Текст книги "Звездные берега"

Автор книги: Семен Слепынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Встреча с друзьями

Еще не открыв глаза, я услышал знакомый шум леса, птичьи пересвисты, и сердце счастливо забилось: дома! Голова кружилась. Хотелось долго-долго вот так неподвижно лежать в траве, всеми порами вбирая в себя запах влажных листьев, хвои, лесных цветов. Я перевернулся на спину, приподнялся на локтях и прямо перед собой увидел ставшую такой родной хижину под раскидистой сосной. На пороге стоял высокий мужчина и внимательно, словно с трудом узнавая, смотрел на меня. Но я-то его узнал сразу: академик Спотыкаев! – и тут же вскочил на ноги. Мы обнялись.

– Коллеги рвались тебя встречать, но я не пустил, – говорил Спотыкаев, вводя меня в дом. – Объяснил, что тебе будет не до многолюдья. Пришел вот один. За капсулу было тревожно: она у нас еще не очень-то отработана…

– Но как вы смогли? Ведь прошло всего…

– Год прошел, Сергей… У нас, на Земле, прошел целый год.

Академик подвел меня к постели, стал помогать укладываться. И тут только я разглядел, какое у него усталое лицо, как заметно прибавилось морщинок у глаз.

– Да, пришлось крепко поломать голову, – проговорил он, заметив мой взгляд. – Всем нам. Так сказать, всепланетная мозговая атака… Ты, Сергей, отдыхай эти дни. Отоспись. Поброди по лесам. О твоем прибытии никому пока не сообщим. Только ученым. Но все разговоры с ними – не раньше чем недели через две. А сейчас лежи и жди врачей. Вот-вот должны прилететь. Вижу, досталось тебе там…

Чуть поколебавшись, он достал из кармана металлический стерженек, неуловимым движением развернул его в небольшое зеркало и протянул мне.

И я увидел, что стал совсем седым.

* * *

Проснувшись, я вышел из хижины. Вчерашние лекарства оказались чудодейственными: я чувствовал себя почти здоровым.

Было роскошное летнее утро. Редел туман, уползая в таинственные чащобы. И на поляне перед хижиной многоцветным полотном засверкала под солнцем трава, обрызганная росой. На сосне возилась моя старая рыжая приятельница – белка.

И вдруг – точь-в-точь как год назад – вдали над вершиной горы закачался столб дыма.

У меня перехватило дыхание от нахлынувших воспоминаний. Мигом вспомнился тот день, как живых увидел Ориона, Патрика и Вегу перед весело потрескивающим костром. Незнакомая девушка поднималась в гору. Густые золотистые волосы закрывали ее лицо. Она откинула их назад и посмотрела на меня…

«Может быть, и сейчас все они там, – подумал я. – Это было бы здорово!»

Быстро дошел до подножия горы, по камням, как по ступенькам, взобрался на вершину. Осторожно раздвинул ветки и перед костром увидел незнакомых людей: высокого худощавого мужчину и его точную, но помолодевшую копию – юношу лет семнадцати. «Сын», – догадался я и вышел из-за кустов.

Поздоровались. Старший предложил разделить с ними завтрак. Он не узнал меня. Зато юноша так и уставился на меня изумленными глазами.

– Сергей Волошин? – несмело улыбнулся он.

Пришлось за завтраком коротко рассказать о своем последнем визите на Харду. Старший – лесничий Эридан Потапов – слушал мое повествование, как неразрешимую научную загадку. Но его сын Алеша верил мне безоговорочно.

– Вот теперь и у нас есть своя машина времени, – сказал он. – Но мне бы хотелось слетать к Харде маршрутом вашего «Орла» – через звездные бездны. Ведь все равно рано или поздно придется сражаться с Абсолютом в космосе…

– Полюбуйтесь на него, – хмуро бросил взгляд на сына Эридан Потапов. – Десять лет я рассчитывал, что он будет мне помощником, продолжит мое дело… Станет ну хотя бы ботаником… Только что закончил первый круг обучения. И вдруг объявляет, что он, видите ли, кибернетик. Ему, видите ли, тошно на Земле. Ему космос подавай… Не понимает, что родная планета – лучшая лаборатория. Да! Да! Лучшая!.. Земля… – Голос Потапова зазвучал почти торжественно… – Горы, пронзающие облака своими снежными вершинами, и цветущая лужайка, парящий в небе орел и жук, качающийся на зеленой травинке, лучше помогут понять место человека в окружающем мире, чем Галактика, чем огненное безумие звездных потоков. Чему смеешься?

Но никто не смеялся. Напротив, мы с удовольствием слушали энтузиаста. Алеша шепнул мне на ухо:

– Он у меня ученый-поэт. Недавно закончил книгу «Зеленая сказка». И правда – сказка, поэма!

– Я даже не свои слова сейчас говорю, – продолжал лесничий. – Все это прекрасно понимали наши предки. Дерево, говорили они, подчиняется тем же законам тяготения, что и звезды. Более того, дерево состоит из тех же сложных молекулярных соединений, что и гнездящиеся в его ветвях птицы, живущие в его корнях насекомые и размышляющие над всем этим ученые. Хорошо сказано!

– Действительно хорошо, – согласился я.

– Знай же, отступник, – обратился Потапов к сыну, – на Земле целая вселенная таинственного и непознанного. Гудящий над цветком шмель, зеленый листок клена и даже твой незрелый мозг, напичканный кибернетической чепухой, – все это вскормлено излучением звезды. Все мы непостижимым образом сотканы из той же космической пыли, что и шаровые скопления, что и…

– …Созвездие Эридана, – невинным голосом вставил Алеша.

– Смеешься над отцом? Да, смешнее не придумаешь: до мозга костей земному человеку дали такое нелепое космическое имя. Надо же – Эридан! Насмешка судьбы! Ирония! Назвали бы уж сразу – Змееносец! Или Скорпион. А еще лучше – Водолей…

Алеша упал на траву и хохотал как одержимый.

– Водолей Скорпионович!.. Ха! Ха! Ха! Здорово звучит!

Потом встал и, вытирая выступившие от смеха слезы, проговорил:

– Ну не сердись, папа, Эридан – хорошее имя. И на меня не сердись. Надо же кому-то заниматься таким нудным делом, как космос и кибернетика.

– Кто знает, Алеша, может быть, с годами у тебя все это пройдет, – сказал я, желая утешить Потапова-старшего. – В твоем возрасте я тоже бредил звездными приключениями. А сейчас по горло сыт ими. Неудержимо тянет на Землю.

После завтрака Потаповы уговорили меня совершить маленькое путешествие.

– Не такое, конечно, головокружительное, как у тебя, – добродушно сказал Эридан. – И не на хитроумной машине времени, а на гравиплощадке – вот на этой телеге и лошади двадцать четвертого столетия.

И он показал на странный и внешне простой аппарат, стоявший поодаль в кустах. Круглая платформа с перилами, три кресла и перед ними – пульт управления. Вот и все.

– Это редкостная привилегия, – смеялся Алеша. – Летать над землей позволено только птицам и… лесничим.

Мы сели в кресла. Эридан дотронулся пальцем до кнопки. Гравиплощадка бесшумно взмыла вверх. У меня захватило дух – так великолепны были всхолмленные лесистыми горами дали, подернутые сиреневой дымкой. Внизу протянулась светлая лента березняка – бывшая высоковольтная. Ее пересекала вдали полоса кустарника – все, что осталось от шумного когда-то шоссе.

– Эту бывшую дорогу, – заметив мой взгляд, сказал лесничий, – давно надо было бы засадить деревьями. Но сейчас поздно. Не будем же выдирать великолепный кустарник, в основном малинник.

– Пап, подлетим туда. Мне вдруг захотелось малины. Аж слюнки текут.

– Тут же недалеко малиновые плантации. – Потапов показал на запад.

За плантациями, километрах в десяти, я увидел в бинокль небольшой город. И вообще только вокруг моей хижины простиралась дремучая тайга. Далеко на горизонте я замечал то поселки, то отдельные здания и множество едва заметных даже в бинокль причальных мачт. Из любой точки можно полететь куда угодно: в один час побывать в Антарктиде и Гренландии, в плодовых садах Сахары и санаториях Камчатки. В сущности, весь земной шар – это единый город, рассеянный в заповедных лесах и лугах, в синих океанских просторах…

– Сейчас на плантациях малина уже с детский кулак, – продолжал Эридан.

– А я хочу дикой малины, – упрямился сын. – У нее особый, лесной аромат.

Гравиплощадка снизилась и летела, едва не касаясь верхушек деревьев. Эридан внимательно оглядывал сосны и березы, делая пометки в блокноте.

Около малинника лесничий приземлил свою «лошадку» так искусно, что не хрустнула ни одна ветка. Но не успели мы с Алешей как следует насладиться спелой малиной, как кустарник перед нами зашевелился.

– Это, наверное, он, Угрюмый. Хозяин здешних мест, – прошептал Эридан, предостерегающе подняв указательный палец.

Я вопросительно взглянул на Алешу. Тот склонился ко мне и на ухо сказал:

– Папа знает у себя почти всех зверей. Каждый лось имеет имя. А кто такой Угрюмый, не знаю.

– Не бойтесь, он не тронет. Только тише, – шептал Эридан.

Кусты раздвинулись, и мы замерли: перед нами стоял на задних лапах огромный, матерый медведь. Он неприветливо взглянул на нас и коротко, словно для пробы, рявкнул. «Действительно, угрюмый», – подумал я. Медведь нерешительно потоптался, потом повернулся и неторопливо побежал через полянку в лес. На полпути Угрюмый обернулся и недовольно взревел. Затем неспешным шагом хозяина удалился в темный ельник.

– Зря потревожили, – улыбнулся Эридан и продолжал, явно обращая свои слова сыну: – В биосфере Земли происходит, очевидно, обмен не только биохимический, но и нравственный. Незримыми путями обогащают нас духовно и медведь, и цветок одуванчика, и вот этот муравей, эта тончайше сбалансированная – не кибернетически, а биологически! – структура. Что будет, если на планете не останется никаких других живых существ, кроме человека? Страшно подумать! Это будет началом гибели человечества. А ведь еще в двадцатом веке, в эпоху второй промышленной революции, находились люди, которые в погоне за минутной выгодой уничтожали леса, отравляли реки. А сейчас?..

Эридан нахмурился и, показав на сына, с раздражением сказал:

– Да, дай только волю вот этим кибернетическим пройдохам, вот этим разбойникам…

Алеша расхохотался.

– Пап, будь объективным… И какой же я разбойник?

Эридан еще долго ворчал и успокоился только за работой. Мы скользили над лесом бесшумнее птиц, и он отмечал на карте каждое больное или поврежденное дерево.

Потом гравиплощадка поднялась на головокружительную высоту. На юге, как на ладони, лежал огромный город, залитый утренними лучами. В нем я был триста лет назад. Выпрямленная, как стрела, река Исеть стала широкой и глубоководной: в бинокль я различал быстроходные гидроавтобусы, медлительные парусные яхты. Среди парков возвышались причудливые здания. И все они, как шпилями, увенчивались серебристыми причальными мачтами. На их остриях беспрерывно вспыхивали и погасали искорки-гиперлеты.

– Столица Урала, – сказал Эридан. – Бывший город машиностроителей…

– Почему же бывший? – возразил Алеша. – Он и сейчас полмира снабжает уникальными машинами, космическими аппаратами. Только машиностроительные комплексы и грузовые транспортные магистрали глубоко под землей. Там ни одного человека. Лишь роботы следят за технологическим режимом, а сам город действительно стал садом… Кстати, – Алеша улыбнулся, – нельзя умолчать об одном парадоксе. Наш уважаемый энтузиаст леса, враг космоса и кибернетики, сам живет не в лесной глуши, как космический скиталец Сергей Волошин, а в центре города, в окружении киберслуг…

Гравиплощадка опустилась на поляне, и я, попрощавшись с Потаповыми, вернулся в свою хижину.

Захотелось повидать друзей: Ориона, Вегу, Патрика. Особенно Таню…

Вызвал комнату Ориона, но экран не засветился. Попробовал еще раз, нажав одновременно кнопку звукового сигнала. С тем же успехом. Подождал, побродил в лесу около часа. Потом вернулся и снова нажал кнопку. Через минуту экран вспыхнул, выхватив окно, стол и часть стены с фильмотекой. И по-прежнему никого. Кто же тогда отозвался?

И вдруг сбоку стал медленно выплывать огромный букет полевых цветов, который детским голосом пропищал:

– Дома никого нет.

Из-за букета несмело выглянули глаза Насти, дочери Ориона. Узнав меня, она радостно захлопала в ладоши.

– Дядя Сережа вернулся! Дядя Сережа! – Цветы упали на пол, но девочка уже забыла о них. Залпом выложила все новости: папа с мамой в Чукотском космопорте, тетя Таня в Антарктиде. Вернутся все к четырем часам.

– Не говори им пока обо мне, – сказал я. – Не выдавай меня. Знай молчи себе с таинственным видом. Сможешь?

– Смогу, дядя Сережа, смогу!

Но что делать до четырех часов? Вспомнил, что на экране можно обозревать с высоты любой город, любой крупный научный или космический центр. Вспомнил и номер Чукотского космопорта – ЧК-81. Набрал его и с высоты птичьего полета увидел бетонированное поле, окруженное движущимися решетчатыми эстакадами. Здесь царство машин, всевластие электроники. Вот несколько остроносых беспилотных разведракет, космический крейсер старого типа.

Невидимый телепередатчик выхватил огромный диск – гиперзвездолет. Его-то мне и надо. Нажав кнопку, зафиксировал изображение.

Несколько десятков людей в гермошлемах и комбинезонах расставляли какие-то приборы. Раздался рев сирены. Люди быстро, но без суеты забрались с приборами в открытые люки корабля. Через три минуты люки закрылись. Гигантская чечевица гиперзвездолета поднялась в воздух и вскоре исчезла из поля зрения.

Члены экипажа отрабатывали, видимо, действия по сигналу тревоги. В одном из них я, кажется, узнал Ориона. Но как повидать Таню? Антарктида! Это для меня новость. Что делать там биологу с широким профилем? И где ее искать на огромном материке?

Кое-как дождался четырех часов. Помедлил еще минут пятнадцать и нажал кнопку. За столом спиной к экрану сидел Орион, уткнувшись в аппарат для чтения фильмокниг.

– Кто там еще? – пробормотал он и обернулся к экрану. Грузный и обычно медлительный, Орион вскочил на ноги с такой живостью, что стул отлетел в сторону. – Сергей! Вернулся!.. Когда?.. Как же мог столько молчать?

Он забросал меня вопросами. Потом, вдруг вспомнив что-то, приложил палец к губам:

– Т-с-с…

«Мистификатор, – подумал я, испытывая теплое чувство, словно попал в долгожданные дружеские объятья. – Сейчас начнет кого-то разыгрывать!».

– Таня! – крикнул Орион в окно. – Тут тебя кто-то спрашивает.

– Кто? – послышался звонкий голос.

– А я почем знаю? – недовольно пробурчал этот артист. – Разве в лицо запомнишь всех твоих муравьиных знатоков и приятелей тигров?

И с равнодушным видом уселся за стол, углубившись в светящуюся фильмокнигу.

Вошла Таня, подняла голову и слегка побледнела, а потом ее глаза вспыхнули таким счастьем, что я вздрогнул. Сияющий взгляд этих глубоких глаз – лучшая награда за все мытарства в страшных мирах.

– Ты?.. Сережа?.. – прошептала она и облегченно вздохнула. – Наконец-то! Ты у себя?.. Я сейчас… Сейчас… Ты подожди. Мы сейчас все вместе.

Экран погас. Пока соберутся все вместе, думал я, пройдет не менее часа. Но уже через пятнадцать минут скрипнула дверь, и в хижине стало тесно. После первых приветствий, междометий и восклицаний Орион поднес кулак к самому моему носу.

– Чем пахнет? Ну подожди, космический бродяга, тебе еще попадет от меня! Прибыл – и ни гугу…

Взглянув на притихшую Таню, он обратился к Веге и Патрику:

– Пойдемте-ка разводить костер. Мы еще устроим ему!..

Мы с Таней остались вдвоем. И снова я вздрогнул от радости, почувствовав взгляд черных, глубоких глаз. Таня протянула руку и еще раз облегченно вздохнула:

– Ну, здравствуй, странник. – Она уронила пышноволосую голову на мое плечо.

– Не надо, Таня. – Мне показалось, что она плачет. – Я же здесь… Теперь уже навсегда.

Я взял ее за плечи и посмотрел в лицо. Но Таня не плакала, она смеялась тихим и таким счастливым смехом, что я тут же дал себе торжественную клятву никогда с ней не разлучаться.

Когда мы вышли из хижины, на поляне уже плескались веселые языки костра.

Таня, бережно оправив платье, села на камень.

– Вырядилась, – кивнул в ее сторону Орион. – Всегда так, когда у нее хоть маленький успех. Оказывается, моя сестра почти композитор! А сегодня… Ее цветы сегодня впервые зазвучали, заквакали, как лягушки. Вернулась из Антарктиды, сразу же облачилась в свой распрекрасный пенелон и целый час вертелась перед зеркалом.

Таня метнула на брата укоризненный взгляд: он разоблачил перед всеми ее маленькую слабость.

– Да, я и забыла! – вдруг воскликнула она и показала на Вегу и Патрика. – Поздравь их, Сережа: новая супружеская пара.

– Где будете жить? – спросил я. – В кочующем городе?

– Нет, не могу привыкнуть к зною. Будем жить на моей родине – в Шотландии, – ответил Патрик и пошутил: – Там у меня древнее родовое имение. Замок с привидениями.

– Ты подожди со своими инженерными привидениями, – сказал Орион. – Пусть сначала расскажет Сергей о своих приключениях.

Я рассказывал долго, заново переживая все, что произошло со мной в Электронной Гармонии. Сгустились летние сумерки, стало прохладно. Но Орион забыл подкладывать ветки в костер. Головешки багрово тлели. В фиолетовом небе повисла огненная роса. Танино праздничное платье излучало в темноте такой тонкий свет, словно было соткано из танцующей звездной пыли, словно девушка укуталась не в пенелон, а в кусочек Млечного Пути.

Когда я кончил, все долго молчали.

– Даже не верится, что такое может быть, – проговорила Вега. – Как в страшном сне…

– А о Вечной Гармонии ты вспомнил? – спросил Орион, подбросив в костер сухих веток.

– Вспомнил, – кивнул я. – Видимо, Хабор, выдирая из меня информацию, сбил с памяти все запоры. А может, и время сделало свое дело… Все разом высветилось.

– Расскажи! – почти хором попросили Вега и Патрик.

– На ночь рассказывать не стоит, – проговорил я и сам подивился, что здесь, в кругу друзей, тот мир показался вдруг почти нереальным. – А если говорить честно – слишком тяжело рассказывать. Там остались мои товарищи… Лучше я об этом напишу, а вы потом прочитаете. Ладно?

– Ну что ж, так и быть, подождем твоих мемуаров, – сказал Орион. – Только пиши побыстрей. И вообще, довольно жить отшельником. Хочешь, за полчаса отгрохаем тебе такой дворец – закачаешься. А эту избушку – ко всем чертям!

– Пират! – с веселой иронией воскликнула Таня. – Посмотрите на этого космического пирата. Он усвоил все замашки древних морских разбойников. Ругается, как шкипер.

Беседа наша затянулась до полуночи. Говорили и никак не могли наговориться. Все чувствовали себя удивительно легко и раскованно. Таня подтрунивала уже не только над Орионом, но и надо мной. Расстались мы, когда костер окончательно погас.

…Пока писать нельзя. Но как только разрешат врачи, вернусь к своим записям. Я должен рассказать человечеству о страшном царстве Абсолюта. Прав Алеша Потапов: нам рано или поздно придется сражаться с этой безжалостной силой. А врага надо знать… Начну с того момента, когда открылась и тотчас захлопнулась за нами дверь в сатанинскую Вечную Гармонию – царство Абсолюта.

Царство Абсолюта

На нас обрушилась тишина. Заглохли планетарные двигатели, перестали петь приборы. Прозрачная полусфера пилотской каюты потемнела – ни солнца, ни звезд. Корабль будто провалился в угольную яму. Погасли даже приборы пульта управления, многоцветные мигающие огоньки которого создавали ощущение уюта. Лишь плафоны освещали каюту мертвенным светом.

С электронным универсалом что-то случилось. Он буквально мямлил, на вопросы отвечал с перебоями. С трудом удалось выяснить, что звездолет, как муха, попал в паутину силовых полей. Его будто сунули в мешок и волокли в неизвестном направлении.

– Выясни, что с двигателями, – приказал мне капитан.

Я спустился в кормовую часть корабля. Из машинного зала вырывался сноп света, и на полу коридора вздрагивала тень неизвестного человека.

С излучателем в руке я подкрался к двери и увидел широкую спину незнакомца. Тот склонился над приборами. Левую руку он отставил в сторону и опирался ладонью на предохранитель. Пломба почему-то сорвана. Стоило по неосторожности нажать кнопку предохранителя, и свинцовый шар, получивший из-за утечки гравитонов отрицательный заряд, освободится от пут силовых полей. Он может коснуться корпуса реактора. И тогда – черный взрыв! Та самая черная аннигиляция…

Что делать? Окликнуть незнакомца и попросить убрать руку – бессмысленно. От неожиданности он вздрогнет и заденет кнопку. А главное, я знал и чувствовал: передо мной враг… И я поступил, быть может, не лучшим, но радикальным образом: тонким и острым, как бритва, лучом отрубил руку. Не задев кнопки, рука упала на пол.

Взревев от боли, незнакомец обернулся и увесистым правым кулаком ударил меня по скуле.

Удар был хорош. Я отлетел в другой конец коридора. Слизнув соленую струйку крови, вскочил на ноги. В ту же минуту за моей спиной появились члены экипажа.

Незнакомец шагнул в коридор, левая рука, к моему изумлению, оказалась на месте. Заметив людей, он остановился, что-то пробормотал и растворился в воздухе. К таким внезапным исчезновениям мы стали уже привыкать.

Взглянув на мою окровавленную щеку, капитан сердито сдвинул брови:

– Опять эксцессы? Я предупреждал!..

Я привел товарищей в машинный зал, где на полу валялась обрубленная по локоть рука, и рассказал о случившемся.

– Не очень остроумно поступил, братец, – заметил капитан. – Впрочем, ничего другого не оставалось. – Он повернулся к Зиновскому:

– А ты, Яков Петрович, возьми эту чертову руку, исследуй и доложи.

Поставив на предохранителе новую пломбу, мы тщательно заперли за собой машинный зал. Как будто это имело какое-то значение для вездесущих и всепроникающих гостей.

Через полчаса в пилотскую каюту пришел из лаборатории Зиновский.

– Рука как рука, – сказал он. – Из той же плоти и крови, что и у нас. Могу сообщить группу крови, РОЭ, процент гемоглобина…

– Не надо, – отрезал капитан. – Выкинь ее за борт. Кажется, начинаю о чем-то догадываться…

Стычка в машинном зале имела одно положительное последствие: таинственные незнакомцы оставили нас в покое. Никто больше не следил за нами, не рылся в каютах.

Малыш повеселел, а планетолог, поглаживая бороду, благодушно острил:

– Феноменально! Понимаешь, Сережа? Любезным потомкам мы осточертели. Изучали они нас, изучали, а потом, треснув тебя по физиономии, поставили на этом точку.

– Хороша точка, – смеялся Ревелино, показывая на мою левую щеку. – Может быть, всего лишь запятая?

Шрам на щеке и в самом деле смахивал на багровую запятую.

Лишенный управления, звездолет продолжал нестись в полной темноте и тишине. Неведомая сила тащила нас куда-то. Однажды утром, когда я только что проснулся, корабль сильно вздрогнул, словно ударившись обо что-то.

Я быстро оделся и прибежал в пилотскую. Весь экипаж был на месте.

– Мы на Луне! – крикнул Иван Бурсов.

Каюту заливал солнечный свет: полусфера снова стала прозрачной, будто кто-то сорвал с нее черное покрывало.

Мы натянули комбинезоны с гермошлемами и вышли из корабля. Над нами колыхался огненно-косматый шар Солнца. Почти рядом чернел диск, окруженный голубым ободком подсвеченной сзади атмосферы. Земля, ее ночная сторона… Да, вместе со всеми членами экипажа я был уверен тогда, что мы попали в свою Солнечную систему, на родную Землю.

Звездолет стоял на космодроме, опоясанном какими-то строениями. Город? В наше время его не было… Мы шагали, оставляя глубокие следы в многовековой пыли: видимо, с космодрома уже сотни лет не взлетал ни один корабль.

Вошли в лунный город. Он напоминал почерневший лес, по которому когда-то прокатилась волна пожара. Кругом, как темные стволы циклопических деревьев, высились многоэтажные здания, переплетенные лианами провисших мостов и эстакад. Ноги утопали в пыли, как в пепле. Многие дома покосились, часто попадались обломки рухнувших эстакад. Город был мертв. Ни малейшего движения, никаких признаков жизни. Внутри зданий – такое же запустенье: ровный слой пыли, истлевшая мебель.

– Где же люди? Хотя бы те призраки? – спросил Иван так тихо, будто боялся, что от громкого голоса развалятся здания.

– На Земле, – уверенно ответил капитан. – То есть людей скорее всего не найдем и там. Но там разгадка…

К экспедиции на Землю готовились два дня. У нас была вместительная шлюпка – посадочная ракета, которую с помощью механизмов поставили рядом с кораблем.

Ракета стартовала, взметнув облако пыли. У всех нас зачастил пульс, когда стал наплывать, увеличиваться темный диск в голубом ореоле атмосферы. Что ждет нас там, на родной планете? Она молчала. Ни звука в микрофонах, ни одного светового всплеска на черном диске. В наш двадцать первый век ночная сторона Земли казалась из космоса мерцающей. Светились города, в океанах проплывали ярко иллюминированные лайнеры. А сейчас – ничего. Огни цивилизации погасли…

Приборы показывали высоту сто километров, потом пятьдесят. Ракета, выпустив планирующие крылья, входила в плотные слои атмосферы.

Мы прильнули к экрану радароскопа. Он серыми красками, но в сильном увеличении рисовал неясную картину – лениво перекатывающиеся волны океана. Затем водные просторы сменились сушей. Однако это была странная суша: те же волны, но неподвижные, закаменевшие.

– Что за черт, – бормотал планетолог. – Хотя бы руины, как на Луне… А то ведь ничего. Какой-то застывший океан.

– Скоро будет освещенная сторона Земли. – Капитан хмурился, около губ залегла жесткая складка. – Сейчас увидим.

И мы увидели… Трудно передать охватившее нас чувство смятения. Под нами расстилалась серо-желтая пустыня, безграничный застывший океан песков.

Планирующая ракета еще снизилась и замедлила полет. Внизу мелькали барханы. Ни одной зеленой рощицы или дерева, ни одной нежданно сверкнувшей реки.

Океан, сменивший под крыльями пустыню, ослепил слюдяным блеском. Здесь хоть движение, какое-то подобие жизни. Но какой это океан? Индийский? Атлантический? Очертания берегов так сильно изменились, что никто из нас не мог дать точного ответа.

– Будем садиться, – сказал наконец капитан.

Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице. Эта волевая непроницаемость смущала. У нас сжимались сердца от предчувствия беды, постигшей человечество. Но что думал он, Федор Стриганов? Трудно сказать. Движения его рук за пультом управления были по-прежнему уверенными и спокойными.

Место для посадки капитан выбрал удачно – ровную гранитную площадку, почти не занятую песком.

Иван Бурсов и биолог выпустили на волю автономные приборы-автоматы. Первые показания их не радовали. Песок и воздух не содержали не то что капли, но и росинки воды. О жизни и говорить нечего. Чуткие приборы не обнаружили даже микроорганизмов. Это была стерильная пустыня, пустыня-абсолют.

И вдруг…

– Человек! В пустыне человек! – закричал Ревелино. – Он зовет!

Мы поспешили к бортинженеру. С вершины горбатого бархана заметили вдали одинокую фигурку, точнее – силуэт. Человек поднял руку, не то показывая вверх, не то подзывая к себе. Рядом с ним – решетчатый остов полуразрушенного здания. И ничего больше. Кругом унылая холмистая равнина.

– Это контакты! – воскликнул легко возбуждающийся Иван. – Скорее в вездеход.

Под прозрачным бронекуполом гусеничного вездехода разместился весь экипаж. Взвыл двигатель. Машина, покачиваясь, переваливала через бугры и оставляла за собой рубчатые следы. Когда до цели оставалось метров триста, мы поняли свою ошибку: это был не человек, а внушительных размеров статуя.

Двигатель внезапно заглох. Ревелино долго копался в нем, но повреждений не нашел. Что это? Снова шутки невидимок?

Мы выпрыгнули из кабины и осмотрелись. Позади остроносой гусеницей-шестиножкой серебрилась горизонтально поставленная ракета. В крайнем случае к ней можно вернуться пешком.

Подошли к статуе. Металлический идол с застывшей усмешкой простирал руку вверх. На постаменте какая-то надпись из замысловатых знаков, которые раньше, очевидно, светились.

Сейчас, побывав в Электронной эпохе, я смог бы объяснить товарищам, что это статуя Генератора Вечных Изречений. Прочитал бы надпись: «Болезней тысячи, а здоровье одно». Сотни лет простоял чугунный Генератор – сначала во всемирном городе, затем в глобальной пустыне – пустыне абсолютного «здоровья». Идеальное воплощение Вечных Изречений!

Это сейчас… А тогда вместе со всеми с недоумением взирал на статую. Она вызывала тревогу, ощущение забытой вехи погибшей цивилизации. Но какой цивилизации? Сфинкс пустыни с загадочной усмешкой молчал. Ничего не дал нам и осмотр металлического покосившегося скелета здания. Между зданием и статуей под слоем песка нашли круглый люк. С трудом открыли крышку и увидели уходящие в глубину ступени.

– Закройте люк, – приказал капитан. – Подземелье потом. Сначала осмотрим поверхность.

Прошли еще километра два. Ракета утонула за горизонтом. Компасы не работали, словно планета лишилась магнитного поля. Среди пухлых холмов четко вырисовывался на белесом небе единственный ориентир – силуэт статуи. За нами цепочкой тянулись глубокие следы. Мы надеялись, что они приведут нас обратно к вездеходу. Это был просчет.

Пустыня, до того неподвижная и немая, вдруг зашевелилась и заговорила звенящим шепотом. Задымились макушки барханов, поползла, скручиваясь в желтые веревки, струистая поземка. Потом поднялся сильный ветер и началась песчаная круговерть, быстро стершая наши следы.

Обернулись, но ориентира своего не увидели. Горизонт затянуло колышущейся мглой. Мы крепко взялись за руки, чтобы не потерять друг друга, и зашагали, как нам казалось, в нужном направлении. Хотя бы дойти до вездехода – там баллоны с жидким кислородом и запасы питательной пасты.

Серая пелена скрыла не только статую, но и солнце. Но мы упорно брели. Шли долго и, конечно, сбились с пути.

Ветер усиливался. Тугие струи воздуха, взвинчиваясь пыльными вихрями, пошли гулять по барханам. С шипением и грохотом налетел ураган. Тысячи песчинок щелкали по гермошлемам, потоки песка сбивали с ног.

Бурю решили переждать около скалистого обнажения. Тем более что по нашим часам на планете наступила ночь. Однако не было ни Луны, ни звезд. Ничего, кроме мчавшейся с визгом и воем песчаной мглы.

Ураган смолк внезапно. Пустыня замерла. Засверкал ночной небосвод, усыпанный мириадами искрившихся песчинок-звезд. Но на земле – непроницаемая тьма. Лучи наших фонарей выхватывали только ближние холмы, покрытые мелкой песчаной рябью.

Искать ракету сейчас не имело смысла. Надо ждать утра. Мы уселись плотнее друг к другу. Я опирался на широкую, как плита, спину Ивана Бурсова и чувствовал его учащенное дыхание. Могучим легким планетолога не хватало воздуха. Кислород кончался и в моих баллончиках. По показаниям приборов воздух планеты содержал кислород. Но годился ли он для дыхания? Я осторожно приподнял, а потом совсем откинул назад гермошлем.

– Не курорт, но дышать можно, – сказал я Ивану.

Планетолог открыл гермошлем и облегченно вздохнул. Остальные последовали нашему примеру. Мы даже вздремнули до рассвета.

Утреннее солнце осветило безрадостную картину – безбрежный песчаный океан. Мы сориентировались по солнцу, посовещались и направились на северо-запад. Там, казалось нам, была надежда найти ракету или вездеход.