Текст книги "Все дозволено(изд.1973)"

Автор книги: Сергей Абрамов

Соавторы: Александр Абрамов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Кончилась она так же прыжком– только не вниз, а вверх; Алика при этом мягко выбросило на край «аквариума», где лежала его одежда и откуда он совершил свой необдуманный нырок в оранжевую муть.

– Жив?—совсем по-человечески усмехнулся одевавшийся рядом Си.– Я же говорил – безопасно.

– Не говорил, а подумал.

– Но дошло?

Не ответив,Алик оделся, чувствуя, как его раздражение испаряется, уступая пьянящему чувству бодрости, легкости, свежести, стремления что-то сделать, двигаться, действовать.

– Что за бассейн?– спросил он.

– Фотонная газокамера.

– Жидкий свет,– сообразил Алик.– А что превращает человека в куклу?

– Гравитационный массаж.

Алик вздохнул. Получив ответ на вопрос «что», бесполезно было спрашивать «как». Все равно что муравей станет спрашивать у человека, как расщепляется атом. Он еще раз взглянул на голых человечков, которых гнула и выворачивала невидимая тяжесть, и сказал;

– А они и здесь не общаются.

– Здесь и не нужно. Ты посмотри на них после работы.

– Четвертый порядок,– съязвил Алик. Но Си не понял иронии.

– Мы еще успеем и к четвертому и к пятому. Поторопись.

Неизвестно какой по счету уровень оказался похожим на холл аэровокзала. Как и в других открытых пространствах города, он не имел видимых границ. Просто люди, сотни голубых людей в одинаковых куртках сидели кто где, неизвестно на чем– мебель вообще не просматривалась.

– Садись где хочешь– там и кресло,– подсказал Си Алику.

Он так и сделал.

Что-то щелкнуло, и все стихло. Алик хотел было спросить у Си, но тот приложил палец к губам. Молчание навязывалось, как перед спектаклем, и он не заставил себя ждать. Что-то обручем сжало горло, перехватило дыхание. Бессмысленная тоска, беспричинная жалость наполняли Алика, вытеснив прочие ощущения. Глаза наполнились слезами, он уже не смог сдержать их, да и не хотел сдерживать, слезы уже ощущались и на губах каплями соленого пота. Вытирая их, он успел заметить, что Си тоже плачет, но спросить не успел: новый шок перехватил дыхание. Слезы высохли, и тоска исчезла, словно ее выдула мощная волна радости, за которой тотчас же последовала вторая волна– веселья, такого же бессмысленного и беспричинного. Алик ни о чем уже не спрашивал, ничем не интересовался, мысль исчезла. Ее вытеснил смех. Алика трясло и передергивало от смеха, глаза снова наливались слезами, в горле першило, но уже от хохота, истерического и неудержимого. Сколько минут продолжался этот пароксизм, Алик даже приблизительно не мог сказать, но кончился он так же внезапно, как и возник. Только дышать вдруг стало легче и думать радостнее, мозг словно прополоскали какой-то освежающей живительной жидкостью. «Подзаряжают эмоциональные аккумуляторы»,– подумал он и сказал вслух:

– Я все понял, Си.

…– Я все понял, Фью,– почти в то же время сказал и Библ, отнюдь не предполагая синхронности, в данном случае чисто случайной и уж никак не волшебной. Просто он выразил свои чувства, просмотрев на экране урок математики для четырехлетних.

Отражение на экране было действительностью, только не окружающей, а отдаленной двумя десятками уровней. Экран не был телевизорным, не был он и экраном– просто эту действительность приблизили без всяких оптических фокусов, только не впустив в нее Библа, чтоб не нарушить детского мыслительного процесса. А он был сложным и трудным и требовал от ребенка дерзости мысли, ее удивительной способности искать и открывать новое. Математические изображения и символы, принятые на Гедоне, переводились в сознании Библа на понятный ему язык земной математики, и он был буквально потрясен тем объемом математических знаний, каким уже обладали четырехлетние человечки в крохотных курточках. Когда их сверстники на Земле усваивали еще только азы арифметики, они уже оценивали искривленность трехмерного мира. Библ понимал, конечно, что для управления сложнейшей техникой этого мира нужна и соответствующая ей подготовка, но его поразила ее ограниченность– не в объеме знаний, а в стремлении этот объем увеличить. Не устранил этого недоумения и Фью, кратко пояснивший, что нынешний объем знаний придан цивилизации с ее основания и остается незыблемым, как и она сама.

– Значит, научные открытия не поощряются?– спросил Библ.

– Все, что нужно, давно открыто.

– И никаких загадок в природе нет?

– Требующих разгадок, какие могут обогатить человеческий разум? Нет.

– Я впервые не верю тебе, Фью.

– Почему?

– Это действительно твое мнение или ты повторяешь то, чему учат вас в школах?

Фью не ответил. «Еще один психологический шок»,– внутренне усмехнулся Библ.

…А где-то на другом уровне города, у световых табло, которые с таким же успехом можно было назвать пространственными видеоскопами или демонстрационным вакуумом,ничем не ограничивающим возникавшие в нем цветные загадки – Библ остроумно назвал их уловителями желаний,– Друг объяснял Капитану механизм телепортации. И Капитан, даже не думая о возможной синхронности с разговором Библа, задал своему собеседнику столь же щекотливый вопрос:

– В общем, все ясно, кроме одного. Для кого?

– Не понимаю.

– Для кого это техническое чудо? Для вас?

– Оно прекрасно само по себе. Мы позволяем мысли, только мысли, стать хозяином передвижения в пространстве.

– Позволяете вы, но не вашей мысли и не в вашем пространстве.

– Ты в чем-то прав. Но само управление столь совершенной технологией не может не быть наслаждением.

– Так пользуйтесь и тем, что это наслаждение дает. Его отдачей. Как я понял, вы искривляете пространство, сближаете объекты для связки, создаете стык. Ну, и входите, куда вам хочется.

– Нельзя. Диспетчеры пространственных связок не могут выходить на линию стыка. Кривая должна пройти мимо. Малейшее отклонение и… гравитационный удар.

– Попробуем.

– Что?

– Соедини вон эти зеленые точки.– Капитан взглянул на табло.– По-моему, они ищут друг друга.

– Ничего нет проще. Смотри на ленточку сверху– вертикальные цветные полоски. Это не спектр, а формула. Очередность полосок должна оставаться стабильной. Теперь сближай. Не годится.

– Почему?

– Шов чернеет. Стык не точный. Разъединяю.

– Я соединял по кривой.

– Так и надо. По прямой нельзя – можешь коснуться линии связки. Ну!.. Слишком медленно. Шов снова грязный. Гляди.

Друг мгновенно соединил два зеленых пятна. Где-то в зеленом мире кто-то куда-то вошел или вышел. Друг пояснил.

– Вот так. Повтори. Только не забывай о формуле связки.

Капитан нашел два скользящих синих пятна. «Аора»,– подумал он и посмотрел на полосатую ленточку. Ему показалось, только показалось, что одна полоска как бы набегает на другую. Не то голубая убавляет пространство серой, не то серая теснит голубую. «Погоди»,– услышал он, но уже не смог притормозить мысль.Пятна соединились,и вдруг что-то ударило его по глазам. Миллион искр – и тьма. Колодец без дна. А он сам летит вниз бесшумно и бесконечно. Никакой боли. Только ощущение падения, как в затяжном прыжке с парашютом. И наконец толчок, что-то пружинит, мягко укладывая на протянутом черном бархате. Он уже ощущает тело, кожу, сосуды, веки. Они чуть-чуть подымаются, пропуская тоненькую полоску света. Полоска расширяется, и ослепляющая белизна заливает мир. Как молоко из бутылки, вылитое на черный стол. А он опять движется, но уже горизонтально, на чем-то тоже белом и в белом туннеле, почему-то напомнившем ему регенерационные залы. Может быть, он и в самом деле в этих белых подземных подвалах?

Он хочет спросить сопровождающих его маленьких людей в знакомых курточках. Губы его уже шевелятся, но вопрос замирает невысказанным, когда доносится тихий шепот:

– Молчи. Не сейчас. Не двигайся.

Ничего не ощутил Капитан,когда горизонтальное положение его вдруг сменилось вертикальным,– ни толчка, ни мускульного напряжения, ни тяжести, ни вращения, с каким спиралью понесла его вверх синяя пластиковая дорожка. Так в кабине самолета ощущаешь отрыв от земли только по убегающему вниз ландшафту. Здесь же убегали вниз встречные дорожки, секущие и касательные плоскости и уровни с их недоступной пониманию машинерией.

– Что случилось? – с трудом выдавил он наконец вопрос к своему, не проявляющему беспокойства спутнику.

– Гравитационный коллапс,– ответил тот тоном человека, разговаривающего о погоде.– Ты исказил формулу.

– А потом?– спросил хрипло Капитан.

– Как обычно. Реанимация.

Ну о чем дальше спрашивать, о каких подробностях, которые даже не счел нужным упомянуть голубокожий? Впрочем, у Капитана оставался еще один вполне нейтральный вопрос:

– Куда же мы едем?

– Уже приехали.

Глава VIII

РАЗГОВОР С КООРДИНАТОРОМ.

ПЕРЕД ПОСЛЕДНЕЙ РАЗВЕДКОЙ

Голубая дымка наполняла овал, подобный земному футбольному стадиону. По краю его, как беговая дорожка, тянулась неподвижная черная лента без всякой ограды. Если подойти к краю и посмотреть вниз и вверх, голубая бездонность касалась одна другой, как зеркальное отражение. В центре висел золотой шар метров пятидесяти в поперечнике, слабо подсвеченный изнутри. Когда вы глядели на него долго и пристально, он начинал пульсировать многоцветно и ярко, как и всё в этом городе. Он как бы излучал сквозь золотистую пленку подсвеченные золотом другие цвета. Алик тут же предположил, что Координатор мыслит, а свет и цвет – это возникновение и движение мысленных ассоциаций, но ни его товарищи, ни их спутники его не поддержали. Только Капитан строго сказал:

– Отойди от края. Сорвешься – костей не соберешь.

– Совершенно безопасно,– поправил Фью,– среда невесомости. А голубая дымка – это сконцентрированный газ-проводник.Единственное средство связи Координатора с окружающим миром.

Действительно, никаких труб, проводов и нитей не было видно в голубой дымке, окружающей шар. Ничто не связывало его с черной дорожкой. Он висел или держался, неподвижный, но живой и, казалось, легкий-легкий, несмотря на свои размеры.

– Значит, он нас не слышит?—спросил Капитан.

– Нет.

– А как с ним общаетесь вы?

– Через электродную сеть.

– Тогда мы лишены этой возможности.

– Почему? Вы можете общаться с ним непосредственно через газ-проводник.

– С помощью шлема?

– Зачем? Общение телепатическое. Только учтите: это не Мозг. Это– совершенная машина, мыслящая и действующая в пределах заложенной в нее программы. Любые мысленные ассоциации или решения, не обусловленные программой, исключены. И ответить на ваш вопрос Координатор может лишь в том случае, если память его достаточно богата для такой информации.

– Он знает, что мы здесь?

– С первой минуты.

– Я говорю о предстоящем разговоре.

– Да.

– Тема не обуславливается?

– Нет.

– Тогда начнем. Ты меня слышишь, Координатор?– громко произнес Капитан, уже обращаясь непосредственно к золотому шару.

Ничто не прозвучало над голубым покоем, но в сознании каждого из наших героев сформировался в знакомых звуках ответ:

– Слышу.

– Мы узнали всё, кроме мира лилового солнца. Когда мы увидим его?

– Завтра.

– Все ли миры одинаковы по объему и протяженности?

– Миров нет. Есть пространство, позволяющее нам его изменять.

– Одно пространство, но пять солнц?

– И солнце одно. Остальные– лишь его отражения в атмосфере замкнутых емкостей, где деформация пространства переходит в область иных измерений.

– Значит, зеленый мир – это не вся планета?

– Нет. И Аора тоже лишь ограниченное деформированное пространство. И Голубой город,за пределами которого только черный камень и пыль. И согревает его не отраженное, а единственное настоящее солнце, встающее и заходящее над пустыней.

– Почему же не превратить пустыню в оазис?

– Планета закрыта для пришельцев из космоса.

– Но им оставлена приманка в виде бродячих миражей.

– За тысячу лет ослабли связки, и замкнутость измененных пространств утратила цельность. Впрочем, миражи тоже закрыты.

– Мы прошли.

Реплика Капитана не прозвучала вопросом, и ответа не последовало.

Тогда он построил ее иначе:

– Мираж города был открыт. Почему?

– То был не мираж. Когда вам разрешили войти в пространство Голубого города, оно соединилось с пространством пустыни.

– По указанию Учителя?

– Да.

– Как же было получено указание? Ведь голубой газ ограничен этим бассейном.

– Мысль Учителя проникает сквозь любую материальную среду. Ее энергетическая сила равноценна множеству единовременных и одинаковых сигналов различных мыслящих индивидуумов.

– Каким же способом доходит твоя ответная информация?

– Не знаю.

– Значит, тебе неизвестна схема твоего собственного устройства?

– Нет.

– Как же ты управляешь городом?

– Сигналов слишком много, чтобы о них рассказать. На каждый сигнал извне я даю сигнал изнутри. Как предписывает программа.

– Ее можно изменить?

– Конечно.

– А изменяли когда-нибудь?

– Никогда.

Капитан вдруг осознал, что у него нет больше вопросов. Подробней информировать землян о своей работе Координатор не мог: у них не было для этого соответствующей технической подготовки. Затевать же философские споры с машиной по меньшей мере было нелепо. Но Библ все же решился:

– Разрешите, Кэп…– И в сторону золотого шара:– Каковы взаимоотношения двух населяющих планету народов?

– Народ один, различны только биологические виды.

– Каков же строй, их объединяющий?

– Не знаю.

– Можно ли охарактеризовать его как рабовладельческий?

– В объеме моей информации нет подобного термина.

Алик, которого почему-то раздражало участившееся пульсирование шара, словно подтверждавшее его вывод, не выдержал.

– О чем разговор?! – крикнул он.– Мы и без этой тыквы знаем, какой у них строй! И не спрашивать о нем надо, а переделывать.

– Торопыга,– ласково усмехнулся Капитан и добавил:– А ведь он, в сущности, прав по крайней мере в одном: дальнейший разговор беспредметен. Попросим наших друзей проводить нас к выходу и условиться, с кем мы пойдем в их лиловую безмятежность.

– Так, значит, переделать?—подмигнул он Алику уже за обедом на станции, настоящим обедом из консервированного мяса и макарон с чилийской подливкой. Шлемы и голубые куртки, полученные в качестве сувениров, были оставлены внизу, и ничто сейчас, кроме привычной черноты за окном, не напоминало им о чужой планете.– Так что же ты собираешься переделать, сынок?

Алик не растерялся. «Наивный вопрос»,– сказал его вызывающий взгляд.

– Что переделывают революции? Строй. Систему производительных сил и производственных отношений. Характер социальных связей. Их проклятую стабилизацию жизни.

– Законное стремление. А рецепт?

– Из двух слоев цивилизации сделать один.

– Как? Скажем, уничтожить Аору?

– Если понадобится– уничтожить. Из двух народов только один перспективен. А другой… Один мудрый человек в прошлом хорошо сказал:«Если враг не сдается, его уничтожают».

– А если сдается?Все по-прежнему,да? Корми, обувай, одевай, суй в Нирвану, а потом оживляй снова? Значит, уничтожить? А кто этим займется? Мы? С ядерным оружием,с излучателем стираем с планеты деформированные пространства Аоры и Зеленого леса? Выжигаем эвкалиптовые аллеи и голых ребятишек в голубых плавках?А потом, ты очень уверен, что уже после первого удара против нас не будут применены санкции?

– Мальчишка!—сказал Малыш.– Хотя я бы и сам сжег Аору без всякого сожаления.

Все посмотрели на Библа. Социолог, хранилище юридической премудрости, универсальный ум – что он скажет?

Пришлось сказать.

– Космические инструкции не препятствуют нам участвовать в социальных переворотах на стороне угнетенных классов или народов, но ведь мы не видели здесь даже намека на подготовку такого переворота. По-моему, мы не совсем понимаем хозяев Голубого города. Они не глупее и не умнее нас, они просто мыслят иначе. Энергичнее, интенсивнее, быстрее. Настолько быстрее, что порой даже не могут приспособиться к движению нашей мысли. Вы с Аликом,– обратился он к Малышу,– много разговаривали со своими спутниками?

– Почти не разговаривали,– сказал Алик,– слово к слову, не больше.

– А почему? Думаете, тем не было?А им,в сущности, было трудно поддерживать ваш ритм мысли: для них он слишком замедлен. Вы обратили внимание на их пересвистывание? Может быть, каждый звук у них – это не слог и даже не слово, а система образов или понятий? А с какой точностью и быстротой они овладели всей системой нашего языка! Разве дело только в шлемах? Просто их мозг устроен иначе. Они, например, обходятся без анализа, воспринимая мысль или понятие целостно, сразу. Фью, как я заметил, даже старался изучить нашу аналитическую способность мышления и, я думаю, с успехом ее одолеет. Так что наши выводы об их жизни,строе и общественных отношениях как семена,брошенные в землю, в конце концов дадут ростки. Не думается, что они не вызовут сочувствия. Поэтому подождем, а?

– Может, они и гедонийцев перевоспитают?– встрепенулся Алик.

Библ засмеялся. В одной мальчишеской реплике Алика вдруг исчезла вся его научная подготовленность. Но не обижать же парнишку.

– Не берусь предсказывать,когда. Попробуй посчитать на счетчике в телекабинете.Только оперируй не годами, а столетиями, и тебе, и машине легче будет. Ведь это не только социально, но и биологически разные виды. Стрекоза и муравей ближе друг другу, чем гедониец и голубокожий. И в то же время они подогнаны так, что трудно им отказать хотя и в искусственной, но все же гармонической слитности. А что скажут мои противники в споре? Какая еще к черту гармония! Просто один из бесчисленных технократических вариантов, не больше.Что-то от жреческой олигархии, что-то от примитивного гедонизма с его обязательным «все дозволено», что-то от интеллектуальной аристократии, опирающейся на труд не то роботов, не то киборгов, не то просто искусственно выведенных людей– пусть не в колбах, не по эталонам, но все же направленно, по плану,с отрегулированным демографическим уровнем.Об этом сотни раз писали и футурологи, и фантасты, да и в реальной космической практике человечество уже знает нечто подобное.И все же я утверждаю, что Учитель создал уникальную модель цивилизации, технически совершенную и биологически оригинальную. Уже сами по себе оба цикла– смерть без огорчения и бессмертие без равнодушия– не могут не заинтересовать футурологов. И при всем том цивилизация эта антигуманистическая и социально опасная. Ведь создателям удалось самое трудное: сохранить свой статус-кво на миллионы лет. В этом обществе, отчужденном от эволюции, не может быть революции без вмешательства извне. Даже полное уничтожение электродной сети не освободит голубокурточников от их опьяняющего закрепощенного труда.

– Повернуть надо,– сказал Малыш,– пусть для себя и трудятся

– Я и говорю: есть Голубой город…– начал было Алик, но Капитан перебил не строго, но решительно:

– Есть еще Аора и Зеленый лес. Есть и лиловый мир. Поэтому подождем с выводами. Объявляю следующий распорядок дня…

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Часть четвертая

ЛИЛОВОЕ СОЛНЦЕ

Глава I

СНОВА КООРДИНАТОР. ПЯТЬ СТУПЕНЕЙ БЛАЖЕНСТВА

Распорядок следующего дня начался со встречи с Фыо на пороге Голубого города.

– На этот раз без осмотра города прямо к Координатору.

– Почему не сразу в Нирвану?

– Вам всё объяснят. Держитесь крепче.

Вскочили следом за Фью на голубую дорожку. Каждый держался за плечо товарища. Но и это мало помогало. Пришлось присесть. Дорожка врезывалась винтом в багровую муть с такой же скоростью, с какой вчера проносились мимо диспетчеры пространственных связок.

– Подъем? – спросил Капитан стоявшего впереди Фью.

– У нас нет ни подъемов, ни спусков. Мы просто передвигаемся с одного пространственного уровня на другой.

Золотой шар Координатора в своем голубом аквариуме возник спустя две-три минуты. Еще через три минуты подошли прямо к нему по черной галерейке.

Капитан оглянулся. Фью уже не было.

– Где же он?

– Кто?

– Фью.

– А нужен он нам? – пожал плечами Малыш.– Потолкуем и так. Спрашивай.

– О чем?

– О Нирване, о чем же! Как туда попадем, что увидим.

Капитан переадресовал вопрос в голубое пространство. Несколько секунд золотой шар безмолвствовал, играя оттенками своей золотой расцветки. Потом в сознании каждого откликнулось:

– Фью проводит вас до прямого винта.

– Винта? – переспросил Капитан.– Какого винта?

– Вы называете его дорожкой или эскалатором. Винт– это наш термин.

– Но Фью исчез.

– Он появится, когда понадобится. Я не слышу твоего вопроса, но все вы хотите, чтобы я рассказал о том, что вы называете Нирваной.

– Ты не ошибся.

– Винт приведет вас в пространство, похожее на кратер. С круга в центре сойдите. Это конец и начало винта. Иначе он уведет вас назад. Стены кратера – пять оттенков лилового, от бледно-сиреневого до густо-фиолетового. Пять ступеней блаженства. Самый темный – сны, светлый– атараксия. (Алик услышал – «транс», Малыш– «вакуум».) Между ними по густоте цвета – воспоминания, предположения, воображения. Все ясно?

– Не все. Сны – это понятно. Такие, как в жизни.

– Не совсем. Только счастливые. Но такие же смутные, розовые и голубые. Без конца и начала.

– А воспоминания?

Воспроизводство пройденного, Человек снова переживает самые счастливые дни своей жизни. Потом забывает и переживает опять. И так до конца ступени.

– Предположения?

– По существу, это– мечта, потому что в основе мечты предположение. Человек предполагает отомстить обидчику, но не может; обидчик намного сильнее. Так в действительности. Но здесь предположение всегда сбывается. Человеку хочется стать сверхчеловеком; вольному– владеть своим телом, подобно ксору; магу– обладать силой сирга. Все это сбывается, забывается и оживает снова.

– Но в основе воображения тоже предположение. Зачем же создавать другую ступень?

– Не знаю. Но ступень другая. Материализуется то, что предполагаешь сейчас, сию минуту. Не исправляется прошлое, а рождается будущее, становится жизнью выдумка, осуществляется гипотеза.

– Даже научная?

– Любая.

Капитан задумался, мысленно представляя себе, как можно материализовать идею.

– Спросите его о трансе,—шепнул Алик. Капитан отмахнулся: после, мол, после.

– Чудак,– сказал Малыш,– не спишь, не дремлешь, ничего не чувствуешь и ни о чем не думаешь. Кругом темно, а ты в полном сознании.

Изменчивая игра оттенков золота показывала, что шар напряженно «вслушивался», пытаясь выделить главную мысль собеседников, Что «разговор» его с ними еще не окончен.

– Как же передвигаются от ступени к ступени? Теле-портация? – спросил Капитан.

– Телепортации по желанию в Нирване нет. Мы передвигаем Людей по окончании цикла, как из Зеленого леса в Аору. Открываем защитные поля, ограждающие ступени.

– А как будем передвигаться мы?

– Разделитесь по двое,сверите время по вашим земным приборам, разойдетесь и снова встретитесь в кратере. Защитные поля пропустят вас, реагируя на теплоту ваших тел.

Пятнистая игра оттенков шара исчезла. Золотистая поверхность его снова приобрела однотонность. Шар умолк.

И тут же появился Фыо. Он подкрался незаметно, как кошка, или его снова выбросил на галерейку какой-нибудь скрытый «винт».

– Где ты пропадал? – спросил Библ.

– Я не имел права присутствовать при разговоре,– ответил загадочно Фыо.– Я мог бы остаться незамеченным, но в этом не было необходимости. Пошли,– закончил он совсем по-земному.

Алик замыкал шествие, наблюдая идущих впереди, как в тумане. Не то чтобы у него болели глаза от ставшей уже привычной яркости здешних красок, нет, привычной не стала вся эта ярмарка чудес, ошеломляющих с каждым новым явлением. Стремительное взвинчивание дорожки, говорящий без слов золотой шар, плавающий в прозрачной голубой дымке, предчувствие еще более удивительных впечатлений – все это туманило взор и щемило сердце. Почему Фью молчит не отвечая на реплики Капитана, почему он скромно отходит в тень, указывая на лиловую дорожку в очередном переплетении путей? Почему все становятся гуськом, положив руки на плечи переднего? Значит, новый взлет в небо? А может, не в небо? Дорожка действительно взвинчивается в цветное месиво, но трудно определить характер движения. Подъем или спуск? А вдруг горизонталь – как нож, врезающийся в брусок вынутого из холодильника масла? Пластиковый пол раскачивается и подпрыгивает, завихряясь на поворотах. Голова кружится, как на карусели. Малыш что-то кричит… не слышно. Что это? Винт замедляет движение, мягко отбрасывая стоящих на такой же лиловый пол. Бледно-сиреневая прозрачность сменяет густую фиолетовую муть.

– Приехали,– сказал Капитан.

На лице его застыло нескрываемое разочарование. Золотой шар не обманул. Они действительно находились на дне кратера с гладкими стенами неопределенной массы. Стены расходились пятью гранями усеченной пирамиды различных оттенков лилового цвета с размытыми границами. Над однотонно лиловым цирком неподвижно висело в небе такого же цвета солнце. Трудно было представить себе что-нибудь более тоскливое и унылое. Даже картина черной пустыни с ее пыльным блеском казалась менее удручающей.

«Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь мне»,– вспомнились Капитану слова из древнего псалма или молитвы. Дух праздности и уныния. Даже религиозный аскетизм средневековья не возрадовался бы такому ландшафту.

– И это цвет блаженства? – спросил он с издевкой.

– Может, плюнем– и назад? – кивнул Малыш на вибрирующий круг в центре.

– Последний круг ада,– усмехнулся Библ,– все-таки надо его пройти. Разделимся, Кэп. Мы с вами начинаем с воспоминаний и предложений– сны, я думаю, нам ни к чему,– а Малыш с Аликом испытают воображение. У Алика его хватает. Встретимся здесь в пределах часа. Золотая тыква– меткое определение Алика – предложила сверить время по нашим земным приборам.– Он посмотрел на часы: – У меня десять утра. Сверили?

Библ и Капитан пересекли кратер. До ближайшей стены, уходящей наклонно к подоблачным высям, было не более тридцати метров. Но при всей ясности ее фиолетовой густоты они опять же не могли определить ее массы: стена распахнулась перед ними, как занавеска, а протянутые руки нащупали только воздух. Впрочем, не это привлекло их внимание. В появившемся в стене пролете открылось необычайное и оригинальное зрелище.

Расширяясь кверху опрокинутым и разрезанным вертикально гигантским конусом в дневном свете, чуть сумеречном от неяркого, темноватого солнца, громоздились прозрачные стекловидные уровни, почти неразличимые на большой высоте. Даже вблизи трудно было разглядеть что это такое. Но если присмотреться, можно было обнаружить квазистеклянные замкнутые параллелепипеды размером около четырех кубических метров, не содержащие внутри ничего, кроме неподвижно простертого в воздухе человеческого тела. По медному,почти коричневому оттенку кожи можно было сразу опознать гедонийцев, после маленьких голубокурточников казавшихся почти великанами вроде Малыша с его фигурой центрового баскетболиста. При одинаковом сложении только бородатые, заросшие лица позволяли издали отличить мужчин от женщин, а сосчитать их было почти невозможно.

– Тысяч сто приблизительно,– сказал Библ.

– Откуда? – усомнился Капитан.– С потолка?

– Да нет. Простой подсчет. Сколько их из трех миллионов дотянет до Нирваны? Пятая или шестая часть, не больше. Считай, полмиллиона. А сколько ступеней? Пять. Значит, здесь тысяч сто с лишним. Большой ошибки не будет.

Внезапно тела пришли в движение. Они сгибались, переворачивались, взмахивали руками и ногами, причудливо скручивались, складывались пополам и снова вытягивались. Десятки тысяч тел в однообразной, изощренной и синхронной гимнастике. Капитан вспомнил рассказ Алика о гимнастических упражнениях в фотонном газе и пояснил:

– Гравитационный массаж. Разрушая сознание, они таким образом поддерживают мускульный статус-кво. Вероятно, то же самое происходит и на последней ступени, когда сознание совсем выключается. Иначе младенцы Зеленого леса оказались бы полутрупами.

В картине тысяч извивавшихся тел было что-то от рисунков Гюстава Доре к «Божественной комедии». Однажды им уже показали такой Дантов ад в реальности на планете ДЗ в созвездии Цефея, воспользовавшись книжкой, захваченной в экспедицию Библом. Но там это делалось с целью напугать пришельцев, здесь же, в картине, копирующей Доре, не было ничего страшного.

– Вспоминаете, Кэп? – догадался Библ.– А то можно реально вспомнить: есть свободные кабины, должно быть предназначенные для очередников из первой ступени блаженства.

Капитан оглядел галерею пустых стеклянных ящиков и усмехнулся:

– Можно было бы вспомнить кое-что, Библ. Не обязательно страшное. Были и счастливые дни в нашей жизни. Только стоит ли оживлять то, что умерло давно

и бесповоротно. Вредная затейка.

Они пошли мимо пустых кабин к ближайшей лиловой стене. Извивающиеся тела снова распростерлись – или в невесомости, или на воздушной подушке.

– Любопытно, как их питают и передают информацию? – заинтересовался Библ.– Ни шлангов, ни проводов не видно.

– При их технике могли додуматься о беспроводных системах. Что-нибудь вроде бесшланговых струй или электронных уколов. Стоит ли гадать?

Срезанную вершину опрокинутого конуса они прошли за несколько минут. Лиловая стена распахнулась, как при входе,и опять руки нащупали только воздух. А зрелище, открывшееся им,в точности повторило только что виденное.То же множество бронзовых тел в стекловидных кабинах, убегающих ввысь опрокинутой половиной конуса, лиловое солнце над головой и тающая сумеречность исчезающих перегородок.

– Ступень неисполнившихся предположений,– задумчиво произнес Библ.– Избитый «хлыстом» слабак избивает силача. Маг становится ксором,а ксор превращается в сирга. А может, я перепутал: мечты паразитов не для нас, Кэп. Мне хочется рискнуть самому. У меня в молодости была одна идейка, которая не поддавалась проверке.– Он сбросил куртку и нырнул в ближайший стекловидный ящик. Стекло или что-то другое пропустило его, как открытая дверь в комнату.– Не пугайтесь!– крикнул он, вытягиваясь в пространстве.– В крайнем случае вытащите меня за ноги минут через десять.

Все это произошло так быстро, что Капитан и рта раскрыть не успел. Опустившись на внезапно возникшее, обычное для Гедоны кресло, Капитан с тревогой поглядывал на распростертого в воздухе Библа. Тот был спокоен, неподвижен и нем.

Прошло пять минут, шесть… девять. Библ все еще висел, без признаков жизни распростертый в своем прозрачном ящике. Капитан нервничал. Подошел ближе. Десять минут. Просунул руку сквозь стекло – оно оказалось совсем не стеклом, а может быть, уплотненным воздухом или защитным полем неизвестной природы и мощности, где тут было раздумывать, обладает ли оно массой,– и схватил Библа за ноги. Тело товарища выскользнуло на пол легко, словно утратившее обычный вес, и Библ очнулся уже на коленях на своей брошенной тут же куртке.

– Здорово,– сказал он.– Я уже думал, никогда не вернусь.