Текст книги "Пророчество Предславы"

Автор книги: Сергей Фомичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Прекрати отбирать монахов только лишь по их тучности и росту, – заявил он печатнику. – У нас нет времени обучать деревенщину. Мы тратим годы на то, чтобы сделать из них воинов, а потом теряем в один день из-за того, что они изначально не слишком годились для дела. Троих в Литве, дюжину в Мещере, да по одному сколько сгинуло то там, то здесь? Не слишком ли много напрасных потерь?

Поэтому, оставь в покое простых иноков. Этих болванов сколько ни учи, а против настоящих бойцов они не выстоят. Ищи по монастырям бывших дружинников и бояр, что ратному делу сызмальства обучены. Про каждого сперва мне доложишь подробно. Каждого мне на беседу. Я уж сам буду решать, кто подойдет, кто нет. И поторопись…

Василий не оплошал. Как всякий хороший слуга, он не ограничился выполнением прямых указаний, а проявил расторопность и смекалку. То есть, когда, например, оказалось, что в монастырях подходящих людей не хватает, он, именем викария, попросту постриг в иноки нескольких боярских отпрысков, припомнив тем кое-какие грехи.

За год Кантарь, один из лучших бойцов, вылепил из породистого материала настоящих воинов веры. Боярских сынков и бывших дружинников он только что по земле не размазывал. Сгонял с них столько потов, что вечером те хлебали воду, словно перешедшие степь кони.

Хотя любой из них в честной схватке одолел бы наставника, который до иночества промышлял торговлей, но в том то и дело, что тот проповедовал схватку нечестную.

– Для обычной работы княжеская дружина есть, да ополчение, – говорил Кантарь ученикам. – А вам предстоит война тайная, исподтишковая. Ваш враг вовсе и не с мечом может выйти, и не в воинской личине…

Он гонял учеников с раннего утра до позднего вечера. А зачастую и среди ночи поднимал. Молодые монахи начинали день не с молитвы, от которой особым распоряжением их освободил викарий, а с длительной пробежки по окрестным лесам. Кантарь прививал новикам не просто выносливость, но, прежде всего, умение передвигаться скрытно, не теряя при том направления. Потому уходили они в лес ещё до рассвета, чтобы выучиться и в темноте двигаться не хуже, чем при солнечном свете. И только после часа или двух подобных занятий наступала пора завтрака. Тоже необычного. В соответствии с другим распоряжением викария, ученики не соблюдали постов и вовсю поедали мясо. Чтобы не смущать нарушением обычных иноков, питались они отдельно, да и жили в особом, отгороженном от прочих монастырском закутке. Целый час после завтрака, новики читали книги и свитки. Отнюдь не богословские, не канонические. То были книги на всевозможных языках, какие только можно обнаружить в здешней книгарне.

Затем упражнялись на мечах. До того как попасть в руки Кантаря многие его воспитанники считали это дело самым любимым занятием. Теперь им пришлось пересмотреть свои взгляды. Теперь они готовы были выучить хоть ханьское наречие, если бы это помогло избежать ежедневного взаимного избиения во дворе. Но Кантарь требовал от них и того и другого. За мечами следовали луки, за луками – сулицы, за сулицами – топоры и чеканы. Не обходил Кантарь вниманием и самострелы, и шестопёры, и всевозможные кистени, ножи, удавки. Каждому оружию находилось в его уроках достойное место.

Алексий нередко приходил посмотреть на учёбу, на состязания. Он никогда не вмешивался в работу наставника, лишь стоял незаметно в сторонке и наблюдал. Из одиннадцати учеников Кантаря он особо выделял одного – того, которого приняли лишь по его, викария, настоянию.

Пересвет пока не подводил Алексия. Числился среди лучших почти во всём, а уж в старательности и упорстве ему не находилось равных. Особенно по нраву пришлась викарию сообразительность Пересвета. Заковыристые задачки тот всегда решал первым и задолго до всех прочих новиков.

Сейчас, когда Алексий вышел во дворик, чтобы взглянуть на любимчика, Кантарь занимался с другими. Пересвет же, сидя под навесом, читал книгу. Вопреки обыкновению, викарий подошёл к юноше, поздоровался.

– Каковы твои успехи? – мягко спросил он.

– Я ещё очень далёк от того, чтобы быть хоть чуть-чуть полезным вере, кир Алексий, – ответил юный монах и склонился.

– Тем не менее, я полагаю, что ты переймёшь науку Кантаря прежде остальных, – возразил священник. – Вот и теперь, когда все только учатся бросать топор, ты читаешь.

– О, нет, – смутился Пересвет. – Тут дело в другом. Я с детства обучен бросать топор. И наставник решил, что мне полезнее будет заняться чтением.

Удовлетворённо кивнув, Алексий взял из рук юноши книгу. Это была собственно не книга, а несколько сшитых вместе свитков с сочинениями Омара Ибрахима Хайяма.

– «Трактат о бытии и долженствовании», – перевёл викарий заглавие. – Однако странное чтение для воина церкви. Ладно ещё, что не рубаи…

Он задумчиво посмотрел на покрасневшего юношу, как бы оценивая возможность того разобраться в мудрёном трактате.

– Надеюсь, это пригодиться тебе когда-нибудь. Бесполезных знаний не бывает, как и знаний опасных. Чего бы мы там не говорили пастве. Если твоё сердце с богом, а помыслы…

Разговор неожиданно прервал печатник. Подбежав к священнику, он взволнованно сообщил:

– Прибыл гонец из-под Полоцка, от игуменьи Феодоры, говорит дело срочное.

Алексий вернул Пересвету книгу, попрощался и, сурово глянув на Василия, отправился обратно в келью.

Гонец с поклоном протянул свиток. Алексий рукой приказал печатнику взять письмо, а затем также взмахом выпроводил из кельи гонца.

– Читай, – приказал викарий, усаживаясь за стол.

Сломав печать, Василий осторожно развернул свиток.

– Так, приветствия опускаю. По сути – «Месяца апреля, в десятый день, в храме Пресвятой Богородицы произошло известное знамение. Божьим изволением грехов наших, двинулось место под Спасским монастырём, и тогда стены…»

– О Боже! – печатник, до которого дошел смысл прочитанного, изменился в лице и испуганно посмотрел на викария.

– Читай дальше, – раздраженно потребовал тот.

– "… и тогда стены храма обрушились, и людей, находящихся в нём, изрядно подавило. Настоятель и монахи, приставы его, погребены были под камнями. Схимница Мария, с Божьей помощью, успела выбраться из обрушения. Она и сообщила о знамении…"

Алексий встал и прошелся по комнате. Архидьякон смиренно молчал, боясь даже вздохнуть и тем потревожить размышление викария. Но тот не обращал на него никакого внимания. Скорее всего, это ничего не значит. Ну, рухнул храм, ну подавило монахов. Сразу уж и знамение! Всякое могло случиться…

Да нет! – осадил он сам себя. – Не стоит надеяться на «всякое». Такие храмы сами по себе не рушатся. Тут медлить нельзя – необходимо тотчас проверить новость, оценить степень угрозы. Но проверить не так-то просто. В Полоцк ехать опасно. Под князем Ольгердом сейчас Полоцк. А князь не больно-то жаловал иерархов церковных, что в Москве засели. Попадись в его руки викарий, мог и шкуру спустить, как это он проделал с Круглецом, царство ему небесное. Очень уж зол литовский князь на то, что поддерживает Москва власть ордынскую и с её помощью прибирает к рукам соседние земли. Мнил себя Ольгерд единственным народным защитником от пришлых врагов.

Так что проверить, что да как, самому не удастся. И поручить некому – в тайну очень немногие посвящены, а полностью ею владел лишь Алексий. И лишь он один из всех ныне живущих понимал всю серьёзность случившегося в далёком Полоцке. Ни Феодора, ни любая из её монахинь, ни печатник, ни даже митрополит не знали всего. Именно он, Алексий, по должности приглядывал за Храмом Предславы; он один хранил тайное знание; и, наконец, только он и мог распоряжаться той силой, что заключена в Храме.

«Была заключена»…, – вновь поправил себя священник.

И если обрушение Храма не случайно, если это действительно то самое знамение, о котором предупреждала Предслава в своих пророчествах, то дело и вправду дрянь… И теперь уж не до мещёрского колдуна, не до усмирения вольных князей, не до Ольгерда. То что церковь утратила тайное орудие, ещё полбеды. Гораздо хуже, что, вырвавшись на свободу, оное орудие может запросто обернуться против бывших тюремщиков. А вот это угроза уже нешуточная.

Какова природа той силы, не знал точно даже викарий. Предслава оставила немного указаний на сей счёт. Вроде бы какой-то древний славянский божок, вступивший в сговор с князем Всеславом и попавший потом в хитроумную ловушку его внучки. Совладать с ним, покорить его вновь Алексий не сможет. У него нет ключа, что сумела создать Предслава, но, пожалуй, главное – у него нет такого деда.

Он повернулся к ожидающему печатнику и распорядился

– Вот что, Василий, отряди пару верных людей в Полоцк. Пусть отправляются в мирском платье, скрытно. И пусть доставят в Москву Марию.

Подумав, добавил:

– Но чтобы ни слова она по пути не молвила. Ни единого слова.

Глава вторая
Пришествие

После вековой тьмы пришла смерть. И он тёк подобно тягучему молодому мёду, и всё вокруг него двигалось, и только время застыло, окаменело и окружало потоки сущего твёрдыми пределами. В смерти нет места времени.

Но он услышал зов, и пределы треснули, распались, рассыпались крошкой, и пылью, и чем-то значительно мельче пыли. И всё вокруг застыло, а время, наконец, потекло.

* * *

Небывалые в эту пору две недели засушливой жары повернули весеннее безумство природы к летней размеренности. Разбухшие от паводка ручьи и реки вернулись в прежние русла. Одержимое брачной лихорадкой зверьё утихомирилось, попряталось по дуплам, гнёздам, норам. И лес вновь стал таким, каким ему и положено быть – тихим и глухим.

Одинокому охотнику в поисках добычи пришлось забраться далеко от родной деревни. Но проклятая дичина не желала раньше времени попадать на стол. Будто вымерло всё на два дня пути.

Он вышел на прогалину, большую часть которой занимало болото с одиноко торчащей на островке мёртвой сухой сосной. Болото почти пересохло, так что охотник добрался до островка, едва замочив ноги. Он сильно устал и решил передохнуть возле дерева. Место казалось спокойным – на много шагов вокруг негде укрыться опасности. Разумеется, никакого, даже самого свирепого хищника, охотник особенно не боялся, но в лесу водились не только звери.

Прислонив к сухому стволу лук, он присел рядом и достал из сумки свёрток с едой. Неспешно перекусил нехитрой снедью, запил родниковой водой. Вздохнул, сознавая, что пока больше ест, чем добывает. Завернув остатки еды, припрятал до вечера. Потом прилёг здесь же вздремнуть – пока жара не спадёт, делать в лесу определенно нечего.

На небе ни облачка, солнце пекло нещадно. И кто бы мог думать, что прямо с чистого неба, вдруг грянет гром, и ударит самая настоящая молния. Но гром грянул, а молния ударила. И огненным остриём угодила прямо в верхушку сосны.

Охотник вскочил, ошарашенный грохотом. Не понимая, что происходит, схватил бесполезный лук. И увидел, как сверху посыпались искры, осыпая и его, и всё вокруг огненным дождём. Он завертелся на месте, пытаясь сбросить с себя горящие щепки, отскочил в сторону, огляделся. И стал свидетелем восхитительного, но зловещего зрелища.

Попадая в болото, искры шипели и гасли. Одна из них не погасла. Болотный газ как раз вырвался из глубины пузырём и горящая щепка воспламенила его. Выбухнуло так, что задрожала земля. Огненный шар вырос в размерах и, лопнув, исчез. Но перед тем как исчезнуть, успел подпалить прошлогоднюю сухую траву. Трава занялась. Раздуваемое неожиданно налетевшим ветром пламя метнулось вперёд, ища свежую пищу.

Начался первый в этом году лесной пожар.

Охотник бросился от огня в сторону, но, от спешки, ступил не туда и провалился по грудь в трясину. Ему повезло, в этом месте оказалось не слишком глубоко, его не утянуло с головой в болотную жижу. Однако и сил, и времени на то чтобы выбраться из ловушки пришлось потратить немало. Лишь через несколько часов, когда пламя уже вовсю полыхало в лесу, он сумел достичь тверди. Но спасаться от пожара бегством оказалось поздно – пламя полыхало повсюду. Гарь разъедала глаза, раскалённый воздух обжигал грудь, дышать стало тяжело.

Охотнику пришлось вернуться в болото, чтобы там переждать, пока стена пламени не уйдет дальше. Огонь не уходил очень долго. Может быть целый день. Только ближе к вечеру человек увидел путь, по которому стало возможным покинуть гиблое место.

Он шагал по хрустящей под ногами, выжженной земле, вдоль которой стелился сизый дым; натыкался на тушки опаленных и обугленных птиц, мелких животных, что не успели выбраться из нор и сбежать. Наконец он добрался до зелёной травы, с облегчением ступил на неё.

И… потерял под ногами опору. Вскрикнул, взмахнул руками и провалился в самое пекло. Полыхающий под землёй коренник тем и опасен, что скрыт от глаз лживой безопасностью живого покрова. Ничто уже не могло его спасти. Человек исчез в земном чреве, а из открывшейся бездны взметнулся ввысь столб огня.

Если бы кто-то живой случился поблизости, он услышал бы длинный протяжный вой, продирающий жутью до самого дна души. Вой мощными раскатами пронёсся по лесу, достигая самых глухих его уголков.

Но то выл уже не человек.

А за тысячу вёрст от этих мест, в далёком лесном краю, полыхнули разом в чародейских домах сторожевые свечи и лучины.

Мещера. Май 6860 года.

Опасная свеча, должная загодя предупредить о надвигающейся великой беде, стояла ныне почти в каждом чародейском доме. Другое дело, что немного осталось таких домов. Давно минули времена, когда волхвы и чародеи жили среди людей повсеместно. Тогда о приближении опасности узнавали разом во всех городах и сёлах. Узнавали и поднимались. И встречали опасность во всеоружии, лицом к лицу.

Повывели теперь волхвов, отовсюду прогнали. И только глухая, лесная Мещера оставалась последним оплотом их силы, последним пристанищем древнего знания. Только здесь могли ещё хранить и передавать его, не вырождаясь в мелких ведунов и знахарей.

И вот время настало. Полыхнули разом опасные свечи. Дрогнули морщины на лицах мудрых стариков. Хрустнули пальцами до белизны сжатые кулаки молодых волхвов. Великая беда пришла.

Горожане не сразу поняли, что стряслось. Но насторожились: отчего вдруг суета такая поднялась в чародейской слободке. Давай мелочи всякие подмечать.

Сперва Вармалей, покупая у Лисицы соль, заплатил, не торгуясь, чего никогда за ним не водилось. Невиданное дело! И цены на торгу тут же полезли вверх. Затем старая ведьма Кавана, по прозвищу Не с Той Ноги, вдруг перестала пугать зелёными сполохами детишек, что из озорства и любопытства лазили к ней во двор. Лишь один единственный раз посмотрела на них пронзительно, даже как-то тоскливо, и навек охоту отбила баловать. А Сокол пропал на время, а потом объявился вновь. Затворился в своей хижине и носа не кажет.

Блукач затянул старую песню, прорицая непонятные и от того пугающие вещи. Он ведь и раньше подобное говорил, но только теперь, заподозрив неладное, люди стали к его бормотанью прислушиваться.

Два молодых волхва оседлали коней и умчались неизвестно куда. Мена, напротив, прискакала верхом из Елатьмы и поселилась у Сокола, так ни разу и не показавшись в городе. А раньше ведь какая общительная девушка была – всех приятелей обязательно навещала.

Подтянулись в Мещёрск из окрестных селений и менее известные чародеи. А когда подошли из леса совсем уж невиданные чёрные колдуны, той породы, что среди людей не живут, тут и самый тупой пропойца понял, что дело дрянь.

– Если такие страхолюдины пожаловали, от которых даже среди белого дня мурашки на спине немеют, то и впрямь беда пришла.

Чёрные колдуны, их двое было, вошли в город вместе. Пришли пешком по Муромской дороге. В руках держали суковатые палки, а за плечами у обоих мешки висели. Длинные волосы, заросшие лица с рыхлыми носами, глубоко посаженые глаза вселяли во встречных страх и заставляли расступаться перед пришельцами. Одеты колдуны были в чёрное платье и такого же цвета плащи – оттого их собственно чёрными и прозвали. Но и помимо одежды, от самого их естества веяло чем-то мрачным, ночным, страшным. Колдуны, ни с кем в разговор не вступая, миновали город и направились прямиком к Бабенскому оврагу.

* * *

На речке Бабенке, у самого её слияния с Окой, в заросшем осокой овраге, имелось у чародеев своё потаённое место.

Когда-то, давным-давно, здесь на ручье стояла мельница. Хозяин её, Армас, жил со своей семьёй рядом. Жил зажиточно, как и многие мельники. Оттого и дом у него стоял богатый, и деньги водились. Но что-то нехорошее с Армасом приключилось – то ли сразу он сгинул, то ли сперва впал в безумие… Подробностей никто не знал, но говорили, будто дело не обошлось без нечистой силы. Она, известное дело, всегда подле мельниц крутится. Потом и семья Армаса пропала: жена, да два сына. С тех самых пор стало это место в народе проклятым считаться. По доброй воле никто сюда не хаживал. Горожане старались обходить Бабенский овраг стороной, но с Оки, сквозь деревья, видели люди покосившийся от ветхости дом, размытую паводками плотину, да развалины самой мельницы. Мельничное колесо, которое скатилось по склону почти к самой реке, рассохлось и развалилось. Огромный жернов лежал выше, но каким образом он попал туда – не ясно. Говорили, дескать, черти с тем жерновом играли, катали его, кидали друг другу. Только это ж, какие черти должны быть, чтобы такой тяжестью бросаться? Скорее всего, небылицы это.

По причине безлюдности, а вовсе не из-за колдовских свойств, как полагали горожане, и облюбовали старую мельницу чародеи. Но и сами они появлялись здесь нечасто. Только по таким вот особым несчастьям, какое случилось теперь.

В доме Армаса пахло сыростью и гнилью. Плахи на полу тоскливо скрипели под ногами, готовые вот-вот проломиться. В крыше зияла дыра, отчего под ней натекла внушительная лужа. Но собравшихся на совет весь этот упадок нисколько не смущал.

Был поздний вечер. Дом освещала одна-единственная свеча. Прибывающие чародеи и колдуны рассаживались кто где. Вармалей забрался в самый сухой угол, да ещё и постелил под себя припасенную заранее охапку сена. Чёрный колдун, напротив, уселся в самую лужу под дырой. Его лесной собрат ходил по дому взад-вперёд, скрипя половицами.

Двое молодых волхвов прислонились спинами к завалившейся внутрь каменной печи. Одного из них звали Ушан. Проживающие в Мещёрске русские полагали, что прозвали так молодого волшебника за его смешно оттопыренные уши. Они действительно были оттопырены, но прозвали волхва всё же не за это, а за его не по годам мудрые речи, ибо «ушан» на лесном говоре и означает – мудрый.

Ушан с нарочитым спокойствием закрыл глаза, показывая, что всеобщая тревога волнует его мало и, по сути, сильно преувеличена. Его товарищ, именем Орх, не прикидывался невозмутимым – он сосредоточенно грыз ногти.

Мена с Соколом облюбовали лавку возле окна.

Пришли все, кроме Блукача. Впрочем, его мало кто из присутствующих считал чародеем, так что, можно сказать, собрались все. Нечасто такое случалось. Даже против Серой Орды выступили лишь четверо из них. А вместе последний раз собирались лет десять назад, когда живущий в Волчьих Мшарах ведун умом повредился. Тронуться – тронулся, но силы своей не потерял, а начал дурить почём зря. Деревню одну дотла сжёг, ручей отравил, волков пытался на людей науськивать. С волками, впрочем, не вышло у него: не то это племя – чужих приказов слушаться, а так много чего учудил. По нынешней-то мерке – пустяковое дело вышло. Решили его быстро. Теперь совсем иной расклад, теперь не ведьмаческого разбора враг объявился. И потому чародеи и колдуны говорить не спешили.

Они смотрели друг на друга и молчали. Никто не хотел начинать разговор. Без слов ясно – враг идёт. Не орда какая-нибудь, не божьи дворяне, и уж тем более не соседи. О таких мелочах пусть у князей голова болит. Не на такую угрозу насторожены опасные свечи. Шёл враг иного рода, не человеческого. Неведомый враг. Такой, что мог вызвать страх даже у чародеев. Много сил они потратили в своё время, чтобы сплести сторожевое заклятье, способное предупредить об опасности загодя. Сплели, наложили, чтобы, когда возникнет нужда, принять меры. И вот время пришло, а они сидели и молчали, не зная, что теперь делать.

Первой нарушила тишину Не с Той Ноги.

– Чего молчим? – прошамкала она беззубым ртом. – Решать всё равно нам. Больше некому.

– Чтобы решать, нужно знать, – возразил Вармалей. – А что мы знаем? Что некто или, вернее, нечто, надвигается на нас? Мы не ведаем, что это за сила, не знаем, кто или что вызвало её пробуждение, выбросило её в наш мир. Случайность это или чей-то злой умысел, а если умысел, то каковы его цели? Мы не имеем ни малейшего понятия, откуда и куда идёт эта сила? И главное, какова её сущность? Короче говоря, совсем ничего не знаем, а без этого не сможем остановить зло.

Вармалей считался старой ведьме давним соперником в спорах. О чём бы ни шла речь, хотя бы даже о жабьей присушке, он всегда говорил поперёк. Не с Той Ноги платила ему той же монетой. Их вечные споры, да незлые взаимные козни в прежние времена, бывало, до слёз всех смешили. Но теперь даже краешком рта никто не улыбнулся.

– А это зло? – спросил Шамбал, тот колдун, что в луже сидел. – Нас, лесных колдунов, знаете ли, тоже к злу относят. И не только невежественные селяне, но и кое-кто из вас.

– Мы насторожили опасные свечи и лучины не на мелкие неприятности, – заметила Не с Той Ноги. – Должна нарушиться одна из основ мироздания, чтобы вызвать такое потрясение…

– Бог на земле? – спросил Ушан от печки. – Христиане что-то прорицали о втором пришествии ихнего бога, но вроде бы они болтают о семитысячном годе.

– Их бога я бы почувствовал сразу… – заметил Шамбал с изрядной долей злобы.

– Блукач что-то на счёт ворона говорил, – сказал Орх, второй из молодых волхвов. – Дескать, вериги упали, ворон грядёт, и всё такое…

– Тоже ещё провидца нашли, – проворчал Шамбал. – Диво юродивое. Его послушать, так только лечь помереть останется.

С ним согласился его чёрный собрат, Барцай, который с началом разговора прекратил ходить из угла в угол и прислонился спиной к стене. Тем не менее, остальные решили не отвергать ни единой зацепки. Речи Блукача попытались дословно припомнить и обсудить, но только больше запутались в них.

Высказалось ещё несколько чародеев и все с вопросами, не с ответами. Затем в комнате вновь нависла тишина.

– Я знаю, куда он идёт, – вдруг сказала Мена.

Все посмотрели на неё с ожиданием и надеждой. Мена славилась способностью к дальновидению, в коей превосходила любого из них. Самая молодая на совете, она имела среди чародеев немалый вес и никогда не говорила попусту.

– На Псков он идёт, – произнесла Мена. – Из Полоцка. Видение мне было. Но на Псков это лишь поначалу. Оттуда, думаю, дальше двинет. Куда, не знаю, но… никто в стороне не останется.

– На Псков? – удивился молодой волхв. – И кто же это?

– Не знаю, – пожала плечами Мена. – Его сущность сокрыта от меня. И думаю, никто из нас не сможет её распознать. Разве что Сокол.

Девушка повернулась к сидящему рядом чародею. Вместе с ней к нему повернулись и все остальные. Но Сокол отрицательно помотал головой, не сказав ни слова.

– Так значит надо пойти в Псков и разобраться на месте, – прошамкала Не с Той Ноги.

– Эка, сказала… – возразил тут же Вармалей. – На костёр захотелось на старости лет? Давно ли нашего брата в реках топили, словно ублюдков беспородных? Ехать надо, спору нет. Да только не чародеям…

– Разве нанять кого… – предложила Мена.

– Кто ж согласится? – подала голос Не с Той Ноги. – Да и не поймёт наёмник ничего. Там чутьё чародейское надобно и голова…

– Вот-вот, – влез Вармалей. – Её, голову-то, на кол и насадят…

– Конец всем пришёл, – вздохнул старый колдун из Тумы. – Повыгоняли нас отовсюду, теперь пропадут без защиты. Попам с бедой не совладать. Только крестами и умеют размахивать.

И опять повисло молчание. Каждый думал про себя и решал – может ли он в Псков отправиться. Каждый себя по настоящему оценивал, не о храбрости показушной речь шла – о деле. И каждый, взвесив все за и против, приходил к выводу, что это дело ему не потянуть.

– Я поеду, – тихо сказал Сокол.

* * *

Как правило, имя человека и тем более чародея влияет на его сущность. Бывает и наоборот, но то прозвища, что дают людям не с рождения.

Сокол в этом правиле был исключением. Мало у него общего с грозной и хищной птицей.

Птица – сокол всегда бьёт с лёта. Тем и от других ловчих птиц отличается. Сокол – чародей с лёта не бьёт, к любому делу долго готовится, взвешивает, действует не спеша. Даёт сперва попробовать другим. И лишь там, где никто не может добиться успеха, в дело вступает сам. Да и хищником Сокол не был по природе своей. Не испытывал никакой сладости от убийства.

И другое отличие имелось – сокола легко приручить, лучшей охотничьей птицы трудно сыскать. А Сокол – чародей никогда никому не служил. Помогать помогал, а служить – ни за что. Хоть царям, хоть богам. Природа, нутро его, не позволяли.

Вот и летать, подобно соколу, чародей не умел. Не умел птицей обернуться. Это ведь только от рождения таким навыком обладать можно, только по недосмотру богов, да по воле случая. А научиться оборотничеству, не потеряв свою сущность, невозможно. И просто так летать, не оборачиваясь, люди пока не научились.

Соколу часто не доставало возможности промчаться птицей за день туда, куда нужно идти по дорогам месяц. Вот и теперь, несмотря на своё могущество, он напряжённо думал, каким образом ловчее пересечь считай что всю Русь из угла в угол.

Собственно выбор у него невелик. Можно отправиться пешком или на лошади, можно избрать водный путь. Последний, правда, чародей отверг сразу. Водный путь извилист и лежит большей частью так, что пришлось бы идти против течения. Набирать же целый отряд гребцов в замыслы Сокола не входило. Он намеревался отправиться в Псков один.

Казалось бы, очевидный выбор между конным и пешим походом, вызвал у чародея гораздо больше затруднений. Оно конечно верхом можно делать переход впятеро против пешего. Но это только на первый взгляд. Дороги, как и реки не идут напрямую. Крюк там, изгиб здесь, вот и нет преимущества. А лесной тропой, каких он знал множество, лошадь не провести.

Всю ночь не мог заснуть чародей. И так, и эдак прикидывал, но решение не пришло.

* * *

Рано утром, услышав под окнами стук копыт, Сокол вышел встречать гостей – кроме как к нему, занимающему крайний дом, ехать здесь некуда. Увидев в дверях лесную владычицу, он вдруг сообразил, что за суматохой последних дней совсем позабыл об Эрвеле. А ведь они договаривались о подобной возможности, даже голубями особыми обменялись.

Но, судя по неожиданному её появлению в чародейской слободке, овды и сами проведали обо всём.

Оглядев убогое жилище чародея, Эрвела присела, где почище и вздохнула.

– Вчера совет собирался в Бабенском овраге… – начал Сокол, но гостья остановила его, подняв ладонь.

– Всё знаю, чародей, – сказала овда. – На совет ваш не попала, поскольку у нас свой собирался. Но обо всём, что вы там обсуждали, мне донесли. Мы тоже поговорили немного – сёстры со многих городов съехались. Утомлять подробным рассказом не стану, скажу лишь, что решили мы оказать вам посильную помощь. То зло, которое в мир пришло не одним только людям грозит…

Пёс, соскочив с лавки, ткнулся носом в ногу владычицы. Та ласково потрепала животное и спросила:

– Ты уже решил, как поедешь?

Сокол отрицательно помотал головой.

– Не на чем ехать. Разве только ты мне одолжишь какую-нибудь ступу с помелом.

– Помела у меня нет, – улыбнулась овда. – Но перед домом стоит конь, который ничуть не хуже.

– Ты готова отдать мне своего коня? – удивился чародей небывалой щедрости, тем более исходящей от лесной царицы.

– Не отдать – одолжить, – поправила Эрвела. – И не забывай, что это не мой конь, он свой собственный. Мы не держим лошадей в рабстве, подобно людям…

– Знаю, знаю, знаю, – поспешил согласиться Сокол, подняв руки вверх. – Лошади ваши друзья. Вы без ума друг от друга…

Сделав вид, что не заметила насмешки, Эрвела продолжила:

– Я поговорила с конём. Он согласился отвезти тебя куда нужно. Неохотно такие лошади людям служат, но тут дело особое.

Она пристально взглянула в глаза чародею и сказала с тревогой в голосе:

– Отправляйся Сокол, отправляйся без промедления. Тебе нужно успеть до полной луны, иначе окажется поздно. Узнай кто Он. Только узнай. Не пытайся вступить в борьбу – тебе одному Его не осилить. Узнай и возвращайся.

– Я могу не успеть до полной луны, – нахмурился Сокол.

– Успеешь. Это особый конь. Летит, словно ветер и никогда не устаёт. Малые реки и ручьи для него не помеха – он преодолеет их одним скоком. Большие реки переплывёт. Им не надо управлять – он сам поймёт, куда тебе нужно. Но береги его, не передавай ни в чьи руки, даже на время, даже самому доброму человеку. И ещё, пообещай отпустить его перед тем, как встретишь опасность. Это дитя степи и ветра, он не создан для битвы. Отпусти, и он сам найдёт дорогу домой. А ты сможешь вернуться и на обычном коне.

Сокол быстро собрался, но, уже выходя из дома, вспомнил о змеевике, который достался ему от Вихря.

– Собирался спросить тебя, да из-за суеты этой позабыл. Не можешь ли сказать что-то об этой вещице?

Он протянул владычице змеевик. Та повертела его, внимательно рассмотрела рисунок и предложила:

– Расскажи, как он попал к тебе.

Сокол коротко рассказал.

– Да, я слышала об этом, – кивнула головой владычица. – Правда, не догадалась, что Вихря именно ты упокаивал. Но и тебе неведомо, что потом произошло. Племянницу его, Елену, обвинили в ведьмачестве и хотели сжечь в срубе. Ей едва удалось сбежать.

Чего-то подобного чародей от селян вполне ожидал, потому нисколько не удивился, пожав плечами. Овда, заметив, усмехнулась.

– Но дело не в этом. Странно другое – мы не знаем, что с ней случилось дальше. Она укрылась от наших взоров.

– Хм.

– Обычный амулет, – вернулась Эрвела к змеевику. – Обычные знаки – луна и солнце. Ничего определенного о его происхождении или свойствах я сказать не могу. Одно скажу тебе, чародей. С очень тёмными силами связан этот предмет. Опасайся его истинного хозяина.

– С тёмными? – переспросил Сокол. – С какими именно?

– Не знаю, – пожала плечами владычица. – Может быть с Чернобогом, а может ещё с кем подобным.

– Ты веришь в существование Чернобога? – удивился чародей. – Но это же миф, сказка…

Овда улыбнулась в ответ.

– Существует всё, во что верит хоть кто-нибудь, – сказала она. – И перестаёт существовать, когда иссякает вера. Ты можешь верить или не верить – это ничего не меняет. Но было бы глупо с твоей стороны не учитывать возможность существования сил, о которых тебе ничего не известно. Глупо и опасно.