Текст книги "Пророчество Предславы"

Автор книги: Сергей Фомичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Полчище быстро приближалось. Сокол предупредил об опасности, и его слова тут же передали по цепочке. Калика с воеводой попытались выяснить подробности, но чародей лишь помотал головой, дескать, и сам увидел не много.

Скоро на стенах завязались первые стычки. Никто, кроме Сокола не мог разглядеть сражения, поэтому люди прислушивались к доносящимся звукам. Звуки не радовали. Ополченцы кричали от ужаса и боли, но, кажется, сопротивлялись. Под стены полилась кипящая смола, масло, кипяток, полетели зажжённые стрелы и связки хвороста. Снизу ответили воем. Его подхватили тысячи глоток по всему Полонищу, и стало понятно, что число идущих на приступ огромно.

Наконец, враг добрался и до воротной башни. Ни на что не похожая тварь показалась над огородкой смотровой площадки и тут же вспыхнула от прикосновения архиепископского посоха. Горела она неохотно – так горит мокрая насквозь толстина, шипя и чадя, но всё же сгорая. На смену уничтоженной вскарабкалось ещё с полдюжины таких же бестий. Заработало мечами окружение Калики. С чавканьем и хрустом рассёк свою первую жертву, стоящий подле чародея Борис.

Сам Сокол в бой вступать не спешил. Наблюдал, предпочитая сперва выяснить возможности и слабости врага. Он с удовлетворением подметил, что твари наделены плотью и гибнут от обычных железных мечей, а стало быть, не всё еще потеряно.

Через четверть часа ему удалось составить некоторое представление о тварях. Они действительно не походили ни на одно из известных чародею существ, а уж он-то на своём веку изрядно повидал самых разнообразных бестий. Этих же не с кем было даже сравнить. Их вытянутые тела, размером с лесную кошку, покрывала грязная, дурно пахнущая слизь. Обманчивая рыхлость уродливого тела, на поверку оказалась жутким сплетением костей, сухожилий, хрящей, которое даже тяжёлые мечи не всегда разрубали «на раз». Тело заканчивалось мерзким раздвоенным, словно змеиный язык, хвостом. Вместо лап торчали короткие отростки, коими тварь пользовалась для необычно шустрого бега и лазанья. Вместо головы имелось небольшое утолщение, сплошь заросшее шевелящимися бородавками. Где-то среди них пряталась пасть, полная мелких, загнутых внутрь зубов.

Последнее наблюдение чародей сделал, когда один из бояр, неловко повернувшись, открылся противнику. Твари ловко отхряпали ему ногу, а когда он с криком свалился, вцепились скопом и в один миг разорвали беднягу на куски. Ужасное зрелище.

Однако оно заставило Сокола оторваться от созерцания и вступить, наконец, в бой.

Видимо им еще повезло – на верхний ярус башни бестий лезло не так много, как на гребень стены. Да и зачарованный меч с посохом чего-то стоили. Довольно долго удавалось отбиваться почти без потерь. Но тут на посаде раздался боевой клич, а значит двухвостые прорвали оборону. Клич повторялся всё чаще и чаще, иногда переходя в ругань или стон.

– Уходим, – сказал воевода.

– Мы с чародеем впереди пойдём, – предложил Калика.

– Добро, – кивнул Кочан и повернулся к дружинникам. – Вам прикрывать отход.

Лестничный сход кишел тварями, но посох и меч сделали своё дело – отряд благополучно спустился на землю. Отступающим со стен ополченцам пришлось куда хуже – бестии попросту падали на их головы, вгрызаясь в неприкрытые доспехами тела. То один, то другой защитник срывался вниз, не имея возможности дать отпор на крутой лестнице. Ломали ноги, разбивались насмерть, но всё равно прыгали.

Ополченцы Данилы, перегородив улицы, пропускали бегущих от стен людей сквозь свои ряды. Скоро перед ними появились и первые бестии. Одни бросались на незащищённые спины отступающих, другие, обгоняя их, устремились в глубину города. Но плотный строй ополчения сходу прорвать не вышло. При свете костров по тварям в упор били лучники, взимая четверть, а то и больше. Уцелевших встречали копья, затем мечи с факелами. Огонь особенно не понравился двухвостым, во многом благодаря ему ополченцам удалось сдержать первый натиск. Но дерево прогорело, и ратники по приказу Данилы отошли назад – к следующим, только что зажжённым кострам.

Отряд Калики вышел под защиту уличных рубежей одним из последних. Воевода, надеясь использовать полученный опыт, увёл дружинников на Борисову Стену готовить новый отпор. Архиепископ, поняв, что и следующий город долго не удержать, отправился сразу в Кром. Сокол же с Борисом, которых чьи бы то ни было приказы трогали мало, решили повоевать ещё. Они прибились к одному из уличных отрядов и сходу вступили в бой. Вокруг них тут же образовался мощный очаг сопротивления.

Копья и пики помогали мало. Юркие бестии успевали уклониться, отпрыгнуть в сторону, и лишь единицы оказывались в итоге на острие. Постепенно от нанизанных тушек ворочать длинным оружием становилось тяжело и неудобно. Ратники поочерёдно оставляли строй, чтобы очистить копья. Тяжёлые мечи и секиры тоже запаздывали с разящим ударом. Лучшим оружием против тварей оказались сабли, но здесь, на севере, их было в ходу не много.

Несмотря на трудности с вооружением, полчище несло потери. Зачарованный меч Сокола разил бестий с такой скоростью, что проделывал в наступающей лавине серьёзные прорехи. Ополченцам оставалось лишь добивать уцелевших да подранков.

Борис зачарованным мечом не обладал, зато неплохо орудовал обыкновенным. Ратному делу его обучали с детства – князь всё-таки. Неудивительно, что после нелепой гибели десятника, замешкавшегося при отходе и тут же поглощённого (не иносказательно, а буквально) вражеской волной, Борис как-то неожиданно взял руководство обороной на себя.

Отобрав пару вооруженных саблями ополченцев, он распорядился:

– Встаньте позади. Добивать будете тех, что прорвутся.

Ему никто не возразил. Приказ казался разумным, а времени для споров, мол, кто ты такой, не нашлось.

Они могли выстоять здесь хоть до вечера, но Сокол, заметив, что рубежи на соседних улицах уже оставлены, крикнул об этом Борису.

– Отходим! Ровнее! Не бежать! – тут же распорядился княжич, и воины подчинились, окончательно признав юношу начальником.

Не обладая разумом, твари не понимали необходимости распределения сил в зависимости от слабины обороны. На эту улицу их пёрло ровно столько же, сколько на все другие. Так что ополченцы, руководимые Борисом, отступали только тогда, когда сопротивление выдыхалось на соседних участках. И только затем, чтобы не оказаться в окружении.

Один за другим были оставлены шесть, заранее подготовленных рубежей. Но всему приходит конец – улице тоже. Скоро из тумана за спиной возникли очертания Борисовой Стены. Не желая оказаться припёртыми к каменной тверди, ополченцы повернули к воротам. По пути им встретилось ещё несколько отрядов, и княжич удовлетворенно подметил, что его люди потрёпаны меньше других. С того времени, как они с чародеем присоединились к битве, ополченцы потеряли только троих, считая и погибшего десятника.

Лучники и самострельщики со стен вступили в бой, облегчая отход ополченцев. Промахнуться по сплошному потоку бестий им случалось нечасто. Воевода извлёк-таки урок, и теперь под стенами горели огромные костры, разгоняющие туман и позволяющие лучникам бить прицельно. Благо каменным стенам пожар не грозил. Сверху в огонь летели все новые и новые вязанки хвороста, старые плахи, видимо выдранные из мостовых, бревна с разобранных срубов. Сокол даже удивился, сколько же в городе дерева скопилось?

Возле самых ворот они встретили Данилу. Всю его одежду, и руки, и меч, покрывала кровь. Сотник руководил отрядом, что прикрывал всеобщее отступление и очень обрадовался, увидев Бориса с Соколом среди выживших.

– Жарко пришлось, чародей? – разгоряченный битвой, спросил Данила.

– Ничего, порубали тварей маленько, – в лад ему ответил Сокол. Кивнув на Бориса, добавил. – Вон у тебя теперь новый десятник.

– Сказать кому, не поверят, – засмеялся Данила. – В моей сотне десятником бился самый настоящий князь.

Борис с ответом не задержался.

– А в моём десятке простым мечником бился самый настоящий чародей.

Долго смеяться враг не позволил. Захватив, наконец, все улицы, бестии с удвоенной силой бросились на остатки ополчения.

Подождав Мартына, который вывел несколько десятков людей, Данила приказал отходить.

– Пожалуй, никто больше не выйдет, – грустно заметил он.

Воины попятились к воротам, постепенно сужая круг. Из ближайших бойниц им помогали лучники. Когда последний защитник втиснулся в небольшую, оставленную для него, щель, тяжёлые створы с гулом захлопнулись, а тяжёлое бревно надёжно запечатало ворота.

Набатный колокол на Троицкой звоннице пробил трижды, и это означало, что Средний Город пал.

* * *

На Борисову Стену полчище сходу не полезло. Двухвостые кружились на подступах, словно выжидая чего-то. И скоро выяснилось чего именно. В тумане послышался цокот копыт – к врагу подошло подкрепление.

Привлечённый криками ополченцев, Сокол поспешил на стену, но и ему, обладателю лучшей среди защитников пары глаз, не удалось разглядеть ни всадников, ни их лошадей. Вновь люди доверились слуху, вновь то, что они услышали, не вселило в сердца ничего кроме ужаса и бессильного гнева.

Где-то в глубине посада закричал человек. Затем другой. Короткие вопли раздавались то тут, то там, быстро смолкая, словно обречённым людям затыкали рты. Вдруг истошный затяжной визг перекрыл надолго все прочие звуки. Ополченцы побледнели, чародей, закусив губу, силился одолеть взглядом завесу тумана. Но вновь ничего не увидел.

Визг оборвался. На короткий миг над посадом повисла тишина. А потом началось. Треск ломаемых досок, скрежет выворачиваемых запоров, вопли, вскрики, стоны людей и жуткий вой дорвавшейся до человеческой плоти нечисти. Воины, что стояли на стенах, ругались, крестились, но помочь обречённым людям ничем не могли.

Тем временем, не ведая, что творится в оставленном городе, Борис переводил дух. Возбуждение схваткой быстро прошло и он решил использовать передышку с пользой. Нашёл Данилу, и вместе с ним направился к воеводе.

– Нужны сабли и лёгкие мечи, – сказал княжич, когда у Кочана выдалось свободное мгновение. – Копьями много не навоюешь. Твари уж больно шустрые.

Данила кивнул, соглашаясь. Воевода пообещал разобраться с оружием, а потом вдруг спросил вполголоса:

– Что думаешь, князь? Сможем удержать стену?

– Эту навряд ли, – после недолгого раздумья ответил Борис. – Ров с водой их, думаю, остановит, а просто стена…

Он покачал головой.

– Тоже так думаю, – Кочан повернулся к сотнику. – Данила, останешься за старшего. Пошли кого-нибудь по домам. Пусть людей предупредят, пора, мол, и им вступать. Отсидеться не выйдет – сожрут. Пусть расскажут, какая жуть на посаде творится…

– Какая жуть? – не понял сотник.

– Вот те раз! Да ты поднимись на стену, послушай. Или вон людей своих расспроси, – воевода забрался в седло. – Я в Кром. Готовить последний рубеж. Оружие пришлю. И ещё кое-чего.

Данила взглянул на княжича, но тот в ответ лишь пожал плечами.

– Пойдём, посмотрим.

* * *

По Застенью ходили ополченцы, предупреждая жителей:

– Крыши больше не спасают, запоры не держат. Сражаться придётся каждому. Или погибнуть всем. На посаде такое творится, что кровь стынет в жилах. Женщин и детей рвут на куски…

Народ хватался за топоры и собирался на улицах, – «если каждый по разу топором тюкнет, глядишь, и тварей поуменьшится». Другие готовились обороняться в домах, отправляя семьи под защиту Крома или пряча в глухих глубоких подвалах.

А Сокол всё стоял на стене и, глядя на обреченный посад, размышлял. Он пытался понять, кто этот неведомый враг. Из намёков Калики он ничего не выжал. То ли архиепископ темнил, то ли сам ничего не знал толком. Всё очень странно. Странный туман, странные бесы, странное воинство. Где это видано, чтобы нечисть наступала на города, да ещё среди бела дня? Не вурды ведь какие-нибудь. Да и те сроду на города не нападали. Так, на лесные деревни только. И кто стоит за этим воинством? Что за Хозяин? Ответов у Сокола не находилось.

– Оружие привезли! – крикнул кто-то из-под стены.

Люди поспешили вниз.

На свободном от тумана пятачке, возле большого костра, стояли присланные из Детинца подводы. Бросая в возки малополезные пики и копья, ополченцы опоясывались саблями и кинжалами. На узоры не смотрели – брали, что попадётся, лишь бы умело кромсать и рубить. Горожане толпились здесь же, забирая то, что оставляли ополченцы. Ещё одна повозка, которой правил владычный скоморох, привезла вино. Хорошее дорогое вино из боярских и купеческих погребов, «из родовых клетей Крома», как говорили здесь. Совсем нелишнее дело в сырую погоду.

– А вот за это воеводе спасибо! – радовались ополченцы, черпая вино из бочек. – Вот это ублажил!

Скоморох дурачился, изображая бояр, у которых воевода изымал вино «для военных нужд». Ополченцы веселились от души, хоть на время забыв о кошмаре. Но вот со стены прозвучал призыв, веселье смолкло. Ополченцы, похватав оружие, поспешили на рубежи. Скоморох вжал голову в плечи и, подгоняя лошадку, понёсся обратно. Одна из бочек в суматохе опрокинулась. Треснула. Красное, как кровь вино, потекло по мостовой.

– Дурной знак, – сплюнул Данила, перехватив поудобнее непривычную саблю.

– Как будто все остальные знамения добрые, – пожал плечами Борис. Пообщавшись с Соколом, он научился смотреть на вещи философски.

* * *

Стрелкам удалось изрядно проредить наступающую лавину, прежде чем та достигла гребня стены. Отложив самострелы и луки, воины взялись за клинки. Борисова Стена продержалась гораздо дольше посадской. Но, в конце концов, пала и она – твари ворвались в Застенье.

И опять ополченцы отступали вдоль улиц от костра к костру. Но потерь они сейчас несли куда меньше – учились понемногу. Зато горожане гибли сотнями. Они встречали жутких созданий в каждом переулке, в каждом дворе, в каждом доме. Сажали врага на вилы, у кого были вилы, рубили топорами, кололи пиками. Но твари заходили со спины, и сопротивление захлёбывалось в крови.

Борису, под началом которого оказалось теперь полсотни человек, можно сказать повезло. Он со своими людьми сражался на правом крыле, и сбоку их прикрывала стена. С неё, отступая вслед за ополчением к Власьевским Воротам, били лучники. Горожане лили смолу и швыряли камни. Мерзкие тушки усеяли всё пространство, медленно оставляемое защитниками. Но вражье воинство казалось неисчерпаемым. Сколько бы бестий ни срубили люди, на месте убитых тут же появлялись новые. Дело шло к тому, что у защитников просто не хватит сил.

Сокол выдохся одним из первых. Теперь он лишь изредка вмешивался в сражение, приходя на помощь тем, кому угрожала опасность. Один-два удара и чародей отступал за чужие спины, переводя дух. И пока отряду удавалось обходиться без потерь.

Но тут случилось непредвиденное. К безмозглым тварям пришли на помощь те самые призрачные всадники, что лютовали в посаде. Мало кто сумел разглядеть их во всех подробностях, а тот кто сумел почти сразу погиб. Небольшим числом, но разом, новый враг ударил в стык между отрядами Бориса и Данилы. Людское оружие не причиняло призракам ощутимого вреда, и защитников смяли в одно мгновение.

Всадники отошли также внезапно, как появились. Но дело своё сделали. Оборона рухнула. Поток двухвостых бестий устремился в прорыв, и скоро оба отряда оказались в окружении.

Вот тут-то и сказалась выгодность положения Бориса.

– Отходим на стену! – приказал он.

Поднявшись по ближайшему всходу, отряд продолжил отступление по гребню стены. Левому крылу ополчения, что билось под руководством Мартына, тоже удалось, пусть и с потерями, прорваться к Крому.

Данила же попал в ловушку. С полусотней воинов он медленно отходил к торговой площади. Спотыкаясь на развороченных мостовых, люди насколько возможно пытались удержать строй. Но быстрые твари обошли отряд, и навалились со всех сторон. Поняв, что пробиться к своим не получится, Данила приказал запалить торговые ряды.

Ополченцы подносили факелы к сухим клетям, бросали горящие головешки в высаженные двери и окна, и скоро по всему торгу занялся нешуточный пожар. Пламя быстро охватило деревянные постройки. Лавки и амбары полыхнули так, что стоять возле них стало невозможно. Жар обжигал горло и грудь, дым выедал глаза. Но благодаря пожару туман рассеялся, и двухвостые принялись растерянно метаться меж огненных завес.

Сорвав с лица пропитанную уксусом повязку, Данила кинул клич. Ополченцы последовали примеру сотника, бросились вперёд, вступая в последний бой.

Под натиском людей и огня твари на время отступили. Обожжённые глотки горожан орали какую-то песнь и смолкали, когда до них добирались острые зубы. Но и бестий погибло немало. Ополченцы проигрывали схватку достойно.

В какое-то мгновение Данила понял, что остался один. Все его товарищи пали, а он не сразу заметил этого, зайдя вперёд дальше всех прочих. Теперь он медленно пятился, отбиваясь саблей. Пятился до тех пор, пока языки пламени не принялись лизать его спину. Кожаная куртка задымилась, а Данила, будто не замечал огня.

Но вот, проскочив под саблей, шустрая тварь вцепилась ратнику в ногу и тут же увязла зубами в толстой коже штанов. Три других разом бросились на человека. Двух он успел срубить, а третья сжала свои челюсти на запястье. С хрустом сломались кости, и дикая боль заставила воина выронить оружие. Выхватив нож, он попытался защищаться левой рукой, но всё больше и больше двухвостых вгрызалось в плоть. Вот уже добрались и до горла, и до лица. Теряя сознание, увешанный тварями Данила, с диким рёвом оттолкнулся и рухнул спиной в горящий проём амбара. Искры взметнулись ввысь. Всё было кончено. Он не позволил себя сожрать, утянув в смерть своих погубителей. Он выиграл эту схватку. И горящий торг стал погребальным костром героя.

Никто кроме Сокола не видел этого великого подвига, а чародею тогда было не до рассказов.

Застенье пало.

Набатный колокол пробил дважды.

* * *

В Довмонтовом Городе выходящих из боя людей встречал порученец воеводы. Он передавал приказ – ополчению, не задерживаясь, отойти в Детинец на отдых. Довмонтову Стену предстояло оборонять уже дружине. Ратники, измученные многочасовым боем, не возражали. Только отряд Мартына, проведя тут же на месте сходку, уходить отказался.

Борис, облечённый ответственностью за людей, занялся размещением своего отряда на вечевой площади. Он не сразу отыскал свободное место среди сгрудившихся там беженцев. Казалось, половина Пскова собралась здесь, притихнув в тревожном ожидании исхода битвы. Усталые воины улеглись прямо на камни мостовой. Одни кашляли, наглотавшись ядовитого тумана, другие прижигали и перевязывали рваные раны, полученные от укусов тварей. Никто не произнес ни слова – не осталось сил. Горожане подходили к ополченцам, предлагая помощь, еду и квас. От еды все отказывались, а квас жадно пили и просили ещё.

Тем временем, Сокол, решив, что с него хватит, отправился на поиски Калики. Тот нашёлся в притворе Троицкого храма, где размещалось городское управление, хранились грамоты, вечевая печать и прочие знаки власти. Архиепископ рылся в архиве, пытаясь обнаружить какие-то важные записи. По притвору сновали монахи, дьяки, бояре и простые горожане. В суете, на вошедшего в храм колдуна мало кто обратил внимание.

– Пора объяснится, Григорий, – сходу напал на Калику Сокол. – Довольно намеков! Люди гибнут, а я ничего не могу сделать.

Оторвавшись от раскопок в очень древнем на вид, окованном медью ларе, владыка поднял голову. Лицо его выглядело каким-то серым, болезненным, но глаза оставались полны жизненной силы. Вместо ответа он протянул чародею свиток.

– На, читай, – сказал Калика, устало сев на скамью.

Сокол взял свиток, присел рядом и прочёл вслух:

«…предивно бысть чюдо Полотьске в мечте ны бываше в нощи тутьн станяше по улици яко человеци рищюще беси аще кто вылезаше ис хоромины хотя видети абье уязвлен будяше невидимо бесов язвою и с того умираху и не смяху излазити ис хором посем же начаша в дне являтися на коних и не бе их видети самех но конь их видети копыта и тако уязвляху люди Плотьския и его область там и человеци глаголаху яко наяве бьют полочаны се же знаменье нача быти от Дрютьска. В си же времена бысть знамение в небеси яко круг бысть посреди неба превелик и ведро бяше и изгораше земля и рать бяше от Половець велика, и мнози человеци умираху различными недуг, якоже глаголаху продающе кресты яко продахом кресть от Филипова дни до мясопуста седмь тысящь…»

– Узнаёшь? – спросил Василий.

– Знамения, бесы, призрачные всадники… что это? – изумился Сокол.

– Местный список с Полоцкой летописи. Шестисотый год. Вот пытаюсь найти полный извод.

Сокол вернул свиток архиепископу и, подумав, недовольно заметил:

– Этого мало. Ты знаешь больше. Почему не говоришь?

– У церкви есть свои тайны, – развёл Василий руками.

– К чертям тайны, – тихо, но с железом в голосе сказал чародей.

Калика, немного подумав, решился.

– Ты человек образованный, – начал он. – Наверное, знаешь, кто княжил в Полоцке в те времена.

– Никто там подолгу не княжил – война же шла, – буркнул Сокол.

– Но из тех, кто княжил, один особо знаменателен был.

– Всеслав, князь-чародей? – догадался Сокол. – А он здесь причём?

– Он ни причём, хотя кто знает. Это ведь Всеслав громил в своё время Перси пороками, так что может и есть какой след. Но вот внучка его, Предслава, имеет, думаю, прямое отношение к нашему делу, – Василий захлебнулся в подступившем кашле.

– Думаешь или знаешь? – уточнил чародей.

– Ты слышал что-нибудь о пророчествах Предславы? – откашлявшись, продолжил Калика.

– Про Предславу слышал достаточно, про её пророчества ничего совершенно, – пожал плечами Сокол.

– Не удивительно, – с ехидным удовольствием заметил священник. – Все их списки сразу прибрала к себе церковь. Во избежание, так сказать, смущения в душах и умах. Ну, так слушай. Перед тем, как уйти в Иерусалим, Предслава записала три пророчества. Первое касалось скорого появления угрозы с востока. Дескать, пойдёт полуднем войско невиданное, и заступят русские князья ему дорогу, и навлекут тем на себя гнев царей степных, и накроет русские земли тьма тьмущая. Примерно так. И, как ты знаешь, это предсказание уже свершилось. Орда пришла с востока…

– Оставь эти россказни для прихожан, – перебил чародей. – Я знаю, что орда пляшет под дудку митрополита и в большей степени зависит от вашей церкви, чем даже православные князья. И мне, поверь, ведомо, чем вы прижали ордынских царей.

– Тебе и это известно? – ухмыльнулся Василий. – Слушай дальше. Второе пророчество касалось освобождения некоей силы, что скрывалась до поры в каком-то неприметном монастыре под Полоцком. Освобождение это должно якобы привести к неисчислимым страданиям и гибели людей от морового поветрия. Природа этой силы мне неведома. А подлинных списков пророчеств я не видел. Не думай, что митрополит доверяет мне. Но я догадываюсь, что это предсказание и сбывается теперь.

– А третье?

– А вот третье, извини, к делу не относится. Ишь хитрый какой. Так я тебе все тайны и вывалил, за здорово живёшь. Дружба дружбой, а боги у нас с тобой разные, – Калика рассмеялся, но смех его быстро перешёл в кашель. И Сокол подумал, что с болезнью товарища надо что-то делать.

– Слушай, – вдруг сказал он. – А может это ваш Вседержитель пришёл, который «альфа и омега». Разгневался, решил воздать каждому по делам его, покарать грешников десницей своей. Вы же верите в пришествие, там, в страшный суд? На полтораста лет раньше получается, но вдруг?

– Типун тебе на язык, колдун. Господь не может пользоваться услугами таких мерзких тварей.

– Да неужели? – улыбнулся чародей. – По-моему очень даже может.

Возразить Калика не успел. В притвор ворвался испуганный Скоморох и, не обращая внимания на чародея, прервал разговор.

– Идут, идут! – закричал он Василию. – Сдали Довмонтов Город!

Набат на звоннице ударил один раз. Настало время последнего сражения.

* * *

Завидев врага, мосты через Греблю подняли. Ворота закрыли, укрепив дополнительно брёвнами. Двухвостых встретила туча стрел и сулиц; со стен полетели камни и горшки с горящей смолой. Перед этим последним укреплением вражеская волна, наконец, встала.

Величавые Перси, дотоле непобедимые, неприступной скалой возвышались над городом. Даже одна эта стена могла оказать серьезный отпор любому противнику. Её высота позволяла долго и прицельно расстреливать, поливать смолой, маслом, кипятком даже самое ловкое воинство, прежде чем первые ряды его достигнут высокого гребня. Но перед тем как взбираться на Перси, бестиям предстояло каким-то образом преодолеть глубокий и широкий ров. Тем более что вода в нём не стояла на месте – Греблю высекли прямо в скале, от одной реки до другой. Так что речные воды переливались по рву, образуя сильное течение. Любую переправу мигом смело бы мощным потоком. Кроме всего прочего, течение уносило от стены и туман, затягивая с реки свежий воздух, и это позволяло защитникам Детинца видеть всё, что происходит внизу.

А между тем под стеной разыгрались события во всех отношениях безрадостные. Неожиданно с улиц Довмонтова Города послышались звуки сражения, крики, и скоро перед глазами защитников Персей, предстал потрёпанный отряд, чудом вырвавшийся из окружения. Здесь были и дружинники, и ополченцы, и кто-то из боярского племени, и несколько вооруженных чем попало горожан. Раненые, оборванные, все в крови и саже, усталые, но довольные успешным прорывом, они просто остолбенели, когда увидели, что их усилия закончились ничем. Уцелевшие воины оказались в отчаянном положении – дальше отступать было некуда. С одной стороны подпирали твари, с другой зиял провал Гребли, а вокруг разгоралось пламя, зажжённое их же товарищами.

Защитники Крома ничем не могли помочь обречённым людям. Они не могли опустить мосты, открыв тем самым дорогу вражеской стае. Не могли и перебросить через греблю верёвки – слишком широк для этого ров, слишком высоки Перси. Впрочем, кто-то бросился наращивать верёвки, привязывать к концу груз, остальным оставалось лишь сжимать кулаки, проклиная собственное бессилие, да смотреть, как соратники гибнут под стеной.

И тогда последние защитники Довмонтова Города в отчаянии бросились в ров. Иные тут же тонули под тяжестью доспехов и оружия, другие, что сохранили побольше сил, барахтались до конца.

– Бросай железо! – заорали со стены.

Но воины и без того догадались, что нужно делать. Принялись скидывать брони, отбрасывать в сторону тяжёлое оружие, оставляя в руках лишь ножи да кинжалы.

– Прикройте их! Стрел не жалейте! – приказал воевода лучникам и те принялись поливать двухвостых стрелами. И Сокол вместе со всеми, отложив на время свой зачарованный меч, посылал одну стрелу за другой, не особенно целясь. Да и целиться было не нужно – твари сгрудились у кромки рва сплошным валом.

– Кидайте верёвки, брёвна! Быстрее! Шевелитесь! – ревел Кочан стоявшим на Персях дружинникам, и те принялись бросать товарищам и то, и другое.

– Точнее, точнее! В своих не попадите! – продолжал бушевать воевода.

Вода в Гребле кишела людьми. Кто-то успевал уцепиться за верёвку, и его поднимали вверх. Некоторые, выбившись из сил, срывались, падали обратно, и исчезали в воде навсегда. Кого-то, ухватившегося за бревно, уносило в реку. Кого-то успевали даже в воде достать твари. Они прыгали плывущим людям на головы, вгрызались в незащищенные шеи и руки.

Наконец, всё было кончено. Ни во рву, ни на Довмонтовой стороне больше не осталось ни единого человека. Около двух десятков счастливчиков сушились у костров, но затем, выпив вина, облачались в доспехи из запасников Крома, подбирали оружие и возвращались на стену. Теперь на Персях собрались все. Почти три сотни дружинников. Около сотни уцелевших ополченцев, главным образом из Застенья. Небольшой, но хорошо вооруженный боярский отряд. Плохо вооруженные, зато многочисленные горожане. Все наличные силы города приготовились дать последний отпор чёрному воинству.

– Ага, гады, встали! – злорадно закричал, чудом вырвавшийся из ада трёх городов и недавно вытащенный изо рва, посадский ополченец. – Не по зубам вам Перси!

Луки и самострелы били не переставая – припаса в Кроме хватало. Припасы годами готовили для длительных осад. С избытком. И теперь, то и дело, мальчишки приносили на стены охапки стрел, сваливая их кучей возле бойниц. И тварям пришлось отступить. Они попятились к ближайшим домам и вскоре скрылись в полосе тумана. Это ещё больше воодушевило защитников Детинца. Отступление врага сопровождал дружный рёв. Отовсюду послышались шутки. Слова шустро вылетали из глоток, разжатых ушедшим страхом.

Калика с Соколом стояли на Средней Башне, уступающей по высоте лишь Троице. Стояли подле воеводы, вместе с несколькими боярами. Размышляли.

– Сейчас бы большую воду, паводок, чтоб затопило всё, как весной, – подумал вслух Василий. – Тогда, помню, Детинец превращался в остров, и мало кто мог попасть в него.

– Эх, сейчас бы жареного гуся с яблоками, – подражая ему протянул Скоморох.

Произнесенное архиепископом пожелание неожиданно пробудило мысль чародея, дремавшую и исподволь мучавшую его всё это время. По большому счету чрезмерно набухшую влагой тучу смогла бы пролить дождем любая деревенская ведунья. Если бы не связующие чары. Однако тому, кто затеял небесное представление, понадобилась именно тьма, может быть молнии с громами, а вовсе не дождь. И Сокол понял, что нужно делать. Он отошёл в сторонку и, обратив лицо к небу, начал громко читать заговор.

Воевода с боярами, выпучив глаза, попятились, ожидая от колдуна какого-нибудь жуткого превращения или испепеляющего удара. Скоморох, напротив, стал радостно пританцовывать, подражая языческим жрецам. Только Калика оставался совершенно спокойным, хотя и не понял поначалу, что же задумал товарищ.

И Соколу удалось. Он развеял чужие чары. Растрепал связующие путы, открыл дорогу дождю. Туча вдруг начала расползаться рваными лоскутами, теряя единство ткани. Полыхнули молнии, ударил гром. И потом, обретя свободу, хлынул такой ливень, что туман попросту растерзало мощными струями. Очень скоро улицы города превратились в бурные реки. И люди ходили по колено в воде, держась друг за друга да цепляясь за стены. А более мелкие бестии в захваченном городе удержаться не смогли, и великое множество их смыло бурлящим потоком.

Вода в Гребле быстро прибывала и, перехлестнув через край, стала затапливать Довмонтов Город. А в разрывах тучи появилось голубое небо, и первый за долгие дни луч солнца коснулся золотого купола Троицы. Это маленькое чудо, сотворенное Соколом, приветствовал новый дружный рёв защитников города.