Текст книги "Тупики Глобализации. Торжество Прогресса или Игры Сатанистов?"

Автор книги: Сергей Егишянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Есть, ваше императорское величество, кроме общих соображений, уже несомненные численные доказательства того что таможенный тариф 1891 г. не высок, т.е. умерен, и ведет страну к развитию промышленности, а народ к благосостоянию. Возрастание количества ввоза и государственных доходов несомненно. Когда тариф чрезмерно высок, как бывало при введении меркантильных и запретительных пошлин у нас и всюду, иностранный ввоз естественно падает, а уменьшение числа иностранных образцов лишает страну возможности правильно совершенствовать свои произведения. Тариф 1891 г. внимательно соображен в этих отношениях, рассчитан на рост как внутреннего производства, так и внешнего ввоза. Действительно, ввоз иностранных товаров, несмотря на усиление покровительства (даже прямо вследствие его – от оживления всех оборотов, им вызванных), явно с тех пор возрос.

В 1888-1891 гг. годовой ввоз составлял 410 млн. руб.; в 1893-1895 гг. он в среднем равнялся 520 млн. в год. В 1888-1891 гг. годовые доходы (обыкновенные) равнялись 903 млн. руб., а таможенные сборы 122 млн. руб. (почти 14%), а в 1893-1895 гг. доходов было уже 1140 млн. руб. в год, а таможенных сборов поступало по 162 млн. руб. (14%), Пропорциональность между возрастанием всех доходов казны и таможенных сборов в периоды до и после тарифа 1891 г. указывает на то, что тариф этот ничего существенного в прежнем строе не нарушил, что он хорошо обдуман и взвешен. До тарифа 1891 г. таможенные сборы сравнительно с ценою ввозимых товаров составляли 28%, ныне они составляют около 31%. Следовательно, таможенное обложение поднято, но мало, и сделанное поднятие окладов не задержало роста ввоза и роста таможенных доходов, которые повсюду назначены, между прочим, для уменьшения других податных обложений.

Что в России таможенные пошлины имеют обычный в мире размер, доказательство видно по данным для других стран, взятым случайно (из «Statistical Year-Book, 1897»)... В России таможенные доходы составляют меньшую долю всех государственных доходов, сравнительно со всеми почти (кроме Франции) другими странами, по той причине, что русскому народу свойственно предпочитать свое, а своего еще мало производят. Богатейшие в природном отношении страны, подобные американским, основывают свой бюджет преимущественно на таможенных сборах. И если Соединенные Штаты в последние 6 лет сделали опыт уменьшения таможенных окладов, то избранием Мак-Кинли, крайнего протекциониста, показали в недавнее время пользу возврата к возвышенным окладам, дававшим много лет блестящие результаты финансам этой богатой страны. Вся история законодательств явно показывает, что повсюду таможенные пошлины ныне увеличиваются и фритредерские начала, когда-то господствовавшие, постепенно повсюду оставляются.

России нельзя поворотить к политике, выгодной для Англии, когда ее собственные колонии, населенные тою же предприимчивою расою, подобные Новой Зеландии, Австралии и Индии, поняли, что они ради насущнейших своих интересов должны защищаться даже от своей метрополии покровительственными тарифами, ибо в них одних виден задаток уравнения экономической независимости, а потому и самостоятельного развития. Не будь этого способа – гегемония одних стран над другими возрастала бы, грозила войнами, и мир шел бы вспять, а государственное единство и целость колебались бы от развивающегося индивидуализма, патриотизм в эпоху мира не имел бы реальной почвы. Польские промышленные губернии, получая от тарифа выгоды в торговле внутри России, скрепляются этим путем с общим государственным строем более, чем какими-либо иными способами. Обращаясь затем к государственным доходам, легко видеть, что они, в их современных размерах, опираются уже на интересы не сельскохозяйственные, т.е. преимущественно хлебные, как было некогда, а главным образом на промышленные, что дает твердость и силу финансовым оборотам государства...

В современных государственных доходах хлебное хозяйство играет малую роль... с него нельзя собирать средств, потребных государству. Их дают посторонние заработки народа, преимущественно городские, промышленные и торговые. Только тут и есть деньги, только тут и совершаются обороты, выносящие высокое обложения (подобное акцизному обложению спирта, сахара, керосина и тому подобных заводских продуктов) и доставляющие как выгоды народу, так и средства для государственных надобностей. Возвышая условия для оживления оборотов, государство получает возможность устроить финансы, обогатить народ... Мудрый родитель ваш, постигнув это, направил тарифом часть труда России в сторону промышленности, и финансы страны стали благоустроеннее, чем были ранее. Возрастание после тарифа 1891 г. доходов государства, движения товаров по железным дорогам и вкладов в сохранные кассы численно показывает, что трудовые заработки и достатки народа возрастают, несмотря на то, что цена хлеба падает, а потому несомненно, что таможенный тариф 1891 г. представляет способ действия, единовременно выгодный как для государственного управления, так и для народного благосостояния, а всякие попытки расшатать уверенность в этом опираются на односторонние соображения...

С дешевым избытком своего хлеба, особенно в эпоху понижения его цен, с неизмеримыми запасами нетронутого сырья всех родов и с массою людей, ищущих заработков, Россия поставлена именно в такие условия, при которых она может выгодно соперничать со странами Западной Европы в развитии своей промышленности. Нельзя при этом упустить из вида, что современная мысль еще не окончательно рассталась с фритредерскими началами, господствовавшими лет сорок тому назад повсюду; они по временам оживают, чтобы падать затем еще более. В умах же многих, преимущественно чиновнических и вообще потребительных классов фритредерство считается еще и ныне передовым признаком либерализма... В сложившихся условиях только необходимость и здравое понимание действительности, но не научные изыскания, дают торжество протекционизму... Они и создали таможенный тариф 1891 г. как знамя самостоятельности и немечтательного прогресса России. Значение тарифа, несмотря на малость срока, уже сказалось. Но плодотворная система, в нем заложенная, не исчерпывается установлением таможенных пошлин и влечет к осуществлению других важных задач, между которыми первее всего выступает направление народного образования... Пора интенсивной культуры, господствующей на Западе Европы, требует уже научного запаса...

Потребность истинных знаний, связанных с жизнью, покоряющихся законам природы и истории, но пользующихся ими для неустанного движения вперед, наступает только в эпоху развития промышленности, потому что она опирается на живые отрасли наук и ими дорожит, чего никогда не бывает в ранние периоды экономического развития стран, когда часто встречаются ненавистники науки, знающие только ее ветхие отбросы... Без промышленного развития народ мало нуждается в просвещении, ему некуда его прилагать, и расходы, для него необходимые, не выдержать стране. Но семена промышленности, давно посеянные, взошли, молодые всходы защищены и удобрены... и от вашей воли зависит дать им новую опору в виде твердо установленного, истинно научного, общего, особенно же среднего и высшего образования, долженствующего положить начало всенародному просвещению и конец резонерству...

Итак, покровительственная политика, узаконенная лишь в 1891 г. и уже давшая возможность усилить государственные и народные доходы, получит большую поддержку, если народное просвещение приобретет новую силу... Причина в том, что промышленность и истинная наука друг без друга не живут, друг от друга получают силу, и этот союз родит блага, без него не веданные, обеспеченность, самобытность и спокойную уверенность в предстоящем. Насажденная и окрепшая промышленность дает возможность развиться всем сторонам народного гения, если его окрылит и укрепит в самосознании истинная наука. Мир, промышленность и истинное просвещение отвечают народному спросу и способны... определить грядущее новое увеличение мирного могущества России более, чем иные завоевания или политические мероприятия.

Июнь 1897 г.

Д. Менделеев.

Доктор С.-Петербургского, Эдинбургского, Геттингенского, Оксфордского и Кембриджского университетов, почетный член многих академий, ученых обществ и Совета торговли и мануфактур, заслуженный профессор, управляющий Главною палатою мер и весов, тайный советник.

В этом замечательном документе есть масса исключительно мудрых мыслей даже на злобу сегодняшнего дня – в том числе о социальных и внешнеполитических аспектах «свободной торговли». Для целей же нашей узкой темы имеет смысл отметить главные качества таможенных тарифов как средства защиты внутреннего производителя – умеренность и избирательность. Дело в том, что вообще-то наш внутренний рынок и сейчас отчасти защищен от иностранных производителей – заниженным курсом рубля. Если паритет покупательной силы (ППС) нашей валюты по состоянию на лето 2003 года находился на уровне 16 рублей за 1 доллар, то курс в 30 рублей за доллар означает занижение почти в 2 раза. В этой связи при прочих равных условиях выгоден экспорт и не выгоден импорт.

Но беда именно в этом «при прочих равных условиях». Напомню, что российская промышленность решительно не была приспособлена к свободной конкуренции на мировых рынках – стало быть, здравомыслящий правитель дозволял бы такую конкуренцию очень и очень постепенно. У нас же двери и окна экономики были просто распахнуты настежь в 1992 году – и вряд ли стоят удивляться, что многие задохнулись, а иные жутко кашляют. У нас есть эффективные отрасли, не нуждающиеся в активной защите, но есть такие, которым даже такой заниженный курс рубля не помогает. Беда же состоит в том, что сам по себе такой метод (за счет валютного курса) противоречит здравому смыслу – он наносит удар одинаковой силы по всему импорту сразу, а заодно и по внутреннему потребительскому рынку (не говоря уж о том, что в условиях активного сальдо платежного баланса такое положение дел генерирует инфляцию).

Пошлины же в этом смысле суть инструмент гораздо более гибкий. Проблема российского производства вовсе не в том, что импорт велик в целом – проблема в том, что его структура вредна. Очень большой удельный вес в нем составляют потребительские промышленные и сельскохозяйственные товары – то есть продукты тех отраслей, технологии в которых у нас не слишком конкурентоспособны. А обновить их не представляется возможным – для этого потребны инвестиции, а как их произвести, если эти отрасли стоят и следовательно не приносят дохода? Естественно, разумная власть в таких случаях следует вовсе не примеру г-на Грефа, с легкостью говорящего «нехай вымирают неэффективные производства», а пытается дать этим производствам время для того, чтобы подняться. Вот для этого-то и нужны пошлины – в указанных областях гораздо более высокие, чем есть сейчас.

Напротив, из-за курсового эффекта слишком дороги импортные машины и оборудование – а вот их-то как раз стоило бы допустить на наш рынок в гораздо больших количествах. Дело в том, что многие из видов западного производственного оборудования в России не производятся вовсе; более того, как известно, и для производства станков тоже нужны станки (другие, разумеется) – поэтому даже российским машиностроительным предприятиям, которые вроде бы пострадают от конкуренции, на самом деле тоже выгоден допуск западных машин. В этом и заключается огромная выгода от покровительственной системы – она избирательна и поэтому позволяет гибко регулировать потоки импорта, сокращая невыгодные нам и увеличивая действительно потребные. Собственно, разумная протекционистская политика, как справедливо отметил Д.И.Менделеев, состоит не в том, чтобы ввести запретительные пошлины, а в том, чтобы оптимизировать структуру импорта – при этом общий объем ввоза товаров и услуг, как правило, не сокращается вовсе или сокращается едва заметно.

Каков механизм установления пошлин? Прежде всего, следует определить базовую ставку пошлин на товары каждой страны. Например, если курс китайской национальной валюты занижен по сравнению со своим реальным паритетом покупательной силы (к рублю) в 2 раза, то базовая ставка пошлины на китайский импорт должна равняться 100%, если в 3 раза – то 200%. То же и с остальными странами – но это только первый этап: на втором шаге следует детализировать эти пошлины по группам товаров. С одной стороны, учитываются субсидии иностранных государств своим производителям или экспортерам – на величину этих субсидий должен быть повышен тариф. А с другой стороны, необходимо дифференцировать размер пошлины в зависимости от состояния российских производителей этой группы товаров – нужна им высокая защита или нет. В результате появляется система таможенных тарифов для национальных производителей разных видов товаров и услуг из разных стран мира.

И, наконец, на третьем этапе устанавливается специальный тариф для ТНК. Почему он нужен? А потому, что ТНК не имеет страны – она выбирает самый дешевый в смысле издержек вариант для каждого своего изделия. Поэтому и тариф на продукцию ТНК следует вычислять просто: он должен равняться максимальному по всем странам тарифу на данную группу товаров. Если, скажем, в результате второго шага вы получили тариф на французскую одежду в размере 30%, на американскую – 50%, а на китайскую – 150%, то тариф для ТНК должен равняться как минимум наибольшему из трех чисел, то есть 150%. А вообще-то можно слегка накинуть и сверх того – ТНК, как известно, имеют патологическую страсть к всевозможному мухлежу с субсидиями, налогами и т. д.

Второе мероприятие по «отвязыванию» от всемирной зоны «свободной торговли» – это разделение финансовых рынков. Приток заграничных денег, которого жаждут многие структуры, как показал опыт, не принес российскому финансовому рынку ничего, кроме разочарования. Дело в том, что львиная доля этих денег суть чисто спекулятивные (или «горячие») деньги, которые еще никого не сделали счастливыми. Поскольку таких денег в мире (особенно у огромных американских фондов) очень много сравнительно с емкостью нашего рынка, приток даже относительно незначительной суммы способен взметнуть наш рынок вверх – а затем, когда деньги уйдут, естественно, обрушить его вниз. Так и случилось в 1996/98 годах: сначала котировки российских акций выросли почти в 10 раз, а потом упали почти в 20. Такая же история случилась и с нашими ГКО – замечу, кстати, что сами финансовые ТНК вроде Голдман-Сакс успели благополучно соскочить в последний момент благодаря удивительно вовремя выделенным кредитам МВФ и не менее своевременной программе реструктуризации внутреннего долга.

Способ обуздания беспрепятственно летающих по всему миру «горячих» денег придумал американский экономист, лауреат Нобелевской премии Джеймс Тобин: он так и называется – «налог Тобина», причем налог двухступенчатый. На первой ступени имеем налог в 1% на все конверсионные операции с валютой – что особенно важно, и наличные, и безналичные. То есть любая валютообменная операция (рубль-доллар, доллар-рубль, рубль-тугрик и т. д.) – и в обменных пунктах, и на бирже, и на межбанковском рынке – облагается однопроцентным налогом. Это немедленно убивает любимое развлечение банков, которые постоянно перекладывают средства из одной валюты в другую, размещая их в облигации или на депозиты то одной, то другой страны ради выигрыша сотых долей процента доходности. Когда перевод денег из одной валюты в другую и обратно будет стоить 2%, то выигрыш долей процента станет явно бессмысленным занятием.

Джеймс Тобин

Недостаток этого налога состоит в том, что вы можете контролировать лишь операции купли-продажи, но не кредитные. Для последних существует вторая ступень налога – тоже 1% на любые рублевые кредиты, выдаваемые нашими банками зарубежным (включая и представительства последних в России). Стало быть, теперь любая попытка любого западного банка купить рубли или взять рублевый кредит повлечет за собой обложение налогом. Тут не важно, находится ли наш банк в Москве или выдать кредит пытается его заграничный филиал – в любом случае он обязан заплатить налог. Этих мероприятий достаточно, чтобы остановить хаотичные перемещения огромных денег и оставить из всех нерезидентов (то есть иностранцев) в наших финансовых рынках только стратегических покупателей.

Еще пара шагов – и картина завершена. Речь идет о жестких ограничениях на вывоз капитала и о еще более жестких ограничениях на любые операциями с оффшорами. Технология больших затруднений не вызовет, а вопли либералов про «варварство» и про «все равно все украдут и вывезут» следует воспринимать как лишнее свидетельство высокого качества проделанной работы. И, кстати, поскольку речь идет вовсе не о железном занавесе, а об отделении именно от безграничного хаоса всемирного надгосударственного рынка, нет никаких оснований отказаться от расширения доступа заграничных банков в российскую финансовую систему. Понятно, что делать это надо осторожно (например, ограничивая доступ крупных банков-ТНК), но все же нужно, ибо смысл протекционистской политики состоит не в замыкании в себе, а лишь в регулировании международной конкуренции в интересах национальной экономики.

Внеэкономические шаги я тут не особо затрагиваю – понятно, к примеру, что первейшим мероприятием на самом деле станет отмена идиотской статьи Конституции о приоритете международного права перед национальным. Но одна формально не вполне экономическая мера просто необходима: она касается немедленного выхода из всех относительно недавно подписанных соглашений по авторскому и патентному праву. Навязанная всем в последнее время безумная американская система в этой области должна быть отвергнута как абсолютно неприемлемая. Ее принципиальное отличие от ранее распространенной европейской состоит в том, что оплачивается не технология (изобретение, произведение искусства), а каждая единица произведенного по этой технологии продукта. То есть раньше можно было купить технологию и после этого использовать ее у себя бесплатно сколь угодно широко и долго – на этом поднялась в свое время Япония, просто скупившая основные технологические разработки США и Европы. Теперь же нужно оплачивать каждую единицу товара, что глубоко несправедливо: разработка технологии есть единовременная работа, которая и оплачена должна быть каждым потребителем однократно, а вовсе не постоянно.

Экономические же последствия перехода на американскую систему и вовсе неприемлемы. Я уже приводил во второй части величины потерь развивающихся стран из-за этого, а сейчас добавлю самый простой пример. Индия не подписала соответствующие соглашения, так что в ней действует прежний порядок, а вот соседний Пакистан принял новые правила игры. В результате одни и те же лекарства, производимые по одной и той же технологии и при очень близких прочих издержках обходятся пакистанским производителям в 13 (!) раз дороже, чем индийским – только по причине неподъемных платежей за пользование чужой интеллектуальной собственности. Подобная паразитическая практика должна быть решительно пресечена; причем вопрос этот представляется столь принципиальным, что, как мне кажется, гораздо меньшим злом была бы даже полная легализация пиратской продукции – хотя и понятно, что это плохо. Оптимальный же вариант – возврат к прежней практике единовременной оплаты интеллектуальной собственности. Разумеется, насколько это возможно сделать в одностороннем порядке.

Последний штрих к этой части экономической реформы очевиден: коль скоро валютный курс перестает быть регулятором внешней торговли, нет никакого смысла держать его на текущих уровнях. Поэтому возможен, например, следующий путь: власти где-то в середине года объявляют, что с начала будущего года официальный курс доллара будет понижен, допустим, до уровня 25 рублей – но до тех пор он остается на прежних значениях. А затем курс будет мягко изменяться в соответствии с динамикой инфляции (или дефляции) и валютных курсов на мировом рынке. Причем меняться относительно не доллара, а корзины валют – скажем, доллара, евро и йены. Подобный шаг решает массу задач: заметно облегчается выплата внешнего долга; явно уменьшается доля внешней торговли в ВВП (а значит, и зависимость состояния экономики от конъюнктуры быстро колеблющихся мировых товарных и финансовых рынков); население жестко стимулируется к тому, чтобы наконец открыть кубышки с долларами и превратить их во что-нибудь более ликвидное и менее склонное к обесценению. Если даже часть из лежащих в чулках долларов перейдет в рубли и окажется на счетах людей в банках – будет большая польза. При условии, разумеется, что тут же будет проведено разумное укрепление банковской системы.

Тем самым будут совершены шаги по восстановлению управляемости национальной экономики – управляемости со стороны правительства, а не лоббистов интересов ТНК. После чего необходимо приступить к важнейшим мерам в сфере внутренней экономической и социальной политики. И первая из них – увеличение платежеспособного спроса и одновременно уменьшение социального неравенства. Главное, что нужно для этого – резкое повышение уровня минимального размера оплаты труда (МРОТ) и заметное увеличение минимальной пенсии. Исходя из уровня реальных цен середины 2003 года МРОТ должен быть повышен до 2500-3000 рублей в месяц – одновременно минимальная пенсия должна составить около 2000 рублей. Разумная организация тарифных сеток для государственных служащих приведет к небольшому росту средней по России зарплаты до примерно 5.5-6.0 тыс. рублей, а средней пенсии – до 2.5 тыс. рублей. Под «разумной организацией» я подразумеваю, например, ставку доцента (кандидата наук) на уровне 7.0-7.5 тыс. рублей, учителя или врача высшей категории – 5-6 тыс.; рядового библиотекаря – 3-4 тыс. О том, как это можно исполнить с точки зрения бюджетных расходов, чуть ниже, а пока о последствиях сего шага для экономики.

Во-первых, с уменьшением доходного расслоения возрастает платежеспособный спрос – исходя из тех соображений, что были приведены в первой части данной работы. Во-вторых, появляется возможность отказаться от безумно запутанной системы дотаций, льгот и прочих абсолютно беспорядочных законоположений во всех отраслях экономики – от транспортной до коммунальной. Наконец, само по себе разумное выравнивание доходов есть благо: это только каннибальская система ценностей либералов-мондиалистов исходит из приоритета «экономической эффективности», тогда как всякая нормальная этика требует прежде всего не допускать нищеты и голода (вспомним письмо Дж.К.Гэлбрейта о «Вашингтонском консенсусе»). Коэффициент Джини при реализации вышеописанных мероприятий упадет к диапазону 0.30-0.33, что более-менее нормально.

Рост частных доходов вкупе с эффективным регулированием импортных потоков способен вызвать оживление в совсем уж зачахших отраслях российской экономики – машиностроении, производстве стройматериалов, химической, легкой и пищевой промышленности. Тут, однако, следует вспомнить ранее сказанное: текущие доходы могут лишь увеличить текущее же производство – то есть загрузку уже существующих производственных мощностей. А с ними большие неприятности: в целом по промышленности удельный вес полностью изношенных фондов составлял в конце 2002 году больше одной пятой части, а по машинам и оборудованию – больше одной трети. Общий износ основных фондов равнялся 53%, а уровень загрузки составлял 54%.

Получается, что загружено 54%, но в максимуме может быть меньше 80%, ибо остальное изношено до конца. На самом деле, если придерживаться статистики по оборудованию, то предел загрузки не превысит 65%, так что до его достижения осталось, как видно, добавить к уже задействованным фондам (54%) примерно одну пятую часть (11% от 54%). Резонно предположить, что это увеличит производство на ту же пятую часть, что, с учетом доли производственного сектора в ВВП, даст прирост ВВП на 10%. Если параллельно вырастут и услуги, то ВВП подрастет еще на 10% – но это уже предел. Дальнейший рост текущего производства невозможен – и для его продолжения и даже перерастания в устойчивую фазу потребны инвестиции.

Причем инвестиции огромные: 20% полностью изношенных фондов – это в ценах начала 2003 года около 4 трлн. рублей, а 53% общего износа фондов – 10 трлн. В этот момент самое время вспомнить, что если текущее производство подгоняется текущим же спросом, то для инвестиций используются сбережения – остается понять, откуда они возьмутся. В самом деле, даже если российские граждане обменяют все свои доллары на рубли и принесут их в банки, то это даст не больше дополнительных 1.5 трлн. рублей. Плюс примерно столько же есть и сейчас в банках – но этой суммы маловато, и даже если добавить собственные доходы предприятий, потребная сумма едва ли наберется. А ведь это только однократные затраты – своего рода разовая расплата за долгое дезинвестирование: ежегодно потребуются новые инвестиции, а откуда взять на них средства, если все сбережения уже будут использованы? Да и как банки станут отдавать обратно деньги людям? Наконец, нет никакой гарантии, что эти деньги пойдут именно в производственный сектор, а не еще куда-нибудь – нынче банки, мягко говоря, не горят поучаствовать в инвестиционном процессе, предпочитая ему спекулятивный.

Последняя проблема требует определенных действий властей. Их может быть несколько типов – приведу лишь один путь. Можно законодательно жестко разделить инвестиционный и кредитный бизнес, так, чтобы обычные коммерческие банки не могли вообще играть на финансовых рынках, а такое право имели только инвестиционные банки, фонды и компании. Это имеет смысл, ибо по идее активы финансовых компаний должны примерно соответствовать их источникам: в данном случае – сберегательным вкладам нужно поставить в соответствие адекватные вложения. Инвестиционный бизнес – это совсем другая опера, так что его совмещение с кредитным едва ли следует признать удачной идеей. А если государство будет еще и не слишком активно выпускать казначейские облигации, то с учетом жестких налогов на валютно-конверсионные операции коммерческим банкам почти ничего не останется, как искать способы вложения средств в реальный сектор. Но это полдела – откуда взять сами эти средства?

Ответ напрашивается – из тех самых сбережений образца 1991 года, которые благодаря гиперинфляции первой половины 1990-х канули в лету. Самое время их вернуть обратно – а размеры выплат можно оценить. Всего к середине 1991 года на счетах в Сбербанке около 40 млн. человек держали 320 млрд. рублей. Учтем скрытую инфляцию позднесоветского периода, которая сама по себе реально обесценила эти деньги раза в два-три – ведь на них мало что можно было купить, потому как частные доходы долго росли быстрее производства, так что соответствовавший всей сумме сбережений и доходов реальный уровень цен был в полтора раза выше официально действовавшего. Принимая во внимание этот фактор, несложно вывести, что индексироваться эти сбережения должны с коэффициентом примерно 10-15.

Итак, требуется вернуть около 3-5 трлн. рублей. Как ни странно, на это потребуется всего лишь 5-7 лет по простейшей схеме: в первый год 300-400 млрд., во второй – 400-500 и т. д. Скажем, в первый год каждому вкладчику возвращается не более 10000 рублей – в сумме этот как раз и даст примерно 300 млрд. Ну а если быть совсем уж точным, то нужно приводить суммы вкладов к величине, исходящей из стоимости не 1991, а где-то 1975 года, когда финансовая система была более-менее в порядке. Конечно, реальная программа может предусматривать кое-какие ограничения на допуск этих денег в потребительский сектор, хотя я не вполне уверен, что это необходимо – тут должны поработать специалисты. Снова возникает вопрос об источниках выполнения этой программы – и снова я призываю читателя потерпеть. Разумеется, деньги возьмутся из бюджета; а вот как в бюджете появятся лишние средства – об этом будет сказано позже. Но и это далеко не все в плане активизации инвестиционного процесса.

Не менее полезный, чем банковский кредит, источник инвестиций для предприятий – это фондовая биржа. Причем в отличие от ссуд, биржевые деньги для инвесторов условно-бесплатные – то есть не нужно платить процент за пользование ими. Механизм прост: компания выпускает акции, размещает их на фондовом рынке, акции покупают все желающие, а деньги получает фирма и тратит их на инвестиции. Возвращать эти деньги с процентами не нужно – получается фактически дармовой источник средств для капиталовложений. Разумеется, у этого метода есть простое ограничение: это количество денег, обращающихся на фондовом рынке.

Дело в том, что если для акционерного предприятия деньги за проданные им акции превратятся в инвестиции, то для человека, купившего эти акции, ценные бумаги выступают как форма сбережений. Иначе говоря, с точки зрения экономической теории это вложение имеет ту же природу, что покупка облигаций или размещение денег на вклад в банк. Разница лишь в том, что вложение это высокорисковое – акции могут естественным образом как расти, так и падать. Поэтому в нормальной ситуации доля сбережений, направляемых людьми на фондовый рынок, гораздо ниже, чем в безопасные вложения (соотношение тут обычно не выше одного к трем). В периоды роста эта доля увеличивается, в периоды спада – сокращается: фондовый рынок растет и падает обычно существенно активнее, чем экономика в целом.

Таким образом, существует еще один, пусть ограниченный по масштабам, но потенциально все равно огромный источник инвестиций для реального сектора экономики. На это необходимо будет обратить самое пристальное внимание, потому как сейчас на фондовом рынке находится слишком малая доля частных сбережений. Ну и, как следствие, акционерные общества не очень-то стремятся использовать этот рынок как хороший источник инвестиций – слишком невелика его емкость. Быстрое развитие и окультуривание фондового рынка поэтому должно стать одной из важнейших задач властей – разумеется, при условии, что и остальные мероприятия вышеописанного комплекса будут проведены. Лишь в этом случае рынок акций действительно превратится в полезный инструмент финансовой системы государства, а не в прибежище для «горячих денег» крупных спекулянтов, как это было в 1996-1998 годах.

Шаги, необходимые для этого, вполне понятны. Изгнание потоков нерезидентских крупных спекулянтов сделает фондовый рынок гораздо менее «дерганым», чем это было при них. Следующей мерой должно стать заметное расширение круга так называемых «институциональных инвесторов» – инвестиционных банков, компаний и фондов, страховых компаний и пенсионных фондов. Пока же нормативы побуждают означенные учреждения по большей части хранить деньги в казначейских облигациях, что совершенно бесполезно для экономики. Еще раз хочу подчеркнуть этот момент: государственных облигаций должно быть немного, ибо их обилие всегда развращает финансовый рынок, давая ему мощный инструмент непрерывной халявы, а государству – постоянный источник головной боли и растущего долга (об этом мы уже говорили во второй части). Эмиссия облигаций должна стать исключительным делом (в особо сложных случаях), а никак не правилом. Зато эмиссия корпоративных облигаций, напротив, должна стать правилом – и это для корпораций еще один источник инвестиций, а для «институциональных инвесторов» – относительно безопасный инструмент, возмещающий отсутствие государственных облигаций Все вышесказанное должно превратить фондовый рынок в важный и полезный сегмент финансовой системы государства.