Текст книги "Звездные берега"

Автор книги: Семен Слепынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Звездные берега

А три месяца спустя мы с Орионом попрощались с Таней на космодроме, у циклопического строя кораблей, которым предстоял прыжок за грань нашего мира, в звездные сферы.

Наш крейсер летел впереди. Передо мной светился пульт минус-перехода. На жаргоне членов экипажа я – «минус-навигатор». За соседним пультом – мой друг «нуль-навигатор» Орион. Нуль-навигация требует больших знаний, опыта и молниеносной реакции. Таня немало подивилась бы, узнав, что ее брат обладает всеми этими качествами. С виду медлительный, в пилотском комбинезоне и впрямь похожий на медведя, Орион в нужную минуту обнаруживал завидную смекалку и стремительность.

– Нуль-переход! – услышал я команду.

Все мое внимание сосредоточилось на приборах и носовой части крейсера, куда стягивались линии силового напряжения. Вокруг корабля заструилось голубоватое фотонное облако. Я повернул верньер, и в облако начали вплетаться нити тахионного излучения. Корабль медленно, как старинная подводная лодка, погружался в вакуумный океан. Звезды меркли, точно угли угасающего костра. Когда приборы показывали пятьдесят процентов фотонного напряжения и пятьдесят тахионного, светила нашего континуума погасли совсем. Нас обступила кромешная тьма и безмолвие Великого Ничто. Нуль-навигация, поиск точки выхода в другом континууме, – самый ответственный момент. В вакуумном океане свои штормы и штили, подводные скалы и гравитационные водовороты. Малейшая неточность, и мы могли бы при всплытии напороться на какую-нибудь звезду и сгореть в ее пекле.

Но Орион справился со своей задачей блестяще.

– Минус-переход! – подал команду капитан.

Я усилил тахионное напряжение, и корабль осторожно подошел к границам другого мира. Предупреждающе завыли сирены: началась перестройка материи корабля и наших организмов в минус-материю.

Очнувшись, мы будто сквозь пелену увидели выступающие из мглы светила. Наш крейсер выплыл из океана нуль-материи к другому берегу мироздания.

Командующий эскадрой болгарин Арнольд Арнаудов устроил осмотр. Потерь не было. На экране я видел, как капитаны кораблей по очереди рапортовали Арнаудову, который находился на нашем, головном крейсере. В экипаже третьего корабля я заметил Алешу Потапова – самого молодого участника экспедиции.

Обитателей планеты Аир – точно таких же людей, как и мы, – я впервые увидел на их гигантском космодроме. Здесь встретились мы и с таисянами – уже знакомыми мне порхающими жителями планеты Таиса. Их боевой флот готовился к старту на другом конце космодрома. Мы не стали ждать, когда прибудут звездолеты отдаленных цивилизаций. Корабли трех планет и без того обладали мощными средствами нападения и защиты.

Расстояние до пиратской планеты Харды – двадцать световых лет – объединенный флот преодолел в два гиперскачка. Это напомнило мне поход старинных подводных лодок: погружение в Великое Ничто и скачок в десять светолет, затем всплытие на звездную поверхность для ориентировки и новое погружение с очередным прыжком. Каких-нибудь двадцать часов, и мы у цели – вблизи системы, похожей на Солнечную.

Харда встретила тысячами самовзрывающихся снарядов, выскочивших, очевидно, из необъятных информационных кладовых пустыни. Но эти беспилотные космические аппараты легко истреблялись лазерными лучами и отгонялись защитными полями. Однако один из крейсеров по непонятной причине приблизился к силовой сфере и был захвачен взметнувшимся голубым протуберанцем. Мы увидели ослепительную вспышку. Вероятно, один из членов экипажа сумел взорвать крейсер. К моему великому горю, это был тот самый корабль, на котором находился Алеша Потапов.

Арнаудов приказал отвести корабль подальше. Тогда Абсолют решил вступить в переговоры. На кораблях начали появляться его парламентеры – ожившие символы Вечной Гармонии. На нашем крейсере я видел трех таких посланцев – весьма невзрачных субъектов. Они пытались что-то объяснить, но ничего невозможно было понять – видимо, сказывалось расстояние: мы основательно удалились от Харды.

Я сидел рядом с Арнаудовым, когда засветился экран внешней связи: нас хотел видеть Эрнун, командующий аирянским флотом. Умные глаза аирянина светились лукавством.

– Ну как вам нравится Абсолют в роли дипломата?

Посерьезнев, Эрнун продолжал:

– Наш дешифратор сумел перевести лепет одного из посланцев. От имени Абсолюта он предложил нам выслать на Харду парламентеров. В защитной сфере засветится фиолетовое пятно, своего рода временная «дверца» для одноместного корабля. Место встречи – статуя Генератора. Та, около которой застрял тогда вездеход пленных звездолетчиков…

– Согласен быть парламентером! – воскликнул я, вскочив на ноги. – Знаю это место!..

– Не горячись, Сергей, – сказал Арнаудов и, положив руку мне на плечо, насильно усадил в кресло. – Дело очень сомнительное. Нет никаких гарантий, что парламентеру удастся вернуться…

– И в то же время соблазнительно, – проговорил на экране аирянин. – Нам необходимо кое-что разведать.

Арнаудов встал и принялся мерить шагами каюту.

– Можно испробовать один вариант, – произнес он после долгого молчания. – Пусть Сергей Волошин готовится к экспедиции. А мы кое-что обсудим с кибернетиками…

…И вот настал этот миг. В маленькой одноместной ракете я устремился к засветившейся в защитной сфере фиолетовой «дверце». Ощущение было такое, будто ныряешь в прорубь с ледяной водой. На моих глазах прорубь «замерзала», затягивалась панцирем силового поля. Но я успел проскочить. Дыра закрылась, фиолетовая рябь в защитной сфере погасла.

Моя юркая ракета облетела планету – спутницу Харды, которую мы раньше приняли за Луну. Черным, обгоревшим лесом мелькнули руины города. Вот и космодром. На его пыльной поверхности все так же стоял наш звездолет «Орел». Рядом заметил короткие рубиновые вспышки – вечный огонь на могиле капитана.

Потом я вернулся к Харде и два раза облетел ее. Долго кружил над огромным материком, выискивая гранитную платформу, на которой когда-то совершили посадку. Нашел ее и приземлился.

Открыл люк. Передо мной расстилался все тот же унылый ландшафт. Впереди – статуя Генератора и скособоченный скелет здания. Позади, как зубы хищного ящера, белели вытянутые грядой скалы.

Как встретит меня пустыня? Она может оглушить песчаными бурями и смерчами, которые, очевидно, сопровождают какие-то процессы в суперэлектронном мозгу Абсолюта.

Опасения мои как будто сбывались. Потянулись шелестящие волокна песчаной поземки. Закурились верхушки барханов. Извиваясь, как удав, к небу вытянулся километровой высоты смерч. Но его крутящийся столб, звеня мириадами песчинок, рухнул, как подкошенный. Пустыня присмирела, залегла неподвижным пластом.

Я спустился вниз и направился в сторону статуи. Под ногами поскрипывал и шуршал песок. Невольно поежился: сейчас, когда я все знал о Вечной Гармонии, это траурное шуршание звучало как шепот погибших душ, упакованных в песчинки-ячейки.

В десяти шагах я заметил беззвучно возникшую шеренгу солдат. Около сотни марионеток стояли двумя рядами и тупо взирали на меня. На их плечах поблескивали ружья. Я повернулся к ним спиной и пошел к статуе.

Солдаты, гулко печатая шаг, направились в ту же сторону.

«Почетный эскорт», – усмехнулся я. Однако по спине невольно поползли мурашки.

Когда статуя Генератора черной тенью нависла надо мной, символы остановились.

Вскинув правые руки вверх, они дважды прокричали: «Ха-хай!» – и погасли. В песчаной пустыне остались лишь четкие линии следов.

Я стал ждать «автономного» слугу властелина Харды. Почему-то надеялся, что это будет Незнакомка, наша прежняя собеседница, и от нее я смогу узнать о судьбе своих товарищей. Но вдруг… От неожиданности я вздрогнул. Передо мной возник Хабор! На нем был все тот же крикливый костюм из синтетики – одежда Электронной эпохи.

– Га! Га! Провокатор! – ухмыльнулся Хабор.

Спохватившись, он опасливо взглянул на статую, вскинул правую руку вверх и усердно прокричал:

– Ха-хай! Ха-хай!

Потом повернулся ко мне.

– Давненько, давненько мы не виделись! Что ж, давай посидим, побеседуем, как в былые времена. Где посидим? Ну, за этим дело не станет…

Рядом с нами появился круглый столик, точь-в-точь такой, какие я видел в увеселительных заведениях супергорода. Возникли и два удобных кресла.

– Я смотрю, ты прямо вездесущий, – проговорил я, опускаясь на мягкое сиденье.

– Да, Абсолют даровал мне самые устойчивые вихри, – с гордостью кивнул Хабор и тоже сел. – Там, в Электронной эпохе, я резидент Великого, а сюда меня вызывают для особо важных поручений. Как вот сейчас… Мало кто из слуг пользуется таким доверием Абсолюта. Уже не говоря о том, что я – один из полководцев Армии вторжения. В любую минуту могу принимать парад. Хочешь полюбоваться?

Он взмахнул рукой, и из несметных песчинок пустыни выскочили солдаты. Их было, наверно, миллион. От чугунного топота задрожала почва. Словно одно многоногое, многоголовое чудовище двигалось по пустыне. Вот первые шеренги, приблизившись к статуе, вздернули правые руки, раскрыли рты…

Я заткнул уши, не желая слышать верноподданнический вопль.

Хабор усмехнулся, что-то негромко произнес – и символы послушно погасли.

– Ну как дисциплинка? – взглянул он на меня. – Если бы ты был поумнее, мог бы занять в Вечной Гармонии почти такое же положение, как я. Впрочем, и сейчас еще не поздно. Если ты нам поможешь…

– Ближе к делу! – перебил я. – Меня прислали сюда не для того, чтобы заниматься пустой болтовней.

– Какая деловитость! – насмешливо восхитился Хабор. – Что ж, парламентер, можешь передать своему командующему, что Абсолюту не страшны все ваши армады. Броня Харды непробиваема. Однако Великий искренне желает мира, и, если вы прекратите тщетный штурм и повернете корабли обратно, он готов поделиться с вами некоторыми своими техническими достижениями… Лети, парламентер, и поскорей возвращайся с ответом. Я буду ждать на этом самом месте.

– Мне незачем лететь за ответом. – Я встал, глядя прямо в глаза Хабору. – Ответ здесь, со мной. И он состоит из одного короткого слова: нет! Мы не снимем осаду. И не прекратим борьбу до тех пор, пока не взломаем вашу хваленую скорлупу и не сокрушим Абсолют со всем его проклятым машинным царством.

– А ты не боишься за свои косточки? – почти ласково осведомился Хабор. – Ну-ка, испытаем их на прочность…

Невыносимая боль пронзила позвоночник, в глазах потемнело – и я очнулся… в корабле перед пультом. Надо мной склонился врач, рядом стоял Арнаудов. В открытую дверь заглядывал встревоженный Орион.

– Все в порядке, – выпрямился врач. – Небольшой шок. Сергей слишком вжился в свою роль.

И я сразу все вспомнил. Именно вспомнил, потому что не просто дистанционно управлял из корабля своей биокопией, а фактически слился с ней. Все, что происходило с моим кибером-двойником там, на Харде, как бы происходило и со мной…

* * *

Осада была долгой. Не раз наши корабли пытались прорвать защитную сферу Абсолюта, но в конце концов стало ясно, что пока нам это не под силу. Тогда мы натянули вокруг брони Харды свою мощную изолирующую сферу. Колоссальная энергия для ее поддержания поступала от ближайшей одинокой звезды по проделанному нами вакуум-каналу. Абсолют был блокирован прочно и надолго. Его пространственно-временные экспансии стали невозможны.

Когда-нибудь, когда мы станем сильнее, наши корабли еще вернутся к Харде. Я верю: рано или поздно мы сумеем разгромить враждебное всему живому кибернетическое логово Абсолюта. Быть может, тогда я узнаю наконец о судьбе моих товарищей…

Земная эскадра еще немало дней гостила на планете Аир. Затем начался обратный путь домой. Наши вакуумкорабли перевалили через нуль-континуум и выплыли к другому берегу мироздания, в свою звездную Вселенную.

Поющие луга
Вместо эпилога

С высоты десятого этажа смотрю на холмистые поля и леса, на синеющие вдали пологие Уральские горы и не перестаю удивляться контрастам последних двух лет моей жизни. Кажется, только вчера я был в страшной пустыне Харды, видел шествие мертвых символов, выскакивающих из песчаных информационных хранилищ. А сейчас сижу на увитой зеленью веранде трехсотэтажного дома-города. Сужающийся кверху и похожий на гигантскую елку, город-сад медленно вращался, равномерно подставляя солнцу свои бока.

Та сторона, где находилась наша квартира, незаметно поворачивалась к югу. Солнечные лучи, проткнув подрагивающую листву, упали на стол и рисовали меняющиеся причудливые узоры. Шмель, чудом залетевший с полей на десятый этаж и дремотным гулом нарушивший тишину, уселся на невзрачный цветок. Раскачав его, опять загудел и тяжело переплыл на соседний цветок. Снова тишина… И не верится, что совсем недавно надсадно выли корабельные сирены, кроваво вспыхивали аварийные лампочки: наш обратный переход не был таким уж гладким. Погиб еще один вакуум-корабль, утонул в неизмеримых пучинах нуль-континуума. Вероятно, у него погасло поле хронозащиты. Корабль, как скорлупку, подхватили разнонаправленные потоки времени и, видимо, занесли в прошлое. В очень далекое прошлое. Быть может, в пору огненно клокочущей юности Вселенной.

Земля торжественно встречала нашу эскадру, хотя мы принесли не только радость успеха, но и горечь потерь.

Миллиарды жителей Земли, Луны, Венеры и Марса видели на экранах, как эскадра, погасив фотонные двигатели, медленно опускалась на гравитационных платформах.

На Камчатском космодроме находились только семьи астронавтов.

Ориона встретила Инга и шестилетняя Настя с неизменным букетом в руках. Увидев цветы, «варварски» сорванные на примыкающих к космодрому полях, Орион только крякнул, поморщился, но ничего не сказал.

Таня приникла головой к моему плечу. Потом, протянув руку, облегченно вздохнула:

– Ну, здравствуй, странник! Звездный ты мой скиталец!

А вечером она пригласила в Антарктиду наших общих друзей – гиперастронавтов. Гостей набралось около полусотни. Они разместились на берегу небольшого пруда. На противоположном берегу, метрах в пятнадцати от нас, склонились над водой Танины инопланетные питомцы. Кварковое солнце угасало, и в таинственных полярных сумерках светящиеся цветы переливались, окрашивая водную гладь колыхающимся семицветьем радуги. Зрелище великолепное. Но то, что мы услышали, превзошло все ожидания.

Гибкие пальцы Тани забегали по клавишам аппарата, излучающего радиоволны. Многокрасочная пульсация непривычно огромных цветов, вначале хаотичная, приобрела стойкость и ритм. А в затрепетавших лепестках зазвучали тихие рассветы, шорохи трав, гул сумеречных лесов. Загрохотали морские бури, и словно на невидимых крыльях мелодии мы унеслись в космос. Мы слышали то волнующие, как ветер, земные легенды, то шелест иных планет, летящих в звездных пространствах…

А цветы полыхали, бросая на лица слушателей багровые, синие, зеленые отсветы.

Счастливая Таня принимала поздравления и благодарности за столь яркое и необычное светомузыкальное представление. Даже Орион, настроенный вначале весьма иронически, удивленно хмыкнул и снисходительно потрепал сестру по плечу.

– Молодец! Твои лягушки не подвели.

Спустя месяц после концерта в Антарктиде мы совершили туристский поход. О нем мы договорились давно. Мы – это Вега с Патриком, я с Таней и Орион, взявший жену и Настю.

Поход начали на Южном Урале, с горы Ильмень-Тау. Лишь изредка пересекали густонаселенные места в вагонах скользящих поездов.

На седьмой день пути, когда солнце катилось к закату, мы поднялись на знакомую гору с лысой вершиной – место нашей первой встречи. Здесь я предложил спутникам сходить в гости к лесничему Эридану Потапову.

– Какой Потапов? – спросил Орион. – Случайно не родственник погибшего Алеши Потапова?

– Это его отец.

Вскоре мы расположились на поляне перед хижиной. Я уже знал, что мое прежнее обиталище стало временной резиденцией Эридана, покинувшего свой городской дом. Горе люди переносят по-разному. Видимо, Потапову легче было здесь, в лесном уединении.

Лесничий появился минут через десять. Он бесшумно посадил свою гравиплощадку рядом с нашими палатками.

Две недели я не видел Потапова. И сейчас с облегчением отметил, что этот мужественный человек в утешениях не нуждался. Когда мы извинились за непрошенное вторжение, его губы, казалось, навсегда скорбно закаменевшие, тронула смущенная улыбка.

– Только рад гостям, – сказал он. – Я вам на ночь сделаю неугасающий огонь древних уральских охотников – нодью.

Наступил вечер. В сумерках вершины гор и зубчатые очертания леса смягчились и напоминали романтические гравюры из старинных книг. На поляне заплясало пламя. Раскрасневшаяся Настя бегала в лес за сухими ветками и подкладывала их в костер, с наслаждением вдыхая горький дым.

Мне всегда нравились уютные вечера около костра, в кругу близких друзей. А сегодняшний вечер для Тани, да и для всех нас, особенный. Днем, в час передачи важных известий, мы включили походный телеэкран и услышали новость: Таня – лауреат Солнечной системы. Ее симфоническая поэма «Из звездных странствий» признана лучшим музыкальным произведением года.

Поэма вызвала споры. Оказывается, не одному мне в беспросветном и неизученном океане нуль-материи почудилась мелькнувшая тень – тень Непознаваемого. Только разным людям явилась эта тень в разных конкретных образах. Мне она представилась, например, в виде неведомого черного всадника, с тревожным рокотом скачущего во мраке вакуума.

У вечернего костра первым заговорил о Таниной поэме Орион.

– А поэма твоя все-таки того… Мрачновата, – сказал он.

– Категорически против такого мнения, – возразила Вега. – Напрасно нападаешь на сестру. Первая часть поэмы говорит лишь о том, что все трудности познания еще впереди. А по закону контраста все остальные части звучат особенно победно и радостно.

– Мне тоже кажется, что серьезное искусство не должно быть слащавым, – поддержал я Вегу. – Оно должно потрясать.

– Мне тоже, – решительно заявила Инга.

– Я-то что… Я согласен, – сдавался Орион, отмахиваясь от нас руками. – Я говорю для ее же пользы. Посмотрите на Татьяну. Она сияет, раздуваясь от тщеславия.

– Вполне объяснимая радость, а не тщеславие.

– Как бы не так, – не унимался Орион, желавший во что бы то ни стало поиронизировать над сестрой. – Посмотрели бы, как в подобных случаях она вертится в своем пенелоновом платье. К сожалению, сегодня мы лишимся этого пышного зрелища. Она ничего не знала и платье не прихватила.

– А вот возьму и надену, – рассмеялась Таня. – Смотри!

Она вытащила из кармана походной куртки клубок не больше теннисного мяча. Подбросила его вверх, и клубок в воздухе развернулся в искрящееся платье, отливающее холодным фиолетовым пламенем. Настя прыгала от восторга и бережно расправляла звездное полотнище.

Все хохотали до слез, глядя на заморгавшего от неожиданности Ориона. Даже хмурый Эридан Потапов улыбнулся.

– Ты смотри, – бормотал Орион. – И тут все предусмотрела…

Таня ушла в палатку переодеваться.

Костер угасал. Но Эридан вместо него соорудил нодью из двух сухих бревен. Обращенные друг к другу тлеющими боками, бревна багрово светились и разливали вокруг домашнее тепло. Мы потом всю ночь спали у нодьи, как около печки.

Костер почти погас. На тлеющих углях плясали голубые мотыльки. Нодья источала тепло и приглушенный свет. В это время из палатки вышла Таня в своем удивительном платье, в котором то переливались земные туманы, то колыхался звездный блеск.

– Гм, – бормотнул Орион, стараясь придать голосу иронию. – Ты похожа на эту… На странствующую звездную принцессу, ступившую на грешную Землю. Что-то в этом роде.

В голубоватых отсветах звездного платья лицо Тани выглядело непривычно белым, а волосы – черными, как ночь, и она снова напомнила мне другую женщину из иного мира… Как они все-таки похожи, и как не похожи их жизни! Два мира – две судьбы… С трагически одинокой Элорой у меня связываются страшные образы города Электронного Дьявола и тотальной пустыни Вечной Гармонии. А когда думаю о Тане, перед глазами развертывается совсем иная картина: усеянный цветами луг и жаворонок, повисший в небе серебряным колокольчиком.

…Не заметил, как прошло два часа. Пирамидальный город-сад повернулся на 180 градусов, и веранда опять в тени. На севере, в тридцати километрах отсюда, в лучах заходящего солнца четко выступали очертания огромной голубой тарелки. Это новый город – чудо гравитационной техники. Он парил в воздухе над излучиной Камы и походил издали на циклопических размеров цветок. Чуть наклоненный к югу, цветок медленно вращался и, подобно подсолнечнику, сопровождал наше светило, раскрывая навстречу лучам свои гигантские лепестки-сектора.

И опять я подумал о Тане, о ее увлеченности цветами и музыкой. После окончания туристского похода мы поселились здесь, в пирамидальном городе. В тот же день вот на этой веранде Таня делилась со мной своей мечтой.

– Природа допустила небольшой просчет, – говорила она. – В лесу поют птицы, звенят сосны, шумит листва. Выйдешь в поле – цветы… Они приятно пахнут, ласкают глаз. Но почему молчат? Они должны звучать, как музыка, петь, как птицы. Что нужно, чтобы исправить оплошность природы? Небольшое вмешательство в генетическую основу…

Таня рассказала о своей будущей работе, в которой найдут применение обе ее профессии – биолога и композитора. «Поющие луга» – так я тут же назвал ее проект, фантастически трудный по исполнению. И продекламировал подходящие к ее замыслу стихи поэта XIX века. Я помнил их еще со школы:

 
Колокольчики мои,
Цветики степные,
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?
 

– Какие хорошие стихи! – обрадовалась Таня. – Вот видишь, поэты давно мечтали о поющих степях. Вернее, они воспринимали их поющими. Колокольчики!.. Они должны у меня именно звенеть, как серебряные. Тихо и нежно. Чуть громче, на манер пастушеской свирели, будут звучать полевые лютики. А ромашкам и василькам отведу роль первых скрипок. Мои питомцы в Антарктиде – не то… Это почти биороботы. А наши дорогие с детства полевые цветы останутся у меня такими же живыми. И откликаться они будут не на грубые радиоволны, а на биоизлучение человека.

Мне понравилось, что Танины луга будут жить словно в едином ритме с человеком, с его думами и настроениями. Отзываться на биоизлучение человека! Эти слова подсказали мне замысел фантастической картины, которую я вскоре начал писать. Картина под названием «Поющие луга» должна стать своего рода картиной-метафорой, картиной-символом. Один вариант готов, стоит сейчас на веранде передо мной. Многое хочется вместить в картину: и просторы степей, в которых то печет солнце, то гуляют дожди и грозы; и бесшумный скользящий поезд; и парящий вдали на горизонте город. Фантастический, еще никем не виданный сиреневый аэрогород, этакий медленно вращающийся шар-глобус, плавающий на гравитационных волнах. На переднем плане – люди: гиперастронавт, только что вернувшийся на Землю, и его подруга. Они идут по тропинке среди пахучего степного разнотравья. Медуницы и ромашки, яркие лютики и трогательные васильки – все цветы вблизи людей вздрогнули лепестками, отозвавшись на биоизлучение. Они чутко уловили их настроение и встретили никем и никогда не слыханной мелодией. Лица двоих изумлены и радостны, их мысли и чувства сливаются в едином звучании с природой…

…Зашуршали под ветром листья, и на моем столе заплясали узорчатые солнечные блики – веранда вновь на южной стороне. Сзади послышались легкие шаги – пришла Таня.

«Жаворонок», – с нежностью подумал я, когда почувствовал на плечах ее длинные пальцы.

– Заканчиваешь свои страшные звездные воспоминания?

– Да. Но не только страшные; ведь есть кое-что и о тебе…

Таня ушла в небольшой зал с высоким, акустически выверенным полусферическим потолком и села за электронный музыкальный аппарат, сочетающий достоинства многих старинных инструментов – рояля, скрипки, органа и арфы. Зал рядом с верандой, и я хорошо слышал, как Таня импровизировала. Под ее удивительными пальцами расцветала сказка, где солнечные дали открывались одна за другой.

На западе, за лесистыми увалами, заполыхал костер вечерней зари. Я смотрел на колышущееся марево и думал о том, каким странным сиянием, предзакатным блеском озарилась моя жизнь, прежде полная тревог и опасностей. Теперь, казалось бы, можно отдыхать, тихо грезить и писать фантастические картины о поющих лугах. Но я еще не стар. Я – астронавт и пока еще не думаю о Земле как об уютной гавани, где можно осесть навсегда.

Скоро в другой рукав нашей Галактики уйдет новый отряд вакуум-кораблей. Туда, где находится загадочная Глория.

По отрывочным сведениям наших космических братьев и соседей, на Глории в древние времена развивалась цивилизация технологического типа. Сейчас планета лишилась биосферы. Она покрылась металлическим панцирем, ощетинилась лесом антенн и огромных вибрирующих усиков, которые стреляют аннигиляционными разрядами по всякому приблизившемуся кораблю. Там тоже произошел, очевидно, технологический коллапс.

Может быть, причина – гедонизм? В Совете Астронавтики я высказал предположение, что Глорию населяла изнеженная гуманоидная раса, передавшая технике заботу о себе и всякий труд, в том числе и духовный. Непомерно разросшаяся на Глории техносфера стала нянькой бездумно наслаждающихся жизнью разумных существ, спрятавшихся в электронных или иных уютах от природы, духовных поисков и труда. Потом техно-сфера, вытесняя биосферу, обрела полную самостоятельность, «поумнела» и в конце концов решила, что такие гуманоиды – тупиковый вариант эволюции, который следует упразднить…

Новая экспедиция должна разгадать загадку далекой Глории.

…Закатный костер на западе погас, дотлевали его последние тускнеющие угли. В темном небе рассыпался светящийся пепел – легионы далеких солнц. Мыслью, воображением я уже был там, в распахнувшейся звездной тиши, в которую вплетались еле слышные задумчивые звуки музыки.

Вакуум-эскадра совершит переход к отдаленному витку Галактики в считанные месяцы. Не пройдет и года, как корабли выплывут из черных глубин вакуумного океана на свет, на волнующуюся звездную поверхность. Вынырнут вблизи Солнечной системы. И я увижу издали нашу Землю…

Зеленую планету в синем плаще океанов, где нас будут ждать светлые города, прохладные леса и поющие луга.