Текст книги "Волчок для Гулливера"

Автор книги: Сергей Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Сначала нажал ручку двери с красной полоской. Дверь открылась легко и бесшумно. Обыкновенная лифтовая кабина для мгновенного продвижения по Дому. Рискнул войти – ничего страшного, все на месте. Никаких панелей и указателей, кроме красной стрелки вниз на пусковой кнопке. Дверь, как и у всех «мгновенников», автоматически закрылась. Оставалось только нажать кнопку. Я еще раз взглянул на застывшую на месте красную точку: значит, Лойола все еще сидел в кабинете Лабарда. Р-раз! И кнопка легко сдвинулась вглубь.

Лифт без толчка, мягко и плавно переместил меня куда-то. Автоматически открылась дверь, оставив кабину на месте, как и у всех «мгновенников». Значит, путь назад оставался открытым, если только лифт не вызовут до моего возвращения. Я оглянулся: синий холл с белой одностворчатой дверью, по которой периодически пробегала огненно-красная надпись:

ПРЕДЪЯВЛЯЙТЕ КРАСНЫЙ ПРОПУСК!

Красного пропуска у меня не было – я даже не мог открыть двери, чтобы не нарваться на охранника. Вместо этого я только отдернул лацкан пиджака, открыв для обозрения бляшечку «иезуита». Я знал, что нахожусь под невидимым наблюдением с той секунды, как открылась лифтовая дверь. И не ошибся. Прозвучавший ниоткуда хриплый басок насмешливо спросил:

– Пропуск забыл? Сегодня – красные. Учти, чучело!

Ничего не оставалось, как немедленно ретироваться в кабину, кстати тут же закрывшуюся. На этот раз уже без нажима кнопки «мгновенник» доставил меня обратно с тем же комфортом. Я взглянул на красную точку в перстне: она медленно двигалась взад и вперед в миллиметровом диапазоне. Значит, Лойола расхаживал по кабинету Лабарда, в чем-то его убеждая. Порядок. Я тихо открыл дверь лифта и вышел из кабинета, чуть позвякивая инструментом в сумке. Секретаря у Лойолы не было, дверь его открывалась только для тех, кто предварительно сговаривался по видеофону. Поэтому, никем не замеченный, я спустился в лабораторию, тут же включив свой миниатюрный видеоскоп.

Я увидел Лабарда в кресле и стоящего перед ним Лойолу. Крохотный размер фигурок не мешал мне – я видел их такими, какими знал. Телевизор включился когда Доминик уже заканчивал:

– Лучшее время – канун Нового года. Точнее, даже самый час встречи. Лучшее место – салон Грэгга и Хенесси. Там мы их и замкнем со всей ярмаркой. Полный набор миллионеров с Мегалополиса. А ты почему нервничаешь?

– Я оставил Харди одного в кабинете.

– Ну и что?

– А вдруг он обнаружит второй «мгновенник»?

– В крайнем случае спросит, зачем он тебе понадобился.

– Жаль потерять такого специалиста.

– Почему же его терять?

– А если он найдет спуск в преисподнюю?

– Харди достаточно умен, чтобы не лезть туда без разведки.

Наивный Доминик! Он преувеличивал мою осторожность. Впрочем, он тут же набрал требуемый номер на панели видеофона. Я не видел экрана, но услышал чуть приглушенный двойным контактом молодой голос:

– Я вас слушаю, сэр.

– Кто-нибудь сейчас спускался по лифту «А»?

– Я только сейчас сменил дежурного, сэр. При мне никаких происшествий не было, а в книге записей обе графы пусты.

Вероятно, сменившийся дежурный не счел мое появление достаточно важным, чтобы вносить его в книгу записей. А перед уходом глотнули по стаканчику со сменщиком и забыли обо всем. Вот уж везет так везет!

– Все спокойно, Педро, – вновь услышал я бархатный голос Лабарда, – тайна блистона – все еще тайна. Пока. – Застучали деревянные дощечки: он смеялся.

Лойола молча поклонился и вышел. Я выключил телевизор. Колени у меня дрожали, как у человека который едва не попал в аварию.

Блистон!

Вот она, тайна Роджера. Я не раз удивлялся его негодованию против электронного сыска Лойолы. Ведь система электронного подслушивания и подглядывания существовала по крайней мере уже полстолетия. И мы, электронщики, только тем и занимались, что варьировали и совершенствовали микрофоны и микротелепередатчики. В конце концов, даже в Америке электронной охоте за чужими секретами был положен предел законодательным вмешательством Конгресса. Но в промышленности эта охота процветала по-прежнему, и напрасно негодовал Роджер: в его нынешней «собственной» лаборатории в Штатах сейчас, наверное, уже внедрены кем-нибудь такие же микротелепередатчики.

Нет, здесь они действовали не столько для охоты за чужими тайнами, сколько в целях сохранения одной-единственной тайны, неизвестной, судя по разговору Доминика с Лойолой, даже фактическим владельцам Дома.

Глава 6. ИЗ ДНЕВНИКА МАЙКА ХАРДИ

Вторая запись

Сам по себе блистон ни для кого не был тайной.

Новый трансурановый элемент, открытый канадским химиком после геологических изысканий на Луне в восьмидесятых годах и получивший свой номер в менделеевской таблице под его именем, приобрел не меньшую популярность, чем уран или золото Не прошло и трех лет, как блистоновые руды на Дуне начали разрабатываться совместно советско-американской компанией. Было заключено специальное соглашение, к которому присоединились все государства мира, не использовать блистон для военных целей. Если трех водородных бомб было бы достаточно для того, чтобы уничтожить Англию, то три блистоновые отправили бы на дно океана всю Северную Америку. В руках безумцев блистоновая бомба означала бы самоубийство мира.

Что же вырабатывалось на подземных уровнях Дома, куда доставлял Лойолу специальный «мгновенник»? Я повторял и повторял слова Доминика: «Тайна блистона пока все еще тайна». О какой тайне шла речь? Ведь блистон вырабатывался совершенно открыто и в Советском Союзе, и в США, причем исключительно в мирных целях, заменив уран в атомной энергетике. Блистон использовался и как новый вид топлива для космических ракет и трансконтинентальных краулеров и, вероятно, сыграл и играет свою роль в механизме вращения Дома. Но почему это тайна? Почему скрываются работы за дверью со световой надписью «Предъявляйте красный пропуск» и почему Лойола так боялся, что я открою «спуск в преисподнюю»? Да и не об атомной энергетике думал Лабард, когда уверял Лойолу, что «тайна пока еще не открыта».

Но Роджер открыл ее и уехал, объяснив свой отъезд откровенным «я хочу жить». Я тоже хотел жить, но еще не открыл тайны. Я только подошел к ней, понимая, что ступил на «минное поле». Идти ли дальше?

Роджер никого не посвятил в свое открытие. Я поступил иначе. В тот же день я сообщил о необходимости срочной встречи Полетте, Джонни и Фрэнку. В моей лаборатории, хотя и огражденной от электронного сыска, такое сборище могло бы вызвать подозрение Лойолы, который узнал бы о нем через две-три минуты. Но Полетта могла попросту пригласить нас в гости, а у нее мы были уже в полной безопасности.

Прежде чем рассказать, я долго думал о том, что нас связало до того, как я проник в тайну Лабарда. Джонни просто были не по нутру диктаторские замашки Доминика и Лойолы. Уйдя из Дома, он стал бы обычным средним американцем, отменным специалистом, равнодушным к любой политической акции. Союз Фрэнка и Полетты вызывал еще большее недоумение. Лабард взял их из приюта с явно рекламной целью. Потеряв жену, сбежавшую со своим другом детства, он объявил публично, что создаст новую семью на новой основе, и тут же распределил детей «по рукам» с хорошей оплатой за содержание и «дрессировку». Учились Фрэнк и Полетта не только в разных учебных заведениях, но и в различных штатах, зато оба прошли сквозь стихию студенческих волнений, снова в конце восьмидесятых – начале девяностых годов охватившую капиталистический мир. Видимо, это и сблизило их, когда оба оказались в кадрах «Хаус Оушен компани» под крылом вспомнившего о них «отца», которого они не знали и не любили. А что меня привязало к ним? Единомыслие? Едва ли. О политике мы почти не говорили, и я даже удивился, увидев как-то у Фрэнка настольную книгу моего отца, всю жизнь отдавшего борьбе на левом фланге лейбористской партии, но так и не приобщившего меня к ней. Книжка была растрепанная, фамилия автора оторвана, но название воскресило воспоминание детства: «Динамика социальных перемен. Хрестоматия марксистской науки об обществе». Фрэнк смущенно прикрыл книгу иллюстрированным журналом. «Интересуешься?» – спросил я. «Надо знать больше, чем учили нас в школе», – уклончиво ответил он и переменил тему. Разговор о политике с Полеттой тоже не получался, да и не политика нас связала. Видимо, просто общая неприязнь к Лабарду. Но сейчас дело менялось: надо было не ворчать, а действовать.

– Я знал, что несколько тысяч рабочих занято на каких-то специальных работах, – сказал Фрэнк, выслушав мой рассказ. – Я просто этим не интересовался.

– Я знаю больше, – добавил Джонни. – Мои транспортные счетчики ежедневно регистрируют отправку и возвращение безадресных рабочих партий. Эти лифты циркулируют три раза в сутки, не совпадая с обычными часами пик. Все группы отправляются на самые нижние уровни, ниже центрального подъемного вокзала. Я думал, что это связано с какими-то подводными работами – внутрискальные механизмы или подводные ремонтные операции. А может быть, специальная подводная полиция?

– Несколько тысяч человек? Зачем? – удивился я.

Джонни, недоумевая, пожал плечами:

– Еще одна тайна.

– Та же самая. Доминик ясно сказал: «Тайна блистона – пока еще тайна». Для кого тайна? Для жителей Дома?

– Или для мира? – задумалась Полетта.

– А может быть, ты недослышал, – усомнился Джонни. – Случайная обмолвка в случайной беседе.

– И обмолвки не было, – подчеркнул я. – Доминик очень ясно ответил на беспокойство Лойолы. Почему начальник полиции так встревожился тем, что оставил меня одного в кабинете? Из-за второго «мгновенника»? Бесспорно. Он совершенно логично предположил, что я им воспользуюсь. И почему Лабард тотчас же проверил это у наблюдателя? Хорошо еще, что мне повезло со сменщиком!

– Ты сказал о красных пропусках?

– Да.

– Я слышал о синих.

– Очевидно, их меняют из предосторожности.

– Но ведь тайна блистона – нонсенс! – воскликнул Джонни. – Блистон не засекреченный препарат. Это все знают.

– Верно, но не точно, – усмехнулся Фрэнк. – Блистон не засекречен в атомной энергетике. А если из него делать оружие?

– Чушь! Зачем? Какое оружие?

– Бомбы.

На минуту все смолкли от чудовищности предположения.

– А почему, вы думаете, сбежал Роджер? – сказал я. – Когда я спросил его об этом, знаете, что он ответил? «Я хочу жить».

Опять все замолчали.

– Я вспоминаю день, когда он вернулся откуда-то вместе с Домиником, – задумчиво проговорила Полетта. – Он сразу же попросил у меня стакан виски. «Дай ему хайболл, Полетта, – сказал Доминик, – и не разбавляй содовой. Может быть, это сразу отшибет ему память».

– Они были внизу? – спросил Джонни.

– Не знаю.

– Между прочим, его отпустили без неустойки, – вставил реплику Фрэнк.

– Или уплатили за молчание, или ликвидируют на континенте, – предположил Джонни. – Кто знает, может быть, мы завтра или послезавтра прочтем о кончине выдающегося американского специалиста по молеэлектронике, павшего жертвой лопнувшей воздушной подушки под его новой машиной. «Иезуиты» сделают это чистенько и без промаха.

Я почувствовал, как рука Полетты судорожно сжимает мою.

– Мне страшно, Майк.

– Мне тоже. Но не бежать же всем, как Роджеру.

– Надо проверить, – сказал Фрэнк. – Мы еще не все знаем.

Ощущение нелепости происходящего вдруг охватило меня. Что мы знаем? Зачем Доминику блистоновые бомбы? Тайное соглашение с «ястребами» американской внешней политики? Вздор. Штаты не нарушат договора, подписанного всем миром. И не зря же его заключали: с блистоном не шутят и превратить землю в руины не рискнет ни одно государство. А вдруг Доминик сошел с ума или возмечтал себя новым Гитлером? Да ведь Дом уничтожат прежде, чем квазидиктатор продиктует свой ультиматум.

– Не так-то легко уничтожить Дом, – сказал Фрэнк.

– Чепуха. Одно попадание обыкновенной фугаски.

– Термоионные преобразователи, создающие ветровой вакуум вокруг вращающейся конструкции Дома, оттолкнут любую бомбу в море.

– А взрывная волна?

– Она изменит направление или расколется, обогнув Дом.

Я не сдавался:

– Есть же флот, наконец!

– Какой? Суперкраулеры-авианосцы? Тот же результат.

– А подводные лодки?

Фрэнк задумался.

– Подводные лодки могут, конечно, серьезно повредить или даже частично разрушить скалу, на которой поставлен Дом. Может быть, часть засекреченных рабочих и занята сейчас на подводных работах. Не так уж трудно создать мощную заградительную сеть для торпед и подлодок.

– Давайте по порядку, – вмешалась Полетта. – Допущение первое: Лабард вообразил себя новым Гитлером. Допущение второе: где-то на нижних Уровнях Дома изготовляются блистоновая бомба и ракетное устройство для доставки ее на место. Спрашивается: где и с какой целью может быть нанесен первый удар?

– Где? – переспросил я. – Вероятно, на севере Канады или в Гренландии, где жертв будет не так уж много. Лабард не станет уничтожать континенты, он просто пригрозит миру такой возможностью. Вот вам и цель удара. Ультиматум будущего владыки планеты. Одно государство может уничтожить другое, одна система может ниспровергнуть другую. Но Дом никто ниспровергнуть не может. Он неуязвим и безнаказан, если я правильно понял Фрэнка.

И снова замолкли все, и опять спросила Полетта:

– А что означают слова Доминика о том, что время – канун Нового года, место – салон Грэгга и Хенесси, где их и замкнут с какой-то целью! С какой?

– Не знаю, – откровенно признался я.

– До встречи Нового года у нас больше месяца, – сказал Фрэнк.

И тут раздался смех Джонни, поразивший нас всех как самая нелепая выходка в самое неподходящее время.

– Не глядите на меня, как на сумасшедшего, – произнес он по-прежнему с веселыми искорками в глазах, – я сейчас оправдаюсь. Мне стало смешно, что мы в отчаянии обсуждаем смертельную угрозу миру, когда именно мы четверо легко можем предотвратить ее.

– Как? – вырвалось у нас одновременно.

– Проверить высказанное здесь предложение. Следить за всеми подозрительными встречами Доминика и Лойолы. Здесь нам помогут Полетта и ручной видеоскоп Майка. Все выяснить, вычислить и проявить. А затем наносим удар мы, прежде чем Лабард предъявит свой ультиматум.

– Как? – опять повторили мы.

– И это спрашивают электронщик и химик! – засмеялся Джонни. – Майк выключает всю связь в пределах Дома, в крайнем случае вообще выводит ее из строя. Я делаю то же с транспортом. Ни один лифт не сдвинется с места, замрут все эскалаторные дорожки и кольца. Фрэнк изолирует наши этажи жидкостным газовым заслоном в случае пешеходного продвижения полицейских отрядов. А основные полицейские резервации легко блокировать автоматическими решетками. Это еще более осложнит положение Доминика и Лойолы в их час пик.

– А нас пристрелит первый же незаблокированный полицейский, – сказал я.

– Так мы и будем ждать его лицом к стенке! Нет уж, драться так драться. Можно замкнуть наглухо диспетчерские пункты. Есть огнестрельное оружие и газовые гранаты. Есть, наконец, и лазеры, которые можно использовать против массированных полицейских ударов. А за это время можно сообщить всему миру о надвигающейся угрозе, о блистоновой бомбе в руках маньяка. Если он собирается замкнуть Хенесси и Грэгга вместе с сотней мультимиллионеров, значит, юридические владельцы Дома не участвуют в заговоре. Пожалуй, у нас не меньше козырей, чем у Лабарда с Лойолой.

– А кто выиграет?

– У нас много шансов.

– Фифти-фифти.

– Что-то мне не хочется умирать из-за короны Доминика, – вздохнула Полетта.

– Мне тоже не хочется умирать, – поднял перчатку Фрэнк, – но, думаю, речь идет не только о короне Доминика.

Никто не ответил, но никто и не возразил.

– Значит, решено, – подытожил дискуссию Джонни. – Штаб проверяет, вычисляет и обдумывает. Собираемся у Полетты якобы для игры в бридж. Командует Майк.

Я даже не отнекивался. Не все ли равно, кому командовать?

Глава 7. ЧТО МОЖНО ЗАПИСАТЬ НА МАГНИТНУЮ НИТКУ

В конце ноября и начале декабря Майк дневника не вел. Он только записывал на свою магнитофонную нить все наиболее существенные встречи и разговоры, которые принимал его ручной микротелеприемник. Тут же записывались и комментарии «Совета четырех», на заседаниях которого под видом очередной партии в бридж прослушивалась очередная запись.

Записи располагались в следующем порядке.

Лойола и незнакомый блондин со значком инженера-ракетчика на лацкане пиджака.

– Значок вам придется снять во избежание ненужных вопросов. А работа, я думаю, вам знакома. Обыкновенные боеголовки, только с другой начинкой.

– А кто гарантирует мне безопасность, если об этом пронюхают ищейки?

– У нас своя полиция.

– Я имею в виду контролеров ООН.

– Они к нам не заглядывают.

– Но могут заглянуть.

– Работы ведутся в полной изоляции от нижних и верхних этажей.

– При заключении контракта меня предупредили об этом. Но я же буду возвращаться к себе, захочу развлечься. Контракт не отнимает у меня права на личную жизнь.

– Не отнимает. Но жить вы будете на блокированных уровнях. Где-нибудь между сто одиннадцатым и сто шестнадцатым.

– Но не в одиночном же заключении?

– На этих уровнях около двадцати тысяч жителей. Целый город. Заводите знакомства, но не болтайте.

– И есть где выпить?

– Хотите в одиночку – нажмите кнопку у себя в номере. Требуется партнер или партнеры – бар за углом. Жаждете океанской прохлады – лифт доставит вас на внешнюю галерею. Там рестораны цепочкой.

– Подходит, шеф.

Джонни. Это специалист по глобальным ракетам. Должно быть, Нортон. Рыжий?

Майк. И веснушчатый.

Джонни. Он.

Полетта. А выводы?

Джонни. Проследить, где он будет в канун Нового года, и заблокировать подземку.

Майк. Принято.

Джонни. Если в баре, так этажи все равно прикрыты. Мы их замкнем окончательно.

Ужин у Лабарда. Доминик, Грэгг, Хенесси – толстенький аккуратный человечек, Пиквик в современном костюме, – и две дамы – брюнетка с высоким и резким голосом и платиновая блондинка с мелодичным контральто. Запись открывается репликой Лабарда по адресу своей светловолосой соседки.

– А что такое, по-вашему, счастье, Барб?

– Любить и быть любимой.

– Пресно, Барб. Иногда это случается, но быстро надоедает.

– Доминик прав. – Это брюнетка с высоким голосом. – Счастье – это много денег и возможность обладать всем, что захочешь.

Смех Лабарда:

– Грэгг под этим подпишется.

– Едва ли, Доминик. Счастье – это не наличие денег, а возможность их делать. Согласны, Хен?

– Полностью.

– И все вы ошибаетесь. – Бархатный голос Лабарда подымается до высоких нот. – Счастье – это власть. Абсолютная, неограниченная, беспринципная. Мир – это «джигсо». Карта, составленная из кусочков цветного пластика. Пятнышки-государства. Ты меняешь их, перекладываешь, выбрасываешь. Вспомните Гитлера.

– Пиноккио, поставленный у карты немецкими мультимиллионерами. Забытая всеми кукла. Вы знаете Гитлера, Барб?

– Кто-то из старых фильмов?

– Зебра! – воскликнула брюнетка. – Мы же проходили это в школе. Что-то военное, да?

– Умницы, – смеется Лабард.

И Майк выключает запись.

Майк. Кто эти идиотки?

Джонни. Блондинка – Барбара Тунелли, итальянская звезда Голливуда. Брюнетка – ее соперница, Диана Фэн.

Полетта. По-моему, Барбара неравнодушна к Доминику.

Джонни. А ну их к дьяволу! Включай дальше, Майк.

– Деньги могут дать власть, но власть – это не деньги, – снова включается бархатный голос Лабарда. – Ее капитал – сила. В обществе, основанном на неограниченной власти, нет ни классов, ни классовой борьбы, ни буржуа, ни пролетариев. Человек измеряется мерой силы, ему положенной. Он может быть ничтожной мышкой или живым Богом, отбросившим все привычные моральные категории.

Смешок Грэгга:

– Отрыжка ницшеанства, Доминик… Я предпочитаю тоже старомодный, но живучий практицизм. Вы построили Дом на мои деньги. Вы говорите, я слушаю. Но пенки с молока снимаю я, а не вы.

Теперь уже смешок Доминика:

– Кто знает, Грэгг, чем измеряются зигзаги удачи?

Фрэнк. Лабард раскрывается.

Джонни. Повторяется.

Полетта. Уже не стесняясь владельцев Дома. Должны же они это заметить.

Майк. Сейчас узнаете.

…Кабинет Грэгга. Грэгг и Хенесси. Запись произведена с микротелепередатчика общего типа для всего Дома.

– Что-то мучает тебя, Джо.

– Верно, Хен. С того вечера на веранде.

– Доминик?

– Он.

– Я так и думал. Что-то он затевает. Странные слова. Странные мысли.

– Я уже давно догадываюсь. Но что?

– Украдет Дом?

– А вдруг?

– Это не слишком легко.

– Но и не слишком трудно. Интересно, с какой целью он пригласил на работу Линца и Нортона?

– Линц – старый блистонщик. Нужно же кому-то крутить Дом.

– Не думаю, что его нужно крутить с помощью глобальных ракет.

– Не понял.

– Нортон – специалист именно по глобальным ракетам, недавно оставивший работу в военно-промышленном комплексе.

– Неужели ты считаешь…

– Я считаю только будущие прибыли и убытки.

– Если он украдет Дом, мы потеряем около восьми миллиардов ежегодно. Не считая его номинальной стоимости.

– Как бы мы не потеряли больше. Ты понимаешь, о чем я думаю?

– А заманчиво все-таки стать владыкой мира. Я бы не возражал.

– Какой ценой? Если Доминик выиграет, выгодно нам это или невыгодно? Мы и так контролируем экономику тридцати восьми стран. А что начнет Доминик? Стирать их с карты. Строить свои Дома в океане и загонять туда государство за государством. Начнет с Африки: там государств и народов как сельдей в бочке. Их – в океан, а континент – в джунгли. Так выиграем мы или проиграем?

– Наши капиталовложения в Африке – это несколько десятков миллиардов.

– Более полусотни.

– А переселение народов – процесс длительный. Доминик, конечно, наобещает нам миллионы акров плантаций и даровую рабочую силу, но его демографические забавы – это игра.

– Игра хороша, если беспроигрышна. Есть еще и социалистическая система, а там сложа ручки сидеть не будут. Нет, Хен, даже с блистоновой бомбой мы не вернем всего, что потеряем.

– Тогда надо действовать.

– А может быть, сначала проверить? Скажем, через агентство Хаммера. У них дельные ребята.

– Не будем множить число самоубийц, бросившихся в океан с ведома Педро Лойолы. Есть и другие средства. Сенаторы, например. Половина поддержит нас, если понадобится.

– Тогда подумаем. Еще есть время.

Полетта. Как это их свободно выпускают отсюда после таких откровений?

Фрэнк. Доминик показывает, что его уже ничто не пугает.

Майк. Сейчас вы узнаете почему.

Лабард и Лойола.

– Остались считанные дни. Реклама самой дорогой встречи Нового года должна быть усилена. Нажимай все кнопки: газеты, радио, телевидение. Воскреси старомодные «сандвичи» на улицах, листовки с вертолетов, кинорекламу на крышах. Пусть все и везде кричит: Новый год, Новый век, Новое тысячелетие! Где самая фешенебельная, самая дорогая встреча? В Доме! Я хочу собрать здесь всех мультимиллионеров Мегалополиса. В час ночи я им преподнесу ультиматум.

– Это копия.

– Наметанный глаз. Подлинник пошлем в ООН.

– Третий экземпляр я возьму себе в сейф. Кстати, кто печатал?

– Диктофон.

– Не доверяешь Полетте?

– Чем меньше людей знают об этом, тем лучше для дела.

– Когда будет нанесен первый удар?

– В полночь. На рубеже веков.

– К одиннадцати у Нортона все будет готово.

Джонни. Хорошо бы узнать текст ультиматума.

Майк. Беру на себя.

Джонни. У Лойолы сейф с электронным замком.

Майк. А у меня электронная отмычка.

Полетта. Надо спешить, мальчики.

Джонни. У меня все готово. У них – к одиннадцати, у нас – к десяти.

Фрэнк. Не забывай о полиции. Они могут поставить охрану раньше.

Джонни. Я никого не пущу в диспетчерскую. Есть специальное распоряжение Лойолы: все приказы только от него и только по видеофону. У Майка тоже. Кстати, нас не собираются заменять перед акцией.

Майк. Откуда ты знаешь?

Джонни (загадочно). Знаю.

Майк. Ну а сейчас все узнают.

Лойола и Джонни.

– Я вас слушаю, сэр.

– К сожалению, только неприятное, Джонни.

– Я готов, сэр.

– Вы не будете встречать Новый год, Джонни. Вы будете работать.

– С повышенной оплатой, сэр?

– В три раза.

– Возражений нет. Жду инструкций.

– Вы знаете, конечно, о существовании грузового лифта «даблью»?

– Запломбированного? Конечно.

– Вы сорвете пломбу и подымете его по первому сигналу лампочки. За минуту получите мой личный приказ.

– Есть опасность?

– Какая?

– Но лифт «даблью» спроектирован только для подъема грузов на уровень причала сверхкраулеров. В случае опасности, сэр.

– Вы не в курсе, Джонни. Лифт «даблью» подымает на верхнюю площадку Дома.

– Но…

– Никаких «но». Я приказываю – вы подчиняетесь. И не проявляйте излишнего любопытства, как не проявляет его Майк. Могу сообщить вам обоим, что я доволен вашей работой. Можете идти.

Фрэнк. Что это за таинственный лифт?

Джонни. Понятия не имею. Он с основания Дома запломбирован.

Полетта. Ан догадываюсь. Он выведет ракету на смотровую площадку.

Джонни. Не выведет.

Майк. Ты сорвешь пломбы?

Джонни. Не только. Заблокирую авторешетками все выходы с подводных уровней.

Полетта. Да благословит вас Бог! Это я по старой привычке, простите. Воспитывалась у католичек.

Майк. Охотно прощаем, девочка.