Текст книги "Нова. Да, и Гоморра"

Автор книги: Сэмюэл Дилэни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– …Внешние Колонии – миры со звездами куда моложе звезд здесь, в Драконе, во много раз моложе Плеяд, – вмешался Линкей.

– Товия работает в… иллириевой шахте на Табмене, – сказал Идас.

Голоса посуровели. Они глядели вниз или скакали взглядом по лицам друг друга. Когда черные руки сжимались, белые разжимались.

– Идас, Линкей и Товия, мы росли на сухих экваториальных скалах Табмена близ Аргоса, под тремя солнцами и красной луной…

– …и в Аргосе тоже был иллирий. Мы были ярыми. Нас звали ярыми. Две черные жемчужины и одна белая, мы кутили и бузили на улицах Аргоса…

– …Товия, он был черен, как Идас. Я один в городе был белым…

– …но такой же ярый, как Товия, хотя и белый. И сказали, что ярые мы, однажды ночью, чокнувшись от блажи…

– …золотая пудра, оседает в расщелинах, если вдохнуть, глаза мерцают непонятными цветами, и новые гармонии вверчиваются в ушную полость, и ум расширяется…

– …от блажи мы сделали чучело градоначальника Аргоса, и снабдили его заводным летающим механизмом, и пустили летать над городской площадью, и оно выкрикивало сатирические стихи о лучших людях города…

– …и за это нас изгнали из Аргоса в табменскую глушь…

– …а выжить за стеной можно только одним способом – надо нырнуть в море и отработать дни позора в подводных иллириевых шахтах…

– …и вот мы трое, в жизни не блажившие иначе, чем смехом и бучей, ни над кем не глумясь…

– …мы были невиновны…

– …мы пошли в шахты. И в масках и водолазных костюмах вкалывали в подводных аргосских шахтах целый год…

– …год на Аргосе на три месяца длиннее года на Земле, шесть времен года вместо четырех…

– …и в начале нашей второй осени цвета ряски мы готовы были уйти. Но Товия остался. Его руки приноровились к ритмам приливов, и бремя руды грело его ладони…

– …так мы оставили брата в иллириевых шахтах, и полетели к звездам, и боялись…

– …понимаете, мы боялись, что, раз брат наш Товия нашел то, что нас с ним разделило, один из нас тоже может найти то, что разделит двоих оставшихся…

– …ибо мы думали, что нас троих не разделит ничто и никогда. – Идас взглянул на Мыша. – И никакой нам блажи.

Линкей моргнул.

– Вот что такое для нас иллирий.

– Парафразирую, – сказал Кейтин с другого края дорожки. – Во Внешних Колониях, а на сегодня это сорок два мира и около семи миллиардов жителей, почти все население рано или поздно сталкивается с непосредственной добычей иллирия. И предполагаю, приблизительно каждый третий работает с каким-то аспектом его обогащения и производства всю свою жизнь.

– Такова статистика, – сказал Идас, – для Колоний Внешних Как Ничто.

Встрепенулись черные крылья; Себастьян встал и взял Тййи за руку.

Мыш почесал затылок:

– Ясно. Плюнем в эту реку, и пойдемте уже на корабль.

Близнецы спустились с ограды. Мыш перегнулся через нее над горячим ущельем и сморщил губы.

– Что ты делаешь?

– Плюю в Пекло^три. Цыгану надо трижды плюнуть в реку, когда ее переходит, – пояснил Мыш Кейтину. – Или будет плохо.

– Мы живем, вообще-то, в тридцать втором веке. Что «будет плохо»?

Мыш пожал плечами.

– Вот я никогда не плюю в реки.

– Может, это только для цыган.

– Думаю я, мысль типа отличная эта, – сказала Тййи и перегнулась через ограду рядом с Мышом.

Позади замаячил Себастьян. Над ними черный зверь, попавшись в горячий восходящий поток, исчез, отброшенный, во тьме.

– Там это что? – Тййи, вдруг помрачнев, ткнула пальцем.

– Где? – скосился Мыш.

Она показала на стену каньона.

– Эй! – сказал Кейтин. – Слепец!

– Тот, что попортил тебе мелодию!..

Линкей встрял между ними:

– Этот человек болен…

В мерцающем наваждении Дан ковылял по уступам к лаве.

– Он же сгорит! – присоединился Кейтин.

– Но он не чувствует жара! – воскликнул Мыш. – У него же все чувства мертвы! Он не видит… может, он вообще не понимает!

Идас, потом Линкей оторвались от ограды и рванули по мосту.

– Быстрее! – заорал Мыш, кинувшись следом.

Себастьян и Тййи бежали за ним, Кейтин – в арьергарде.

Десятью метрами ниже ограды Дан замер на скале, вытянув руки, готовясь к инфернальному нырку.

Когда они достигли края моста – близнецы уже карабкались на ограду, – над стариком у обода каньона возникла чья-то фигура.

– Дан! – Лицо фон Рэя пылало, овеваемое светом. Ограду он одолел в один прыжок. Порода брызгала из-под сандалий и дробилась, когда он крабом спускался по склону. – Дан, не делай…

Дан сделал.

Его тело зацепилось за порог в шестидесяти футах вниз по течению, крутанулось раз, другой, пошло ко дну.

Мыш вцепился в ограду и перегнулся так, что заныла кожа на животе.

Кейтин встал рядом спустя секунду и перегнулся еще дальше.

– Ахххх!.. – прошептал Мыш, оттолкнулся и отвернулся.

Капитан фон Рэй добрался до скалы, с которой прыгнул Дан. Рухнул на колено, упер кулаки в камень, уставился на лаву. Темные пятна упали на него (питомцы Себастьяна), вновь воспарили, не отбрасывая тени. Близнецы замерли на выступах над ним.

Капитан фон Рэй поднялся. Оглядел свою команду. Он дышал тяжело. Повернулся и полез по склону.

– Что случилось? – спросил Кейтин, когда все они вернулись на дорожку. – Почему он?..

– Я говорил с ним за пять минут до того, – объяснил фон Рэй. – Он ходил со мной много лет. Но в последний рейс его… ослепило.

Большой капитан; искалеченный капитан. Ну и сколько ему, подумал Мыш. Прежде он давал капитану сорок пять – пятьдесят. Но это смятение скостило лет десять-пятнадцать. Капитан состарился, но не стар.

– Я только сказал ему: я сделал все необходимое, чтобы он вернулся домой в Австралию. Он развернулся и побрел по мосту к общежитию, в котором я снял ему комнату. Я оглянулся… на мосту его не было. – Капитан обвел глазами всех остальных. – Пошли, «Рух» ждет.

– Наверное, вам надо сообщить патрульным, – сказал Кейтин.

Фон Рэй повел их к воротам на взлетную площадку, туда, где во тьме корчился по всей длине своей стометровой колонны Дракон.

– Телефон там, где начинается мост…

Фон Рэй оборвал Кейтина взглядом:

– Я хочу убраться с этой скалы. Если я сообщу им отсюда, они заставят всех ждать, пока каждый не выдаст свою версию в трех экземплярах.

– Наверное, можно сообщить с корабля, – предложил Кейтин, – когда будем улетать.

На миг Мыш опять усомнился, что верно оценил возраст капитана.

– Этому печальному дураку уже не поможешь.

Мыш бросил тревожный взгляд на бездну, нагнал Кейтина.

Вне зоны жарких ветров ночь стала зябкой; туман увенчал нимбами индуктолюминесцентные фонари, усеивавшие площадку.

Кейтин и Мыш плелись в хвосте процессии.

– Интересно, что́ иллирий для этого красавца, – тихо прокомментировал Мыш.

Кейтин хрюкнул и сунул руки за пояс. Чуть погодя спросил:

– Скажи, Мыш, что ты имел в виду, когда сказал про старика, что у него все чувства мертвы?

– Когда они в прошлый раз пытались добраться до новы, – ответил Мыш, – он слишком долго смотрел на звезду через сенсорику, и все его нервные окончания прижгло. Но не убило на самом деле. Просто сдавило до постоянного возбуждения. – Он дернул головой. – Разницы ноль… Почти.

– Ой, – сказал Кейтин и посмотрел на дорожную плиту.

Вокруг стояли звездные грузовики. Между ними – совсем маленькие стометровые шаттлы.

Поразмыслив немного, Кейтин сказал:

– Мыш, ты понимаешь, сколько можешь потерять в этом рейсе?

– Ага.

– И не боишься?

Мыш сжал кисть Кейтина грубыми пальцами.

– Жуть как боюсь, – прохрипел он. Откинул челку, чтобы посмотреть товарищу-дылде в глаза. – Знаешь что? Вот такое, как с Даном, мне не нравится. Боюсь страшно.

Глава третья

Какой-то штырь черным мелом нацарапал на панели крыль-проектора «Ольга».

– Ладно, – сказал Мыш машине. – Ты Ольга.

Мурр и блик, три зеленые лампочки, четыре красные. Мыш начал утомительную проверку распределения давления и фазовых показателей.

Чтобы корабль скакал от звезды к звезде быстрее света, надо использовать самое кривизну пространства, реальные искажения, которые создает материя прямо в континууме. Говорить о скорости света как границе быстроты перемещения объекта – все равно что говорить о 12–13 милях в час как границе быстроты перемещения пловца в море. Стоит нам поставить себе на службу движение самой воды, а также ветер над нами, а также парус, граница исчезает. У звездолета семь энергокрыльев, работающих почти как паруса. Шесть подконтрольных компьютерам проекторов машут этими крыльями в ночи. А каждый киберштырь контролирует по одному компьютеру. За капитаном – седьмой. Энергокрылья следует настроить на изменчивую частоту стазисного давления; ну а сам корабль спокойно запускается с этого уровня пространства энергией иллирия в ядре. Для этого существуют Ольга и все ее родичи. Но контроль над формой и углом крыла лучше оставить человеческому мозгу. Такова работа Мыша – под командованием капитана. Капитан обладает также веерным контролем над многими свойствами субкрыльев.

На стенах кабины красовались граффити прежних команд. Имелся тут и ложемент. Покопавшись в ряду охлаждающих змеевиков в 70 микрофарад, Мыш установил индукционный люфт, задвинул планшет в стену и сел.

Сунул руку под жилет, нащупал разъем на пояснице. Разъем в основание позвоночника ему вживили еще в Куперовке. Выбрал первый рефлекс-кабель, что кольцами вертелся по полу и исчезал в панели компьютера, и стал его прилаживать, пока не щелкнула, скользнув в разъем, дюжина зубцов. Взял втык поменьше, в шесть зубцов, вогнал под левое запястье; другой такой же – под правое. Оба лучевых нерва подключились к Ольге. Еще один разъем жил у Мыша на загривке. Туда он воткнул последний провод – очень тяжелый, чуть тянувший шею, – и увидел искры. Провод посылал импульсы сразу в мозг, минуя зрение и слух. По нему уже шел еле слышный гул. Мыш протянул руку, покрутил ручку на панели Ольги, и гул перестал. Потолок, стены и пол покрывали системы настройки. Помещение было таким маленьким, что Мыш дотягивался почти докуда угодно, не вставая с ложемента. Но когда корабль взлетит, трогать ничего не придется – крыло надо будет контролировать напрямую, нервными импульсами из тела.

– У меня вечно чувство, что я готовлюсь к Великому Возвращению, – раздался в ухе голос Кейтина; другие штыри в кабинках по всему кораблю втыкались, устанавливая контакт. – Все-таки поясница – странное место для сенсорной пуповины. Надеюсь, театр марионеток выйдет на славу. Ты точно в курсе, как работать с этой штукой?

– Если ты еще не в курсе, – сказал Мыш, – мне тебя жалко.

Идас:

– Это шоу – об иллирии…

– …иллирии и нове. – Линкей.

– Эй, Себастьян, как там твои питомцы?

– Молока тарелка питает их.

– С транквилизаторами, – пришел тихий голос Тййи. – Ныне спят они.

И огни пригасли.

Врубился капитан. Граффити, шрамы на стенах, растворились. Только красные огоньки ловили друг дружку на потолке.

– Игра в болтанку-беглянку, – сказал Кейтин, – радужными камешками.

Мыш каблуком задвинул сумку с сирингой под ложемент и лег. Расправил провода под спиной, за шеей.

– Все готовы? – зазвенел сквозь корабль голос фон Рэя. – Трави фок-крылья.

Глаза Мыша замерцали новым видом…

…космодрома: огни по всей площадке, лавидовые трещины в покрытии тускнеют, лиловые вибрации на конце спектра. Но над горизонтом «вихри» блестящие.

– Развернуть грот-крыло, семь градусов.

Мыш согнул то, что заменяло ему левую руку. И поникло слюдяной лопастью грот-крыло.

– Эй, Кейтин… – прошептал Мыш. – Ну не круто ли! Глянь…

Мыш содрогнулся, съежился на световом щите. Ольга переняла его дыхание и пульс; синапсы продолговатого мозга были заняты корабельной механикой.

– За иллирием и Князем и Лалой Красными! – Кто-то из близнецов.

– Не трави свое крыло! – приказал капитан.

– Кейтин, гляди…

– Мыш, ляг и расслабься, – шепотом ответил Кейтин. – Я вот так и поступлю – и буду думать о моей прошлой жизни.

Взревела пустота.

– Тебе правда совсем не интересно, Кейтин?

– Если сильно постараться, наскучить может что угодно.

– Вы оба, вперед смотрите, – от фон Рэя.

Они посмотрели.

– Врубить стазис-переключатели.

На миг зрение прокололи огни Ольги. И пропали; он шел против вихрей. И те закувыркались прочь от солнца.

– Прощай, луна, – шепот Кейтина.

И луна упала в Нептун; Нептун упал в солнце. И стало падать солнце.

Перед ними взорвалась ночь.

Что было первее всего?

Его зовут Лорк фон Рэй, и он живет по адресу: Парк Похвалы, 12, в очень большом доме на холме: Новый Ковчег (С.-З. 73), Ковчег. Это нужно сказать кому-нибудь на улице, если потерялся, тогда тебе помогут вернуться домой. Улицы Ковчега заставлены прозрачными ветрощитами, вечера с апреля по июмбру лопаются цветным дымом, тот цепляется, рвется на свободу, извивается над городом на Тонгских утесах. Его зовут Лорк фон Рэй, и он живет… Детское, то, что остается, первое выученное. Ковчег – величайший город Федерации Плеяд. Мама и папа – важные люди, часто в разъездах. Дома говорят о Драконе, его столичном мире Земле; говорят о перегруппировке, о перспективах суверенитета Внешних Колоний. Их гостями были сенатор такой и делегат этакий. Когда секретарь Морган женился на тете Циане, они приехали на обед, и секретарь Морган дал Лорку голографическую карту Федерации Плеяд, обычный лист бумаги, но если смотреть под тензорным лучом, увидишь будто в ночном окне мерцающие на разных расстояниях световые точки и вьющиеся газы туманностей.

– Ты живешь на Ковчеге, второй планете вот этой звезды, – сказал отец, указуя на карту, развернутую Лорком на каменном столе у стеклянной стены; за стеной паукообразные тильдеревья корчились в вечерней буре.

– А где Земля?

Отец рассмеялся, громко и одиноко в гулкой столовой:

– На этой карте ее не найти. Здесь только Федерация Плеяд.

Морган положил руку на плечо мальчика:

– Карту тебе Дракона в следующий принесу раз. – Секретарь с миндалевидными глазами улыбался.

Лорк обратился к отцу:

– Хочу в Дракон! – И к секретарю Моргану: – Однажды в Дракон я полечу!

Секретарь Морган говорил так, как многие в школе Козби; как люди на улице, которые помогли Лорку найти дом, когда он потерялся в четыре года (но не как отец или тетя Циана) и мама с папой ужасно огорчились. («Мы так волновались! Думали, тебя похитили. Не ходи к этим уличным картежникам, пусть они и привели тебя домой!») Родители улыбались, когда он вот так с ними разговаривал, но сейчас улыбок не было, ведь секретарь Морган – их гость.

Папа хмыкнул:

– Карта Дракона! Ему только ее и не хватает. О да, Дракона!

Тетя Циана усмехнулась; тут мама и секретарь Морган тоже засмеялись.

Они жили на Ковчеге, но часто летали на больших кораблях к другим мирам. В каюте можно провести рукой перед цветными пультами и съесть что хочешь когда хочешь, а еще можно спуститься на смотровую палубу и глядеть на вихри пустоты, транслируемые визуальными узорами света на пузыре-потолке, биение цвета среди дрейфующих звезд… и ты знаешь, что летишь быстрее и быстрее всего на свете.

Иногда родители летали в Дракон, на Землю, в города именами Нью-Йорк и Пекин. Он думал: когда же они возьмут меня с собой?

Но что ни год, в последнюю неделю сальваря они летели на большом корабле на другой мир, которого тоже не было на карте. Именем Новая Бразилия, и был он во Внешних Колониях. Лорк жил и на Новой Бразилии, на острове Сан-Орини, – потому что там у родителей тоже был дом, возле шахты.

Впервые имена Князя и Лалы Красных он услыхал в доме на Сан-Орини. Он лежал во мраке, вопя о свете.

Наконец пришла мать, отмахнула сетку от насекомых. (Та была без толку: красных жучков, что норовили укусить, после чего на пару часов делалось странно, отгоняла акустическая система дома – но мама риска не любила.) Взяла Лорка на руки:

– Шшш! Шшш! Все хорошо. Не хочешь баю-бай? Завтра у нас вечеринка. Прибудут Князь и Лала. Хочешь поиграть с Князем и Лалой?

Пронесла его по детской, притормозив у двери, щелкнула стенным тумблером. Завращался потолок, поляризованное окно прояснилось. Сквозь обрамлявшие крышу пальмовые ветви с перехлестом плеснули оранжевым луны-близняшки. Уложив Лорка в постель, мама погладила его жесткие рыжие волосы. Чуть погодя пошла к двери.

– Мама, не выключай!

Рука отпала от тумблера. Мама улыбнулась. Ему стало тепло; перевернувшись на спину, он вгляделся в луны в просветах между вайями.

Князь и Лала Красные явились с Земли. Он знал, что родители мамы живут на Земле, в стране Сенегал. Семья папиного прадедушки тоже с Земли, из Норвегии. Фон Рэи, белобрысые и беспардонные, спекулировали в Плеядах несколько поколений. Чем именно спекулировали, он не очень понимал, но спекуляции обернулись прибылью. Семья владела месторождением иллирия как раз за северной оконечностью мыса, приютившего сан-оринийский особняк. Отец порой шутил, мол, пора тебе стать бригадирчиком шахтеров. Видимо, это и была та самая «спекуляция». И луны уплыли прочь; Лорка взяла дрема.

Он не помнил, как его познакомили с голубоглазым черноволосым мальчиком (протез вместо правой руки) и его длинной и тонкой сестрой. Но припоминал, как они втроем – он, Князь и Лала – играли назавтра в западном саду.

Он показал им место под бамбуком, откуда можно залезть в резные каменные пасти.

– Что это такое? – спросил Князь.

– Это драконы, – объяснил Лорк.

– Это не драконы, – сказала Лала.

– Драконы. Так папа говорит.

– А. – Князь поймал фальшивой рукой нижнюю губу и подтянулся. – А для чего они?

– Чтобы в них забираться. А потом из них выбираться. Папа говорит, их вырезали люди, которые жили тут раньше.

– А кто тут жил раньше? – спросила Лала. – И зачем им были драконы? Князь, помоги мне.

– Я думаю, они глупые.

Князь с Лалой стояли между верхними каменными клыками. (Потом Лорк узнает, что «люди, которые жили тут раньше» – народ Внешних Колоний, вымерший двадцать тысяч лет назад; сохранилась его резьба по камню, и руины стали основанием, на котором фон Рэй возвел свою виллу.)

Лорк подпрыгнул до челюсти, схватился за нижнюю губу и полез.

– Дай руку!

– Секундочку, – сказал Князь. Потом не торопясь опустил ботинок на пальцы Лорка и надавил.

Лорк ойкнул и сверзился, скрючив кисть.

Лала хихикнула.

– Эй! – Стучало в виски негодование, набухало смятение. Боль ковыряла костяшки.

– Не смейся над его рукой, – сказала Лала. – Он этого не любит.

– А? – Лорк в первый раз пригляделся к клешне из пластика и металла. – Я над ней не смеялся!

– Смеялся, – безмятежно сказал Князь. – Я не люблю, когда люди надо мной смеются.

– Но я… – Семилетний мозг Лорка пытался осознать эту иррациональность. Он встал с земли. – Что не так с твоей рукой?

Князь упал на колени, выпростал руку и нацелил ее на Лоркову голову.

– Осторожно!..

Лорк отпрыгнул. Механический протез со свистом рассек воздух.

– Чтоб больше ни слова о моей руке! С ней все так. Все отлично!

– Если не будешь над ним смеяться, – прокомментировала Лала, рассматривая складки на каменном нёбе, – он станет с тобой дружить.

– Ну… ладно, – сказал Лорк опасливо.

Князь улыбнулся:

– Тогда мы друзья. – Кожа у него была бледнее некуда, зубы – мелкие.

– Ладно, – сказал Лорк. Он решил, что Князь ему не нравится.

– Если скажешь, например, «ударим по рукам», – объяснила Лала, – он тебя изобьет. Ему это раз плюнуть, хотя ты больше его.

И Лалы.

– Давай наверх, – сказал Князь.

Лорк забрался в пасть и встал рядом с ними.

– А теперь что делать? – спросила Лала. – Лезть вниз?

– Отсюда можно смотреть на сад, – сказал Лорк. – И на вечеринку.

– Кому нужна вечеринка стариканов, – сказала Лала.

– Мне, – сказал Князь.

– А, – сказала Лала. – Тебе. Ну тогда ладно.

За бамбуком среди камней, лоз, деревьев бродили гости. Вежливо смеялись, говорили о свежей психораме, о политике, пили из высоких бокалов. У фонтана папа делился с собеседниками своими ощущениями от планов Внешних Колоний на суверенитет, – в конце концов, у него тут дом, он держит руку на пульсе. В тот год убили секретаря Моргана. Андервуда поймали, но теории насчет того, какая клика несет ответственность, продолжали циркулировать.

Дама с серебряными волосами фамильярничала с юной парой, явившейся вместе с послом Сельвином, тоже дальним родственником. Аарон Красный, полный, подлинный джентльмен, загнал в угол трех юных леди и разглагольствовал о моральном разложении молодежи. Мама плыла меж гостями, каймой красного платья приглаживая траву, а за ней, жужжа, волочился буфет. Она останавливалась тут и там, предлагала канапе, напитки и мнение о предложенной перегруппировке. Теперь, после года феноменального всенародного успеха, интеллигенция решила, что «Тоху-Бохунов» можно слушать. Их диссонансные ритмы метались по лужайке. Светоскульптура в уголке перекручивалась, колебалась, росла на нотах.

Потом отец рокочуще расхохотался, и все обернулись.

– Вы послушайте! Что мне сказал Лусуна!

Он держал за плечо студента, пришедшего с юной парой. Видимо, юношу раззадорила беспардонность фон Рэя. Отец жестом велел ему повторить аргумент.

– Я сказал только, что мы живем в эпоху, когда экономические, политические и технологические перемены расшатали все культурные традиции.

– Боже мой, – среброволосая усмехнулась, – это все?

– Нет-нет! – Отец взмахнул рукой. – Мы должны услышать мнение нового поколения. Продолжайте, сэр.

– Потенциала для национальной и мировой солидарности нет даже на Земле, центре Дракона. Полдесятка поколений видели такое переселение народов с мира на мир, что никакая солидарность невозможна. Заместившее все истинные традиции псевдомежпланетное общество очень привлекательно, но совершенно пусто и маскирует невероятный клубок упадка, интриг, разврата и…

– Да уж, Лусуна, – перебила его молодая жена, – сразу видать, какой ты образованный. – Взяла еще бокал, побуждаемая среброволосой.

– …пиратства.

При последнем слове даже трое детей, съежившихся во рту резной ящерицы, по ряби, что разбежалась по лицам гостей, поняли: Лусуна зашел слишком далеко.

Мама пересекла лужайку; кромка ее алого платья-футляра бежала от золоченых ногтей. С улыбкой простерла руки к Лусуне:

– Пошли продолжим вивисекцию общества за ужином. У нас есть абсолютно развращенное манго-бонгооу с не самым традиционным лосо йе мбидзи а меза и убийственно упадническое мпати а нсенго. – (Для вечеринок мать вечно готовила старинные сенегальские блюда.) – И если духовка будет сотрудничать, закончим мы кошмарно псевдомежпланетным тиба йока, причем фламбе.

Студент огляделся, сообразил, что положено улыбнуться, и поступил лучше – рассмеялся. Повел маму под руку, и все двинулись за ними на ужин…

– Кто-то сказал мне, вы получили стипендию в Университете Дракона на Центавре? Стало быть, вы очень умный. Судя по акценту, землянин. Сенегал? Ничего себе! И я. Из какого города?..

А папа, облегченно вздохнув, пригладил зачесанные кудри цвета дуба и последовал за гостями в огороженную ставнями трапезную.

На каменном языке Лала сказала брату:

– Мне кажется, этого делать не надо.

– Почему? – сказал Князь.

Лорк оглянулся на брата и сестру. Князь механической рукой выбрал из драконьей полости камень. На той стороне лужайки располагался вольер с белыми какаду – мама привезла их из последней поездки на Землю.

Князь прицелился. Металл и пластик расплылись.

Через сорок футов птицы в клетке заорали и взорвались. Одна упала на дно, и даже на расстоянии Лорк увидел кровь в перьях.

– Я в этого и целился, – ухмыльнулся Князь.

– Эй, – сказал Лорк. – Маме это не… – Перевел взгляд на притороченный к культе Князя механический придаток. – А ты лучше бросаешь этой или…

– Осторожнее. – Черные брови Князя надвинулись на щербатое голубое стекло. – Я сказал: не смейся над рукой, – сказал же? – Рука отъехала назад, и Лорк услышал моторчики – ж-ж-ж, чк-чк, ж-ж-ж – в запястье и локте.

– Он не виноват, что таким родился, – сказала Лала. – А делать замечания гостям невежливо. Аарон говорит, вы тут все как были, так и остались варварами, да, Князь?

– Именно так. – Князь опустил руку.

Садовые динамики исторгли голос:

– Дети, вы где? Идите скорее ужинать. Поторопитесь.

Они спустились и зашагали сквозь заросли бамбука.

Лорк пошел спать, не успокоившись после вечеринки. Он лежал под двойными тенями пальм над потолком детской, прозрачным со вчерашнего вечера.

Шепот:

– Лорк!

И:

– Шшш! Не так громко, Князь.

Чуть тише:

– Лорк?

Он отодвинул сетку и сел на кровати. Сияли тигры, слоны и мартышки, вделанные в пластиковый пол.

– Чего вам?

– Мы слышали, как они вышли за ворота. – Князь в шортах стоял в дверях детской. – Куда это они?

– Мы тоже хотим, – встряла Лала из-за плеча брата.

– В город. – Лорк встал и пошлепал по сияющему зверинцу. – Мама и папа всегда идут с друзьями в деревню, когда друзья приезжают на выходные.

– Что они там делают? – Князь прислонился к косяку.

– Они идут… ну, они идут в город. – Пустоту неведения заполнило любопытство.

– Мы фомкнули нянечку, – сказала Лала.

– Она у вас так себе; легкотня. Тут все такое древнее. Аарон говорит, только плеядские варвары считают, что здесь старомодная романтика. Отведешь нас смотреть, куда они пошли, или так и будешь стоять?

– Ну, я…

– Мы хотим, – сказала Лала.

– Ты сам разве не хочешь?

– Ладно. – Лорк планировал отказаться. – Я только надену сандалии.

Но ведь детское любопытство – что делают взрослые, когда детей нет рядом? – та основа, на которую обопрется юношеское, а потом и взрослое сознание.

Сад ласкал ворота шелестом. Ладонь Лорка неизменно отпирала замок днем, но сейчас он все равно удивился, когда калитка распахнулась.

Дорожка увивалась за влажностью ночи.

Минуя скалы и воспаряя над водой, одна низкая луна обратила берег в язычок из слоновой кости, сбегавший в океан. А сквозь деревья гасли и вспыхивали, как на пульте, огни деревни. Скалы, меловые от вышней, меньшей луны, окаймляли дорогу. Воздел к небу колючие лопатки кактус.

Они добрались до первого кафе городка, и Лорк сказал «здрасте» шахтеру за столом на улице.

– Маленький сеньор. – Шахтер кивнул в ответ.

– Знаешь, где мои родители? – спросил Лорк.

– Прошли мимо, – шахтер хмыкнул, – леди в красивых платьях, мужчины в жилетах и темных рубашках. Прошли мимо, полчаса назад, час.

– На каком языке он говорит? – вскинулся Князь.

Лала захихикала:

– Ты это вот понимаешь?

Новое откровение для Лорка: он и его родители говорят с жителями Сан-Орини, используя совсем другой набор слов, чем друг с другом и гостями. Кашеобразный диалект португальского Лорк выучил под мигающими огоньками гипнобуча где-то в тумане раннего детства.

– Куда они пошли? – снова спросил он.

Шахтера звали Таву. В прошлом году, когда шахта закрылась, он месяц втыкал в клацающего садовника из тех, что благоустраивали парк за домом. Дружбу скучных взрослых и смышленых детей отличает особая терпимость. Таву – грязный и глупый. Лорк принял это как данность. Но мать положила конец их отношениям, когда год назад Лорк пришел домой и сказал, что видел, как Таву убил человека, грубо усомнившегося в способности Таву надраться.

– Ну же, Таву. Скажи, куда они пошли.

Таву развел руками.

Над входом в кафе насекомые бились о горящие буквы.

Оставшаяся после Фестиваля Суверенности креповая бумага обвивала столбы шатра. Годовщина была Суверенитета Плеяд, но здешние шахтеры праздновали ее в надежде на собственный – и ради мамы с папой.

– Он знает, куда они пошли? – спросил Князь.

Таву хлебнул из треснутой чашки простоквашу, запил ромом. Шлепнул себя по колену, и Лорк, покосившись на Князя и Лалу, присел.

Брат с сестрой неуверенно переглянулись.

– Вы тоже садитесь, – сказал Лорк. – На стулья.

Они так и поступили.

Таву предложил Лорку простокваши. Лорк выпил половину, передал чашку Князю:

– Хочешь?

Князь поднес чашку ко рту, унюхал запах.

– Вы это пьете? – Скривился и резко отставил чашку.

Лорк взял стакан с ромом:

– А ты хочешь…

Но Таву забрал у него стакан:

– Это не для вас, маленький сеньор.

– Таву, где мои родители?

– В лесу, у Алонши.

– Отведи нас, Таву.

– Зачем?

– Мы хотим их увидеть.

Таву колебался.

– Туда нельзя, если вы без денег. – Он всклокочил волосы Лорка. – Ну что, маленький сеньор, у вас есть деньги?

Лорк вынул из кармана сколько-то монет.

– Не хватит.

– Князь, у вас с Лалой есть деньги?

У Князя в шортах нашелся двухфунтовый @сг.

– Отдай Таву.

– С чего бы?

– Чтобы он отвел нас к моим родителям.

Таву протянул руку и взял деньги Князя, потом поднял брови, разглядев сумму.

– Он это мне отдаст?

– Если ты нас отведешь, – сказал ему Лорк.

Таву пощекотал ему живот. Они засмеялись. Таву свернул банкноту, сунул в карман. Заказал еще рома и простокваши.

– Простокваша – вам. Ваши друзья не хотят?

– Таву, пошли. Ты сказал, что нас отведешь.

– Спокуха, – ответил шахтер. – Я думаю, идти ли нам вообще. Вы ж знаете, мне с утра втыкать в работу. – Он постучал по запястному разъему.

Лорк посолил и поперчил простоквашу и отпил глоток.

– Хочу попробовать, – сказала Лала.

– Пахнет ужасно, – сказал Князь. – Тебе нельзя такое пить. Он нас отведет?

Таву поманил владельца кафе:

– Много народа сегодня у Алонши?

– Так пятница ж вечер? – сказал владелец.

– Мальчик хочет, чтобы я их туда отвел, – сказал Таву, – на вечер.

– Поведешь юного фон Рэя к Алонше? – Лиловое родимое пятно владельца пошло складками.

– Его родаки уже там. – Таву качнул головой. – Мальчик хочет, чтоб я их отвел. Велел отвести, понятно? И это веселее будет, чем сидеть здесь да красножужек шлепать. – Нагнувшись, он связал ремешки отставленных сандалий и повесил их на шею. – Пойдемте, маленький сеньор. Скажите однорукому мальчику и девочке, чтоб вели себя прилично.

При упоминании руки Князя Лорк подскочил.

– Мы отправляемся.

Но Князь и Лала не поняли.

– Мы идем, – объяснил Лорк. – К Алонше.

– Где это – Алонша?

– Это как те места, куда Аарон всегда водит красивых женщин в Пекине?

– У них тут нет ничего такого, как в Пекине, – сказал Князь. – Глупая. У них нет даже ничего такого, как в Париже.

Таву склонился и взял Лорка за руку:

– Не беги. Скажи друзьям, чтоб не бежали.

Ладонь у Таву мокрая и черствая. Над ними курлыкают и шипят джунгли.

– Куда мы идем? – спросил Князь.

– К маме и папе. – Голос Лорка звучал неуверенно. – К Алонше.

Таву обернулся на слово и кивнул. Показал на рощу, цветную от двойной луны.

– Таву, это далеко?

Таву похлопал Лорка по шее, снова взял за руку и двинулся дальше.

На вершине холма – прогалина: из-под краев шатра сочится свет. Мужчины хохочут, пьют с толстухой, вышедшей подышать. У нее потные лицо и плечи. Ее грудь посверкивает, утекая в оранжевый ситец. Она накручивает и накручивает локон на палец.

– Стойте, – прошептал Таву. Придержал детей.

– Эй, ты чего…

– Надо стоять здесь, – перевел Лорк Князю, шагнувшему было следом за шахтером.

Князь поглядел вокруг, вернулся и встал рядом с Лорком и Лалой.

Примкнув к мужчинам, Таву перехватил обернутую рафией бутыль, что маятником болталась из руки в руку.