Текст книги "Сфера разума"

Автор книги: Семен Слепынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

На лацкане его пиджака красовался квадратный знак, служивший, как я догадывался, чем-то вроде паспорта. На нем светилась надпись:

«Алкаш (1940–2001).

Слесарь-сантехник.

Сомнений не вызывает.

Бесчеловечен в слабой степени».

«А я в какой степени?» – с упавшим настроением подумал я.

– Не унывай, дружище, – ободрял Алкаш. – Выпей, и сразу станет легче.

Пожалуй, он был прав. Вслед за Алкашом я выпил полный стакан водки. С непривычки закашлялся; но, закусив, почувствовал приятное головокружение, прилив уверенности и храбрости. Услышав о Черном пауке, я нисколько не смутился и спросил почти с искренним удивлением:

– А это еще кто такой?

– Что-то очень страшное. В городе Черный паук появиться не может. Он выползает в лесу из темноты. А чертям, драконам и даже Гроссмейстеру очень хочется посмотреть на него, полюбоваться.

– Вот пошли бы ночью и полюбовались.

– Что ты! Они ненавидят лес и боятся нечистой силы. Это они так называют русалок и других лесных жителей. Кроме черного страшилища. Паука они обожают. Он их союзник.

– А как получить паспорт? – спросил я, желая переменить разговор. Я и сам догадывался, чьим союзником может быть мое жуткое создание.

– Мне его выдал сам директор департамента. Это какой-то нечистый, очень похожий на кота. Зовут его Аристарх Фалелеич.

– Аристарх Фалелеич! – воскликнул я. – Уж не Мурлыкин ли?

– Мурлыкин, – с удивлением подтвердил Алкаш. – А ты откуда его знаешь?

– В фантастической повести Погорельского «Лафертовская маковница» есть такой нечистый дух. Кот-оборотень и чиновник. Уж не он ли?

Алкаш пожал плечами. Ну, конечно! Откуда ему знать Погорельского? «Все равно с ним полезно поговорить и кое-что выведать», – подумал я. А чтобы речь Алкаша лилась свободнее, наполнил его стакан. И сделал это напрасно. Собеседник мой совсем захмелел и заплетающимся языком с трудом выговаривал слова.

– Ты где мат… мат… Тьфу, мать твою!

– Материализовался? – подсказал я.

– Верно! Где появился?

– Вон там, около реки.

– Тогда понятно… Ик! Понятно, почему похож на водяного. Искупали? Меня русалки тоже чуть не утопили. Во стервы! Мне сейчас надо туда. Но боюсь.

– А зачем надо?

– У них есть сведения, что там должен мат… Тьфу, мать твою! Должен появиться исторический… Этот… Штурм… Штурм…

– Штурмбанфюрер?

– Он, подлюга! За доставку обещали орден.

– А зачем он им нужен?

– Пытатель им нужен, – шепнул Алкаш. – При допросах.

– Здесь же чертей до черта!

– Черти слабаки, сейчас сам увидишь. – Алкаш обернулся к сосне, где по-прежнему сидели вороны, и крикнул: – Эй, вы! Носач! Мефодий! Ко мне!

Вороны каркнули, спрыгнули на землю и превратились в чертей, в традиционных слуг дьявола – с рогами и копытами, с коричневой шерстью, пахнущей серой. Один из них – высокий и худой – обладал унылой лошадиной физиономией и большим, висячим, как банан, носом. Видимо, это и есть Носач. В противоположность ему Мефодий – коренаст, широколиц и курнос.

Черти подскочили и наставили на меня сверкнувшие на солнце вилы.

– Видел? – Алкаш засмеялся. – Вилы! Ничего умнее не придумали.

Однако вилы касались моих плеч и портили мне настроение. К счастью, чертей отвлекло одно странное происшествие.

Из леса выскочило существо, похожее на черта, но гораздо меньших размеров. Увидев нас, жалкое и плюгавое создание заметалось и запрыгало. Кинулось было в лес, но, взвизгнув от ужаса, отскочило обратно.

– Мелкий бес! – закричал Мефодий. – Лови его!

В охоте принял участие и Алкаш. Покачнувшись, он упал, но сумел схватить беса за хвост. Мефодий вцепился в рога, а в лапах Носача неведомо как оказались ремни и веревки.

Вскоре туго связанный бес валялся у машины и жалобно скулил. Над ним склонился Носач, нюхнул и отвернулся с величайшим омерзением.

– Какая гадость!

– Видел? – подмигнул мне Алкаш. – Стыдятся они своего родства с мелкими бесами. Соберут десятка два, свалят в кучу и сожгут.

Мефодий и Носач, засунув мелкого беса в багажник, снова наставили на меня вилы.

– Этого туда же? В багажник?

– Сдурели, – рассердился Алкаш. – Мне за него медаль дадут. Вам надо иметь при нем приличный вид. Человеческий! Это же персонаж исторический.

Услышав, что я персона историческая, черти с любопытством взглянули на меня и приняли человеческий образ. Передо мной стояли мушкетеры времен кардинала Ришелье. Рослый Носач мог бы сойти за Портоса, если бы не сутуловатость и непомерно большой нос. Щеголеватый Мефодий то и дело поглаживал эфес шпаги, поправлял богато расшитый пояс и улыбался. Форма мушкетера, видать, ему очень нравилась.

– А ну, проваливайте, – махнул рукой Алкаш. – Не мешайте нам.

Мушкетеры уменьшились, вновь обратились в ворон, взмахнули крыльями и уселись на прежнее место – на нижние ветви сосны.

– Видел? – весело спрашивал Алкаш, хвастаясь своей властью над чертями.

Власть, однако, оказалась призрачной. Речь Алкаша становилась все более бессвязной, но я все же выяснил, что Мефодий и Носач действительно его слуги. Но одновременно и конвоиры. Они неотступно следовали за ним, жили в одной квартире и по малейшему подозрению в неблаговидных намерениях могли доставить в ЦДП. Что это такое – не знаю. Но когда Алкаш, с трудом ворочая языком, выговаривал «цедепе», он бледнел. И ужас этот невольно передавался мне.

Для храбрости я выпил еще полстакана водки, потом еще… Дальнейшее помню смутно. Кажется, мы с Алкашом обнимались, клялись в вечной дружбе и, как это частенько бывает, тут же подрались.

Опомнился я, когда в голове зазвенело, а из глаз посыпались искры. Мефодий, стукнувший меня копытом по лбу, стоял рядом и волосатой лапой поддерживал за плечи. Рога и копыта исчезли, и на меня с презрением и насмешкой смотрел уже Мефодий-мушкетер.

– Эх вы, а еще люди. Напились, как свиньи.

Обмякшего Алкаша держал за шиворот Носач. Брезгливо обнюхав его, он пробормотал:

– Свиньи. Возись теперь с ними.

– Ничего, – усмехнулся Мефодий. – Мы их в цедепе. Там они очнутся.

– Не смеете, – встрепенулся Алкаш.

Ужас перед ЦДП был так велик, что Алкаш на миг протрезвел. Он засуетился, усадил меня и своих конвоиров в машину и взялся за руль. Машина, однако, виляла, шарахаясь из стороны в сторону, наконец съехала во влажную луговину и забуксовала. Водитель бессильно уронил голову на руль.

– Говорил же, – уныло гнусавил Носач. – Возись теперь.

Черти вышли из машины, подхватили ее с двух сторон, и… У меня сердце зашлось от страха, когда увидел, что летим высоко в поднебесье. От толчка Алкаш очнулся, равнодушно посмотрел на проплывающие внизу облака и, сплюнув, снова уронил голову на руль.

«Привык уже, – шевельнулась у меня злая мысль. – Как же, старожил!»

Машина приземлилась около высокого здания. Мефодий ввел меня в вестибюль, сзади плелся Алкаш и кричал:

– Доставлю! Я сам!

– Сначала выспись, – прогнусавил Носач.

Поднялись на лифте, шли какими-то запутанными коридорами. Меня бережно передавали из рук в руки и наконец усадили перед огромным экраном. На нем заплясали искры, поползли разноцветные полосы.

«Мои нервные токи, – мелькали догадки. – Это что? Проверяют на бесчеловечность? А, плевать!»

Рядом стояли какие-то люди. Но люди ли? Нет, не боялся я их нисколько. В груди бродила хмельная отвага. Я был смел до дерзости и несколько уязвлен: окружающие вели себя, как мне казалось, не слишком учтиво. Они тыкали в меня пальцами, жестикулировали и о чем-то громко спорили. До моего затуманенного сознания доходили лишь обрывки фраз.

– Сейчас бесполезно… Все его импульсы перепутались.

– Исторический?

– Несомненно… Это человек.

– Уверены? Почему?

– Хотя бы потому, что он пьян… – Я ожидал, что говорящий скажет «как свинья», но услышал еще более оскорбительное: – Он пьян, как человек.

– Это Алкаш его…

– Я не Алкаш! – взвился я. – Не путайте меня с ним. Я Пьер Гранье, известный писатель-фантаст и композитор. Это ты Алкаш!

Я ткнул пальцем в полного субъекта с красными губами и плюнул ему в лицо. Субъект злобно зарычал. Сжав кулаки, он шагнул ко мне, но сдержался и отошел в сторону.

Ко мне отнеслись терпимо. Кажется, даже уговаривали, пытались снова усадить в кресло. Особенно обходительной была молодая блондинка с нежным голосом и до того красивая, что я, взмахнув кулаком, закричал:

– Не притворяйся. Знаю, кто ты. Ты ведьма!

– Уведите его! – послышался чей-то повелительный голос. – Пусть проспится.

Проснулся я утром следующего дня в светлой уютной комнате. Сознание было ясным, но настроение – хуже не придумаешь. «Что я натворил вчера? – с отвращением вспоминал я. – А впрочем, все к лучшему. Они убедились, что я подхожу им, что я достаточно… Как это у них? Бесчеловечен?»

Немного побаливала голова. Умывшись, почувствовал облегчение и стал одеваться. Отлично отутюженная одежда лежала на стуле, ботинки были начищены до блеска. Кто это постарался? Невидимые слуги? Мои конвоиры?

Я сел за стол и неуверенно произнес:

– Эй! Есть кто-нибудь?

Перед столом бесшумно возникли два субъекта. Пышные эполеты на плечах, сапоги со шпорами, сабли… «Э, да мне достались гусары времен Кутузова», – усмехнулся я, и настроение почему-то начало повышаться. Одному из субъектов – высокому и стройному, с лихо закрученными усами – подходит, пожалуй, имя Усач. Другого, пониже ростом, но кряжистого, я мысленно назвал Крепышом.

– Чего изволите? – вежливо спросил Усач.

– Вы… черти?

– Так точно! – отозвались гусары и прищелкнули…

Вот чем прищелкнули – каблуками сапог или копытами – разглядеть не успел, ибо в мгновение ока передо мной стояли черти. Высокий и стройный черт копытами передних лап гладил свои усы, а коренастый Крепыш уставился на меня внимательными немигающими глазами. Это меня все больше забавляло, и я с усмешкой спросил:

– А еще кем умеете быть? Воронами?

– Прошу не оскорблять, – Крепыш обидчиво вскинул рогатую голову. – Мы не вороны.

– А кто же вы?

– Мышки, – ответил Усач.

Шерсть на чертях чуть задымилась, сами они затуманились и быстро свернулись в серых мышей, резво бегавших под столом. Одна из них – с длинными усами – так и норовила взобраться на мои ботинки. Я поспешно замахал руками.

– Хватит! Хватит! Верю, что вы мышки.

Смешные конвоиры мои вернулись в гусарский вид. Вежливый и галантный Усач, звякнув шпорами, слегка склонился и спросил:

– Что желаете? Завтракать? Нет ничего проще.

Он взмахнул над столом рукой. Появились скатерть и чрезмерно обильный завтрак: стаканы с кофе и чаем, разнообразные салаты, банки с вареньем. В большой посудине, шипя в масле, дымился поросенок.

– Куда столько? – удивился я. – Может быть, и вы со мной позавтракаете?

– Разумеется, – ответил Крепыш и без тени юмора добавил: – Ничто человеческое нам не чуждо.

Крепыш оказался прожорливым чертом. Рыбу отправлял в рот почти целиком и перемалывал кости крепкими зубами, поросенка рвал руками, а засаленные пальцы вытирал о скатерть. Усач поморщился и толкнул его в бок. Вздрогнув, Крепыш огляделся по сторонам, взял вилку и начал есть аккуратнее. Буквально во всем черти старались походить на людей.

Позавтракав, Крепыш сказал:

– А сейчас на проверку.

– Надо, так надо. – Я понимал, что процедуры, которую вчера сорвал, не избежать.

Вышли на улицу. Одноэтажный коттедж, данный мне, вероятно, в личное пользование, стоял на краю города. Перед окнами небольшой сад с яблоней и кустами сирени, позади расстилался пустырь. Вдали синела кромка леса.

На пустыре суетились изгнанники. Кто кем был, разобрать невозможно, ибо все они имели человеческий облик и были одеты в рабочие спецовки.

Внезапно, словно из-под земли, вырос цех с дымящейся трубой, потом второй, третий… Под ликующие крики «Ура!» возник завод. Кажется, точно такой я уже видел в своем двадцатом веке.

Но когда приступили к «постройке» рабочего поселка, начались споры. Изгнанники не могли даже договориться, какую эпоху предпочесть. Поочередно появлялись то небоскребы Нью-Йорка, то средневековые замки. Кто-то из озорства или по ошибке выхватил из прошлого и поставил рядом с заводом нарядную церковь, кресты которой жарко засверкали под солнцем. Это возмутило одного низкорослого типа. Он развернулся в стометрового гиганта и пнул церковь с такой яростью, что та разлетелась на куски. Обломки растаяли в воздухе, уйдя в небытие, а сам гигант вернулся в человеческий образ. Все произошло так быстро, что я не успел сообразить, кто этот разгневанный субъект. Вероятно, то был злой великан из какой-то сказки.

– Засмотрелся, – хмыкнул Крепыш и грубовато толкнул меня в плечо. – Идем в город.

Вошли в город, в это хаотическое нагромождение зданий из разных эпох. Арабская мечеть стояла рядом с Кельнским собором, под небоскребом приютился замок с полуразрушенными бойницами. И тут же высилась Эйфелева башня.

Однако чем ближе к центру, тем больше единообразия и порядка. Ровными рядами тянулись знакомые с детства многоэтажные дома. На какое-то время показалось, что я в родном городе. По широким улицам привычно сновали автомашины, витрины магазинов светились рекламными огнями. На минуту остановился у книжного прилавка. Романы о шпионах и гангстерах, свирепая и кровожадная фантастика, американские комиксы – все, как дома. Хотел взять с собой редкое издание Шопенгауэра. Но, вспомнив, где я нахожусь, бессильно опустил руки.

«Держаться, – приказал я себе. – Главное выжить, а там будет видно».

Конвоиры не торопили меня, давая возможность освоиться. И я проникся к ним чуть ли не благодарностью. Во всяком случае, приободрился и начал с любопытством присматриваться к прохожим. Вскидывая тощие ноги, впереди шел какой-то долговязый тип в джинсах. Может быть, Кощей Бессмертный? Рядом с ним, тяжело ступая, шагал толстяк. «Наверняка дракон в своем истинном виде», – подумал я. Мог я, конечно, и ошибаться. Но что поделаешь, если внешность многих горожан была выразительна до шаржа! На другой стороне улицы стремительно мчался, чуть ли не летел субъект в кавалерийской бурке с лихими и острыми, как пики, усами. Чем не крылатый Змей Горыныч?

По сопровождавшим меня конвоирам прохожие догадывались, что я персонаж реально живший, а не вымышленный, как в большинстве они сами. Они приостанавливались и бесцеремонно разглядывали меня. Хорошенькие девушки приветливо улыбались. Увы, и в этом мире мне льстило их сладостное внимание, хотя я прекрасно понимал, что каждая из здешних красавиц может оказаться черт знает кем.

Одна миловидная и со вкусом одетая девица с зонтиком давно следовала за мной, иногда забегала вперед, пытаясь лучше рассмотреть. Густой поток прохожих мешал ей. Она уселась на зонтик, ставший вдруг метлой, превратилась в старую отвратительную ведьму с кривым носом, взмыла вверх и начала кружиться надо мной.

– Позор! – послышались возмущенные возгласы. – Куда смотрит полиция?

Подскочили полицейские, ловко стянули ведьму вниз и начали избивать ее резиновыми дубинками.

– Не буду больше! – кричала она.

Не обращая внимания на вопли, полицейские продолжали «вколачивать» ведьму в человеческий вид. Когда они ушли, на тротуаре беспомощно лежала давешняя девица. Ее полноватые губы рассечены, хорошенькое личико исполосовано синими рубцами. Я хотел поднять ее, но девица встала сама и, прихрамывая, поспешно завернула за угол.

– Так ей и надо, – злорадствовали прохожие. – Надолго запомнит.

Вероятно, появляться в общественных местах в своем истинном, первородном образе считалось у нечистой силы неприличным.

Но где же исторические персонажи? Хотя бы один? Как ни вглядывался в прохожих, среди них собрата не нашел. А когда неожиданно столкнулся с таковым, то не обрадовался. Фальшивая, будто наклеенная улыбка, липкие и верткие глаза… «Скользкий тип», – поморщился я. По сравнению с ним его конвоиры – рослые гренадеры выглядели бравыми и симпатичными молодцами.

На другой сравнительно малолюдной улице встретил одноногого с костылем, до того знакомого, будто я дружил с ним в своей прошлой жизни. Но был он без конвоиров. Стало быть, это не реально живший человек, как я, а вымышленный. От его широкой треугольной шляпы, от синего камзола и торчащих за поясом пистолетов веяло разгульной морской романтикой. На плече одноногого сидел попугай. И что-то радостное, давно забытое дрогнуло в моей груди. Это же пират Джон Сильвер! Ожил он здесь, словно шагнул из моего детства и со страниц романа Стивенсона «Остров сокровищ».

Встретив мой восхищенный взгляд, Джон Сильвер удивленно приостановился. Потом, стуча костылем, подошел и с широкой улыбкой спросил:

– Мой читатель?

Я кивнул. Крепыш толкнул меня в плечо и проворчал:

– Не задерживайся. Здесь еще не таких типов увидишь.

Вышли на большую, покрытую гранитной брусчаткой площадь. «Парламент», – светилось над одним из дворцов. Почти в сотне метров от парламента, на другом краю площади, стояло хорошо знакомое сооружение прошлого – собор Парижской богоматери. Над ним зловещим багровым огнем полыхали буквы – «ЦДП». Чуть ниже светилась разъясняющая надпись: «Центр допросов и пыток».

«Веселенькое заведеньице», – поежился я и хотел повернуть на боковую улицу. Но конвоиры, гаденько ухмыляясь, подталкивали меня к страшному собору. «За что?!» – хотел я крикнуть, но из горла вырвался лишь сиплый невнятный звук.

Сердце у меня останавливалось, потом гулко колотилось и снова замирало. Ноги подкосились, словно стали ватными. Гусары подхватили меня под мышки и подвели к дверям собора, где, подмигивая, насмешливо искрились слова: «Добро пожаловать».

Но тут конвоиры вдруг круто свернули в сторону. Уже далеко от собора, на узкой тихой улочке, страх понемногу отпустил меня, разжал свои тиски. Колени дрожали, но шел я уже самостоятельно. По бокам шагали мои конвоиры. Они поглядывали на меня, весело перемигивались и похохатывали.

– Что это вы затеяли? – с раздражением спросил я.

– Мы пошутили, – хихикнул Усач.

– Дурацкая шутка!

– Как умеем, – обиделся Крепыш.

Недовольные друг другом, молча подошли к многоэтажному зданию, над которым светились буквы «ДИП».

«Департамент исторических персонажей», – сообразил я. Конвоиры ввели меня в прохладный вестибюль, потом мы поднялись в лифте и остановились на шестом этаже.

– Мы будем ждать здесь, – сказал Крепыш и впихнул меня в одну из дверей.

Я очутился в маленькой темной прихожей перед тяжелыми бархатными портьерами. Чуть раздвинул их и в щелочку увидел просторный светлый кабинет. На столе кипы бумаг, телефоны, пишущая машинка. Кресло секретарши пустовало.

На столе сидела пушистая белая кошечка и, поглядывая в зеркало, умывалась. Услышав шорох портьер, она вздрогнула и спрыгнула в кресло.

Предварительно кашлянув, я вошел в кабинет. В кресле сидела молодая блондинка с высокой пушистой прической. «Ведьма, – понял я. – Кажется, та самая, которой я вчера нагрубил».

Секретарша встала и подошла ко мне. «Да она прехорошенькая», – улыбнулся я, стараясь при этом не гнать столь привычные для меня в прежней жизни блудливые мысли. В них-то, быть может, сейчас мое спасение…

Я слегка поклонился и с искренним сожалением сказал:

– Извините, мадемуазель. Вчера получилось не очень красиво.

– Что вы, голубчик, – нежным голосом заговорила она. – Не переживайте. Мы же понимаем, что это Алкаш напоил вас. Сами, надеюсь, не пьете?

– Почти, мадемуазель… Простите, как вас?..

– Элизабет, – улыбнулась блондинка. – Зовите просто Элизабет.

– Пьер Гранье, – в свою очередь представился я. – Известный в прошлом писатель-фантаст и немножко композитор.

– Это вранье мы слышали еще вчера, – раздался сзади сиплый бас.

Я обернулся, и сердце у меня зашлось в груди: дракон! Вернее, тот самый толстый тип, в которого я вчера плюнул. Хотя он имел вид респектабельного дельца, вырядившегося в старомодный фрак, но я почему-то не сомневался, что это дракон.

– Наш сотрудник мистер Ванвейден, – представила его Элизабет.

– Не вранье, – собравшись с духом, возразил я. – Говорю правду.

– Это мы сейчас проверим, – голос донесся из угла, в котором до того никого не было.

Среднего роста субъект, одетый в зеленый сюртук, выступил из угла и прошелся по комнате. Походка у него мягкая и вкрадчивая, на круглой физиономии сладко жмурились глаза и шевелились длинные усы. И я чуть не воскликнул: бабушкин кот! Выразительный образ Погорельского. Неужто он?

– Директор нашего департамента, – почтительно шепнула Элизабет. – Аристарх Фалелеич Мурлыкин.

– Вы… из повести Погорельского? – спросил я.

– Ах, ты читал «Лафертовскую маковницу», – приятно удивился Аристарх Фалелеич и чуть не замурлыкал от удовольствия. – Прелестная вещица. Прелестная. Не правда ли?

Посчитав, что запанибратские отношения с непроверенным персонажем неуместны, он нахмурился и властным голосом приказал:

– Введите его!

Мистер Ванвейден грубо втолкнул меня еще в одну неведомо как возникшую дверь. Я споткнулся о порог и упал. «Дурная примета», – неприятно кольнуло в груди. Встал и обнаружил, что нахожусь в огромном светлом зале. Какие-то субъекты в белых халатах вертелись около помигивающей огоньками электронной аппаратуры.

Директор департамента хотел усадить меня за стол – знакомый мне по прежней жизни детектор лжи. Но мистер Ванвейден, скривив красные губы, сказал:

– Дурацкий примитив. Он так же врет, как этот тип.

– Ладно, – согласился Мурлыкин. – Веди его к главному экрану.

Меня посадили перед огромным, почти во всю стену экраном, от тускло-свинцовой поверхности которого веяло пугающим холодом. Я смотрел на него с неприязненным чувством. «Он все знает, – думал я. – Он сейчас вывернет меня наизнанку и все им расскажет».

Похожий на гнома низкорослый человечек суетился, нажимая кнопки, но экран не загорался.

– Опять не работает, – недовольно проворчал Мурлыкин.

– Сложная неисправность, – заискивающе юлил гном. – Нам не справиться. Согласился помочь Непобедимый. Сейчас придет.

– Сам Непобедимый! – воскликнул директор. – Будем ждать.

К моим рукам, к груди и вискам пиявками присосались датчики. Потом меня привязали к креслу и стали ждать. Немного погодя по залу прошелестел, как ветерок в камышах, почтительный шепот:

– Непобедимый… Непобедимый…

Я повернул голову в сторону двери и застыл с разинутым ртом… Дядя Абу! Откуда он? Из каких закоулков памяти вынырнул этот добряк и любимец детворы? Где мог я его видеть? «Вздор, – убеждал я себя. – У меня начинаются галлюцинации».

Таинственный посетитель с усмешкой оглядел рабски согнувшихся изгнанников. Увидев меня, он удивленно вскинул брови и… подмигнул. «Опять мерещится», – мелькнула мысль. Незнакомец подошел к экрану, повозился минуты две и удалился, сопровождаемый подобострастными поклонами.

Экран засветился, и Аристарх Фалелеич Мурлыкин восхищенно прошептал:

– Маг, просто волшебник.

А я все еще не мог опомниться и сидел с глупо разинутым ртом. Мурлыкин хмуро усмехнулся и обратился к своему помощнику:

– Понюхай на всякий случай. Уж не пьян ли?

– Дыхни! – грубо приказал мистер Ванвейден. Он склонился, понюхал и заявил: – Притворяется. Можно начинать.

На экране поплыли зеленые круги, заколыхались оранжевые полосы. Все это слилось в многоцветное волнующееся облако – в наглядную картину моей «гаденькой души». Горькие слова эти вспомнились потому, что облако было какое-то скользкое, с неясными расплывчатыми краями. Глядя на него, директор департамента удовлетворенно потирал руки.

– Видишь? – улыбаясь и показывая на экран, обратился он к мистеру Ванвейдену. – У него аморфная нравственность… Приспособленческая! Это хорошо.

Нечто подобное я где-то уже слышал не раз, к подобным оскорблениям почти привык. Вскоре я мысленно поблагодарил своих конвоиров. Их злая шутка неожиданно сыграла спасительную роль, пришлась при проверке весьма кстати. Ужас перед ЦДП с большой силой всколыхнул инстинкт самосохранения, и тот до сих пор не улегся, рисуя на экране четкие линии. Директор Мурлыкин умело расшифровывал их и, не стесняясь в выражениях, давал обидные для меня пояснения.

– Что характерно для него, так это трусость и преувеличенное представление о своей особе. Чтобы сохранить свою шкуру, он будет исправно служить нам. – Обернувшись ко мне, он с усмешкой спросил: – Будешь служить сатане?

– А что мне остается?

– Верно. Ничего тебе больше не остается, – искривив губы, злорадно ухмыльнулся мистер Ванвейден.

– Внешне он умеет вести себя как порядочный человек, – беспощадно продолжал директор департамента. – Но внутри-то! Видишь? Прекрасная картина. Нравственный вакуум! Полное отсутствие ненужных идеалов и моральных устоев.

– Тоже верно, – осклабился мистер Ванвейден. – Перед нами законченный подонок.

Это уж слишком! Я дернулся в кресле, но быстро совладал с собой и успокоился. Вернее, просто сник. «Я такой и нужен», – метнулась тоскливая мысль.

– Подонок? – добродушно рассмеялся Мурлыкин. – Преувеличиваешь. Никак не можешь простить вчерашнее. Помню, как он метко плюнул в тебя. Что поделаешь, поведение исторических персонажей непредсказуемо и опасно. Но так же непредсказуемы, игривы скачки их мышления и воображения. И в этом творческая полезность людей, их эвристическая ценность для нашего прогресса. Они способны на любую дьявольскую выдумку. И не только в технике. Без них не было бы сейчас ни нас с тобой, ни нашего любимого Гроссмейстера. Иной раз люди выдумают такое, чему и сами потом не рады.

«Это уж точно», – подумал я, удивляясь, откуда нахватался эрудиции кот-оборотень, этот ветхозаветный нечистый дух.

Экран погас, и я с облегчением вздохнул: проверку выдержал.

– Не радуйся, – хмуро усмехнулся Мурлыкин. – Осталось самое главное: установить твою идентичность с историческим Пьером Гранье.

– Трудное это дело, – сказал мистер Ванвейден. – Сейчас Память работает с перебоями. Для начала вызову стол и стулья.

Загадочная Память работала и в самом деле из рук вон плохо, с большим трудом и неохотой выбрасывая вещи из исторического прошлого. Правда, стол она материализовала новый и крепкий, сверкающий коричневым лаком. Но что за стулья! Старые и колченогие, они будто выхвачены из захламленного, затянутого паутиной сарая. Один из стульев под грузным Ванвейденом треснул и развалился. Мистер Ванвейден тяжело поднялся и, чертыхнувшись, со злостью пнул обломки.

– Приведи референта по идентичности, – усмехнулся Мурлыкин. – У нее получается лучше.

«А дракон-то с ленцой», – отметил я, глядя, как Ванвейден нехотя, вразвалочку зашагал в приемную. Вернулся он с Элизабет.

– Все материалы по Пьеру Гранье, какие удалось взять из Памяти, здесь, – Элизабет подняла миниатюрную дамскую сумочку, в которой могли уместиться лишь зеркальце и пудреница.

«Небогато», – подумал я, забыв, что сумочка принадлежит ведьме. Элизабет раскрыла ее и вытащила внушительную по размерам партитуру оперы «Раймонда» – мое юношеское заносчивое подражание Сен-Сансу. Оперу забраковали, но партитура каким-то чудом сохранилась в архивах театра. И вот ее материализовавшаяся копия здесь.

– Не надо, – Аристарх Фалелеич отшвырнул партитуру.

Ее края на лету начали дымиться, исчезать. Но полностью дематериализоваться она не успела: мистер Ванвейден подхватил ее и положил на пол. Книги, газеты, журналы – все, что за ненадобностью отбрасывал директор, его помощник ловил и аккуратно складывал.

– Зачем это? – удивился директор.

– В случае, если этот тип не пройдет проверку, он будет прекрасно гореть на бумаге.

– Дельно, – одобрил Мурлыкин.

С возрастающим страхом взирал я на дьявольскую сумочку, из которой Элизабет выхватывала, как из бездонной ямы, все новые и новые кипы бумаг. Понемногу кое о чем начал догадываться. И я проникся благодарностью к Элизабет: пытаясь как-то помочь мне, она нарочно вносила в проверку хаос и неразбериху.

– Все не то, – хмурился Аристарх Фалелеич. – Как я могу по этому барахлу установить идентичность? Давайте книгу с его биографией и портретом.

– Есть и с портретом, – Элизабет положила на стол книгу, на обложке которой золотом блеснул портрет.

Я испугался. Если найдут несоответствие портрета с оригиналом – что тогда? ЦДП? Осторожно скосил глаза и присмотрелся. Увидев на обложке знакомое лицо с окладистой бородой – портрет величайшего в мире писателя, успокоился.

– Что вы мне суете! – рассердился директор. – Это же Лев Толстой!

– Извините, – смутилась Элизабет. – Вот, кажется, то, что надо.

Мистер Ванвейден взял у нее том «Литературной энциклопедии» и начал листать. На одной из страниц нашел мой портрет и к нему небольшой текст на одну колонку.

– Вроде похож, – сказал Аристарх Фалелеич, взглянув на протрет.

– Похожих людей много, – возразил его помощник. – А вот биографии неповторимы.

Сверяясь с текстом, он выспрашивал у меня, где я жил, в каких странах и когда путешествовал, какие произведения написал. Я отвечал подробно и уверенно.

– Все совпадает, – разочарованно пробубнил мистер Ванвейден. Очень уж хотелось ему сжечь меня. – Но этого мало. Нужна спецпроверка.

– Спецпроверка? – Мурлыкин пожал плечами. – А если он от страха с ума спятит? Кто отвечать будет? Но для идентификации энциклопедии маловато.

Элизабет настойчиво предлагала шефу еще какие-то книги.

– Что это? – спросил он.

– Фантастические произведения самого Пьера Гранье.

– Не надо, – Мурлыкин махнул рукой.

– Как не надо, – возразила Элизабет, – в самый раз. Его книги расскажут больше, чем экран. В творчестве художник проявляет свою личность, его произведения – это его духовный и нравственный автопортрет.

«Умница», – отметил я. Аристарх Фалелеич подумал и улыбнулся.

– А ведь дельно говорит.

Он взял у нее три книги. И одна из них – жуткая фантасмагория «Черный паук». Мурлыкин бережно полистал этот роман, а потом посмотрел на меня с любопытством и уважением.

– Так это ты придумал Черного паука?

Я кивнул.

– Врет, – угрюмо упорствовал мистер Ванвейден. – Спецпроверка. Нужна спецпроверка.

– Ладно, – сдался Аристарх Фалелеич. – Против спецпроверки не возражаю. Вот ты и проведешь ее.

– Опять я, – недовольно проворчал Ванвейден, но ослушаться не посмел. Он защелкнул на моих запястьях стальные наручники, похожие скорее на кандалы, и со зловещей усмешкой сказал: – Через несколько часов сниму.

«Ерунда, – успокаивал я себя. – Снимет кандалы и расшифрует показания датчиков». В кандалах, как я понимал, вмонтирована микроаппаратура, регистрирующая мои самые затаенные мысли, чувства и настроения. Скрыться от этого микросоглядатая, притвориться иным, чем я есть, – невозможно. И я решил быть самим собой. Будь что будет.

Тем временем директор департамента подозвал одного из служащих и вручил ему «Черного паука».

– Бестселлер. Размножить и распространить.

Служащий бегом кинулся выполнять поручение.

– А самого автора отпустим, – сказал Мурлыкин. – Пусть пока живет. Ценный экземпляр!

Вместе с Элизабет я вышел в приемную. В груди бродила, плескалась животная радость: я уцелел! Я им нужен! На пиджаке светился квадратный знак, дающий право жить. На нем даты моего прежнего земного бытия и указано, что владелец его – писатель и что он «достаточно бесчеловечен». Внизу, правда, красным предупреждающим огнем горели слова: «Вызывает сомнения». Но они погаснут, как только снимут кандалы. Однако Элизабет, взглянув на кандалы, озабоченно покачала головой.