Текст книги "Рассказы опустевшей хижины"

Автор книги: Серая Сова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Серая Сова
Рассказы опустевшей хижины

Пер. с англ. А. Макаровой. М., «Молодая гвардия», 1974. 160 с, с ил. (Бригантина)

Серая Сова (Ваша Куоннезин)

Редактор С. Митрохина

Художник Б. Жутовсний

Художественный редактор Б. Федотов

Технический редактор Л. Курлыкова

Корректоры: Г. Трибунская, А. Стрепихеева

Перевод и предисловие Аллы МАКАРОВОЙ

Художник Б. ЖУТОВСКНЙ

Предисловие

На мою долю выпало счастье найти и перевести на русский язык для нашего читателя две книги замечательного индейского писателя Ваши Куоннеэина (Серой Совы). Первую книгу Серая Сова посвящает детству, той нежной поре в жизни человека, когда он живет «в зачарованной долине золотых снов». Она впервые была издана в Нью-Йорке в 1936 году, а у нас напечатана в журнале «Пионер» в моем переводе в 1939 году, с предисловием М. Пришвина. В 1940 году книга вышла отдельным изданием в Детиздате и была переиздана еще два раза. Я говорю о повести «Саджо и ее бобры», которую так полюбили наши читатели. Второе мое счастливое открытие – это «Рассказы опустевшей хижины» Серой Совы, впервые увидевшие свет в Лондоне. Я работала над переводом книги с не меньшей радостью, чем над переводом поэтической повести «Саджо и ее бобры». Книга «Рассказы опустевшей хижины» обращена к юношескому и взрослому читателю, автор посвящает ее «Людям последней индейской границы и всем, кто прочтет эту книгу с сочувствием и пониманием». Другими словами, Серая Сова посвящает ее своим соотечественникам– индейцам и всем людям с чутким сердцем. Многие рассказы этой книги в моем переводе появились на страницах журнала «Наука и жизнь» в 1966—1968 годах.

Он родился в 1888 году в Канаде, был индейцем по материнской линии, отец его – выходец из Шотландии. В детстве благодаря заботам тетушки Серая Сова изучал понемногу историю, географию и английский язык и получил таким образом кое-какие познания. Рано осиротев, мальчик попадает в Северное Онтарио, где кочевали индейцы племени оджибеев; они пригрели и усыновили его. Они научили его своим обычаям, охотничьему ремеслу как средству к существованию; он воспринял у них свое мировоззрение. На всю жизнь сохранил в своем сердце Серая Сова благодарность к этим добрым простым людям – своим учителям; и куда бы судьба ни забросила его, он тянется к ним в своих воспоминаниях.

Дикая природа Севера – необъятные леса, многочисленные озера и бурные реки стали родной стихией Серой Совы, обычай индейцев – его обычаями. На легком каноэ из березовой коры он странствует по дальним водным путям, преодолевая водопады и стремнины, и становится известен по всей стране как самый от – важный гребец.

Во время первой мировой войны британское правительство Канады призвало Серую Сову в армию; пришлось ему надеть английскую военную форму и ехать за океан воевать.

В 1917 году Серая Сова вернулся на родину. Здесь он увидел. страшное опустошение после лесных пожаров. Колонизаторы, прокладывая линии железных дорог, безжалостно жгли леса, в которых кочевали и охотились индейцы. Серая Сова тяжко переживает трагедию своего народа. В автобиографии он писал; «Пожары, железные дороги, электростанции, аэропланы разрывали на куски старую жизнь. Индейская граница отступала, как убегающая волна, я спешил за ней» («Странники лесной глуши»).

Найти лес, еще не разоренный колонизаторами, стало мечтой Серой Совы – лес, где водятся бобры. Так начались его скитания.

Два с лишним года путешествовал Серая Сова в своем каноэ по рекам и озерам в поисках леса, где водятся бобры. Лес без бобров в представлении племени оджибеев – пустой лес, бобры – это «душа» индейского кочевья. Во время своих скитаний Серая Сова встретил знакомую девушку из племени ирокезов по имени Анахарео. Она стала его женой, и они вместе продолжали путь.

Поздней осенью, когда уже начались заморозки, после долгого и тяжелого пути Серая Сова и его молодая жена добрались до сказочно красивого Березового озера, на берегах которого рос девственный лес. Здесь Серая Сова заметил признаки бобрового жилья.

Измученные и усталые скитальцы разбили палатку и затопили железную печку, накормили двух осиротевших бобрят, которых они привезли с собой. Здесь началась новая жизнь, по-прежнему полная тяжелых испытаний.

Тоска по разоренному родному краю не оставляет Серую Сову. Особенно тяжело становится, когда он видит, как этот чудесный лес начинает бессовестно грабить шайка белых охотников-спекулянтов со сворой собак. Он проводит бессонные ночи в лесу, охраняя бобровые колонии.

Пара осиротевших бобрят, прирученных Серой Совой, невольно сыграла решающую роль в его жизни. Серая Сова, который нарабатывал себе на жизнь охотой, перестал охотиться и взялся :а перо, чтобы писать в защиту дикой природы.

«Лес научил меня все больше и больше любить миролюбивых и интересных зверей, которые жили вместе со мной в этой стране Тишины и Теней. Он вызвал у меня отвращение к охоте, к убийству. Итак, в конце концов я отложил в сторону ружье и капканы ч стал работать в защиту тех, кого я так усердно преследовал» («Рассказы опустевшей хижины»).

Записи наблюдений над бобрами, этими умными, интересными зверьками, были прекрасным материалом для рассказов и повестей. У Серой Совы явилось страстное желание опубликовать свои наблюдения, чтобы вызвать протест против варварского истребления бобров, чтобы зажечь в людях любовь к природе.

«Человек, я имею в виду цивилизованного человека, должен войти в лес с чувством уважения и даже благоговения, которое испытывают люди, вступая под своды огромного древнего храма великолепной архитектуры. Тому, кто возомнил себя властелином мира, следовало бы не только снять шляпу, входя в лес, но и обувь. Он скоро и сам это поймет, потому что лес перевоспитывает человека». И дальше:

«Человек, долго проживший в лесу, познавший его тайны и очарованный его прелестью, невольно будет проявлять чувство дружественного внимания ко всему живому, что окружает его.

У него появится чувство ответственности перед лесом, и, прокладывая себе тропу, он будет стараться не топтать цветы» [* Серая Сова, Рассказы опустевшей хижины.].

Канадское правительство заинтересовалось работой Серой Совы с бобрами. Он стал появляться со своими питомцами на экране кинотеатров, выступать с рассказами о животных перед многочисленной аудиторией. Вскоре ему предложили занять пост хранителя бобрового заповедника в Национальном парке в Саскачеване. Серая Сова, немного поколебавшись, принял это предложение и переехал со своей семьей и ручными бобрами. Вэша Куоннезин, «Тот, кто охотится по ночам» [** Это прозвище дали ему индейцы его родного племени оджибеев.], целиком отдался своей работе по охране диких зверей, и в первую очередь бобров и окружающей дикой природы. Он обеспечен материально, но живет в такой же скромной хижине, как и та, которую он построил своими собственными руками на зачарованных берегах Березового озера; бобры получают свое любимое лакомство – яблоки.

Отдавшись с беззаветной преданностью любимому делу, Серая Сова завязывает дружбу с обитателями леса, бобры даже выстроили хатку в его хижине. Пристально вглядываясь и неустанно следя за поведением четвероногих друзей, писатель делает очень интересные открытия. Гармоническое сочетание таланта писателя и интуиции исследователя придает удивительное обаяние книге «Рассказы опустевшей хижины».

Счастлив ли Серая Сова? Он получает удовлетворение от своей любимой работы, но временами, по собственному признанию, испытывает чувство растерянности и тоски.

«Последнее время я часто чувствую себя растерянным. Обязанности, которые я взял на себя, временами тяготят меня: мне приходится подавлять инстинкты кочевника. И я порой задумываюсь: сохранил ли я ловкость и выносливость, которыми обладал? Могу ли я путешествовать с прежней неутомимостью по лесным просторам и легко ориентироваться в незнакомых местах? Смогу ли я преодолеть за день в своем каноэ сорок миль водного пространства?

Вечерами я любуюсь великолепными солнечными закатами и поджидаю, когда взойдет луна. Я слежу за полетом орла, парящего высоко надо мной. И я думаю, что солнце, луна и орел свободно выполняют предначертания природы, когда, минуя меня, отправляются в свой далекий неведомый путь.

Зимой я выхожу на свое заснеженное озеро, на берегу которого в уютной безопасности спят мои бобры, и наслаждаюсь неистовым ревом бурана, ликую в суровых объятиях Ки-Уэйдина – странствующего ветра индейцев, который примчался из далекого уединенного края, где, быть может, мне уже не суждено побывать. И вот он помчался дальше, и мне его не догнать».

Эти строки, проникнутые тоской по родному кочевью, взяты из предисловия к английскому изданию «Рассказов опустевшей хижины».

Что же это за книга, «Рассказы опустевшей хижины»?

Рассказать о ней очень трудно. Ее очарование неуловимо. Она вся проникнута поэзией и любовью к дикой природе, глубокой тревогой за ее судьбу. Этой тревогой продиктованы, мне кажется, точные зарисовки пейзажей и поведения диких зверей – не зверей вообще, а каждого в отдельности с его индивидуальными особенностями.

«В то время я не написал ни одной строки и не думал, что буду писать. Но даже тогда, в те далекие дни, я понимал, что Дикая Природа изменится, исчезнет, что это ее последнее сопротивление и мы последние в своем роде. И часто, когда я оставался один, мне хотелось запечатлеть ее совсем такой, какой она была, пока еще не было поздно» [* Серая Сова, Рассказы опустевшей хижины. Рассказ «Прощание».].

Гибель природы влечет за собой гибель индейского народа, и наоборот: гибель индейцев повлечет за собой гибель Дикой Природы. Это народное поверье легло в основу чудесного рассказа-легенды «Сосна».

На перевале Скалистых гор белка случайно уронила шишку и из этой шишки выросла могучая тенистая сосна. Она прожила долгую, долгую [** Канадская сосна живет до 700 лет.] жизнь и была свидетельницей многих трагических перемен в этом крае.

Колонизаторы проникли в эти дикие места, и от них все больше и больше страдала природа. Редели стада бизонов, которые паслись в прерии бесчисленными стадами у подножия Скалистых гор, пока совсем не были уничтожены. Звериные тропы превращались в проезжие дороги, горные ручьи засорялись, пересыхали, в них уже не водилась больше форель, которой в былые дни лакомился медведь-гризли.

Колонизаторы стали проникать в прерию огромными толпами и, наконец, подняли огнестрельное оружие против индейцев, вооруженных луками и стрелами. И какими бы неравными ни были силы противников, индейцы в своих бесшумных мокасинах, обнаженные до пояса и раскрашенные боевой краской, победили американских солдат в голубых мундирах и в тяжелых сапогах. Пушки, ружья, пистолеты оказались бессильными против воли народа к победе – индейцы отнимали оружие у врага и бились до изнеможения.

Битва произошла у подножия огромной старой сосны, которая своей тенью так часто укрывала и облегчала страдания и человеку и зверю. «Сюда пришла победа, но она затерялась на этом горном перевале и была предана Забвению», – с горечью говорит автор «Сосны».

Скоро после этой исторической битвы индейцы племени черноногих, о которых идет рассказ, были изгнаны пришельцами из родных прерий. Изгнаны, но не покорены, не превращены в рабов; они сохранили гордое и свободолюбивое сердце кочевников прерий.

Алла МАКАРОВА

Посвящается

Людям последней

индейской границы

и всем, кто прочтет эти рассказы

с сочувствием и пониманием.

И особенно тем,

чьи сердца рвутся на свободные просторы,

но кто волею судьбы

лишен радостей жизни среди

дикой природы

и только со страниц книги узнает о ее чудесах.

«И маленькая опустевшая хижина

вдруг преобразилась

и снова стала зачарованным замком,

где было столько мечтаний и грез.

И теперь она уже не была кучей бревен и реликвий,

она ожила в памяти

во всей своей трепещущей красе.

Она уже не была больше покинутой и печальной,

дорогие образы прошлого

населили ее».

Человек сидит перед гаснущим открытым

очагом весь во власти воспоминаний,

и картины прошлого оживают перед ним,

как мерцающие огоньки.

Кольца дыма от его трубки движутся,

словно артисты на сцене.

Вот человек начинает говорить.

Он говорит медленно, вдумчиво,

часто делает паузы,

как будто прислушивается

к слабому эху своей памяти.

И вдруг в памяти оживает звук, тихий,

грустный, стонущий.

Звук становится все громче и громче,

пока не превращается в рыдания,

разразившиеся под гнетом столетий

несправедливости;

потом звук постепенно стихает

и лишь время от времени доносятся

всхлипывания, словно удаляющееся эхо,

пока не наступит тишина.

И когда эти томительные звуки умирают,

замолкают наконец,

человек снова продолжает свои

„Рассказы опустевшей хижины“.

Огонь разгорается, потом гаснет.

Неверные тени прошлого дрожат

и скользят взад и вперед.

Человек продолжает свой рассказ.

Опустевшая хижина

Среди холмов, устремившихся в туманную даль на Север, в глубокой ложбине прячется маленькое безымянное озеро.

Едва ли можно назвать красивым этот узкий обмелевший пруд, где убывающая вода оставила лишь болота, поросшие камышом, да острые верхушки скал, когда-то погруженных в воду, а теперь обнаженные, почерневшие, словно заброшенные памятники давно забытого кладбища.

От берега этого маленького озера вьется едва заметная тропинка, на которую давно не ступала нога человека. Тропа загромождена поваленными бурей деревьями. Она приводит к берегу большого озера, которое впадает в реку; множество речек и ручейков, устремившихся с Великого Водораздела, несут свои воды в эту реку.

Озера и реки тянутся непрерывной цепью все дальше и дальше на Север и наконец огромным бурлящим потоком впадают в Северный Ледовитый океан.

На берегу этого сумрачного полувысохшего пруда, который в былые времена был настоящим озером, виднеется старая заброшенная плотина – памятник трудолюбию и терпению ее строителей. Стена плотины возвышается на четыре фута над теперешним уровнем воды пруда; через полузавалившееся отверстие ее арки протекает маленький журчащий ручеек, и чудится, будто он бормочет, словно человек в полусне, но разобрать, что он лепечет, невозможно.

Всюду вокруг видны старые сооружения, построенные очень прочно и разумно, но ни одно из них не было делом рук человека.

Из леса спускаются к озеру и идут вдоль берега старые, заброшенные тропы давно покинутой бобровой колонии, отлично спланированной, прекрасно выстроенной, сохранившей до сих пор своеобразную архитектуру (несмотря на разрушительное действие времени), – лучшее доказательство мастерства и труда.

В том месте в лесу, откуда начинаются эти тропы, видны пни – множество пней, и на них все еще заметны следы зубов четвероногих дровосеков. Неподалеку стоит заброшенная бобровая хатка, ее хозяев давно уже нет на свете. Она стоит высоко над уровнем высохшего пруда, ее потайной вход открыт для хищников; стены хатки, когда-то отлично заштукатуренные, теперь поросли травой и побегами ивы. И все-таки она еще прочна и выстоит много лет – немой и печальный свидетель удивительного трудолюбия ее строителей. Напротив бобровой хатки темнеет сосновый бор. Огромные сосны, настоящие великаны, – редкие деревья в этих краях. Наверно, потому они и кажутся такими гордыми и безупречно красивыми. Среди сосен там и сям белеют стволы березок. Тоненькие и стройные, они кажутся высокими деревьями, хотя их ярко-зеленые вершины, устремленные к живительному солнечному свету, едва лишь достигают нижних веток гигантских сосен. В тени этой рощи стоит маленькая бревенчатая хижина – единственное свидетельство пребывания здесь человека.

Она стоит покинутая и печальная. Мох, которыми были законопачены щели между бревнами, давно уже растрепался, вывалился, двери настежь открыты, а выбитые окна беспомощно глядят вдаль. Даже в свои лучшие дни это было скромное жилище, хотя труда и забот было вложено очень много, чтобы его построить и создать уют. Следы простенького орнамента, не лишенного художественного вкуса, до сих пор заметны то тут, то там.

Было здесь и радостно, и весело. Взгляните, и вы увидите в углу маленькую засохшую елочку, заметите на побуревших ее ветках концы тесьмы, которой когда-то были привязаны игрушки. Опустевшая, покинутая хижина теперь обречена на медленное разрушение. А когда-то, в незабываемые дни здесь ключом била жизнь, полная исканий и надежд. Это был дом, где жили не только люди, о чем рассказывают вещи; вот там, у развалившейся койки, видно сооружение из палок и высохшей глины: нетрудно догадаться, что здесь поработали бобры, строившие себе хатку над прудом.

Эта скромная обитель была когда-то знаменитым местом; многие обитатели леса стали друзьями хозяина хижины. Некоторые из них переступали порог и чувствовали себя как дома. Другие собирались вокруг хижины, инстинктивно понимая, что никто не обидит их здесь. Они приходили то небольшими стайками, парами, то поодиночнэ. Здесь можно было видеть крупных зверей и маленьких. Здесь каждый был желанным гостем, выступал на этой скромной сцене, сказал свое слово, сыграл свою роль и внес свою лепту в историю этого уголка земли.

Роща знала их всех, и знала хорошо. Но огромные вековечные сосны, казалось, смотрели равнодушно на землю, покачивая своими гордыми перистыми вершинами, и, кто знает, быть может, совсем не замечали маленьких созданий, которые на такое короткое время поселились у их подножия.

Уже давно опустела хижина и стоит такая молчаливая и тихая.

Но чудится, будто она живет своей особенной, загадочной жизнью, будто тени населяют ее, и, словно эхо далекого прошлого, порою вдруг звучит томительный, нежный аккорд... Он все звучит, дрожит в воздухе, хотя никого уже нет.

От набежавшего ветерка трепещут листья высоких и стройных березок. Как тоненькие девушки, застенчивые и скромные, стоят они врассыпную среди высокомерных, строгих сосен и все кивают вершинами, шелестят листьями, словно шепчутся между собой. Своими устремленными вверх ветками, словно поднятыми руками, как Шахерезада, просят они пощады, боясь зачахнуть и погибнуть без живительных солнечных лучей в темном бору. И чудится, будто они шепчут соснам, своей мрачной охране: «РАС-СКА-ЗЫ ОПУСТЕВ-ШЕЙ ХИ-ЖИ-НЫ».

Происшествия и события, описанные в этих рассказах, произошли в разных местах, местах, отдаленных друг от друга большими расстояниями. Я рассказывал их в зимнюю стужу своей молодой жене А.чахарео, когда мы сидели перед открытым очагом и любовались, как разгорались и меркли угли. Перед глазами у нас вставали целые картины и лица; маленькие существа, казалось, бродили по этой освещенной пламенем аудитории. Они будили воспоминания давно минувших дней или же недавнего прошлого. Все эти рассказы березки слышали и, конечно, запомнили.

Здесь многое происходило. Люди и звери, и те, кто жил здесь, и те, кто гостил или же заходил мимоходом, оставили след своего дела, мысли, слова, и ничто из этого не потеряно, не забыто. Все радости и горести, комедии и трагедии, труд и достижения, которыми была заполнена здесь жизнь, все это оставило неизгладимый след в памяти древних холмов, сохранилось в рассказах, превратилось в легенды, воспоминания. Но эти воспоминания не померкнут, пока трепещущие березки передают их шепотом, и сосны, суровые часовые, посланники Скалистых гор, стоят и охраняют их всех.

Они родились, эти незабываемые рассказы и легенды, на крыльях стремительного ветра, скользящего по вершинам деревьев, они живут в тундре среди болот, заросших камышами, они отражаются в зеркале прудов, и все повторяются и повторяются в неясном бормотании ручейка, в миллиардах голосов Дикой Природы, которые никогда не умолкнут.

Герои этих рассказов – люди, четвероногие и крылатые существа – никогда совсем не исчезнут; еще долго после того, как их слова и дела превратятся в легенду, они будут мерещиться в долине, полной воспоминаний; они никогда не покинут тихого озера, разрушенную плотину, бобровый дом и опустевшую хижину в лесу, где были радости, горе, мечты.

Быть может, тому, кто случайно очутится в этих местах в ожидании рассвета, вдруг почудится в сумерках, что темное тельце плывет в направлении к покинутой бобровой хатке, оставляя за собой расширяющийся след по воде; а может быть, до человека долетит эхо протяжного, жалобного крика. Или же ему почудится, что в туманной дали проскользнула бесшумно, как призрак, ладья, сделанная из коры золотистой березы.

А если он будет сидеть совсем тихо, не шевелясь, ему даже может почудиться легкое прикосновение к плечу, как будто кто– то невидимый беседует с ним. Несмолкаемое журчанье ручейка – то громкое, то тихое, то приближающееся, то удаляющееся – вдруг замолкнет, и донесутся, словно издалека, звуки глухих голосов, говорящих на языке, ему непонятном. А может случиться гак, что ему послышится какое-то неуловимое движение за спиной, и, обернувшись, он заметит, или ему только померещится, несколько загадочных теней, собравшихся вместе и как будто беседующих друг с другом. Эти легкие тени не испугаются одинокого путешественника, но вздохами, тихими, как шелест тростника, нежными, как шорох листьев на березках, будут пытаться – терпеливо и настойчиво – добиться понимания в сердце того, кто пробудил их сумеречное сознание.

Я знаю, это правда, потому что я сам бывал там часто и прислушивался к тишине в предрассветные часы: я слышал их нежные, тихие голоса, словно звук их долетал откуда-то издалека. И в такие минуты воздух вокруг меня казался наполненным какими-то легкими шорохами и топаньем малюсеньких ножек. Я чувствовал, как легкий ветерок пробегал по моему лицу, словно от движения множества невидимых гостей, пришедших навестить меня и вместе со мной послушать рассказы, которые березки без умолку нашептывали величавым молчаливым соснам.

Быть может, вы скажете, что эта прозрачная компания друзей лишь плод моего воображения, взволнованного тоской и долгим созерцанием родных мест, что я ловлю руки, которых уже нет, и в темноте ночей напрасно прислушиваюсь к голосам, давно умолкнувшим.

Если вы думаете так, не судите меня слишком строго, потому что это неизгладимые Воспоминания о прошедших днях, о людях и четвероногих друзьях, с которыми мне никогда больше не суждено увидеться.

Не обо всем я смогу рассказать вам – самые дорогие воспоминания я утаю от вас и буду хранить только в своем сердце; я боюсь, что, открыв свою тайну, потеряю силу вызывать в своем воображении любимые образы прошлого.

И все-таки мне хочется многим поделиться с вами. Итак, мои неведомые читатели, дорогие друзья, если вы не пожалеете часок-другой своего времени, садитесь возле меня, и я вам поведаю «РАССКАЗЫ ОПУСТЕВШЕЙ ХИЖИНЫ».

Они были индейцами и привыкли к суровой жизни – это правда.

Но сейчас они были просто беспомощными мальчиками – одни-одинешеньки посреди бескрайней немой глуши, без еды и без крова.

Перед лицом почти непреодолимых трудностей мальчики выполнили заветы индейцев, требующие, чтобы начатое дело было доведено до конца во что бы то ни стало, любой ценой.