Текст книги "Тупики Глобализации. Торжество Прогресса или Игры Сатанистов?"

Автор книги: Сергей Егишянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Не чужды бразильские ценности и новой Германии. В поисках инвесторов ее старейший морской курорт Хайлигендамм попал в руки Fundus, группы по торговле недвижимостью из Кельна. Во времена кайзера Вильгельма, прежде чем начать приходить в упадок, этот расположенный недалеко от Ростока на Балтийском море знаменитый «белый город» с двумя дюжинами вилл в стиле периода классицизма был излюбленным местом летнего отдыха аристократии. В наши дни благодаря примерно двум сотням новых роскошных жилищ, а также укрупненному и отремонтированному «Гранд-отелю» он становится новым убежищем общественной и финансовой элит, представители которых часто предпочитают тень солнечному свету. От властей Хайлигендамма требуется проложить побольше шоссейных дорог и ввести строгие ограничения на въезд. То есть речь идет о новой стене в бывшей ГДР? «Главное, что здесь наконец-то что-то происходит, – говорит Гюнтер Шмидт, арендатор симпатичного, но обветшалого кафе, выживающего в основном за счет студентов, которые все еще наезжают в Хайлигендамм. – Избранным дамам и господам, естественно, нужна особая безопасность, иначе они просто не приедут»^{123}.

Перспектива превращения всего мира в совокупность трущоб и вышеописанных островов «рая на земле» кажется сейчас нереальной дикостью, а подобная тенденция в нынешнее время – временной нелепостью, которая вскоре сойдет на нет. Напрасные мечтания: подобно монетаризму в экономике, в социальной сфере вождями мондиализма напористо продвигаются философские концепции, при изучении которых у добропорядочных обывателей волосы на голове встают дыбом. Поскольку именно эти теории сейчас продвигаются, резонно потратить некоторое время на их изучение, дабы понять, что именно сулит нам общество победившего мондиализма. Но сначала вернемся к рассказу журналистов «Шпигеля» о первом заседании Мирового форума в 1995 года – там нет философии, зато есть суровая прагматика реальных звезд мирового транснационального бизнеса.

Никто из присутствующих не явился сюда для того, чтобы бахвалиться или угрожать, никому не разрешается мешать участникам свободно излагать свою позицию, а несметные толпы журналистов были тщательно проверены на предмет политической благонадежности, что стоило организаторам немалых затрат^{124}. Установлены строгие правила, призванные минимизировать риторический балласт: тем, кто хочет представить тему для обсуждения, дается не более пяти минут, и ни одно дополнение не может длиться более двух минут. За этим следят холеные пожилые дамы, поднимая огромные щиты с надписями «1 минута», «30 секунд», «Стоп», словно перед ними не миллиардеры и теоретики, а гонщики «Формулы-1».

Джон Гейдж, главный управляющий Сан Майкросистемс и восходящая звезда компьютерного бизнеса, открывает раунд дебатов на тему «Технология и занятость в глобальной экономике». Его компания разработала язык программирования Java, и ее акции бьют все рекорды на Уолл-стрит. «На нас может работать кто угодно и сколь угодно долго; нам не нужна виза для наших зарубежных сотрудников»,– немногословно поясняет Гейдж. Правительства и их всевозможные постановления, заявляет он, для трудоспособного населения планеты больше ничего не значат. Он просто нанимает тех, кто ему нужен, и нынешнее его предпочтение – «хорошие мозги из Индии», которые будут на него работать до тех пор, пока они на это способны. Компания получает заявления о приеме на работу со всех уголков мира через компьютер, что говорит само за себя. «Мы нанимаем наших людей посредством компьютера, они работают на компьютерах, и компьютер же их увольняет».

Старушка со щитом сигналит, что осталось 30 секунд. «Все очень просто: мы получаем умнейших. С тех пор, как мы начали тринадцать лет тому назад, мы с нашей эффективностью увеличили оборот с нуля до шести миллиардов долларов». Самодовольно улыбаясь, Гейдж поворачивается к человеку, сидящему рядом с ним за столом: «Вы, Дэвид, к таким темпам и не приближались». Те считанные секунды, что остаются до сигнала «Стоп», Гейдж явно смакует свой выпад.

Человек, к которому он обращался, Дэвид Паккард, сооснователь гиганта высоких технологий Хьюлетт-Паккард. Стареющий миллиардер, добившийся всего самостоятельно, ничуть не смутился. Полностью собранный, он задает в ответ самый важный вопрос: «А сколько служащих вам на самом деле нужно, Джон?».

«Шесть, максимум восемь,– сухо отвечает Гейдж. – Без них мы действительно застрянем. Но при это нам опять же все равно, в какой стране они живут». Ведущий дискуссию профессор Рустем Рой из Университета штата Пенсильвания пытается копнуть глубже: «А сколько человек работает на Сан Системс в настоящее время?». Гейдж: «Шестнадцать тысяч. Но все они, за редким исключением, являются резервом для рационализации».

Никто в зале даже не шепчется. Очевидно, перспектива невиданных прежде армий безработных ясна присутствующим без лишних слов. Ни один из высокооплачиваемых управляющих подразделений компаний не думает, что в будущем будет достаточно новых, регулярно оплачиваемых рабочих мест в каком бы то ни было секторе экономики до сих пор богатых стран, где развитие рынков обусловлено внедрением высоких технологий.

Прагматики в «Фермонте» оценивают будущее с помощью пары цифр и некоей концепции: 20:80 и титтитейнмент.

В следующем столетии для функционирования мировой экономики будет достаточно 20% населения. «Большей рабочей силы не потребуется»,– полагает Вашингтон Сай-Сип. Пятой части всех ищущих работу хватит для производства товаров первой необходимости и предоставления всех дорогостоящих услуг, какие мировое сообщество сможет себе позволить. Эти 20% в какой бы то ни было стране будут активно участвовать в жизни общества, зарабатывать и потреблять, и к ним, пожалуй, можно добавить еще примерно 1% тех, кто, например, унаследует большие деньги.

А что же остальные? Останутся ли без работы 80% тех, кто хочет работать? «Конечно,– говорит американский писатель Джереми Рифкин, автор книги «Конец занятости».– У тех 80%, которые останутся не у дел, будут колоссальные проблемы». Главный управляющий Сан Гейдж снова берет слово и оживляет дискуссию, сославшись на своего коммерческого директора Скотта Макнили, считающего, что дилемма будущего состоит в том, что «либо ты ешь ленч, либо на ленч едят тебя».

Начиная с этого момента маститая группа, обсуждающая «будущее занятости», затрагивает в своих дебатах исключительно тех, кто не будет иметь ничего. По всеобщему твердому убеждению, их ряды пополнят десятки миллионов тех людей во всем мире, которые до сих пор, надо полагать, чувствовали себя ближе к повседневному блаженству района залива Сан-Франциско, чем к борьбе за выживание без надежды на постоянную, хорошо оплачиваемую работу. Выступающие в «Фермонте» делают набросок нового социального устройства, при котором в богатых странах уже не будет среднего класса, достойного упоминания, и никто из участников дискуссии этого не отрицает.

У всех на устах выражение Збигнева Бжезинского – «титтитейнмент». Этот убеленный сединами ветеран политических баталий, польского происхождения, в течение четырех лет бывший у Джимми Картера советником по национальной безопасности, по-прежнему занимается вопросами геополитики. Придуманное им словечко – комбинация из слов «tits» (сиськи, титьки) и «entertainment» (развлечение) – призвано ассоциироваться не столько с сексом, сколько с молоком, текущим из груди кормящей матери. Возможно, сочетание развлечений, в какой-то мере скрашивающих безрадостное существование, и пропитания, достаточного для жизнедеятельности, будет поддерживать отчаявшееся население мира в относительно хорошем расположении духа.

Топ-менеджеры деловито обговаривают возможную дозировку и обсуждают, чем состоятельная пятая часть сможет занять избыточный остаток. Давление глобальной конкуренции таково, что они полагают неразумным ожидать социальных обязательств от тех, кто занят в индивидуальном бизнесе. О безработных придется заботиться кому-то другому. Если предполагается, что их существование должно быть осмысленным и целостным, то помощь должна исходить от широкого спектра добровольческих служб и оказываться на добрососедской основе через спортивные клубы и всякого рода ассоциации. «Скромная оплата могла бы реально увеличивать ценность такой деятельности и таким образом повышать самооценку миллионов граждан», – считает профессор Рой. Так или иначе, лидеры бизнеса реально рассчитывают, что в скором времени люди в индустриально развитых странах вновь будут подметать улицы практически задаром или довольствоваться грошовыми заработками в качестве помощников в домашнем хозяйстве. По мнению футуролога Джона Нэсбитта, индустриальная эпоха и ее массовое благоденствие в конце концов станут не более чем «эпизодической вспышкой на экране истории экономики»»^{125}.

Впечатляющие перспективы, не правда ли? Чтобы лучше понять идейные основы этих перспектив, нужно познакомиться поближе с философскими разработками, которые взяли на вооружение вожди мондиализма^{126}.

Технотронный концлагерь

Oderint, dum metuant

Калигула

Первым из философов следует рассмотреть Карла Поппера (1902-1994). Он родился в Австрии, где жил до «аншлюса» своей родины Германией. Поскольку гитлеровцы евреев сурово преследовали, Попперу пришлось уехать в Новую Зеландию, а оттуда в Англию, где его именовали не иначе, как «сэр Чарлз». Первым концептуальным положением Поппера было следующее: лишь та научная теория может считаться действительно научной, если она содержит в себе возможность... быть опровергнутой (так называемый «принцип фальсификации»). Для здравомыслящего человека тезис выглядит весьма странно – получается, что чем более сомнительна теория (то есть чем проще ее опровергнуть), тем она более научна?

Карл Поппер

На самом деле все просто: как и у неолибералов от экономики, идейная основа воззрений Поппера – агностицизм. Человек не может познать объективную реальность, поэтому если какие-либо умозаключения претендуют на то, что они целостно объяснили эту реальность, то их следует немедленно отбросить. Из этого вполне логично вытекает и второй ключевой тезис Поппера – об «открытом обществе» (сама идея, впрочем, не его, а другого философа – Анри Бергсона). Закрытые общества суть те, которые опираются в себе на некую неизменную идейную основу – например, христианство. Но для Поппера христианство «антинаучно», а потому вредно – и закрытое христианское общество следует заменить открытым. То есть таким, которое вообще не придерживается какого-либо господствующего воззрения, а содержит в себе массу разнообразных, иногда противоположных друг другу, принципов.

В этом обществе люди абсолютно толерантны (то есть терпимы) ко всем воззрениям, потому что они знают: истины нет, так что концепции сменяют друг друга с калейдоскопической частотой. По мнению Поппера, это очень хорошо, потому как не дает людям объединиться вокруг одной какой-либо философии (или религии), что могло бы привести к тоталитаризму. А еще такое общество исключительно динамично, то есть может постоянно меняться, оптимальным образом приспосабливаясь к внешней среде – примерно как у животных, только место естественного отбора заняла «творческая адаптация». Главная неприятность для открытого общества – это государство, поэтому по-настоящему открытым может быть только то общество, где индивидуумы независимы от государства, роль которого сугубо служебна. Ну как, узнали классику экономического неолиберализма – только на философский лад? Она, родимая – и знакомое нам шарлатанство тоже тут.

Принцип фальсификации отвергли даже поздние позитивисты (так называемые «постпозитивисты») – Томас Кун, Имре Лакатош, Пол Фейерабенд и другие (среди них были даже ученики Поппера). Принцип непознаваемости мира сам по себе не очень-то располагает к пространному теоретизированию – и уж во всяком случае, персонажи вроде Поппера или Хайека способны породить лишь жалкие пародии на философию Иммануила Канта. Далее, у Поппера по ходу дела оказывается слишком много врагов открытого общества – в их число угодил даже Платон.

Если взглянуть на исторические общества, то выяснится, что именно закрытые общества выигрывали казавшиеся безнадежными войны и вообще выказывали гораздо лучшую приспосабливаемость к изменчивым внешним условиям – как раз за счет сплоченности народа. Тогда как, например, излюбленная Поппером Афинская республика пала при едва ли не первом столкновении с по-настоящему серьезной внешней угрозой. Это спартанский царь Леонид со товарищи мог остановить ценой своей жизни армию Ксеркса – но ведь Спарта была жуткой диктатурой... И это не говоря уж о том, что слухи о толерантности Афин сильно преувеличены: терпимость афинян закончилась тогда, когда Сократ призвал их иметь совесть, за что был тут же обвинен в «тоталитаризме» – и казнен.

Впрочем, «теории» Поппера пытается нынче спасти его фанатичный адепт Джордж Сорос – правда, если он и добился успехов на этом пути, то благодаря не столько мудрым мыслям, сколько большим деньгам. Зато Сорос дал определение глобализации: «этот термин означает глобализацию финансовых рынков и растущее доминирующее влияние на национальные экономики глобальных финансовых рынков и транснациональных корпораций. В этом смысле глобализацию следует отличать от свободной торговли, которая не имеет таких далеко идущих последствий для отдельных стран»^{128}. Вполне откровенно – ибо сказано с симпатией. Впрочем, после обвала американского фондового рынка весной 2000 года, на котором биржевой спекулянт Сорос потерял изрядную сумму денег, он стал говорить о глобализации гораздо осторожнее. Ну да ладно – поспешим дальше.

Джордж Сорос

Иммануил Морис Валлерстайн (род. 1930) – американский философ. Касательно предмета нашего интереса он предложил следующее. Всего история дала три основных типа общества: мини-системы, мировые империи и мировые экономики. Мини-система – это мелкое локальное монокультурное образование; империя – соответственно, большое и мультикультурное. Мировая экономика – это, собственно, глобальная рыночная система. Последняя и есть то, что мы имеем сейчас – и у такого общества достаточно любопытная иерархическая структура. Есть «господствующее ядро» и есть «нищая периферия» – а между ними некая прокладка. По оценке философа, это вполне нормально, а в будущем положение в такой системе стабилизируются таким образом: 20% населения будет в целом обеспечено едой и правами, а остальные 80% – перебиваться с хлеба на воду и не жужжать. Знакомая картина? Даже процентные пропорции соблюдены.

Иммануил Морис Валлерстайн

В системе Валлерстайна есть один мелкий недостаток – она невозможна. То есть в какой-то момент подобное может быть, но такая система будет предельно нестабильной. Во-первых, потому, что путь из середины вверх исключительно сложен, потому как наверху мало места, а вот скатиться вниз можно запросто, ибо внизу места сколько угодно – причем этот вывод не мой, а самого Валлерстайна. Но главное в другом. Как и у Поппера, валлерстайнова система отличается гибкостью и динамичностью, она постоянно находится в движении – но за счет чего, спросим себя? За счет технологических прорывов, которые следуют один за другим. Причем в результате каждого такого прорыва выигрывает лишь какая-то (обычно небольшая) часть людей, для сферы деятельности которой именно этот прорыв приносит взрывной рост производительности (или уменьшение издержек – не важно).

Получается такая картина: люди из нижней части («периферии») не заняты постоянным квалифицированным трудом вообще – стало быть, они не выигрывают ни от какой технической революции. Поэтому расслоение происходит лишь в верхних двух частях – то есть каждый раз от средней части откалывается некоторый «кусочек» людей, которые не смогли приспособиться к возникновению радикально новой технологии и поэтому упали вниз. Причем выбраться обратно у них нет никаких шансов – по вышеописанной причине однажды попав на дно, человек навсегда выключается из этого прогресса и пропасть между ним и «вершиной» растет с каждым новым этапом такого движения. Иначе говоря, «средняя» прослойка будет постоянно истончаться: каждый раз маленькая ее часть будет подниматься вверх, а большая – падать вниз. Из верхней кое-кто тоже упадет – но эти самые верхние две ступени будут в совокупности становиться все меньше и меньше, а в итоге в середине не останется вообще никого: будет микроскопический «верх» и колоссальный нищий «низ». Запомним это и перейдем к следующему философу.

Збигнев Бжезинский (род. 1928), сиречь Березовский (именно так переводится его фамилия с польского), особого интереса как философ не представляет – он скорее политолог, причем слегка помешанный на теме русофобии. Из его философских идей можно отметить лишь одну, а именно, обоснование превосходства США над остальным миром:

Культурное превосходство является недооцененным аспектом американской глобальной мощи. Что бы ни думали некоторые о своих эстетических ценностях, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи во всем мире. Ее привлекательность, вероятно, берет свое начало в жизнелюбивом качестве жизни, которое она проповедует, но ее притягательность во всем мире неоспорима. Американские телевизионные программы и фильмы занимают почти три четверти мирового рынка. Американская популярная музыка также занимает господствующее положение, и увлечениям американцев, привычкам в еде и даже одежде все больше подражают во всем мире^{129}.

Мне кажется, из серьезных философов (тем более европейского происхождения) еще никому не приходило в голову превозносить американскую масс-культуру – уж больно глупо это выглядит. Но Бжезинский лишен предрассудков: ему нужно доказать, что все американское является лучшим. Для чего? А просто для того, чтобы, обосновав безоговорочность лидерства США в настоящее время, показать естественность построения систем глобального мира по американскому образцу. А как иначе можно объяснить, почему, скажем, в области защиты интеллектуальной собственности приняты нормы именно американского авторского права, а не любые другие? И так везде – а вот, поди ж ты, объяснение нашлось: оказывается, Америка так далеко ушла вперед (откуда и куда?) от всего остального мира, что последнему надо смириться и следовать в русле основных принципов функционирования США. Кстати, ту же идею – о безусловном превосходстве штатовской модели – предложил еще один американец, Фрэнсис Фукуяма. Только он довел ее логического завершения, объявив «конец истории», потому как противников американской модели больше нет. И не будет: все «тоталитарные системы» слишком плохо приспособлены к требованиям современной технологичной экономики.

Фрэнсис Фукуяма

Определенный итог философским исканиям глобального общества подводит концепция Жака Аттали (род. 1943). Этот философ родился в Алжире, но вскоре переехал во Францию и сделал там блестящую карьеру, став в частности первым руководителем Европейского банка реконструкции и развития. В своем труде «Линии горизонта» Аттали «пророчествует» о наступлении нового общества. Если раньше была религиозная эпоха с культом Бога, а затем вооруженная с культом силы, то теперь безвозвратно наступает торговая эпоха с культом (именно культом!) денег. Ее высшее воплощение – торговец, не имеющий ни культуры, ни родины, ни семьи, а ведущий образ жизни «номада», то есть кочевника, постоянно перемещающегося по всей планете в поисках максимальной прибыли. У остальных людей выбор простой: «либо конформировать с этим обществом кочевников, либо быть исключенным из него»^{130}.

Жак Аттали

Давайте обобщим то, что мы узнали в этих скопищах философских концепций. Главные положительные черты общества, которые выделяют описанные философы, суть: изменчивость, гибкость, динамичность, непостоянство – то есть, если называть вещи своими именами, нестабильность, доведенная до состояния хаоса. Напротив, очень плохи постоянство, верность чему-то воспринимаемому как вечное (нет ничего вечного!), консерватизм – иначе говоря, все то, что, с точки зрения мондиалистов, не вписывается в модель непрерывного и даже все ускоряющегося технологического прогресса. Этот-то прогресс, «экономизированный» посредством его денежного измерения (польза, которую он приносит вследствие снижения издержек и увеличения производительности), и ставится в центр общественного развития, объявляется самоценностью, смыслом и даже едва ли не божеством.

Но традиционная структура общества не может удовлетворить таким запросам. Поэтому философия мондиализма отрицает все (подчеркиваю – все!) традиционные ценности: нацию, семью, государство. Последнее почитается главным врагом, стремящимся закабалить свободных людей – посему от него следует держаться подальше, а лучше свести к минимуму (власть ТНК считается куда более «демократичной»). Образец человека будущего – кочевник, не имеющий ни постоянной семьи, ни тем более родины. Не способные вести такой образ жизни будут отброшены на периферию жизни и уже никогда не смогут подняться обратно вверх по ступеням социальной лестницы. Вот такая модель. Нравится? Согласитесь: выглядит жутковато – но реальность еще хуже.

Сразу скажу, что не хочу останавливаться на особо насыщенных «заговорщицкой» тематикой трудах. Полагаю, при желании каждый сможет самостоятельно прочесть эти творения и сделать выводы о том, насколько верны содержащиеся в них сведения. К примеру, не лишним будет упомянуть творчество стоявшего у истоков Бильдербергского клуба британского разведчика Джона Коулмана, который в середине 1960-х годов порвал со всей этой публикой и разразился весьма примечательными откровениями – самая знаменитая его книга называется «Комитет-300»^{131}. Эта книга весьма широко представлена в Интернете, так что каждый желающий может ее добыть. Однако, повторюсь, не слишком важно, насколько подобные книги и статьи точны – нас будет интересовать кое-что иное, а именно прямая речь адептов мондиализма.

Начнем с идей Збигнева Бжезинского, изложенных в его книге «Технотронная эра». Он пишет, что современное нам общество «переживает информационную революцию, основанную на развлечениях и массовых зрелищах (бесконечные телепередачи о спортивных состязаниях), которые представляют собой еще один вид наркотиков для масс, становящихся все более бесполезными». Да-да, вы не ослышались, именно так: люди становятся «бесполезными массами». Публичные изложения этой доктрины мировой олигархией доверены Римскому клубу – познакомимся же с ним поближе. Здесь я временно уступаю место Константину Гордееву и его интернет-статье «Апокалипсис и развитие общества»^{132} – сразу хочу предупредить, что обсуждаемые вопросы достаточно сложны, поскольку плотно завязаны на серьезные научные теории..

Римский клуб был образован 6-7 апреля 1968 г. в Риме. Инициатором создания клуба был итальянский менеджер Аурелио Печчеи, который совместно с генеральным директором по вопросам науки ОЭСР... профессором физической химии Александром Кингом, пригласил в Рим около 30 европейских ученых – естественников, социологов и экономистов. Зачем? На этот вопрос вполне откровенно ответил сам его главный организатор и бессменный глава: «Первая цель [создания клуба – К.Г.] – способствовать и содействовать тому, чтобы люди как можно яснее и глубже осознавали затруднения человечества. Очевидно, что эта цель включает изучение тех ограниченных и весьма сомнительных перспектив и возможностей выбора, которые останутся человечеству, если оно срочно не скорректирует наметившиеся ныне тенденции мирового развития. И вторая цель – использовать все доступные знания, чтобы стимулировать установление новых отношений, политических курсов и институтов, которые способствовали бы исправлению нынешней ситуации»^{133}.

Аурелио Печчеи

И хотя все основные работы Римского клуба появились значительно позже 1968 года, однако выводы, содержащиеся в них, были предопределены с самого начала: «... Мы начинаем осознавать человеческое общество и окружающую его среду как единую систему, неконтролируемый рост которой служит причиной ее нестабильности. Достигнутый ныне абсолютный уровень этого неконтролируемого роста определяет высокую инерционность динамической системы, снижая тем самым ее гибкость и способность изменяться и приспосабливаться. Стало совершенно очевидным, что в этой системе нет никаких внутренних кибернетических механизмов и не осуществляется никакого «автоматического» саморегулирования макропроцессов. Этим кибернетическим элементом эволюции нашей планеты является сам человек, способный активно воздействовать на формирование своего собственного будущего. Однако он может на деле выполнить эту задачу только при условии контроля над всей сложной системной динамикой человеческого общества в контексте окружающей его среды обитания... что может возвестить вступление человечества в новую фазу психологической эволюции»^{134}.

И даже механизмы, с помощь которых обсуждаемая организация обеспечила свой всемирный триумф, ее создателям словно кто-то «нашептал на ухо»: «Научные статьи, вдохновенные речи, декларации, манифесты, конференции и симпозиумы – самый распространенный способ чтения проповедей относительно узкому кругу уже обращенных в веру людей. Все эти формы воззваний, как правило, не доходят до широкой общественности. В свое время обширные возможности общения с широкой аудиторией предоставляли средства массовой информации, однако сейчас они выдают такое огромное количество самых противоречивых сведений, что люди пребывают в постоянном недоумении, как уловить существенное, отбросить второстепенное и, наконец, как на основании всего этого прийти к разумным выводам, и к каким именно.

Конечно, надо было использовать все существующие технические средства. Однако нам казалось, что воззвание Римского клуба произведет нужный эффект лишь в том случае, если оно будет представлено в какой-то новой, непривычной, образной форме. Это должно было напоминать лечение шоком. Ведь до тех пор, пока люди с различными уровнями образования не смогут увидеть действительность такой, как она есть, а не такой, какой она была раньше или какой они хотели бы ее видеть,– им так и не постигнуть смысла мировой проблематики. И надо было сделать так, чтобы как можно больше людей смогли совершить этот резкий скачок в своем понимании действительности»^{135}.

И надо сказать, что «шоковая терапия» Римскому клубу удалась вполне: «Пределы роста» (1972) – первый доклад, явленный им непросвещенному, но «цивилизованному человечеству», – поразил мир и вызвал ожесточенные, долго не утихавшие споры среди специалистов, политиков и обывателей. Впрочем, все узнается по плодам. Начало 70-х годов прошлого столетия ознаменовали внезапный, «словно по мановению волшебной палочки», переход от конфронтации холодной войны к «разрядке международной напряженности», к Хельсинкскому соглашению, к договору СНВ-1 и, наконец, к принятию 1 мая 1974 г. Генеральной Ассамблеей ООН «Декларации об установлении нового международного экономического порядка», как «наиболее важной основы экономических отношений между всеми людьми и всеми странами» (а вместе с ней и соответствующей «Программы действий»). А весьма характерным фоном к этим событиям служили неистовая активность так называемых «новых французских философов», изо всех сил адаптировавших идеи мондиализма до сознания среднестатистического европейца, и создание в США штрих-кода EAN-13/UPC, хотя и печально известного своей сатанинской символикой, но заполонившего ныне весь земной шар.

Так становилась «наука глобалистика», так начиналось то, что с умилением политики, СМИ и вообще «передовые умы» именуют «глобализацией» и «будущим всечеловечества». И уже никто не вспоминает о той отправной точке, которая дала официальный ход все наблюдаемым сегодня процессам. Дабы не быть обвиненным в клевете и наговорах, я специально привел описание происходившего тогда словами главного участника событий. Впрочем, произнесены они были чуть позже, в самом конце 70-х, а прежде автору этих строк, как и миллионам советских школьников внушалось, что «Римский клуб объединяет ведущих мировых ученых, которые путем тщательного анализа вырабатывают рекомендации по рациональному управлению мировым хозяйством». Вот так – ни больше, ни меньше...

Каким же таким «весомым» аргументом «римляне» смогли ввести международное общественное мнение в состояние шока, побудить согласиться с собой и, более того, побудить к действию в задаваемом ими направлении?

Как уже упоминалось, первым звонком стали «Пределы роста», доложившие миру о результатах работы группы международной группы ученых под руководством Дж.Форрестера и Д.Медоуза по математическому моделированию совокупности таких глобальных мировых процессов, как быстрая индустриализация, рост численности населения, увеличивающаяся нехватка продуктов питания, истощение запасов невозобновимых ресурсов и деградация природной среды. Вынесенный вердикт был прост и недвусмыслен:

Если современные тенденции роста численности населения, индустриализации, загрязнения природной среды, производства продовольствия и истощения ресурсов будут продолжаться, в течение следующего столетия мир подойдет к пределам роста: через 75 лет (т.е. к 2047 г.) сырьевые ресурсы будут исчерпаны, а нехватка продовольствия станет катастрофической. В результате, скорее всего, произойдет неожиданный и неконтролируемый спад численности населения и резко снизится объем производства.

Можно изменить тенденции роста и прийти к устойчивой в долгосрочной перспективе экономической и экологической стабильности, если немедленно свести экономическое развитие мира к простому воспроизводству и поставить под жесткий контроль прирост населения Земли. Достигнутое состояние глобального равновесия даст возможность зафиксировать уровень, который позволит удовлетворить основные материальные нужды каждого человека и дает каждому же человеку равные возможности реализации личного потенциала.

Подобная циничная откровенность не могла не вызвать жесткой критики, в т.ч. и со стороны ведущих ученых мира, и обвинения авторов-разработчиков модели в неомальтузианстве^{136}. И потому уже в 1974 г. «римляне» выдвигают свой новый, облегченный и адаптированный к массовому сознанию вариант модели будущего^{137}. Если компьютерная модель Медоуза основывалась примерно на тысяче математических уравнений, то модель Месаровича-Пестеля содержала их более двухсот тысяч, включала описание 10 подсистем – регионов мира – и учитывала иерархичность системной структуры, где каждый уровень иерархии соответствует одной из форм эволюции мировой системы, таким как геофизическая, экологическая, технологическая, экономическая, институциональная, социально-политическая, культурно-ценностная и антропо-биологическая.