти в себя и держаться хотя бы прямо.

Оба – и царь, и генерал повернулись и уставились в упор на солдата, мучительно борющегося с икотой и земным притяжением. Борьба на два фронта, как это обычно и бывает, закончилась поражением. Раненый боец утробно и звучно икнул, распространяя в воздухе запах перегара, и опасно покачнулся. Куртифляс среагировал быстрее всех. Он схватил стул и подставил его под солдата, после чего легонько, двумя пальцами толкнул его в грудь. Солдат грузно плюхнулся на стул, сделал слабую попытку встать, но при этом горизонт так заплясал у него перед глазами, что он только безнадежно махнул рукой и остался сидеть, покачиваясь и скрипя стулом.

– Так, и что все это значит? – В голосе Бенедикта явственно слышался с трудом сдерживаемый гнев.

– Это часовой у юго-западных ворот. – Пояснил шут. – Его напоили и, по-видимому, именно он пропустил тех, кого мы ищем. Во всяком случае, люди видели издали двух всадников, двигавшихся в этом направлении.

– Ты их выпустил?! – Взревел государь, обращаясь к нерадивому стражу юго-западных ворот.

– К-кого? – Удивился страж. – Н-никак нет!..

Он опять сделал попытку подняться. Могучее чувство долга боролось в нем с немощью страдающей плоти. Слабость и на сей раз одолела силу. Солдат снова мучительно икнул и глаза его закатились.

Будучи опытным военачальником, начальник стражи сделал правильный прогноз дальнейших событий. Он схватил подчиненного за шиворот и рывком поднял со стула, придав его грузному телу направление движения в сторону открытого дверного проема. Через мгновение из полутемной приемной раздался звук падения, сменившийся звуками неудержимой рвоты.

– Искать! – Скомандовал Бенедикт. – Всех на ноги. По коням и в город. Немедленно!

***

Кабак назывался "Бойцовый петух" и, судя по многочисленным шрамам, действительно повидал на своем веку немало сражений.

Геркуланий с Ратомиром попали туда, спустившись по каменным ступеням и миновав каких-то нетрезвых личностей, оживленно беседовавших у входа. При этом один держал другого за горло, пытаясь головой собеседника пробить каменную стену. Его оппонент, хрипло дыша, изо всех сил пытался освободиться.

Не обращая на них внимания, Геркуланий толкнул плечом дверь, и они вошли внутрь.

***

Со страхом и любопытством Ратомир оглядывался вокруг. Они сидели за сколоченным из толстых досок столом, поверхность которого, впитав за свою долгую жизнь немало всевозможных напитков, стала темной и матово блестела. Стол их стоял почти в центре – не самое лучшее место, но все прочие столы были к их приходу уже заняты. Ничем не защищенной спиной Ратомир остро ощущал неприязненные взгляды и сидел, инстинктивно сгорбившись, стараясь казаться поменьше и не привлекать ничьего внимания.

Хорошо, хоть одеты они были с Геркуланием не броско, по-домашнему. Не хватало еще появиться тут, среди этой публики в расшитых камзолах. Но и то, что на них было одето, видимо слишком контрастировало с окружением, категорически не вписывалось в него и внимание таки привлекало. И Ратомиру это не нравилось.

На столе стояла бутылка с яркой этикеткой, изображавшей подгулявшего пирата с попугаем на плече, два стакана и блюдечко с черными, горько-солеными оливками.

– Ты можешь не пить, если не хочешь, – сказал, разливая ром по стаканам, Геркуланий, – но, если ты выпьешь со мной хотя бы этот стаканчик, мне будет приятно. Да и беды большой не будет, уверяю тебя, – добавил он, – здоровый мужчина твоего возраста вполне может позволить себе стаканчик-другой в хорошей компании безо всякого ущерба для здоровья.

Они подняли стаканы и чокнулись.

– За нас с тобой! – Темные, орехового цвета глаза Геркулания чуть прищурились. Ратомир старался выдержать его взгляд, чувствуя, как от напряжения на глаза наворачиваются слезы. Хорошо хоть, что под очками это не будет заметно. – За нашу дружбу! – Продолжал Геркуланий. – Мы с тобой молоды. Нам принадлежит будущее. Наше с тобой и наших народов. Так будем друзьями, и пусть всем от этого будет только хорошо!

Он поднял стакан и залпом осушил его. Ратомир решил последовать его примеру.

Первый глоток обжег его гортань. Второй – вызвал спазм, чуть не заставивший его позорно поперхнуться. Он перевел дух, зажмурился и сделал третий. Больше он не мог. То, что он совершил, и так втрое превосходило его возможности. Он поставил на стол наполовину опорожненный стакан и, сняв очки, платочком вытер выступивший на лбу пот и промокнул глаза.

– Закусывай. – Предложил Геркуланий, и сам ловко кинул в рот оливку.

Он поставил локти на стол, сцепил ладони и положил на них подбородок. Голова его теперь была совсем близко от головы Ратомира. Поза свидетельствовала о готовности к откровенному разговору.

– Ты знаешь, – сказал Геркуланий негромко и задумчиво. Глаза его уже не сверлили собеседника, а спокойно и немного грустно смотрели куда-то в пространство, – я хотел поговорить с тобой о твоей сестре, о Принципии. Я хочу, чтобы ты знал, что я по-настоящему люблю ее. Ты же понимаешь, какая это редкость в нашем кругу. У нас, у королей, ведь женятся ради чего? Чтобы скрепить союз, или добиться каких-нибудь привилегий, или насолить соседу… ну, ты знаешь. Твои сестры все вышли замуж за людей, которых не знали и не любили. Теперь их мужья считаются союзниками твоего отца. Хотя, по правде говоря, это и не совсем так. Подвернись любому из них возможность, и он наплюет на родственные связи. Это – ненадежные союзники, и это – плохая политика.

Он вздохнул, взял в руку бутылку и долго рассматривал этикетку, будто ища там ответы на мучившие его вопросы. Потом снова наполнил стаканы.

– Давай выпьем за любовь. Банальный, конечно, тост, но… К нам недавно заезжал какой-то бродячий менестрель, из довольно известных, кстати… Так после его выступлений все наши пропойцы стали голосить "выпьем за любовь!.. выпьем за любовь, родная!", – неожиданно тонким голосом пропел Геркуланий, видимо спародировав неизвестного Ратомиру певца.

Это было неожиданно и смешно. Ратомир невольно улыбнулся, а Геркуланий продолжал:

– За любовь, тем не менее, за настоящую любовь и настоящую дружбу!

После первых, с таким трудом сделанных глотков, Ратомир почувствовал, как где-то в глубине живота зажглась яркая и горячая лампа. Тепло от нее, как дым в печи по трубе, поднималось по пищеводу. Свет проникал в голову, сгущая сумрак вокруг. Жаркая волна прилила к щекам и в висках что-то пульсировало в такт биению сердца.

Скованность, мучившая его, постепенно проходила. Он поднял глаза на Геркулания, могуче возвышающегося напротив, и ощутил исходящие от него тепло и силу. Он чувствовал, как эти потоки волнами проникают ему под кожу, согревая холодный булыжник, засевший у него в груди еще с тех пор, как они выехали за ограду дворца.

Он улыбнулся и поднял стакан.

– Я полюбил Принципию еще мальчишкой, – продолжал Геркуланий, – еще когда был жив мой отец. Я тогда учился у вас тут, в Миранде, и часто бывал во дворце. Ты-то меня вряд ли хорошо помнишь. Помню, мы с ней как-то стояли у окна…

Он задумался. Потом тряхнул головой.

– Ладно! Потом мы с ней встречались в других местах. В Арбакоре, Ледерландии у этого несчастного Урлаха… Она призналась, что тоже любит меня. Твой отец не хотел отдавать ее мне. У него, наверное, были другие планы. Что для него моя Эрогения? Так, мелочь, пустяк… Я думаю, на него подействовала смерть жены, вашей матушки. Он как-то стал мягче после этого. По-моему, он любил ее. Не знаю… не мне судить. Но мне так показалось. Может, он вспомнил об этом…

В этот момент их разговор прервали.

С громким визгливым смехом к ним за столик подсели две девицы. Лиц их Ратомир не разглядел и единственное, что успел заметить, это пышные волосы, пышные, шуршащие юбки и голые до плеч руки, сразу замелькавшие над столом. От них пахло какими-то незнакомыми духами, напоминавшими запах леденцов.

– Мужчины скучают! – заявила одна из них.

Другая подхватила:

– Мальчики, угостите шампанским.

– Послушайте, девушки, – спокойно произнес Геркуланий, не повышая голоса, – вы же видите, мы разговариваем. Нам сейчас не нужна компания. Давайте в другой раз.

Девицы фыркнули и поднялись, источая конфетный аромат.

– Педики какие-то! – Зло сказала одна. – Пойдем, Мадлен, не будем портить интим.

Они отошли и, как успел краем глаза заметить Ратомир, присоединились к компании мужчин, занимавших столик неподалеку. Оттуда послышались их возбужденные голоса. В кабаке сразу стало шумно.

Геркуланий нахмурился и огляделся по сторонам.

– Не дадут нам тут поговорить, – сказал он, разливая ром по стаканам, – ну, ладно, давай допьем, да и пойдем отсюда. Как бы нас во дворце не хватились.

Но допить им тоже не дали.

От компании, приютившей девиц, отделились три высокие, плотные фигуры и направились к ним. В животе Ратомира сделалось холодно и противно заурчало.

– Что же вы, козлы, девушек обижаете? – Спросил один из подошедших.

Он поставил сжатые в кулаки кисти рук костяшками на стол и стоял теперь, склонившись над ними, по очереди глядя то на одного, то на другого. Остальные двое стояли рядом, за спиной Геркулания, верно опознав в нем основную боевую единицу.

– Ну что вы, ребята! – Отозвался Геркуланий. – Мы и не думали никого обижать. Просто у нас тут серьезный разговор. Вот мы и попросили их не мешать нам.

Голос у него был удивительно спокоен и даже весел. Ратомир позавидовал такому самообладанию. Сам он чувствовал, как деревенеют суставы рук и тяжелеют ноги. Тяжесть эта стекала откуда-то снизу спины, покрывшейся вдоль позвоночника противными мурашками.

– Вы откуда тут, вообще, взялись? Что-то я вас раньше не видал. Кто такие? – Продолжал допрос тип, по-прежнему нависая над ними, как скала на дорогой. Опасная скала, готовая вот-вот рухнуть.

– Да этого я, кажется, знаю, – проговорил, указывая пальцем в затылок Геркулания, один из маячивших за его спиной, – сдается мне, что это он на прошлой неделе у Румпеля кошелек спер. Помнишь?.. – Обратился он к своему напарнику, стоявшему рядом.

Тот утвердительно промычал что-то нечленораздельное.

– Так вот, что! – Протянул первый. – Так ты теперь, сука, на Румпелевы денежки гуляешь? А ты знаешь, говнюк, что у него дочка в больнице, что он эти денежки на операцию приготовил, мясникам заплатить?

Голос его, по мере того, как он произносил эту тираду, становился все громче и резче. В "Петухе" наступила неприятная, вязкая тишина. Звякнуло что-то, видимо у кого-то из разжавшихся пальцев выпал нож или вилка. И тут, нарушая эту тревожную, предгрозовую тишину, послышались шаркающие звуки. К ним, вытирая руки о грязный фартук, шел сам хозяин заведения, покинувший для этого свое капитанское место за барной стойкой.

Хозяин – если, конечно, это был хозяин, а не просто бармен, был лыс, толст и приземист. Мощные плечи завершались головой без ненужного посредничества шеи. Голову украшало кроме загорелой лысины не менее загорелое лицо со шрамом на левой щеке и серьгой в левом же ухе. Расстегнутая на груди рубаха обнажала объемистую волосатую грудь.

– Тихо, Бычара, – голос у хозяина был низок и густ. В нем не было металла, в нем чувствовался бетон и сырая могильная земля. – Ты опять за свое? Тебе что, вчерашнего мало?

– Ты чего? Не видишь, кто это? – Вскинулся в полный рост обличитель порока. – Это же ворье, скоты и к тому же педики вонючие!

На его лицо упал блик света и Ратомир заметил под его правым глазом огромный багровый синяк. Вчера, видно, тут тоже было весело.

– А мне плевать, – отозвался хозяин, – я их не знаю. Ты их тоже не знаешь. И чтоб у меня никаких драк тут. Понял? Я разорюсь, если буду каждый раз полиции платить. Или меня закроют. А я тут уже пятнадцать лет. Ясно?!

И, помолчав, добавил:

– Ну, все, пошли вон отсюда!

Нападавшие отошли к своей компании, откуда сразу же донесся взрыв голосов. Что говорят, понять было невозможно. Но злобное возбуждение и угроза чувствовались и без слов. Они с грохотом отодвинули скамейки и гуськом двинулись к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидели Геркуланий с Ратомиром, каждый поворачивал голову и молча, запоминающе глядел на них. В их взглядах видна была угроза и решимость пропустить этих вонючих педиков через мясорубку, смешать с дерьмом, перегрызть глотки, и вообще не оставить от них на земле ничего, даже воспоминаний.

Хозяин, стоя на том же месте, скрестив на груди руки, молча наблюдал за этим исходом. Наконец, дверь за последним закрылась.

– Ну, ладно… – сказал хозяин.

Геркуланий молча положил на стол несколько монет и подвинул их ладонью в сторону хозяина. Тот спокойно протянул руку, взял деньги и сунул их себе куда-то под фартук.

– Пошли, – сказал он, – я выведу вас через кухню.

– Спасибо, – откликнулся Геркуланий, – но мы выйдем здесь. Тут у нас лошади.

– Какие лошади? – Угрюмо отозвался толстяк. – Какие могут быть лошади? О себе надо думать.

– Ничего, как-нибудь… Подумаешь, страсти какие. Просто банда хулиганов. Нет, мы выйдем тут!

Ратомир молчал. Да, впрочем, никто его и не спрашивал. Он-то, как раз, охотно воспользовался бы предложением хозяина. Решение Геркулания казалось ему самоубийством.

Но он молчал.

5

Дворец был построен давно и не сразу. Он строился, перестраивался, горел, разрушался и подвергался многочисленным реконструкциям. Каждый новый хозяин считал своим долгом привнести в родное гнездо что-то свое – ведь все мы по натуре зодчие, и поэтому, в конце-концов, дворец, незамысловатый снаружи, внутри превратился в настоящий лабиринт коридоров, анфилад, чуланов, тупиков, залов и потайных ходов.

Царский шут Куртифляс знал этот лабиринт лучше, чем свою собственную квартиру, в которой почти не жил, проводя время жизни в запутанных дворцовых недрах. Сейчас он тихо крался по темному коридору, бесшумно ступая в своих войлочных туфлях.

Впереди, шагах в пяти от него, что-то белело и всхлипывало. Там шла заблудившаяся молоденькая горничная. Хорошенькая, глупая, напуганная горничная – подходящая добыча и неплохая забава на ближайшие полчаса. Сейчас она упрется в тупик и вынуждена будет повернуть обратно. В этом темном, безлюдном тупичке им будет хорошо…

У Куртифляса свело челюсти от возбуждения, но двигался он легко и грациозно. Сейчас, сейчас она повернется и сама шагнет ему на встречу.

Он знал, что будет дальше, знал до последних мелочей: уж он-то перепробовал этих молоденьких дурочек!.. Пользоваться ими – это была его привилегия. И это было справедливо. Должен же он получать что-то за свой труд. Что же ему, даром дурака валять, всех смешить и за всеми шпионить? Нет, уж эти-то кусочки с царского стола он заслужил. Этих маленьких радостей у него никто не отнимет…

– Ах!.. – вскрикнула горничная, наткнувшись на Куртифляса и почувствовав его руки у себя на талии и на груди.

– Тихо-тихо-тихо… – зашептал шут, зажимая ей губы поцелуем.

Губы ее, испуганно и упрямо сжатые поначалу, постепенно оттаивали и становились мягче. Кончиком языка он облизывал их и раздвигал, проникая внутрь и касаясь кончика ее языка.

Тело девушки потяжелело, видно ослабевшие ноги плохо держали его и Куртифляс прислонил свою жертву к стенке. Сопротивление ее – это он хорошо чувствовал по мягкой податливости губ и живота – было сломлено, но руки ее еще висели в воздухе, растопыренные и напоминающие ветки дерева. Она еще не решалась обнять его. Ничего, это придет своим чередом. Никуда не денется. А пока он ловкими пальцами расстегивал на спине платье, добираясь до теплой, бархатистой кожи.

Ничего, милая, ничего! Хочешь тут жить, будь как все. Да она, наверное, и сама все хорошо поняла – просветили уже! – и не очень брыкалась. Хорошая девушка! Как ее зовут-то? Ладно, потом разберемся.

Шут аж застонал от нетерпения – господи, сколько тут всего наворочено! Но рвать нельзя. Надо, черт побери, аккуратно, чтобы потом все было в порядке. Никаких следов – это его правило. А уж что жаловаться эта киска никуда не пойдет – это он знал точно.

Никто и никогда на него не жаловался. Да и на что тут жаловаться? Обоюдное удовлетворение, и все. У кого как, а у него, у Куртифляса, эти цыпочки получают удовольствие! Это уж будьте уверены.

Внезапно голова девушки дернулась и тело напряглось. Куртифляс прервал поцелуй и поднял голову, прислушиваясь. Так и есть, чьи-то шаги!

Он сильнее прижал добычу к стене, загораживая ее своим телом, и ладонью закрыл ей рот. Теперь шаги были уже близко. Можно было различить, что идут два человека – похоже, мужчина и женщина.

Куртифляс медленно повернул голову. Кто это? Что им тут делать? Скорее всего какой-нибудь лакей, воспользовавшись суматохой, тащит сюда свою возлюбленную откуда-нибудь с кухни. Скот! Места ему мало! Шел бы в парк, на воздух, в кусты, как все порядочные люди!

Шаги смолкли, когда до них с горничной оставалось метров пятнадцать, не больше. Уже слышно было дыхание и женский голос, тихо произнесший:

– Сейчас, милый, сейчас, – и, чуть погодя, – как ты нетерпелив. Я не могу найти ключ. Посвети.

– Минутку…

Раздались характерные звуки, возникающие при высекании искры. Наконец, затеплившийся огонек озарил две склонившиеся головы. Затем раздался звук, какой обычно издает давно заржавевший замок, и тихо скрипнула дверь.

Комнаты, располагавшиеся вдоль этого коридора, предназначены были для гостей. Это были гостевые спальни, но уже старые и сейчас находившиеся в резерве. Тем не менее, комнаты эти были полностью оборудованы, обставлены, и уж конечно никакой лакей не рискнул бы воспользоваться ими. Да и ключи от них хранились у командира дворцовой стражи, да у Горгоновны еще дубликаты вроде бы были. Она, наверное, уж и сама про это забыла, но Куртифляс помнил. Он все помнил!

Он помнил, например, что позади этих комнат идет еще один коридорчик. Не коридорчик даже, а так – крысиная щель. Только чтобы боком протиснуться. А из этого коридорчика в каждый номер проделаны окошечки потайные. Окошечки сделаны так, что их почти невозможно увидеть, а вот в них видно как раз самое главное – постель.

Он отлепился от девушки, потеряв к ней всякий интерес. Пусть пока… Еще встретимся.

Коридорчик этот, опять-таки, был секретный, и как попасть туда знал далеко не каждый обитатель этих стен. Но Куртифляс знал и это. Теперь ему надо было поторопиться, и все так же бесшумно он скользнул прочь, оставляя несчастную горничную в темноте и полном недоумении.

***

В свои двадцать пять Сердеция выглядела куда более неотразимо и соблазнительно, чем восемь лет назад, когда ее выдали замуж за этого дурака и импотента Урлаха. Взошедшее на обильных хлебах зеленой аграрной Ледерландии тело могло свести с ума любого знатока и ценителя пышных форм. Свежий цвет лица, тяжелые золотистые волосы, голубые, слегка на выкате, глаза и пухлые, чувственные губы, которые так сладко, так нежно растворяются и тают на губах партнера, делали из нее настоящую, первосортную красавицу.

И надо же было такому случиться, чтобы все это пышное, зрелое великолепие досталось человеку, менее всего способному по достоинству оценить его.

Сердеция и сейчас еще хорошо помнила, как горела и сладко мучилась бессонными ночами накануне свадьбы, какие фантазии роились в ее хорошенькой головке, наполняя глаза мечтательным, влажным блеском и делая взгляд задумчиво-отрешенным. Помнила она и то, чем все это обернулось. Как страшный сон виделись ей те первые ночи с человеком, ставшим ее мужем. Их мучительные, потные ночи, наполненные бессильным вожделением, ее неловкие попытки как-то расшевелить этот его бесполезный придаток, эту бледную слепую кишку.

Ах, как она старалась, преодолевая собственный стыд, осознавая уже полную бесполезность этих усилий…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю