Текст книги "Имя на карте"
Автор книги: Семен Узин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Имя на карте
От автора
Причины возникновения географических названий многообразны, как многообразна сама история развития нашей цивилизации. Корни происхождения большинства из них уходят в далекое прошлое и связаны с рядом обстоятельств: с особенностями языка, присущими тем или иным народам, проживающим в данной местности, с историческими событиями, способствовавшими возникновению названия, порой с курьезными случайностями. Существует, как правило, несколько версий – разной степени убедительности – происхождения названия, и поэтому отдать предпочтение какой-либо одной из них не простое дело. Нередко этот вопрос остается открытым, и именно это обстоятельство еще больше привлекает к топонимике – науке о географических названиях, где еще много нерешенных проблем.
Первые три книги, написанные автором ранее ("О чем молчит карта", 1959 г.; "Тайны географических названий", 1961 г. и "Гремящий дым", 1965 г.), были посвящены именно такого рода географическим наименованиям, которые связаны с проблематикой, с неоднозначностью решения. В опубликованной же в 1973 г. книге "Капитан "Золотой Лани" и предлагаемой ныне вниманию читателя речь идет о названиях, появление которых на географических картах не представляет загадки и связано с именами путешественников и исследователей, оставивших след в истории открытия и освоения различных районов Земли.
В самом деле, например, остров Тасмания, расположенный южнее Австралийского материка, назван в честь мореплавателя XVII столетия голландца Абеля Тасмана, открывшего его, а мыс Челюскин на полуострове Таймыр назван по имени С. И. Челюскина, участника Великой Северной экспедиции, организованной для описи берегов Северного Ледовитого океана в 30-40-х годах XVIII столетия.
Разглядывая карту острова Сахалин, вы замечаете город Макаров, названный в честь прославленного русского адмирала С. О. Макарова. У южной оконечности острова – пролив Лаперуза. Этот пролив отделяет Сахалин от острова Хоккайдо, самого северного из японских островов, и назван так в честь французского мореплавателя XVIII столетия Жана Франсуа Лаперуза, трагически погибшего на одном из островов Тихого океана. Лаперуз первым из европейцев прошел этим проливом. В Петропавловске-Камчатском стоит памятник мореплавателю.
Путешественников и исследователей, именами которых названы города, заливы, проливы, мысы, острова, реки, – великое множество. Иные из этих путешественников, а, следовательно, и географические названия, появившиеся в их честь, хорошо известны, как, скажем, Е. Хабаров (город Хабаровск), или Ванкувер (город Ванкувер), или Беринг (Берингов пролив), иные менее известны широкой публике. Но от этого отнюдь не умаляются заслуги любого из путешественников прошлого и настоящего перед мировой и отечественной наукой.
О некоторых из путешественников, имена которых запечатлены на карте мира, о наиболее интересных и ярких моментах их деятельности, их вкладе в географическую науку рассказывается в предлагаемой читателю книге.
Адмирал и океанограф С. О. Макаров, исследователь Центральной Азии П. К. Козлов, крупнейший геолог и путешественник академик В. А. Обручев, полярный исследователь Адольф Норденшельд, канадский путешественник Александр Маккензи, английский кругосветный мореплаватель Джон Байрон – таков далеко не полный перечень действующих лиц этой книги.
Двести пятьдесят лет забвения
Двести пятьдесят лет забвения
Один из первых январских вечеров 1725 года в Петербурге. Мороз крепко сковал Неву и украсил окна домов замысловатыми узорами.
В рабочем кабинете Петра I, императора российского, весело потрескивают дрова в камине, горят свечи в массивных бронзовых канделябрах. Сам император полулежит в просторном кресле, положив длинные ноги на невысокую подставку, обитую голубым шелком. На коленях у него рукопись, в руке гусиное перо. Изредка отрываясь от работы, он обменивается репликами со своим "механики и токарного искусства" учителем Андреем Константиновичем Нартовым, неотлучно находящимся при нем вот уже который год. " Петр чувствует себя сегодня бодрее. В последнее время его все чаще одолевают телесные недуги, что служит поводом для серьезного беспокойства врачей и приближенных.
Попыхивая трубкой, император не спеша перелистывает рукопись и размашисто перечеркивает отдельные абзацы, тут же вписывая новый текст.
Нартов тоже занят делом – присев на низкий стульчик, он читает какой-то фолиант, всякий раз слюнявя палец, прежде чем перевернуть страницу.
– Константиныч, – говорит через некоторое время Петр, не отрываясь от своего занятия, – подай уголька, трубка погасла.
И когда Нартов подносит ему зажатый в щипцах раскаленный докрасна уголек, шумно раскуривает трубку и откладывает перо.
– Отдохнули бы, Петр Лексеич, – говорит Нартов, укоризненно глядя на своего царственного товарища. – Медикусы что сказывали? Покой вам надобен и отвлечение от дел государственных. А вы сии предписания никаким манером исполнять не желаете.
– Наставления медикусов изрядно мне прискучили, – усмехается император, – да и недосуг мне им следовать. Вона никак сочинение пропозиции для Камчатской экспедиции довершить не могу. Какие уж тут отвлечения. Мешкать в деле сем никак мне невозможно. Ты это должен разуметь, Константиныч.
– Как не разуметь, Петр Лексеич, коли печетесь вы всей душой о пользе и славе отечества нашего…
– Мню я, – задумчиво произносит Петр, сделав знак Нартову помолчать, – что, оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусство и науки.
– Мысль, достойная великого и мудрого государя! – с искренним восхищением восклицает Нартов. – Немало усилий предпринято вашим величеством к умножению славы российской. Сие ведомо ныне всем просвещенным иноземцам доподлинно.
– Полно тебе, Константиныч, льстивыми речами меня опутывать, – добродушно ворчит Петр. – Наслушался я их от придворных шаркунов изрядно. Ступай-ка ты лучше к дежурному офицеру да вели ему нарочного к генерал-адмиралу Апраксину послать, чтоб сей же час ко мне явился.
Нартов поспешно вышел из кабинета, а Петр снова взялся за перо. За этим занятием и застал его Апраксин, прибывший во дворец и оставивший в разгаре пира своих многочисленных гостей. Сопровождаемый Нартовым, он вошел в кабинет и отвесил по всей форме поклон, успев при этом бросить мимолетный взгляд на императора, надеясь по выражению его лица определить, гнев или милость его ожидают.
– Здорово ли живешь, Федор Матвеич? – спросил Петр, дружески кивнув своему генерал-адмиралу, и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Вижу, вижу по физиогномии твоей, что дружков развеселых покинул ты в неурочный час. Не обессудь, что не откликнулся на приглашение, худое здоровье заставило сидеть дома. И вспомнил я, коротая время, то, о чем мыслил давно и что другие дела предпринять мешали, то есть о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию. На сей карте, – Петр ткнул пальцем в сторону стола, на котором была разложена карта, – сочинитель ее фламандский космограф Меркаторус проложил путь, называемый Аниант, не напрасно…
Апраксин подошел к столу и склонился над картой. На ней, в том месте, где земли азиатские сходились с американскими был изображен пролив, их разделяющий, тот самый, о котором толковал его собеседник.
– Осмелюсь напомнить вашему величеству, – сказал генерал-адмирал, осторожно расправляя пухлыми пальцами локоны своего напудренного парика, – что попытка к сему была предпринята тому шесть лет назад навигаторами нашими Иваном Евреиновым да Федором Лужиным. Собственной рукой вашего величества предписывался им розыск того, сошлась ли Америка с Азией. Надлежало зело тщательно проверить не только зюйд и норд, но и ост и вест и все исправно на карте поставить.
– Знаю, знаю, – нетерпеливо перебил Петр, – оные навигаторы, потеряв якоря, смогли достигнуть лишь пятого Курильского острова, а искать сей пролив надобно много севернее. Да и что они могли сделать столь малыми силами? А между тем в последнем вояже моем в Европу в разговорах слышал я от ученых людей, что такое обретение возможно. Не будем ли мы в исследовании этого пути счастливее голландских и аглицких мореходцев, которые многократно покушались обыскивать берега американские? – Царь пристально посмотрел на Апраксина, подергивая усом. – О сем написал я инструкцию, распоряжение же сие, Федор Матвеич, за болезнью моею, поручаю твоему попечению, дабы точно по пунктам, до кого они принадлежат, исполнено было.
Апраксин сосредоточенно слушал, кивая время от времени головой.
Петр собрал разрозненные листы и, выбрав один из них, начал размеренно читать:
– Надлежит на Камчатке или другом тамож месте сделать один или два бота с палубами. На оных ботах возле земли, которая идет на норд, и по чаянию (понеже оной конца не знают) кажется, что та земля часть Америки, искать, где она сошлась с Америкой. И чтоб доехать до какого города европейских владений или ежели увидят какой корабль европейской, проведать от него, как оный кюст ( Кюст – по-немецки «берег») называют, и взять на письме и самим побывать там, и взять подлинную ведомость и, поставя на карту, приезжать сюда…
Тут он внезапно прервал чтение и протянул рукопись генерал-адмиралу со словами:
– Оную инструкцию читать тебе надлежит со всем тщанием, дабы уразуметь суть ее, а затем с возможными добавлениями своими вручить флотскому капитану Витусу Берингу, коего назначаю к этому испытанию вместе с помощниками – лейтенантами Шпанбергом Мартыном и Чириковым Алексеем. – Петр опустился в кресло и закрыл глаза. – Ступай, Федор Матвеич, ступай и без отлагательства готовь к отправлению названных мореходцев. Прощай, устал я, да и недужится что-то.
Апраксин, низко склонясь, принял из рук императора рукопись и бесшумно удалился из кабинета.
* * *
Спустя три недели, 24 января, экспедиция, возглавляемая Витусом Берингом, уже покидала Петербург. Никто из ее участников – ни Беринг с помощниками, ни мичман Чаплин, ни двадцать три матроса – не мог предположить, что человек, по чьей непреклонной воле они сегодня отправлялись в дальний и трудный поход, завтра будет бездыханен.
На возы, которым предстояло проделать длинный путь через всю Россию и Сибирь до Охотского моря, были погружены корабельное снасти и прочие материалы для постройки судна, провиант, оружие, необходимый скарб.
Около трех с половиной лет было потрачено на то, чтобы добраться до полуострова Камчатка, построить корабль и снарядить его в плавание. Только 13 июля 1728 года участники экспедиции на построенном ими небольшом одномачтовом судне "Св. архангел Гавриил" покинули Нижне-Камчатск, что в устье реки Камчатки, и вышли в открытое море.
Мореплаватели поднялись далеко на север вдоль побережья Азиатского материка. Но сколько они ни вглядывались вдаль в надежде увидеть американский берег, ничего, кроме густого, непроницаемого тумана, не открывалось их взорам. И так изо дня в день.
Начальник экспедиции заколебался – продолжать ли поиски или повернуть обратно. Прежде чем принять окончательное решение, он пригласил к себе помощников – Шпанберга и Чирикова и предложил каждому изложить свое мнение по поводу дальнейших действий.
– Господа офицеры, – с озабоченным выражением лица обратился к ним Беринг, – вот уже месяц пребываем мы в плавании, и попытки обрести берег американский доселе для нас бесплодными были, хотя берег азиатский на вест повернулся. Мню я, что без пользы дальнейшие поиски оного будут. Однако суждения ваши надобно мне выслушать, дабы наиболее разумное решение постановить.
– Мыслю я, что для верности надобно еще два дня на норд курс держать и, коли не объявится искомый берег американский, возвращаться в Нижне-Камчатск, – решительно высказался Шпанберг с присущей ему безапелляционностью.
Чириков с сомнением покачал головой, явно выражая несогласие с мнением товарища:
– Понеже известия не имеется, – медленно произнес он, – до которого градуса широты из Северного моря ( Так в те времена называли Северный Ледовитый океан) у восточного берега Азии от знаемых народов европейских жители бывали, и потому не можем достоверно знать о разделении Азии с Америкой, ежели не дойдем до устья реки Колымы или до льдов, – понеже известно, что в Северном море всегда ходят льды, – того ради надлежит нам непременно подле земли идти, ежели не воспрепятствуют льды или не отыдет берег на запад, к устью реки Колымы, до мест, показанных в указе, а ежели земля будет наклоняться еще к норду, то надлежит по 25 число сего настоящего месяца в здешних местах искать гавани, где бы можно было зазимовать.
Услышав столь разноречивые суждения, Беринг глубоко задумался. Молчали и его помощники. Наконец, приняв, видимо, окончательное решение, Беринг сказал:
– Прошу господ лейтенантов письменно изложить свои мнения, дабы возможно было внести их в Юрнал бытности ( Судовой журнал), ведомый мичманом Чаплиным. – Он сделал небольшую паузу. – Полагаю я, как начальник сей экспедиции, склониться к суждению лейтенанта Шпанберга. Мню, что разумнее воротиться в Нижне-Камчатск, зазимовать там, после чего сызнова попытку учинить к выведыванию берегов американских.
Итак, было принято решение, сопряженное с наименьшим риском. Предпринятая в следующем 1729 году повторная попытка разыскать американский берег также не увенчалась успехом: непрерывные бури вынудили мореплавателей вскоре прекратить поиски.
* * *
Президент Адмиралтейств-коллегий Головин не замедлил пригласить Беринга к себе после первого ознакомления с материалами экспедиции.
– Садись, батюшка, устраивайся поудобнее да сказывай, как добрался из краев далеких, – по-домашнему обратился он к Берингу, набивая табаком трубку, – и помни при том, что журнал бытности, веденный у тебя на судне, читан мною прилежно.
– Говорить буду кратко, как и подобает офицеру морскому, – с достоинством произнес Беринг. – Предприятие наше, несмотря на все усилия, конфузом окончилось. На всем пути к норду ни к Чукоцкому, ни к Восточному углу земли никакой не подошло.
Он умолк, ожидая расспросов.
– Поистине, короче не скажешь, – усмехнулся Головин. – Опечалил ты меня, капитан, весьма опечалил. Да будет тебе ведомо, что год спустя после вашего отбытия казацкий голова Афанасий Шестаков, из Якутска прибывший, доставил карту, на коей насупротив Чукотки к осту от нее Большая земля обозначена была. Не иначе как берег американский изображен там был. Да, – вздохнул он, – что греха таить, оплошал ты изрядно.
Речь его была прервана слугой, который доложил о приходе старшего секретаря сената Кириллова – автора первого атласа России. Он тут же вошел в кабинет, отвесил поклон и по знаку Головина уселся в свободное кресло, не произнеся ни слова.
– Да, поторопился ты, батюшка, – повторил президент Адмиралтейств-коллегий с явным осуждением. – Помощник твой, лейтенант Алешка Чириков, вишь, дальновиднее оказался.
– Все так, ваше превосходительство, – развел руками Беринг. – Фортуна была к нам неблагосклонна на этот раз, но я не теряю надежды на будущее. Понеже выведывая, уразумел я, что далее оста море то волнами ниже поднимается, и на берег острова, именуемого Карагинский, великий сосновый лес, которого нет в Камчатской земле, выбросило. Признаю я, что Америка или иные, между оной лежащие земли не очень далеки от Камчатки.
– Негоже нам бросать дело, не доведенное до конца желаемого, – сурово молвил Головин. – Попытки проведать берег американский продолжены будут.
– И я так мыслю и не токмо об землях американских, – оживился Беринг. – Так не без пользы было бы, чтоб Охотской или Камчатской водяной проход до устья реки Амура и далее до Японских островов выведать. Ежели за благо рассуждено будет, северные земли или берег от Сибири, а именно от реки Оби до Енисея, а оттуда до реки Лены и далее к устьям оных рек, можно свободно и на ботах или сухим путем выведывать.
– Презнатные мысли изволили высказать, господин капитан, – вмешался в разговор Кириллов. – Льщу себя надеждой, что и Адмиралтейств-коллегия, и сенат поддержат и разовьют сей прожект и он получит всемилостивейшее одобрение государыни Анны Иоанновны. Мыслил и я о пользе сей экспедиции, каковой ни у кого не бывало и коя состоит в разных изысканиях. Во-первых, подлинно проверить, могут ли Северным морем проходить до Камчатского или полуденного океана моря ( Тихого океана), а я по исследованию некоторых конечную надежду имею, что могут. Второе, от Камчатки до самых американских берегов, где неизвестного места около сорока пяти градусов длины, дойти. Третье, от Камчатки же до Японии, между чем расстояния получено десять градусов северной широты, пройти. Четвертое, в том походе и везде сыскивать новые земли и острова. Пятое, металлы и минералы осматривать. Шестое, разные обсервации астрономические как на земле, так и на воде делать и подлинную длину и широту сыскать. Седьмое, историю о древностях и новостях и натуральную сочинить… и прочая.
Президент Адмиралтейств-коллегий Головин встал с кресла и подошел к окну, заложив руки за спину. На несколько минут воцарилось молчание.
– Ступайте и составьте записки, в коих изложите все здесь сказанное, – молвил он наконец, возвращаясь к креслу. – Пишите подробно, не упуская ни главного, ни второстепенного. Адмиралтейств-коллегия рассмотрит с тщанием все ваши предложения, кои после изучения сенатом и Академией наук будут доложены государыне.
Спустя некоторое время в кабинете президента Адмиралтейств-коллегии собрались те же лица: сам Головин, Беринг, произведенный в капитан-командоры, Кириллов. Здесь находился также и Алексей Ильич Чириков, помощник Беринга в Первой Камчатской экспедиции. Подобно Берингу, он был повышен в звании и получил чин капитана.
– Господа навигаторы, – обратился к Берингу и Чирикову Головин, – поспешествую довести до вашего сведения, что государыня наша соизволила повелеть отправить экспедицию к берегам Ледовитого моря и Камчатки. Ведомо будет вам, что экспедиция сия назначается не только для отыскания американских берегов от Камчатки, но такожды и для обсервации и изыскания пути в Японию, коими займется Мартын Шпанберг, второй помощник капитана-командора Беринга. Вам же надлежит от Охотска или Камчатки плыть на кораблях, там построенных, до противоположных берегов американских и изыскивать их сколько можно.
Под началом вашим будут и особливые отряды, коим надлежит подыскать известия, имеется ли проход Северным морем, и опись берегов северных совершить. Их возглавят лейтенанты Степан Малыгин, Дмитрий Овцын, Дмитрий и Харитон Лаптевы, Петр Ласиниус и Василий Прончищев, штурманы Семен Челюскин, Иван Елагин, Матвей Петров, Федор Минин, Дмитрий Стерлегов. Отряд лейтенанта Малыгина произведет опись берега от устья реки Печоры до устья Оби, отряд лейтенанта Овцына – от Оби до Енисея, отряд штурмана Минина – от Енисея до полуострова Таймыр, отряд лейтенанта Прончищева – от устья Лены на запад до Таймыра, отряд лейтенанта Ласиниуса – от устья Лены на восток до устья реки Колымы.
Сверх того Академия наук командирует трех знатных академиков – Иоганна Георга Гмелина, Герарда Фридриха Миллера и Людовика Делиль де ля Кроера, коим придаются в качестве адъюнктов Георг Стеллер и Иоганн Фишер, а такожды двенадцать студентов, один толмач, девять землемеров, инструментальный мастер с учениками, один живописец, один рисовальщик, один пробирщик с двумя штейгерами. Оному ученому отряду надлежит чинить астрономические наблюдения, естественнонаучные исследования, обследовать местные архивы и собирать сведения этнографические. Указ об экспедиции подписан государыней, и ввиду важности ее велено объявить всенародно с поименным обозначением всех ее участников. – Головин обвел глазами приглашенных. Те слушали его сосредоточенно, понимая, какая ответственность на них возлагается.
– Велика честь возглавлять такое грандиозное предприятие, ваше превосходительство, – наконец промолвил Беринг, низко кланяясь. – Мню я, что все силы будут положены, чтобы все предначертания августейшие выполнить всемерно.
Чириков в знак согласия со словами капитана-командора тоже низко поклонился.
– Ступайте, господа, – сказал Головин, – и не мешкая приступайте к делу.
* * *
Великая Северная экспедиция продолжалась с 1733 по 1743 год. За этот период были описаны берега Северного Ледовитого океана от реки Печоры до мыса Баранова, открыты северо-западные берега Северной Америки, описаны также часть Курильских островов и побережье Охотского моря. Все это было совершено усилиями русских мореплавателей, которые где по морю, где посуху шли вперед и достигали цели, перед ними поставленной.
Немалый вклад внесли также участники так называемого сухопутного, или "академического", отряда, которым мы обязаны сведениями о населении Сибири, истории ее освоения и исследования, о природе, особенно растительности, и многом другом.
Академики Г. Ф. Миллер и И. Г. Гмелин проделали длинный и трудный путь до Якутска, где наметили обосноваться. К тому же Миллер почувствовал серьезное недомогание. Адъюнкт Стеллер и С. П. Крашенинников, прославившийся впоследствии своим описанием Камчатки., отправились дальше, с тем чтобы выполнить то, что предписывалось инструкцией Гмелину.
* * *
В комнате было сильно натоплено – на дворе стоял трескучий мороз. Распахнув сюртуки, Миллер и Гмелин, каждый за своим столом, работали над записями. Миллер время от времени переставал писать и, приложив перо к носу, задумывался. На листе бумаги, лежащем, перед ним, было написано: "Мы заехали в такие страны, которые от натуры своими преимуществами многие другие весьма превосходят, и для нас почти все, что мы видели, новое было. Мы подлинно зашли в наполненный цветами вертоград ( В старину так называли сад), где по большей части растут незнаемые травы; в зверинец, где мы самых редких азиатских зверей в великом множестве перед собой видели; в кабинет древних языческих кладбищ и тамо хранящихся разных достопамятных монументов. Словом, мы находились в такой стране, где прежде нас еще никто не бывал, который о сих местах свету известие сообщить мог. А сей повод к произведению новых испытаний и изобретений в науках служил нам не инако, как с крайней приятностью…"
– Послушайте, Иоганн, – произнес Миллер, обращаясь к Гмелину, – мне все время не дает покоя одна мысль…
– Что за мысль, мой добрый друг? – спросил Гмелин, не отрываясь от работы.
– Отвлекитесь немного от ваших трудов, Иоганн, и послушайте меня, – настойчиво попросил Миллер, отодвигая рукопись, над которой он работал. Он извлек из кипы бумаг документ и положил его перед собой. – Послушайте, что говорится в сем документе, это крайне интересно.
Гмелин развел руками и, отложив перо, принял удобную позу, зная по опыту, что от Миллера быстро не отделаешься.
– Я готов слушать вас, Герард.
Миллер взял в руки документ, который лежал перед ним, и начал его читать: "С Ковыми реки я, Семейка, на новую реку на Анандыр для прииску новых неясачных людей месяца сентября в 20 день идучи с Ковыми реки морем на пристанище торгового человека Федота Алексеева чукосьи люди на драке ранили, и того Федота со мною, Семейкою, по морю разнесло без вести, и носило меня, Семейку, по морю после Покрова Богородицы всюду неволею и выбросило на берег в передний конец за Анандыр реку.
А было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы. А шел я, Семейка, с товарыщи до Анандыри реки ровно десять недель и пали на Анандыр реку близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врозь разбрелись.
А с Ковыми реки идти морем на Анандыр реку и есть нос вышел в море далеко, а против того носу есть два острова, а на тех островах живут чухчы, а врезываны у них зубы, прорезываны губы, кость рыбей зуб. А лежит тот нос промеж сивер и полунощник, а с Рускою сторону носа признака: вышла речка, становье тут у Чухоч делано, что башни из кости китовой. А доброго побегу от носу до Анандыри реки трои сутки, а боле нет, а идти от берегу до реки недале, потому что река Анандыр пала в губу…"
– Что сие означает? – с удивлением спросил Гмелин. – О чем толкует сей документ столь замысловато?
– О, любезный Иоганн, я не стал бы занимать ваше внимание пустяками, поверьте, – с некоторой долей торжественности сказал Миллер, потирая руки от удовольствия. – Мне посчастливилось обнаружить сию отписку, доподлинно писанную якутскому воеводе некиим казаком Семеном Ивановичем Дежневым чуть ли не сто лет назад.
– Скажу по чести, добрый друг, больше половины из того, что вы зачитали, я не уразумел, – откровенно призвался Гмелин. – Не находите ли вы, что писан сей документ путанно и неразборчиво? На самом деле он зам кажется столь важным?
– Я тоже, впервые читая, озадачен был изрядно, – в свою очередь признался Миллер, – но со временем разобрался в нем и нахожу сие не только ясным, но и чрезвычайно важным для гиштории, о чем с охотою поясню, если у вас достанет терпения.
Гмелин наклонил голову в знак того, что он готов со вниманием слушать собеседника.
– В сей отписке сказаны сведения важные и неожиданные не только для меня, но и для всех, кого касаются дела российские. Теперь мне стали понятны слухи, коими, по рассказам, полнилась земля сибирская еще много лет назад. Ходили упорные слухи о русских, сплававших от Колымы на восток до Анадыря. Откуда брались слухи, никто не ведал из служилых людей, тем паче из бояр. Теперь разумею я доподлинно, что причиною тому было плавание казака Семена Дежнева с товарищами, кое имело быть в 1648 году, как показано в челобитной его, писанной якутскому воеводе.
– О, мой добрый друг, – поднимаясь из-за стола, прочувствованно произнес Гмелин, перебивая Миллера, – позвольте принести первым свои поздравления со столь знатной удачей. Будучи соратником вашим на ниве учености, радуюсь сему открытию неожиданному и льщу себя надеждой, что оно прольет свет на сию туманную страницу гиштории российской и вместе с тем прославит и ваше высоко достойное имя. – Он подошел к Миллеру, взял его руки и энергично встряхнул их несколько раз.
– Благодарю вас, Иоганн, благодарю за добрые слова, – сказал Миллер, – но выслушайте меня до конца. Ведь вы сами просили о разъяснении сего документа, не так ли?
– Поистине, штиль изложения его столь необычен, что я не постиг всей его значительности и вряд ли постигну без вашей помощи, – закивал головой Гмелин.
– В таком случае я охотно попытаюсь раскрыть смысл и содержание отписки Семена Дежнева. Ведь открытие, невольно сделанное мною, важное значение, я полагаю, иметь будет, ибо раскроет доподлинно то, что было сокрыто от глаз и умов людских в здешних архивах изрядно долго. – Миллер взял со стола челобитную Дежнева, пробежал ее глазами и отложил в сторону. – Читать вновь сие нет надобности, я помню все отменно хорошо. Вот что говорится в сем гишторическом документе, ни более ни менее.
Двадцатого июня года 1648 шесть к очей (а коч – это плоскодонное палубное судно, которое ходило на веслах под парусом, но только при попутном ветре) отплыли из Нижнеколымска, что в нижнем течении реки Колымы. Они направились на восток для промысла моржовой кости. Среди участников сего предприятия был казак Семен Иванович Дежнев, коему принадлежит найденная мною отписка, приказчик Федот Алексеевич Попов и другой люд, казаки и промышленники.
В одну из многочисленных бурь, которые им пришлось преодолеть, кочи разметало по морю, и Дежнев потерял своих спутников, пребывавших на других суденышках. Долгое время носило их по бушующему морю, пока не выбросило на берег южнее устья реки Анадырь, – Миллер сделал паузу и, со значением подняв палец, заметил: – Далее следует самое важное. В отписке говорится, что на пути от Колымы до Анадыря есть нос (так он именует мыс), коий выдается далеко в море, а супротив него виднеются два острова, на коих проживают чукчи. Те чукчи носят украшения из моржовой кости в губах, прорезанных для такой нужды. И находится тот мыс между севером и востоком, и отличить его можно по речке, коя впадает там в море. И от того мыса до реки Анадырь хорошего хода трое суток, – Миллер посмотрел пытливо на Гмелина и спросил: – Теперь вы понимаете, любезный друг?
– Не совсем, – смущенно промямлил Гмелин, разводя руками.
– Майн готт! – воскликнул взволнованно Миллер. – Но это так ясно! Сия отписка свидетельствует с полной очевидностью, что казак Семен Дежнев с товарищами обогнул с востока Азиатский континент и проплыл проливом, отделяющим Азию от Америки, а нос или мыс суть восточная оконечность Азии – другого вывода я сделать не могу.
– О, это есть величайшей важности обстоятельство!– вскричал Гмелин, вскакивая из-за стола и устремляясь с распростертыми объятиями к Миллеру. – Это замечательно, и я еще раз поздравляю вас, добрый Друг, с удачей. Воображаю, как примут это известие в Петербурге.
Довольная улыбка не сходила с губ Миллера – он прекрасно осознавал важность сделанного им открытия.
* * *
1898 год. Петербург. Зад заседаний Русского Географического общества полон. Участники заседания занимают места, переговариваясь между собой, после перерыва, во время которого кто выкурил сигару, кто перекусил в буфете, кто успел переговорить по делу с коллегами.
Председательствующий звенит колокольчиком, устанавливая тишину.
– Господа! – говорит он. – Нам еще предстоит обсудить ряд вопросов, касающихся организации экспедиции во Внутреннюю Азию, но прежде мне хотелось предоставить слово нашему уважаемому собрату, Юлию Михайловичу Шокальскому, который намерен внести на ваше рассмотрение и решение весьма интересное и заслуживающее внимания, на мой взгляд, предложение. – Он делает знак Шокальскому, и тот легкой походкой поднимается на трибуну. Вид у него сосредоточенный и несколько торжественный.
– Господа, – говорит Шокальский, обводя зал горящим взглядом, – двести пятьдесят лет назад, год в род, было совершено одно из величайших географических открытий всех времен. Наш с вами соотечественник, Семен Иванович Дежнев, уроженец Великого Устюга, и его немногочисленные товарищи сумели проплыть на утлых суденышках от устья реки Колымы на восток, обогнули Чукотский полуостров и вышли из Северного Ледовитого океана в Тихий. Это беспримерное плавание в трудных ледовых условиях не только продемонстрировало мужество и упорство наших предков в чрезвычайных обстоятельствах, но и привело к огромного значения открытию – было доказано существование пролива между Азией и Америкой. С тех самых пор крайний азиатский мыс на востоке получил название Восточного… – Шокальский повернулся к председателю, потом обвел взглядом сидящих в зале. – Не кажется ли вам, господа, что давно настало время воздать должное нашим предшественникам?! – Эти горячие слова, брошенные оратором в зал, были встречены аплодисментами и криками: "Правильно! Правильно!" Шокальский протянул руку, успокаивая аудиторию, и, когда воцарилась тишина, продолжал:
