Текст книги "Миссия "Алсос""

Прорыв

Захваченная в Гейдельберге документация лишь подтвердила то, что мы уже и так знали. Теперь необходима была не разведка вообще, а настоящие технические данные, и ради этого мы должны были двигаться дальше в глубь Германии.

Мы ожидали следующего продвижения наших войск. Нам было известно о секретной лаборатории по разработке котла, организованной ранее военным ведомством и размещавшейся в одной из деревень в Тюрингене. Известно было также и о секретной лаборатории в Южной Германии, к югу от Штуттгарта, где работала группа Гейзенберга. Но мы не могли знать, какое из этих двух мест будет первым занято нашими войсками, а, сидя в Гейдельберге, выяснить это было невозможно.

В Париже мы узнали, что армия генерала Паттона очень быстро продвигается в центральной Германии и что деревня в Тюрингене может в любой день быть занята. Нельзя было терять время. Телефонная связь была ненадежной и для совершенно се кретноЙ информации считалась небезопасной. К счастью, Дэйв Григгс, один из гражданских советников генерала Спаатса из ВВС, был не только нашим братом – физиком, но и пилотом. Дэйв, вероятно, был единственным гражданским человеком, которому во время войны разрешалось летать в Европе на военном самолете. Он еще раньше обещал помочь мне, когда бы ни возникла в этом необходимость. Сейчас как раз наступил такой момент. Сначала он слетал в Гейдельберг, предупредил полковника Паша и его людей и последовал за ними в тюрингенскую деревню, которая на следующий же день оказалась в наших руках. Затем он прилетел за мною в Париж и доставил меня в секретную лабораторию.

Итак, мы нашли первую немецкую лабораторию по разработке уранового котла. Она размещалась в старинном школьном здании. Подвальное помещение этого здания сильно походило на естественную пещеру и служило довольно надежным укрытием от бомбежек. Здесь наши люди нашли нескольких физиков, спрятавшихся вместе со своими семьями.

Немцы были удивлены столь скорым нашим появлением. Полковник Паш сразу же заметил большой блок парафина, очень нужного для ядерных исследований, который лежал снаружи.

– Что это за черное вещество? – спросил он, указывая на какие‑то предметы, похожие на брикеты.

– О, ничего особенного, просто уголь, – отвечали немцы. Полковник поднял один из кусков и заметил:

– Что‑то чересчур тяжело для угля.

Вскоре немцы поняли, что мы здесь не случайно и догадались, что мы ищем. «Брикеты» оказались блоками спрессованной окиси урана.

Ближе к середине подвала была выкопана глубокая яма. В этой яме немцы собирались поместить окруженное тяжелой водой сооружение из блоков окиси урана. Дальше была. покрытая тяжелой свинцовой крышкой небольшая яма, в которой ранее находился радий. Когда мы прибыли сюда, его было там ничтожно малое количество. В общем, все выглядело довольно опустошенным.

Лаборатории наверху казались более или менее нетронутыми. В них, как в зеркале, отражались жалкие масштабы всего предприятия. Там были кое – какие хорошие приборы, большей частью стандартные, но все это было в рамках небогатого университета, а не серьезного предприятия, связанного с атомной энергией.

Все это было лабораторией ученых – ядерщиков, работавших некоторое время под руководством профессора Шумана из военного ведомства. Директором был физик Дибнер. Координация ядерных исследований осуществлялась Вальтером Герлахом из Мюнхена, который со своими служащими размещался тут же. Но все эти люди исчезли вместе с большей частью оборудования и материалов. Осталось только двое младших научных сотрудников. Они сообщили нам, что Герлах уехал давно, а Дибнер с несколькими основнымии работниками и всеми материалами для урановых исследований были вывезены лишь за два дня до нашего прибытия.

Совсем незадолго до оставления деревни, рассказывали они нам, в лабораторию прибыли гестаповцы с грузовиками и легковыми машинами. Они приказали Дибнеру собрать все необходимое для продолжения исследований по атомной бомбе, погрузить на грузовики и вместе с ведущими работниками следовать с ними. Место назначения держалось в секрете, но предполагалось, что их забрали в «баварский бастион», где самые твердолобые из нацистов собирались делать «последнюю остановку».

Позднее мы узнали, что произошло в действительности. Дибнера увезли в Баварию и приказали как можно быстрее завершать разработку атомной бомбы. Конечно, там не было никакого лабораторного оборудования. Дибнера перевозили с места на место и, наконец, бросили.

Все это указывало на совершенно определенную заинтересованность СС в атомных исследованиях. Это также' опровергало утверждение, которое часто приходится слышать, что немецкие ученые не пользовались поддержкой правительства.

Среди найденных документов наибольший интерес представляли подготовленные Герлахом доклады об общем положении дел. И снова получили подтверждение наши прежние предположения – немецкий урановый проект находился лишь в самой начальной стадии. Но теперешняя информация как бы сфокусировала картину на экране.

До изучения этих документов у нас было довольно смутное представление обо всем предприятии в целом. Теперь же все сделалось ясным и определенным. Стали известны имена, даты и средства, затраченные на проект.

Проведение полного расследования потребовало от нас нескольких дней. Деревня выглядела хмуро. Не было ни освещения, ни отопления, но, к счастью, было нехолодно. Вечерами мы работать не могли и, чтобы как‑то бороться со скукой, играли в карты при свете свечей и единственной лампы, питавшейся от батарей в лаборатории. Реквизированный нами дом тоже имел мрачный вид. В нем находились солидные запасы продовольствия и одежды. По всему дому было развешано множество картин с изображением крупного сенбернара, расставлены всевозможные чучела животных. Там была одна особенно глупо выглядевшая птица, похожая на гуся; по мнению находчивых шутников, ее очень интересно было подсовывать кому‑нибудь в спальный мешок. Залезая в него в темноте и внезапно натыкаясь на холодное и гладкое туго набитое тело, вы испытывали, мягко говоря, «приятную неожиданность».

Деревня была забита так называемыми «перемещенными лицами» всех национальностей. Они обнаружили винные погреба, перепились и начали буйствовать. К нашему небольшому отряду обратились с просьбой утихомирить их, но мы не могли позволить себе вмешиваться в это дело: нас было всего около двадцати человек, в том числе четверо гражданских. Мы сказали немцам, что они сами ввезли сюда этих людей, пусть сами и найдут способ от них изба* виться. К счастью, через два дня пришли оккупационные войска.

Одна область проблемы уранового проекта оставалась еще неясной. Пытались ли немцы получить чистый уран-235 методами центрифугирования? В Страсбурге удалось обнаружить некоторые намеки на это. Мы предполагали, что какая‑то работа была уже проделана немцами, но где именно – оставалось загадкой. Теперь все стало ясным. Мы установили, что немцы действительно начали работы в Гамбургском университете, но в небольших масштабах. Из‑за бомбежек за последние три месяца им пришлось перевезти аппаратуру сначала в Южную Германию, а затем снова на север. И, наконец, последним местом оказался маленький городок Целле, севернее Ганновера.

Шла середина апреля; северная и центральная части Германии были захвачены. Группа работников миссии Алсос во главе с майором Фишером находилась возле Геттингена, готовясь вступить в этот университетский город. В это время нам стало известно о местонахождении научного штаба Озенберга, штаба Государственного совета Третьего рейха по исследованиям. Необходимо было послать к Фишеру курьера и предупредить его о важности соседнего с Геттингеном городка Целле.

Через два дня я прилетел в Геттинген. Там я узнал о чрезвычайных успехах многочисленных групп нашей миссии. Все, что мы желали иметь, было получено: материалы исследовательских работ в области аэронавтики, химии и многое другое. Венцом же всех наших достижений был захват Озенберга со всем штатом сотрудников да плюс еще руководящего работника из геринговской исследовательской организации по аэронавтике, который оказался тут с визитом.

Майор Фишер с докторами Уолтером Колби и Чарльзом Смитом направились в Целле. Мы с майором X последовали за ними.

В те дни непосредственно через Целле проходила линия фронта. Артиллерийские обстрелы и воздушные бои были здесь повседневным явлением. Нам пришлось ехать через лесистую местность, все еще горев шую после обстрела. Дорога была занята длинной сплошной цепью бронемашин, бронетранспортеров и танков британской армии, шедших буфер к буферу. Наш малютка джип иногда ухитрялся проскальзывать, но все же двигался не очень быстро. В противоположном направлении двигались тысячи и тысячи перемещенных лиц – французов, бельгийцев, голландцев. На детских колясках, ручных тележках, тачках они везли свои скудные пожитки с неизменными матрацами. Некоторым счастливцам удалось разжиться лошадьми, запряженными в телеги, или даже неторопливо ползущим фермерским трактором, тянувшим три – четыре деревянных фермерских вагончика.

Преобладали мужчины и женщины, детей было мало. Люди были одеты в лохмотья и выглядели истощенными, но все они пели и гордо размахивали национальными флагами.

В Целле мы нашли лабораторию с центрифугами. Размещалась она в нескольких комнатах фабрики, выпускавшей парашютный шелк. Великолепный белый натуральный шелк явился военным сувениром для большинства работников миссии Алсос; не забыли мы также наших сержантов, офицеров и секретаря, оставшихся в Париже.

Лаборатория центрифуг была организована в скромных масштабах. Позже планировалось соорудить целую батарею из центрифуг. Отделение чистого урана-235 для бомбы не предполагалось. Немцы никогда не думали о практическом ее изготовлении за столь короткое время. Все, чего они хотели, – это получить какое‑то количество урана, несколько более обогащенного изотопом уран-235 по сравнению с природным. Если бы они сумели его получить, то это облегчило бы им изготовление уранового котла с ограниченным количеством тяжелой воды, которой они располагали. Но единственная действующая у них центрифуга могла бы дать сколько‑нибудь полезный результат лишь через сотню лет работы.

Руководил лабораторией центрифуги доктор Вилли Грот. Почти двадцать лет назад, когда я учился на рокфеллеровскую стипендию в Германии, он был моим компаньоном по комнате. Мы с ним сошлись очень близко и стали большими друзьями. Он был страстным почитателем Томаса Манна, что помогло ему избежать ловушек нацистской доктрины. Гамбуржец по происхождению, он обладал более широким и интернациональным кругозором, чем большинство немцев. Но он выполнил свой долг перед родиной: в начале 1939 года он и его коллега Гартек написали германским военным властям относительно возможности создания атомной бомбы.

Встреча наша была невеселой; воспоминания о былой дружбе не давали освоиться с мыслью, что мы стоим лицом друг к другу как враги. Оба мы понимали, что лучше бы наша встреча состоялась позже или даже никогда не произошла.

Я был рад заметить, что Грот мало изменился как внешне, так и в своих взглядах. Но свободный разговор у нас не получился. Мы обменялись несколькими тривиальными фразами о наших семьях, однако оба чувствовали, что есть много вопросов для глубокого обсуждения, но ни время, ни место никак не подходят для этого. Грот провел меня по лаборатории и дал несколько совершенно ненужных пояснений; я постарался сделать свой визит как можно более кратким.

* * *

Наша основная цель, однако, все еще не была достигнута: центр исследовательской работы по атомной бомбе не был в наших руках. Мы не вступили в контакт с «мозгом» германского уранового проекта– физиком Гейзенбергом. Нам было известно, что он и его группа работали во временной лаборатории в городке Эхинген. Отто Ган и его люди находились поблизости, в деревне Тайльфинген. В этот район южнее Штуттгарта, Земля Вюртемберг, были эвакуированы также многие другие важные исследовательские лаборатории. Швейцарский ученый Дёлленбах имел здесь отдельную лабораторию – «Исследовательский центр Д», – где он намеревался построить циклотрон, основанный на новых принципах. Он пользовался полной поддержкой и доверием нацистского совета. Неподалеку находились также Биологический и Металлургический институты кайзера Вильгельма.

Мы с нетерпением ждали занятия этого района, когда вдруг возникло новое осложнение: такую интересную в научном отношении территорию должны были занять французские войска! У нас была строгая инструкция, требовавшая сохранения в тайне от всего союзного персонала, за очень небольшим исключением, всякой «атомной» информации. Мы опасались, что аутсайдеры натолкнутся на особенно ценные для нас объекты.

Полковник Паш начал переговоры с военными властями и развил энергичные планы захвата Эхингена парашютным десантом. Он намеревался похитить ученых, а также вывезти их основную документацию и приступил к тренировке своих людей для выполнения этого особого задания.

Но я не разделял его планов. Мы теперь твердо знали, что проект немецкой атомной бомбы ничтожен по своему масштабу. Хотя парашютный десант и не был какой‑то особенно опасной операцией, я все же считал, что германский проект не стоит даже одной вывихнутой ноги солдата союзных армий. При поддержке майора X я сделал такого рода представление, и парашютная операция была отменена. Боюсь, полковник Паш до сих пор не простил мне, что я помешал осуществлению этого, по – видимому, коронного для его карьеры плана.

Но проблема все еще оставалась нерешенной. Нам все‑таки следовало попасть в Эхинген первыми, как это удавалось до сих пор, и при этом никому не дать никаких объяснений: В американской и британской зонах все это происходило гладко. Мы забирали документацию и людей, имевших отношение к атомной бомбе, без заполнения каких бы то ни было бланков и анкет в местных штабах и не ожидая чьих-либо разрешений. Правда, были два случая, когда миссии запретили проникнуть в некоторые районы, но такие приказы быстро отменялись.

Мы тщательно следили за соблюдением всех правил, когда в своей деятельности имели дело с вопросами, не относящимися к атомной бомбе.

В прежних операциях военные сотрудники миссии Алсос присоединялись к так называемым «отрядам Т», задача которых состояла в захвате лиц и объектов, не имевших особого тактического значения, но нужных для разведки, например японских консульств в Германии, высших нацистских деятелей и т. д.

Мы не могли присоединиться ни к какому французскому отряду Т без того, чтобы не дать каких‑то объяснений. Руководство приняло решение, чтобы мы сформировали собственный отряд Т на время этой операции. Нам должны были временно придать некоторые силы из американских войск, предназначенных для оккупации района Мюнхена.

Полковник Паш быстро все организовал. Все это предприятие получило официальное кодовое наименование «Операция Хамбаг» (humbug – по – английски «обман»), У нас было две бронемашины, целый караван джипов и прочих средств передвижения.

Вдоль восточного берега Рейна, а затем в общем направлении на восток мы проникли в район нахождения секретных лабораторий. Сопротивления оказано не было, обменялись лишь несколькими выстрелами, и нескольким деревням было предложено сдаться по телефону. Из всех операций миссии Алсос эта была, вероятно, самой безопасной.

В этой экспедиции наши военные должны были двигаться первыми, а гражданские следовать за ними спустя полдня или более.

В операции полковника Паша сопровождал генерал Гаррисон, возглавлявший разведку на этом южном участке фронта. Со стороны французов помех также не было: их колониальные войска больше интересовались свиньями и курами, чем учеными-атомниками.

Наконец наши военные достигли Эхингена и сразу же направились к лаборатории Гейзенберга. Нас снабдили отличными картами и аэрофотоснимками, и поэтому найти ее не составило никакого труда. Полковник и генерал вошли в кабинет Гейзенберга, но его там не было. Первое, что они там к ужасу генерала увидели, была фотография, на которой вместе с Гейзенбергом был снят я. Снимок был сделан в Мичигане в 1939 году, когда Гейзенберг гостил у меня. Поддразниваемый полковником Пашем, генерал уже почти начал верить, что я недостоин доверия как человек, находившийся в непосредственном общении с врагом. Во всяком случае, мне пришлось выслушать и вытерпеть немало шуточек по этому поводу.

Полковник Паш расположил наш штаб в Эхингене и принял на себя командование отрядом Т. Началось всестороннее изучение найденного. К этому финальному успеху нашей миссии специально прибыли офицеры от генерала Гровса и несколько наших британских коллег.

К сожалению, я приехал слишком поздно и не сумел предупредить взрыв пещеры, в которой находился экспериментальный урановый котел. Взрывать это устройство было совершенно бесполезно – к счастью, это и не нанесло особого ущерба, так как все оборудование предварительно вывезли. Это была такая же ошибка, как и уничтожение нашей армией японских циклотронов.

Обсуждался также вопрос об уничтожении циклотрона в Гейдельберге, но здравый смысл восторжествовал, и рекомендации научного персонала миссии были приняты во внимание. Причиной беспокойства служило то обстоятельство, что все планы первоначально основывались на предположении, что немецкие работы по атомной бомбе были по своему уровню и состоянию в опасной степени близки к нашим собственным, и действовать надлежало в соответствии с этим. Кроме того, военные власти не были компетентны в вопросах о том, что опасно и важно в этой в высшей степени секретной и особой области. Так, циклотрон ошибочно приняли за очень важную часть атомной бомбы, а безобидного физика считали потенциальным диверсантом, способным взорвать Нью-Йорк.

Подобную точку зрения трудно было изменить даже после того, как стала очевидной незначительность размаха немецких работ; фактически планами такая возможность не учитывалась, и нам было приказано захватывать и интернировать всех немецких ученых, причастных к разработке германской атомной бомбы.

К моменту падения Страсбурга это было совершенно справедливо, но я тогда уже решил, что нет необходимости интернировать таких людей, как Боте; к нашему собственному урановому проекту он не мог добавить ничего нового, не знал он также и ничего такого, что могло бы послужить секретными данными для непосвященных. Теперь мы находились на территории, подлежащей французской оккупации. И лишь для того, чтобы убедить оставшихся в далеком тылу людей в правильности наших выводов, нам опять предстояло двигаться вперед в погоне за несколькими ведущими учеными.