Текст книги "Пушкиногорье"

Автор книги: Семен Гейченко

Пировали долго и шумно. Снимали пробу с нового сидра, ягодных наливок, настоек. Пушкин кричал, что его алоэ Ганнибалово все же вкуснее, чем их Вульфовы бальзамы и сидры. Потом заявил, что к дню рождения хозяйки сам на здешней кухне займется благоделанием и испечет яблочный пирог по своему рецепту, пирог, какого никогда не едали ни в Опочке, ни в Пскове, ни в самом Зимнем, в Санкт-Петербурге…

После обеда все рассеялись кто куда. Аннет села за пяльцы, Пушкин рядом с нею на диван.

– Аннет, сжальтесь, – сказал Александр, кладя голову поудобнее на диванную подушку. – Да оставьте вы пяльцы. Ну скажите мне хоть что-нибудь ласковое, милостивое… ну?

Она отложила иголку и посмотрела ему в глаза.

Пушкин посмотрел на нее.

– Друг мой, давайте отсюда убежим, давайте махнем с вами за границу! А!

– Куда? Ах, бог ты мой, вам только бы смешки да хаханьки, а я… – Слезы брызнули из потемневших глаз девушки. – Изволите все шутить… Мучить меня… А я не знаю, что и делать…

– Не плачьте, плакса-вакса! Вы же у меня одна-единственная, неповторимая! Ангел, ангел. А в заграницу – я, верно, шучу. Какую там заграницу. А впрочем, я об этом давно думаю и думать буду! Ах, бог ты мой, а ведь где-то есть другая страна и все другое?

– Там зреют лимоны, летают райские птички… и ерунда всякая. Да?

Пушкин склонил голову.

– Анна, милая, мочи нет. Друг мой, ах, как хочется..

– Чего хочется?

– Музыки!

– Музыки? Какой?

Аннет подошла к роялю и заиграла бурную кадриль.

– Нет, нет, нет! – вскричал Пушкин.

Он любил музыку какой-то особой, светлой любовью. Музыка смиряла его тревогу и утверждала счастье жизни в душе.

Иной раз, вот так же, как сейчас, к нему приходило великое беспокойство, безверие, тоска.

Музыка уводила его от этих печальных раздумий и вселяла в душу торжество, радость.

Анна встала, посмотрела на Пушкина я стала рыться в кипе нот. Вновь села за рояль и пробежала пальцами по клавиатуре.

– Давайте я лучше спою!

Она пела какой-то старинный хорал. В душе его что-то перевернулось, по спине забегали мурашки. Он почувствовал, что сейчас зарыдает. Вскочил.

– Куда вы, Пушкин? – крикнула Аннет.

Она бросилась к нему, схватила за руку и тоже заплакала. Оба, рыдая, побежали в другую комнату. За ними сбежались все. Спрашивали:

– Что с вами?

– Что с вами?

– Ах, подруженьки, милые. Любовь моя великая! Как я всех вас люблю! – сказал, улыбаясь сквозь слезы, Пушкин.

– А меня? – спросила Зизи.

– Вас особенно, – ответил он.

– А меня, милый? – спросила ее сестрица.

– И вас, дорогая!

– И вас, мое сокровище, и вас, госпожа моя, и вас, серафим души моей, и вас, голубка моя, и вас, заступница и печальница моя…

«И меня, и меня, и меня», – отозвались эхом уютные комнаты дружеского дома. «И меня», – прогудели струны рояля. «И меня», – защебетала проснувшаяся канарейка. «И меня», – ответил ветер за окном и ручеек у пруда…

Правду сказать, он любил в этом доме всех, от мала до велика, любил своей пушкинской любовью.

Потом, как всегда на домашних праздниках, его просили, уговаривали, умоляли почитать Онегина. Ему самому хотелось читать. Но он отнекивался, ибо это было в его обычае.

Наконец все устроилось, все заняли свои любимые места. Он встал около рояля и стал читать. Голос его был звонкий, бархатистый, с маленькой сипотцой.

– Дорогие, не только в четвертой, но и в этой новой главе «Онегина» я изобразил свою жизнь в деревне и здесь, у вас. И кое-кому сейчас услышится то, что у меня на душе; вы узнаете, кто из вас мой идеал.

 
Сегодня у меня особые мечты…
Другие, строгие заботы
И в шуме света и в тиши
Тревожат сон моей души…
Познал я глас иных желаний.
Познал я новую печаль;
Для первых нет мне упований,
А старой мне печали жаль.
Мечты, мечты! где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма, младость?
Ужель и вправду наконец
Увял, увял ее венец?
Ужель и впрямь и в самом деле
Без элегических затей
Весна моих промчалась дней
(Что я шутя твердил доселе)?
И ей ужель возврата нет?
Ужель мне скоро тридцать лет?
 

Он читал долго и вдохновенно. Его целовали, им любовались. И было все торжественно, как в старинном храме в светлое воскресенье.

Провожали домой всем хором. Молчали. И даже егозливая Ефрозина не дурачилась, никого не теребила.

И он думал про себя: что бы с ним ни случилось, куда бы судьба его ни забросила, они для него самые дорогие – верная родня, верные друзья, все и все – и эти места, и этот колодец, и сосны, и ели, и этот придорожный камень. Все.

А кругом была истинная благодать. Крепкий запах сытой земли, дымы людского жилья, трав и цветов и веселый запах антоновских яблок, которыми на всю округу гордятся его михайловские дворовые…

Он старался полностью вобрать все запахи. С каждым вдохом росла его радость. И он уверовал – навсегда! В него вливалось ощущение силы, радости, благодарности за то, что он живет на свете. Господи, как тут хорошо!

У колодца было прощанье. Церемонное и тихое.

Это, кажется, Зизи прошептала: «C’est divinité véritable!» [2]2
  Это божественно! (фр.)


[Закрыть]

Повернувшись к ней, Пушкин тихо ответил; «Merci, ma petite princesse!» [3]3
  Спасибо, моя маленькая принцесса! (фр.)


[Закрыть]Медленно пошел вперед. Дойдя до своей калитки, которая была на запоре, он ловко перемахнул через забор. Подкрался к окну, заглянул в него и прошептал:

– Пушкин, а Пушкин, ты где?

И сам себе ответил:

– Тут я!

Войдя в дом, закрыл окно и постучал Родионовне. Попросил огня. Взял подсвечник, поставил его на подоконник, стал кольцом царапать по стеклу. Получился еще один автопортрет – под портретом написал:

«Лето 7333. Михайловской обители послушник Александр».

Таинственные письмена

Когда люди уходят, после них остаются вещи. Вещи безмолвно свидетельствуют о самой древней истине – о том, что они долговечнее людей. Неодушевленных предметов нет. Есть неодушевленные люди. Без вещей Пушкина, без природы пушкинских мест трудно понять до конца его жизнь и творчество. Это хорошо знали еще современники поэта, и лучше всех Александр Иванович Тургенев, писавший о доме Пушкина, о соснах, сирени, гульбище и многом другом в Михайловском.

Сегодня вещи Пушкина – в заповедниках и музеях. Здесь они живут особой, таинственной жизнью, и хранители читают скрытые в них письмена.

В числе реликвий, хранящихся в михайловском доме поэта, есть железная трость Пушкина. Он любил трости и палки. Они были у него самые разные. В кабинете поэта, в его квартире-музее на набережной реки Мойки в Ленинграде стоят три деревянные трости. Деревянная с набалдашником из слоновой кости, на кости вырезана надпись «А. Пушкин», ее изобразил художник Н. Н. Ге на своей картине «Пушкин и Пущин в Михайловском». Вторая деревянная (камышовая) с ручкой, в которую вделана бронзовая золоченая пуговица с мундира Петра Великого. Эта пуговица была подарена Петром своему крестнику арапу Ибрагиму Ганнибалу. Как трость попала к Пушкину – неизвестно. Может быть, здесь, в Петровском, он получил ее в подарок от деда? Третья трость орехового дерева с набалдашником из аметиста.

Нужно думать, что кроме этих тростей у Пушкина были и другие палки-трости. Одну из них он изобразил на своем михайловском рисунке, другую изобразил на портрете Пушкина его современник художник П, И. Чернецов в 1830 году.

Были у Пушкина и железные трости. Одна из них находится в михайловском кабинете поэта. Она кованная из круглого железа с Т-образной ручкой, с четырехгранным наконечником-острием. Трость поступила в Михайловское из Пушкинского Дома Академии наук СССР в канун торжественного открытия восстановленного дома-музея, в 150-летнюю годовщину со дня рождения Пушкина. В фонды Пушкинского Дома она была передана Одесским художественным музеем в 1938 году. Эту палку завел себе Пушкин, когда жил в Кишиневе. О ней рассказывают в своих мемуарах М. Де Рибас и И. П. Липранди.

Уезжая из Кишинева в Одессу, Пушкин захватил с собой и свой железный посох. Он любил гулять по улицам города, фигуристо размахивая своей палкой. Об этом рассказывают современники поэта – одесситы. Уезжай в Михайловское, Пушкин оставил трость своему приятелю А. Ф. Мерзлякову, от него она перешла к поэту А. И. Подолинскому, затем к сыну адъютанта графа М. С. Воронцова – Ягницкому, который в свою очередь подарил ее своему знакомому И. М. Донцову. В 1880 годах Донцов подарил ее одесситу Н. Г. Тройницкому.

В своей книге «Прошлое и настоящее» народный артист СССР Л. М. Леонидов, живший в 80-х годах в Одессе, рассказывает, что эту палку Тройницкий пожертвовал в Одесский музей истории и древности. Было это в 1887 году. В 1899 году трость экспонировалась на Пушкинской юбилейной выставке в Одессе среди других пушкинских реликвий.

Живя в Михайловском, Пушкин не мог обходиться без трости. Он был великий ходок. Палка, посох, трость – необходимая принадлежность для всякого странника, путешественника, искателя. Ивовый прут, сосновая дубинка, можжевеловая или сосновая палка – все это могло быть у Пушкина и, вероятно, было.

Вспоминая свой железный кишиневско-одесский посох, Пушкин завел себе в Михайловском новый, тоже железный посох. Это было изделие местного кузнеца. При Пушкине хорошие кузнецы были здесь повсюду – на Воронине, в Святогорском монастыре, у Ганнибалов в Петровском, да и в самом Михайловском хоть и полузаброшенная, но кузница тоже была. На Псковщине исстари железные предметы сельского обихода – такие как лошадиная подкова, удила, топор, лопата, посох, кочерга – изготавливались на том месте, где жил их владелец. Они отличались особенностями, которые были характерны для местности. Такова, и михайловская трость Пушкина. Совершенно такую же можно и сегодня увидеть в руках местных жителей. Кто знает, кто точно выковал сельский посох Пушкину. Одесская палка Пушкина имеет размеры: длина 88,5 сантиметров, ручка 10,5 сантиметров, вес 2 килограмма 400 граммов (6 фунтов).

А каков же был михайловский посох Пушкина? Вот что говорится об этом в народных рассказах, опубликованных в дореволюционной печати в разное время.

Рассказ кучера Пушкина – Петра Парфенова:

«Палка у него завсегда железная в руках, девяти фунтов весу, уйдет в поле, палку кверху бросает, ловит ее на лету, словно тамбурмажор» (запись 1859 года).

Еще запись крестьянина из деревни Гайки, что рядом с Михайловским: «Бывало, идет Александр Сергеевич, возьмет свою палку и кинет вперед, дойдет до нее, поднимет – и опять бросит вперед, и продолжая другой раз кидать ее до тех пор, пока приходит домой».

Не забыл про нее записать в своем доносе 1826 года и шпион А. К. Бошняк, когда описывал сельскую жизнь Пушкина: «На ярмарке Святогорского Успенского монастыря Пушкин был в рубашке, подпоясанной розовою ленточкою, в соломенной широкополой шляпе и с железною палкою в руке».

Вспоминает эту деревенскую трость в своей книге и первый биограф Пушкина П. Анненков: «Михайловский посох пригодился Пушкину, когда он упал с лошадью на льду и сильно ушибся, о чем писал П. Вяземскому 28 января 1825 года. Когда врачи освидетельствовали в Пскове здоровье Пушкина, они установили, что больной «имел в нижних конечностях, особенно на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил, отчего коллежский секретарь Пушкин затруднен в движении вообще, и посох был объявлен для него необходимой вещью».

В 1826 году Пушкин нарисовал свой автопортрет на странице рукописи романа «Евгений Онегин». Он изобразил себя во весь рост, с палкой в правой руке. У этой палки ручка в виде буквы «т», она очень похожа на ту железную трость, о которой повествуется в рассказах местных крестьян. Нужно заметить, что Пушкин рисовал обычно лишь то, что ему нравилось и о чем ему хотелось поведать не только самому себе, но и людям. Он был очень точен в своих изображениях.

Предание сохранило нам рассказ и о конце железного посоха Пушкина. Вот как это будто бы произошло.

Когда Пушкин в конце жизни (в 1835 году) «вновь посетил» свои родные места, он решил навестить подругу юности своей Евпраксию Николаевну Вульф из Тригорского, вышедшую в 1831 году замуж за псковского помещика барона Б. А. Вревского и жившую в его имении Голубово, находящемся неподалеку от Михайловского.

Здесь он провел несколько дней. Покидая радушный дом, Пушкин бросил свой заветный посох в голубовский пруд на память о свидании, разлуке, как клятву вновь посетить это место…

Эту трость мы вскоре после войны пытались найти в голубовском пруду, ездили туда с потомком Вревских, но, увы, пруд почти совсем заглох и зарос, и наши поиски ни к чему не привели…

В феврале 1937 года, в канун 100-летия со дня смерти великого поэта, в Пушкинских Горах состоялось торжественное памятное собрание. На него пришли жители окрестных сел, деревень, учителя и учащиеся местных школ. Пришли и самые старые люди пушкинского Святогорья. Самым молодым из них было не менее 70–75 лет, а старым по 100 и больше. Их собрали, чтобы они поведали о том, что они слышали о Пушкине от своих дедов, когда были малыми ребятами.

Некий старец Иван Гаврилович Гаврилов рассказал о том, как Пушкин хаживал в кузницу и бил сплеча большим молотом по наковальне. А Иван Павлов, житель деревни, что у озера Белогулье, имеющий возраст больше 100 лет, рассказал, как «много лет тому назад» приехавшие из Питера в Михайловское ученые знатоки нашли в нянином домике тростку и вызвали всех здешних стариков для опознания сей трости – мол, пушкинская ли она, а когда уверились, то увезли ее в Питер».

Обо всем этом было напечатано, на страницах газеты «Пушкинский колхозник» 18 февраля 1937 года. Есть ли истина в этих рассказах, сколько правды в том, что нам кажется плодом фантазии, этот вопрос предстоит еще решить исследователям и хранителям пушкинских реликвий. Историческая наука утверждает, что народные воспоминания не случайно называются выражением народной мудрости. Есть вещи и события, которые народ не хочет запоминать, а есть, наоборот, вещи, которые народ цепко хранит в памяти своей и передает из поколения в поколения, в вечность.

После смерти поэта почти все вещи Михайловского разлетелись по всему миру, многие из них погибли от нерадения дореволюционных их хранителей, многие погубили фашисты. Розыск пушкинских реликвий и мемориальных, предметов проходит довольно успешно. Лишь за последние годы нам удалось найти книги из знаменитых библиотек Тригорского и Петровского, подлинный рисунок сестры поэта Ольги Сергеевны, очень редкие предметы быта… Особенно был удачен поиск личных вещей предков Пушкина – Ганнибалов. Эти вещи вошли в экспозицию восстановленного исторического дома в Петровском.

Судьба иной вещи порой кажется невероятной и своими подробностями превосходит изощренную фантазию человека. Об одной такой вещи, недавно помещенной в экспозицию зальца Михайловского дома-музея, и будет, идти речь. Читаешь опись имущества этого дома, составленную спустя несколько месяцев после смерти поэта псковским чиновником Васюковым, и удивляешься скромности и простоте его.»

Войдя в жизнь Пушкина, эти вещи приняли своего рода новые индивидуальные черты и служили ему друзьями в веселые и печальные часы бытия. Вот в углу зальца старый-старый дедовский «корельчистый» бильярд, как все величали его в доме. Это он, Пушкин, нашел его в каретном сарае. Узнав, что вещь сия очень старинная и будто бы ее привез с собой в имение еще знаменитый прадед Абрам Петрович Ганнибал, он приказал бильярд подремонтировать, заштопать сукно и поставить в зальце. С тех пор бильярд стал спутником жизни поэта. Этот бильярд видел И. И. Пущин, когда посетил опальный дом в январе 1825 года. «В зальце был бильярд, это могло служить ему развлечением», – подчеркнул он в своих «Воспоминаниях». О бильярде рассказывают А. Н. Вульф и брат поэта Лев Сергеевич. Вспоминает и сам Пушкин в той знаменитой четвертой главе «Евгения Онегина», в которой он изобразил свою жизнь в Михайловском, когда

 
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра. —
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт….
 

После смерти Пушкина бильярд, ставший совсем ветхим, был отправлен вновь в сарай, где его попортили крысы и он совсем превратился в рухлядь. Сын Пушкина Григорий Александрович, поселившийся в 60-х годах в Михайловском, был заядлый бильярдист, он завел в своем доме новый большой бильярд, а старый велел отправить из сарая в домик няни, но вскоре бильярд был вновь отправлен в сарай, где и сгорел при пожаре усадьбы в 1018 году.

Восстанавливая в 1911 году дом Пушкина, устроители в нем музея не попытались реставрировать пушкинский бильярд, а сделали новый, обыкновенный, типичный для провинциальных трактиров и заезжих домов бильярд. Журналистка Гаррис в своей заметке о Михайловском, опубликованной в журнале «Баян» (№ 7–8 за 1914 г.), так описывает этот предмет: «Дом-музей – неудачная имитация старины. В бильярдной комнате – безобразный громоздкий бильярд, покрытый ярко-зеленым канцелярским сукном».

Восстанавливая дом поэта и его вещественный мир, я много думал о бильярде Пушкина. Каков он был по форме, размерам, отделке? Я побывал во многих памятных местах и музеях, где сохранились старинные бильярды: в Москве, Ленинграде, Ломоносове, изучал и скопировал бильярд в «домике Нащокина», хранящемся во Всесоюзном музее Пушкина. В известном рисунке Пушкина, сделанном им в Одессе весною 1824 года, изображена часть бильярда, весьма схожего с бильярдом Нащокина. Мне казалось, что это вовсе не то, что нужно для Михайловского, и я продолжал свой поиск. Я рассудил так: коль скоро бильярд мог поместиться в домик няни, значит, он был небольшой, разборный. Это во-первых. Во-вторых, и Пушкин, и Пущин, и все другие, видевшие этот бильярд, говорят, что на нем играли в два шара, и не простым кием, а тупым.

Бильярд – старинная игра. В своем «Лексиконе прописных истин» Г. Флобер пишет: «Бильярд благороднейшая игра. Он незаменим во время жизни в деревне…» Им увлекались уже в XVIII веке во Франции, Англии, Италии, Германии, Америке. При Петре Первом появляется бильярд и в России. Его подробное описание можно найти во многих старинных энциклопедиях. Самый старый бильярд – это французский. Он без луз, небольшого размера, на нем играли в два шара тупым, изогнутым, с костяным наконечником кием, на поле его стоял металлический штырь, который назывался «пасс».

Более новые – это большие бильярды с лузами и прямым кием. На них играли в пять и пятнадцать шаров (пирамида). Такие бильярды существуют и в наше время в клубах и домах культуры.

По всему видно, что у Пушкина был тип бильярда французский.

По моей просьбе бывшая сотрудница Государственного Эрмитажа А В. Вильм разыскала гравюры XVIII века с изображением таких бильярдов. Осталось немногое: составить чертежи, найти нужный материал – карельскую березу, старинный золотой басон, сукно… Все это было найдено. Столяр-реставратор-краснодеревщик нашего музея П. Ф. Федоров приступил к воссозданию бильярда, и вскоре он был готов.

Сегодня, как и в 1825 году, в зальце михайловского дома вновь стоит пушкинский бильярд. Каждый входящий в комнату, рассматривая его, не может не вспомнить чудесные строки из «Евгения Онегина».

А кий и четыре шара, которые еще вчера лежали в этой зале в горке красного дерева, где они сейчас? – спросит читатель. На это отвечаем: эти вещи не вещи поэта, а найденные сыном его Григорием Александровичем в окрестностях Михайловского, о чем он свидетельствует в своем письме к редактору «Петербургской газеты» накануне юбилея 1899 года.

Сейчас они находятся в комнате рядом с зальцем (столовой), в которой сосредоточены различные фамильные реликвии членов семьи поэта, собранные нами в последние годы.

Рядом с домом Пушкина, под сенью большого двухвекового клена (последнего пушкинского клена в Михайловском), среди густых кустов сирени, акации и жасмина, кое-где увитых зеленым хмелем, стоит маленький деревянный флигелек. Флигелек этот был построен еще Осипом Абрамовичем Ганнибалом в конце XVIII века одновременно с большим господским домом. В нем помещались баня и светелка. При Пушкине в светелке жила Арина Родионовна.

В баньке Пушкин принимал ванну, когда с наступлением холодов он не мог купаться в Сороти. В светлицу няни приходил, когда ему было особенно одиноко. Здесь, у няни, он чувствовал себя как у бога за пазухой. Сюда он шел отдохнуть, послушать ее чудесные сказки. Здесь все было простое, русское, деревенское, уютное… Старинные сундуки, лавки, в красном углу, «под святыми», стол, покрытый домотканой скатертью, жужжащее веретено… В другом углу – русская печь с лежанкой, пучками душистых трав. Напротив печи на полке – медный самовар, дорожный погребец, глиняные бутылки для домашних наливок – анисовки, зубровки, вишневки, до которых, чего греха таить, Пушкин был большой охотник. На комоде – заветный ларец няни…

Весною 1826 года Пушкин с нетерпением ждал приезда в Тригорское поэта Николая Михайловича Языкова, о котором много слышал от его товарища по Дерптскому университету Алексея Николаевича Вульфа – сына Прасковьи Александровой Осиповой от первого брака, Наконец, к величайшей радости Пушкина, Языков и Вульф приехали в деревню. Это были счастливые дни в жизни ссыльного поэта.

Языкову все нравилось и в Тригорском и в Михайловском – и здешняя природа, и хозяева Тригорского, и молодые «девы тригорских гор», и особенно Пушкин, перед которым он благоговел. Николай Михайлович был также в восторге от Арины Родионовны. Она привлекала его своей душевной привязанностью к поэту, материнской заботой о нем, своей замечательной народной речью, «пленительными рассказами» про старину, про бывальщину. В свою очередь, и старушке стал дорог друг «ее Саши»; Арина Родионовна всегда сердечно к нему относилась, стараясь всячески угодить. О проведенных «легких часах» у Арины Родионовны и ее «святом хлебосольстве» Языков вспоминает в двух своих стихотворениях, ей посвященных. Одно из них было написано еще при жизни няня.

Перед отъездом Языкова из Михайловского Арина Родионовна подарила ему на добрую память шкатулку, которую специально для Языкова заказала деревенскому умельцу. В этой шкатулке Языков потом хранил свои сувениры из Тригорского, письма к нему Пушкина и Осиповых-Вульф и подаренный ему Пушкиным автограф стихов «У лукоморья дуб зеленый…».

Узнав о смерти няни, Языков посвящает ее памяти еще одно стихотворение, «На смерть няня А. С. Пушкина», которое заканчивается так:

 
Я отыщу тот крест смиренный,
Под коим, меж чужих гробов
Твой прах улегся, изнуренный
Трудом и бременем годов.
Пред ним печальной головою
Склонюся; много вспомню я —
И умиленною мечтою
Душа разнежится моя!
 

Прошло много лет. В 1938 году, вскоре после столетия со дня смерти А. С. Пушкина, потомок Н. М. Языкова – Анна Дмитриевна Языкова передала рукописи и письма Языкова и Пушкина, хранившиеся в заветной шкатулке, Государственному литературному музею в Москве, а шкатулку завещала передать после своей смерти домику няни в Михайловском.

Умерла Анна Дмитриевна в поселке Муромцево Владимирской области, куда она эвакуировалась в 1944 году из Новгорода, в возрасте 96 лет.

Завещательное распоряжение ее о передаче шкатулки Михайловскому было выполнено близкой знакомой Анны Дмитриевны учительницей Е. А. Пискуновой в 1951 году.

Шкатулка эта прямоугольной формы, дубовая, с отделкой из вишневого дерева, с откидной крышкой, в центре которой – небольшое, ныне заделанное отверстие «для копилки». На внутренней стороне крышки – пожелтевшая от времени бумажная наклейка с надписью чернилами:

«Для чорного дня

Зделан сей ящик 1826 года июля 16-го дня».

Ларец закрывается на замок, сохранность его довольно хорошая. Это единственная подлинная вещь Арины Родионовны, дошедшая до наших дней.

Однажды маленький Саша Пушкин написал стихотворную шутку на французском языке и дал просесть ее своему гувернеру, французу Русло. Гувернер осмеял стихи и их автора. Мальчик крепко обиделся в обиду свою сохранил надолго.

Спустя несколько лет Пушкин подарил своему отцу собачку. На вопрос Сергея Львовича, как же звать песика, озорник ответил: «Русло!..» Таково семейное предание, хранившееся у потомков сестры поэта Ольги Сергеевны Павлищевой.

В семье пса стали звать не Русло, а Руслан, в честь героя поэмы «Руслан и Людмила», которой вся фамилия Пушкиных гордилась.

Пес был добр, его любили все домашние и слуги. Сам Сергей Львович был от него без ума. Куда бы он ни направился, куда бы ни поехал, Руслан был всегда с ним. Был он, по-видимому, из ирландских сеттеров, чистой ли породы – теперь никто не знает.

В Михайловском все и всегда любили собак. Здесь была своя большая псарня, или, как в народе до сих пор говорят, «собарня». Тригорские друзья Пушкиных в своих воспоминаниях рассказывают, что Александр Сергеевич часто приходил к ним со своими огромными собаками – волкодавами.

Любила собак и сестра поэта Ольга Сергеевна. В одном из писем к ней с юга поэт писал: «Какие у тебя любимые собаки? Забыла ли ты трагическую смерть Омфалы и Биззаро?» (ее любимых собак. – С. Г.).

У сына поэта Григория Александровича была лучшая в округе псарня.

В знаменательный для Михайловского 1824 год, когда вся семья Пушкиных была здесь в полном сборе, Сергей Львович заказал художнику Гампельну свой портрет, на котором он изображен в рединготе – дорожном летнем пальто. У своих ног он попросил художника изобразить его верного друга Руслана.

Сегодня этот портрет висит в спальне родителей Пушкина в их михайловском доме.

Прошли годы, и старый пес издох. Это случилось летом 1833 года в Михайловском. Вот как писал об этой утрате Ольге Сергеевне ее батюшка: «Как изобразить тебе, моя бесценная Ольга, постигшее меня горе? Лишился я друга, и друга такого, какого едва ли найду! Бедный, бедный мой Руслан! Не ходит более по земле, которая, как говорится по-латыни, да будет над ним легка!

Да, незаменимый мой Руслан! Хотя и был он лишь безответным четвероногим, но в моих глазах стал гораздо выше многих и многих двуногих: мой Руслан не воровал, не разбойничал, не сплетничал, взяток не брал, интриг по службе не устраивал, сплетен и ссор не заводил. Я его похоронил в саду под большой березой, пусть себе лежит спокойно.

Хочу этому другу воздвигнуть мавзолей, но боюсь: сейчас мои бессмысленные мужланы – вот кто настоящие животные – запишут меня в язычники…»

Для задуманного мавзолея он сочинил и эпитафию (по-французски и по-русски):

 
Лежит здесь мой Руслан, мой друг, мой верный пес!
Был честности для всех разительным примером,
Жил только для меня, со смертью же унес
Все чувства добрые: он не был лицемером,
Ни вором, пьяницей, развратным тож гулякой:
И что ж мудреного? Был только он собакой!
 

Сообщение это расстроило Ольгу Сергеевну чрезвычайно. Будучи художницей, она отозвалась на смерть Руслана акварельным рисунком. На рисунке изображены две собаки. Справа схематически показана стена, а на ней письмена – с заголовком: «Памяти Руслана».

 
Как медлит путника вниманье
На хладных камнях гробовых,
Так привлечет друзей моих
Руки знакомой начертанье!
Чрез много, много лет оно
Напомнит им о прежнем друге:
«Его нет боле в вашем круге,
Но сердце здесь погребено».
 

Под рисунком слева дата: «VII 1833», справа – подпись художницы «О.».

Рисунок этот был приобретен много в 1975 году в Ленинграде в семье кинооператора Ф. П. Овсянникова. Сейчас он находится в доме поэта рядом с портретом, на котором изображен Сергей Львович и его добрый друг Руслан.

Приехав в августе 1824 года из Одессы в Михайловское налегке, Пушкин во многом нуждался. Глухомань, какой в то время была Опочецкая округа, плотно изолировала его от цивилизации. В своих письмах к друзьям и брату Льву Сергеевичу он то и дело просит прислать из Петербурга разные предметы первой необходимости: бумагу простую и почтовую, перья, чернильницу, книги разные, калоши, сыр, горчицу, курильницу и т. д. Просит он прислать и серные спички (письмо брату, посланное в начале ноября 1824 года). В списке вещей, которые Пушкин хотел иметь у себя в Михайловском (список этот вложен в одно из писем брату в декабре 1825 года), значится – «аллюметт» (слово написано по-французски, обозначает – «спички». – С. Г.). О каких же спичках идет речь в этих документах? Разве современного типа спички были в то время?

Как известно, первые в мире спички (фосфорные) были изобретены во Франции в 1831 году. За неимением средств изобретатель их Шарль Сориа не смог взять патента, и через два года его изобретение вновь открыл немецкий химик Камерер, которому в 1833 году удалось составить химическую массу, легко воспламеняющуюся при трении о шероховатую поверхность. Это изобретение было приобретено венскими фабрикантами Ремером и Прешелем; они впервые стали изготовлять спички фабричным путем и распространять в Европе.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона сообщает, что спички в Россию первоначально привозились из-за границы (Гамбург), а с 1837 года стали выделываться в России, причем производство их было сосредоточено исключительно в Петербурге.

Первоначально фосфорные спички продавались в России по баснословной цене – 1 рубль серебром за коробку (100 штук). Простому народу они были не по карману, и их употребляли только состоятельные люди.

Итак, спички были изобретены за границей в 1833 году, а в России появились в 1837 году. О каких же спичках пишет Пушкин своему брату в 1824 году? А вот о каких.

В России спички были издавна. Спичкой у нас вообще называлась маленькая лучинка. Чтобы она лучше горела, конец ее смазывали смолой или серой.

В конце XVIII века появились в России своеобразные зажигалки (аллюметт), нечто вроде закрытых металлических или стеклянных лампад, в которых теплился огонек и куда через специальные отверстия просовывались спички-серянки, посредством которых можно было достать огня. Были эти «зажигалки» о нескольких спичках, футляры их были в виде вазочек с художественной отделкой. Были такие спичечницы в богатых домах. Одну из таких зажигалок-спичек мне довелось видеть на столе в Петергофском кабинете Николая I, другую – в фонде Всесоюзного музея Пушкина в Ленинграде.

Были зажигалки-спички и другого характера, В одном из старинных печатных руководств начала XIX века, в параграфе «О домашнем огне», рассказывается следующее: «Лучшее средство иметь в своем доме постоянный огонь – горящая лампада. Но легко может случиться, что лампада погаснет, тогда необходимо иметь под рукой огниво. При обыкновенном высекании кремнем из стали не всегда можно достать огня, и посему можно делать спички. Кусок платиновой проволоки в виде спицы обернуть винтом около светильни из бумаги. Оную светильню опускают в баночку со спиртом и зажигают, коль скоро сия спичка накалится докрасна, светильню затушить, ибо конец спички будет удерживать жар до тех пор, пока в лампаде находится хоть капля спирта. Двух ложек достаточно для поддержания такой температуры в продолжение шестнадцати часов. Сии приборы имеют те важные удобства, что при их употреблении нет никакой опасности от огня или запаха от лампады, в коей горит масло. Иногда сей прибор можно употреблять вместо курильниц, и тогда на место винного спирта вливают амбре или другие духи» («Энциклопедия русской опытной городской и сельской хозяйки, ключницы, экономки, поварихи, кухарки, содержащая в себе руководство городского и сельского хозяйства, извлеченное из 40, 50 и 60-летних опытов русских хозяек. Сочиненное Борисом Волжиным в Петербурге»).