Текст книги "Канатоходцы"

Автор книги: Сергей Абрамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Наконец-то! Ну, что там?

Кодбюри перебил его, не церемонясь:

– Он вам потом расскажет. – Взял листок бумаги, что-то черкнул на нем. – Отдайте дежурному у выхода, иначе не выпустят.

Когда мы вышли, я рассказал о своих приключениях. Жаклин иронически заметила:

– Приобрели новую профессию – спасателя. Второй день практикуетесь.

Я отпарировал:

– Надеюсь, вас мне спасать не придется.

– Не ссорьтесь, ребята, – тихо сказал Джин. – Эта история будет стоить места старому Кодбюри: Бигль не прощает ошибок. А это значит, что у Лайка появляется враг…

– Дикий? – спросил я и добавил беспечно: – Он и так меня не терпит.

– Тут другое, – пояснил Джин, – чувство недоброжелательства перейдет во вражду. А как враг Дикий очень опасен.

Время показало, что Джин был прав.

Глава 8,
в которой Лайка знакомят со сламом

Проснулся я поздно, долго лежал не двигаясь, не открывая глаз: болела голова, руки как ватные – не поднять, не пошевелить.

Я уже клял себя за то, что ввязался в это дело. В конце концов, я Мак-Брайту не подчинен: мы делаем одно дело, хотя и разными способами. Мы можем и должны помогать друг другу, когда это безопасно. И тут же оборвал себя: не спеши осуждать Мак-Брайта. Сейчас ему прибавились лишние хлопоты – прикрывать тебя. И вряд ли бы он стал рисковать твоим положением, не продумав игры, не взвесив все «за» и «против». А ведь есть еще Первый, который, несомненно, знает и о вчерашней акции, и о моем участии в ней. Значит, оно было обдумано и согласовано. Только зачем – непонятно…

После душа я почувствовал себя значительно лучше, выпил кофе, принесенный горничной, вышел из отеля, поискал глазами Ли. Мальчишки не было. Особенно удивляться не стал, подошел к киоску, купил утренний выпуск «Новостей», перелистал тщательно. Так и есть: о вчерашнем происшествии ни слова. А разве ты ждал иного? Нет, конечно. В этом прекрасном свободном мире отсутствует одна маленькая деталь – свобода. Маленькая-то она маленькая, но без нее как-то неуютно. Хотя многие привыкают, живут, помнят извечное «стерпится – слюбится». А если не стерпится, не слюбится? Вот тогда иди в трущобы, слам, действуй, добывай себе эту свободу, рискуй ежечасно, но помни: в газетах тебя не прославят, в песнях не воспоют, имя твое в речах не рассиропят. Вот почему, к примеру, для приема в клубе «При свечах» колонки не пожалели, и даже некто Чабби Лайк в списке гостей упомянут, а о его посещении полицейского корпуса и речи нет: не событие!

Ну ладно, шутки в сторону. Что будем делать, Лайк?

– Дышишь свежим воздухом?

Резко обернулся, вздохнул облегченно: держи себя в руках, Лайк, не распускайся.

– Доброе утро, Линнет.

Она – в белом платьице-тунике, сандалиях с ремешками до колен, волосы схвачены золотым обручем – смеется:

– Хочешь, расскажу, что будешь делать в ближайшие несколько часов?

– Поделись всеведением.

– Повезу тебя туда, где с тобой и о прошлом поговорят, и о будущем поведают.

– Куда поедем?

– Вокзал «Торно», – сказала она в микрофон электроля.

– Я однажды был на вокзале «Торно»…

Она удивленно спросила:

– Когда?

– Вчера. С нашим общим другом. Почему опять вокзал?

Линнет пожала плечами.

– И опять и всегда… Традиционное место встречи.

– Место встречи не должно быть традиционным: это аксиома подпольщика.

– На вокзале «Торно» семьдесят семь перронов. Интенсивность работы предельная: каждые двадцать секунд прибывает или уходит моноэкспресс. Это же главный узел Мегалополиса: он соединяет центр с рабочими «окраинами», с «трущобами», с городами-спутниками. Пропускная способность его – двадцать миллионов пассажиров в сутки. Трудно ли потеряться среди них?

Мы прошли через вертящиеся двери в гигантский распределительный узел, откуда бесчисленные эскалаторы уносили пассажиров в туннели под светящимися табло с номерами вокзальных путей. По одному из них мы поднялись на второй этаж, прошли мимо цветной шеренги автоматов с газетами, жевательной резинкой и сигаретами, парфюмерией и значками – бляхами – черт знает с чем еще! – и наконец вышли на волю, прямо к подъезду, уткнувшему свой китовый нос в табло с расписанием и указателем «Путь N 7».

– А почему седьмой путь? – поинтересовался я. – Вчера был второй…

– Любой из первой десятки, – пояснила Линнет. – И любая станция по вкусу: от первой до шестой. Сейчас поедем до третьей.

Третья станция ничем не отличалась от первой, на которой я побывал вчера вечером: тот же длинный перрон, те же унылые автоматы, те же турникеты у выхода, та же стоянка электролей, и даже машин столько же – три, магическое число главного диспетчера.

– Поедем, – сказал я, но Линнет отказалась:

– Лучше пешком: спокойнее. Да и недалеко…

Окраина – кварталы бедноты. Здесь в ультрасовременных с виду – только с виду! – зданиях живут те, кто делает Систему сегодня: ее руки. Мне казалось – а по сути, и было так, – что я не раз проходил по теплому асфальту Семьдесят пятой улицы, поворачивая на Сто сорок шестую, шел мимо этого кондитерского магазинчика, ждал кого-то в баре Хиггинса с завлекательной надписью на дверях «У нас всегда есть что выпить!», играл в расшибалочку блестящей монетой с гордым профилем шефа Системы, стоял в очереди в кинематограф с юниэкраном, чтобы увидеть знаменитого Ланни Хоу в боевике «Планета – время любить!».

Повторяю еще раз: я не был в Мегалополисе, но был его жителем и на все вопросы давно получил ответ: и сколько людей в каждом доме, и каковы в нем квартиры (ученический пенал, увеличенный до размеров человеческого роста), и где работают его обитатели («Автомобильный центр», «Сталь Нью-Джи», «Шахты Факетти», заводы Холдинга – несть им числа!), и как развлекаются они (кружка тэйла по вечерам, киношка или бар с традиционным стаканом, парк увеселительных автоматов или телеварьете на углу Сто пятой и Восемьдесят второй, а по воскресеньям – семейный выезд в центр – мотай свои денежки, рабочий класс!), и как любят, и как дышат, и как смеются – впрочем, как и все люди во всем мире, поделенном на две большие глыбы, бывшие когда-то одним домом, одной Планетой.

– Поспешим, – прервала мои раздумья Линнет, – нас ждут.

– Прости, задумался… Кто ждет?

– Сюрприз.

– Долго еще?

– Пришли, – сказала она, оглянулась, свернула за угол, потянув меня за руку, толкнула плечом дверь какого-то подъезда. – Сюда.

Мы спустились в полуподвал, открыли скрипящую дверь, прошли по темному коридору со множеством кабелей, протянутых прямо по стенам, подошли к стальной двери с вечной надписью о нежелательности посторонних. Линнет постучала негромко, и из-за двери спросили:

– Кто нужен?

– Почта для Седьмого, – сказала Линнет.

Дверь открылась. На пороге стоял невысокий плотный старик в сером комбинезоне с красной нашивкой на рукаве. На ней были вышиты три скрещенные молнии. «Электрохозяйство района», – догадался я.

Старик отступил, давая дорогу.

Мы прошли через низкий машинный зал, поднялись по ступенькам к стеклянной будочке в конце его.

– Входите. – Голос был мне знаком.

В тесной комнатке – судя по оборудованию, пультовой – на табуретке сидел Мак-Брайт, а рядом на стуле – незнакомый мне человек лет сорока.

– Привет, Чабби, – сказал Мак-Брайт. – Знакомься.

Незнакомец поднялся и, прихрамывая, подошел ко мне.

– Доктор Стоун, – протянул руку.

Я пожал ее, вспоминая, где я слыхал это имя, вспомнил и с уважением посмотрел на Стоуна.

– Рад познакомиться. Мое имя Лайк.

– Слышал, – сказал доктор.

– Я о вас тоже…

– Завели канитель, – усмехнулся Мак, – интеллигенция… – И Линнет негромко: – Девонька, погуляй по залу с полчасика, посмотри хозяйство Блисса.

Мы остались втроем в тесной комнатушке, где, кроме трех зачехленных пультов, стояли какие-то ящики, а за ними, в углу, виднелась еще одна дверь.

– Там подсобка, – сказал Мак-Брайт. – Мы одни, не волнуйся.

– Я не волнуюсь, я удивляюсь.

– Чему?

– Что это за игры, Мак? Непонятные приказы, непонятные действия, непонятная конспирация. Заметьте: я не спорил и не спрашивал – подчинялся. Хотя зачем – один Бог знает. В конце концов, я здесь не для того, чтобы отбирать лавры у мифических богатырей, у меня несколько иная задача.

Мак-Брайт усмехнулся устало, потер ладонью глаза: они слезились, как после бессонной ночи, даже не одной – нескольких. И я пожалел, что был резок с ним: измучился, измотался.

– У нас одна задача, – сказал он тихо, почти шепотом, и доктор кивнул ему, словно соглашаясь, – и ты ее знаешь, Лайк. Ты мне не подчиняешься, и я не вправе тебе приказывать. Но любой мой приказ – это приказ Первого или с ним согласован. Кстати, твое участие во вчерашней акции – вообще его замысел. Он мне его не объяснил, некогда было. Встретишься с ним – сам спросишь. – Он поймал мой удивленный взгляд, махнул рукой: мол, не перебивай, объясню. – Да-да, встретишься, и скоро – он сам назовет день. И это тоже не моя идея – его… Теперь о главном. У доктора Стоуна есть кое-что по твоему ведомству: послушай, пригодится…

Он замолчал. Доктор тоже молчал, изучающе глядя на меня. Я не любил многозначительной тишины, поэтому немедленно ее нарушил:

– Несколько вопросов, Мак. О вчерашней акции.

Тот кивнул: спрашивай.

– Спрошу кратко. Как? Что? Почему?

– Акция дерзкая, – начал Мак-Брайт, – но не первая, связанная с Корпусом безопасности, точнее – с его тюрьмой. У нас там тоже есть свои люди, и мы всегда осведомлены о внутреннем распорядке, о правилах, о положении подследственных. Даже план тюрьмы со всеми коммуникациями имеем… Расчет строился на привычке людей не замечать будничное, каждодневное. Если мусорная машина из года в год в строго определенные часы дважды в сутки приезжает на грузовой двор, то какой умник заинтересуется ее содержимым сегодня, если и вчера, и месяц назад, и в прошлом году оно не менялось? Конечно, меняются люди: шоферы, грузчики – так у них есть пропуска, которые дежурный всегда тщательно проверяет. Да и погрузка происходит у всех на глазах и занимает минуты три, не больше. И если за эти три минуты из бункера машины в грузовой люк проскользнут два человека, то, ей-богу, этого никто не заметит. Вот почему в четырнадцать ноль-ноль двое моих парней прочно обосновались в этом люке. Они должны были подняться до двадцатого этажа и спокойно дожидаться половины второго ночи, когда у тюремщиков пересменка по графику. Единственное неудобство – это путь наверх: по скобам…

– Знаю, – кивнул я, – видел…

– Вот как? – Мак-Брайт удивленно посмотрел на меня, но, ничего не спросив, продолжил: – Раз уж ты и там побывал, то, наверно, обратил внимание: от люка до камеры Дока – всего метров сорок, сразу за ней коридор поворачивает вправо, и метрах в пятидесяти от поворота сидит дежурный. Он для нас безопасен, ибо его дело – сидеть, а не шляться по коридорам, как это делает рядовой полицейский. А этих рядовых двое: один у камеры, второй у люка. Тот, что у камеры, должен был быть одним из наших…

– Осечка вышла? – поинтересовался я.

– Осечка, – подтвердил Мак-Брайт. – Парня накануне перебросили в другой караул. Что же делать? Отменять акцию? Но Дока не сегодня-завтра переведут в Централ-распределитель, а там – ищи его… В общем, решили рискнуть, а на всякий случай ввести в дело еще одного.

– Меня?

– Тебя. Это Первый предложил, я уже говорил тебе. Какие у него мотивы – Бог знает, а мне твое участие совсем не мешало. Хочешь знать почему? Да потому, что Кодбюри-старший – фанфарон и актер. Любит поработать на публику. Охранник неплохой, злой, решительный, опытный, только ему бы действовать, а не лицедействовать. Ты оказался подходящим зрителем, вероятно, даже подыгрывал, где надо. А время шло. И работало на нас. В общем, главное ты видел. А теперь перейдем к делу, непосредственно тебя касающемуся. Я об этом в Центр донесение послал.

– О чем?

– О золоте на федеральном шоссе. Сын нашего человека был свидетелем довольно странной аварии: перевернулся электрокар на шоссе, а из кузова выпало несколько больших золотых брусков.

– А охрана? – спросил Док. Голос был глуховатый и, пожалуй, слишком тихий: болезнь горла у него или просто усталость?

– Была охрана, – подтвердил Мак-Брайт. – Только странновато одета: в защитных скафандрах. Мальчишка так и сказал: «космонавты». Золото не излучает, так от чего прятаться?

– Любопытно, – сказал доктор, – а еще, пожалуй, любопытнее то, что мои сведения кое-что объясняют в этой аварии. Видите ли, – обратился он ко мне, – я проходил по следственной категории «Семь – главная», иначе говоря, по делам особо важных государственных преступников. В ходе следствия тут могут быть применены любые методы дознания, в том числе и показательный допрос. Не буду утомлять подробностями, скажу лишь, что подвергнутый такому допросу – уже смертник. Спасти его может лишь чудо, – добавил без тени усмешки, – как это и было со мной. И потом уже, допрашивая меня, следователь ничего не скрывал, пытаясь запугать, заставить просить пощады. Он ведь знал, что ничем не рискует: все государственные тайны были бы похоронены со мной на Второй Планете.

Я даже вздрогнул от неожиданности, и, странное дело, доктор по-прежнему смотрел в пол, даже головы не поднял, и все же как-то сумел уловить, что послал меня в легкий нокдаун.

– Вас не интересует эта планета? Напрасно, пусть заинтересует. – Он поднял голову, и я увидел его глаза – тусклые, холодные, неподвижные. – Приговоренных к смерти у нас не убивают. Гораздо выгоднее растянуть смерть года на два – на три: больше не проживешь, это убивает вернее пули.

– Что именно?

– Руда. А она радиоактивна.

– Где эта руда?

– На Второй Планете. «Шахты Факетти», может быть, слышали?

Слышал, мне ли не слышать…

– Что за руда?

– Не знаю. Знаю только: радиоактивная.

– А точнее?

– Говорю: не знаю. Только такой руды на нашей Планете нет. Металл вырабатывается в лабораториях искусственным путем, а убивает вернее и быстрее любой из наиболее токсичных субстанций, известных нам. И учтите, «металл икс», добываемый на Второй Планете, может оказаться самым эффективным из них. Следователь сказал, что мне не на что надеяться: всех, кто знает об этих разработках, убивают – лишних, конечно.

– Вам известно точно местонахождение разработок?

– Что может быть известно подследственному? Он может только слушать и запоминать. Я слушал и запомнил: адрес – Вторая Планета, владелец – Факетти. Вряд ли следователь врал. Такому, как Док, говорят правду. Все равно ее через неделю – другую воочию бы увидел. Смертников не убивают: государству нужны рабочие руки – любые и побольше.

Нас не баловали сведениями о Второй Планете: слишком мало там сделано и делается с трудом. Первые колонисты в городах-куполах были героями. Их портреты печатались во всех газетах, а имена восторженные мальчишки заучивали наизусть. А дальше пошло как здесь. Выросли города, колонистов стало больше: уже появились дети, рожденные на Второй Планете. Построена обсерватория – крупнейшая в мире, правда. Возник научный центр по изучению Второй Планеты, факультет университета готовит для него специалистов, и, пожалуй, на этом факультете самый высокий проходной балл. Открыто крупнейшее месторождение нефти, разработан проект его эксплуатации. Сейчас он рассматривается в Комиссии по мирному использованию ресурсов космоса – одном из общепланетных институтов с правом решающего голоса.

Все это в нашей зоне влияния.

А что делается в зоне Системы Всеобщего Контроля – совсем туманно. Самый крупный город в зоне – СВК – два. Есть и еще города-спутники с автономным управлением. А уровень развития тот же, что и у нас, даже пониже. Короче, сегодня – только капиталовложения, которые окупятся завтра или послезавтра.

И вдруг незарегистрированные, засекреченные разработки… Может такое быть? Практически да: Док чуть было не попал в эти закамуфлированные рудники. А теоретически и мы допускали такую возможность: территория огромная, наземные средства контроля под куполами ограничены радиусом действия. Главный совет по эксплуатации Второй Планеты еще лет пять назад отказался от постоянных контролеррв с двух сторон и высказался за периодическую инспекцию. Теперь мы посылаем инспекторов в СВК – два, они там сидят, смотрят, что им показывают, слушают, о чем им считают нужным сообщить, – не более того. А не хочется сообщать – так скрыть нетрудно… Агентура на Второй Планете пока бесконтрольна.

Я встал.

– Спасибо за сведения, доктор. Они очень важны. А теперь, извините, у меня пара слов к Мак-Брайту.

Мы вышли в машинный зал. Я не стал напрягать связок, чтобы перекрыть шум, сказал на ухо:

– Его надо лечить: он опасен в таком состоянии.

– Знаю, – согласился Мак-Брайт. – Мы переправим его к нам. А как сведения? Помогут?

– Надеюсь, – сказал я.

– Я тоже надеюсь, – сказал Мак-Брайт.

Глава 9,
в которой Лайк сам начинает верить, что он счастливчик

Вернувшись в отель, я сразу же позвонил Джину, но не застал его: «электронный секретарь» сообщил мне, что «хозяин» уехал к отцу в офис. Не успел я отойти, как видеофон снова напомнил о себе. Появилась Жаклин.

– Чем занимаетесь, Лайк?

– Мечтаю пообедать. Хотите? На мое счастье, она отказалась:

– Не могу, дела. А звоню я вот почему: вчерашняя история заставила сделать выводы не только папашу Кодбюри, но и Факетти-старшего.

– О чем выводы?

– Результат пока не ясен. Дикий посажен под домашний арест вплоть до вынесения приговора. А нашего друга Джина вызвали на допрос к отцу.

– А что с Кодбюри-старшим?

– Пока санкции не было. Думаю, обойдется. Говорят, Бигль с чудачествами. Да и отходчив. А Кодбюри он любит – за глупость, наверно.

Следом за Жаклин на экране видеофона возник Джин, мрачный и осунувшийся.

– Звонил? – лаконично поинтересовался он.

– Звонил, – подтвердил я. – Тебе что, на мозоль наступили?

– Хуже, – тоскливо сказал он. – У меня неприятности, Чабби. Надо поговорить.

– Так поднимайся прямо в ресторан на сороковом этаже. Я займу столик на веранде.

Джин явился быстро – официант еще не успел принести заказ, – но обедать отказался:

– Не до еды, Чабби…

Налил себе рюмку, залпом выпил, сказал обреченно:

– Беда… Мой старик совсем с катушек сошел: устроил мне концерт легкой музыки. Словом, Кодбюри позвонил ему утром, сказал, что мы все здесь катим под уклон, что нас надо спасать, пока мы не дошли до предела. И старик придумал. Поскольку я инженер-горняк по специальности, то меня ждут с нетерпением на рудниках. А ты знаешь, где рудники «Шахт Факетти»?

Я знал, где эти рудники, но сказал осторожно:

– Где-нибудь на юге?

– Как бы не так!.. А Вторая Планета тебя не устроит?

Ох, как бы меня устроила Вторая Планета, гораздо больше, чем Джина!

– Невеселая перспективочка, – присвистнул я.

– Еще бы! СВК – два. Космический рай. Туда всех уголовников ссылают. И условия там – лучше в петлю.

– А ты не преувеличиваешь? – Я старался не выдать волнения. – Привыкнешь, старина. И потом, ведь это не на век.

– А хоть бы и на год: ты бы небось не поехал…

– Я десять лет провел на Луне. Это похуже, чем Вторая Планета.

Клюнет? Клюнул.

– Похуже, говоришь? А ты сам поезжай-ка да посмотри.

– Покупаешь? – Грубее, злее: сейчас нужен именно такой тон. – Я хоть сейчас чемодан соберу.

– А ты не трепись: собери…

Я кликнул официанта:

– Счет, пожалуйста…

Расплатился молча, встал, пошел к выходу.

– Куда? – крикнул Джин.

Бросил не оборачиваясь:

– Чемодан собирать.

Он схватил меня за рукав:

– Да ты не обижайся: я пошутил.

– Зато я не шучу.

Он замолчал, дошел со мной до номера, подождал, пока я возился с ключом, вошел в гостиную, плюхнулся в кресло.

Я сел напротив, закурил – все молча, молча, кто первый не вытерпит? Не вытерпел он.

– Серьезно, Лайк: мне отступать некуда. Отец – человек слова, и он твердо решил отправить меня на Вторую.

– Когда летишь?

– На той неделе, вероятно.

– Ну что ж, – сказал я. – Своих друзей я в беде не бросаю. Только узнай у отца, что он думает по этому поводу. Время у нас есть: тебя не торопят.

Моя осторожность его не обескуражила. Умный парень, он понимал, что моя поездка на Вторую Планету зависит не от меня и не от него. Бигль, Тейлор, Факетти-старший – все они будут принимать участие в решении вопроса.

– Я тебе завтра позвоню, – засмеялся радостно Джин. – Подумай, нас опять трое…

– Кто еще?

– Как кто? Стив, конечно. Думаешь, наши старики зря друг другу морочили головы?

Он вышел, хлопнув дверью, а я не успел задать ему еще вопрос. Зачем Стив? Впрочем, пусть едет. Мне он не помешает: привык уже. Для них это вроде исправительных работ, ссылка для привилегированных. А для меня?.. Я посмотрел в окно: где-то у входа вотель должен поджидать Ли. Он-то мне и нужен сейчас, вернее, не он – Мак-Брайт.

Снова зуммер видеофона, но я не включил экрана: пусть жужжит.