Текст книги "Два капитала: как экономика втягивает Россию в войну"

Автор книги: Семен Уралов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Преобладание торгового капитала в экономике приводит к совершенно другим процессам, люди начинают смотреть друг на друга как на предмет заработка и наживы. Появляются «новые русские», которые стремительно создали частный капитал. Закрываются фабрики и заводы, когда-то успешные люди оказываются безработными. Безработица – крайне интересный социальный феномен. Политическая роль безработицы еще не достаточно изучена, но именно безработица 90-х привела к инфантилизации постсоветского общества. Всемогущая власть телевизора оказалась возможной только над подорванной волей общества. Гражданин без работы вычеркнут из всех социальных связей. Раньше он был в коллективе, обменивался новостями, конкурировал с коллегами, зевал на партсобраниях, получал нагоняй от начальства, выписывал профилактических пенделей подчиненным, ездил в профсоюзный отпуск, получал благодарности, а некоторые даже трудовые медали и ордена. И вот гражданин, привыкший к активной жизненной позиции, оказался никому не нужен. Он запирается в собственной квартире, круг общения ограничивается соседями, такими же собратьями по несчастью. Что вам обсуждать, кроме того, что вас объединяет, – телевизора?

Власть телевизора над постсоветским человеком – это следствие разрушения индустриального уклада экономики и общества. Нормальный советский человек всего 20 лет назад не особо верил телевизору и тому, что говорит власть. Постсоветский человек верит тому, что ему расскажут из главного телевизора. Шоу-политика – бессодержательное переругивание и восхваление – стала центральным постсоветским трендом. Причем не имеет значения, в каком из постсоветских осколков вы живете. Власть телевизора распространяется на жителей и России, и Беларуси, и Казахстана, и Украины, и Молдавии. Разрушение индустриального общества привело к тому, что граждане утратили навыки системного анализа. Хоть целые поколения зубрили исторический и диалектический материализм, ходили на партсобрания и занятия по политинформации, на практике советский человек оказался не готов к встрече с капитализмом.

Если бы экономическую власть в стране одержал промышленный, а не торговый капитал, ситуация могла бы разворачиваться по-другому. Жажду перемен, которая обуяла советское общество в конце 80-х годов, надо было направить в русло конструктивной деятельности. Правильный лозунг партии должен был звучать как: «Производите и изобретайте», а не «Торгуйте и обогащайтесь».

Нельзя сказать, что все регионы утратили индустриальный уклад. Остались Урал, Донбасс, Беларусь, Западная Сибирь, Северный Казахстан. Промышленный профиль этих регионов сложно переломить, однако даже в этих регионах наблюдается упрощение промышленных цепочек. Сложные наукоемкие предприятия закрываются, приоритет отдается производству товаров с низкой добавленной стоимостью: уголь, сталепрокат, заготовка, трубы. Машиностроение попадает в долгий и затяжной кризис. Станко– и приборостроение практически уничтожено.

На периферии деиндустриализация носит ужасающий характер. Наиболее пострадали окраинные регионы СССР – Молдавия, Таджикистан, Прибалтика, Западная Украина, Киргизия.

Историю промышленной деградации можно увидеть на примере любого крупного города национальной периферии – Риги, Душанбе, Тбилиси, Бишкека, Кишинева или Львова. На примере последнего попытаемся рассмотреть эти политэкономические процессы.

В рамках союзной экономики Львов был главным научно-промышленным центром всего Карпатского региона. Там производили троллейбусы, автопогрузчики, станки, автобусы, мопеды и велосипеды, ремонтировали самолеты и танки. Во Львове располагалась штаб-квартира Западно-Украинского военного округа. Учитывая близость Польши, именно во Львове находился один из командных плацдармов Советской армии на западном направлении. Вершиной львовской промышленности был концерн «Электрон», который производил первые в СССР телевизоры с сенсорным, а затем с дистанционным управлением. Обладать таким телевизором с горизонтальным рядом красных кнопочек вместо привычной ручки-трещотки было мечтой любого советского мещанина. Именно «Электрон» наладил первый выпуск телевизоров с японскими кинескопами, что в те годы было невиданным примером интеграции – где Япония, а где Львов. Город Львов был настолько крутым индустриальным центром, что там был еще один производитель телевизоров – завод «ЛОРТА» (на самом деле был оборонным заводом). Также во Львове собирали мопеды «Карпаты» и «Верховина», которые были мечтой каждого сельского подростка. Всего за 50 лет стремительной индустриализации Львов развился из трехсоттысячного города до почти миллионника. Близость к польской границе активно стимулировала приграничную торговлю. Образовалась прослойка фарцовщиков – людей, которые покупали у поляков дефицитные жвачки «Турбо» или джинсы «Мальвина» и перепродавали их в комиссионках. Когда граница чуть-чуть приоткрылась, фарцовщики стали челночниками и потащили на себе импорт.

И вот динамично развивающийся научно-промышленный город оказывается на периферии разрушенной постсоветской экономики. Первыми рухнули наукоемкие отрасли, которые естественным образом замыкались на армию и ВПК. Затем через львовскую таможню ринулся импорт, уничтоживший собственное производство. Дыра на границе, разросшаяся до неприличных размеров, плюс местный мелкобуржуазный менталитет сделали производство во Львове просто невыгодным. Теоретически могло бы выжить автобусное и троллейбусное производство, однако был выбран курс на разрыв кооперационных связей с Россией и на евроинтеграцию, поэтому восточные рынки стремительно терялись. Не помог ЛАЗу и приход российского инвестора. Некогда передовое производство – именно на автобусе ЛАЗ отвозили Гагарина на Байконур – не смогло перепрофилироваться под новые реалии и наладить выпуск чего-то вроде ГАЗели для частных предпринимателей. В результате импорт б/у автобусов из ЕС на корню уничтожил собственное производство. Массово импортировали по теневым схемам автобусы «Ивеко», «Мерседес» и других производителей.

Приоритет развития торговли в ущерб производству привел к катастрофе в обществе. Стремительно растущая безработица вынудила самую активную часть населения уезжать на заработки. Италия, Испания, Польша, Португалия, Чехия, РФ, сезонные работы в Швеции и Норвегии – львовяне оказались не нужны в родном городе. В вузах Львова до сих можно встретить объявления о наборе групп для сбора земляники в Швеции из числа преподавателей и студентов.

Деградация промышленности изменила экономику, а экономика изменила общество. Так, во Львове уже выросло поколение детей без родителей, которых воспитали бабушка с дедушкой либо двор. Стандартная схема – родители на заработках, пересылают деньги детям и приезжают два раза в год – на Рождество и Пасху. В лучшем случае, если родители в Италии или Польше хорошо устроились, возможен совместный отпуск. На маленькие города и села деиндустриализация оказала опустошающий эффект.

Появились села, в которых буквально все трудоспособное население находится на заработках, остались начальники, алкоголики, старики, подростки и дети.

Причем собственно украинским городом Львов стал именно благодаря индустриализации. Так, в 1931 году, согласно переписи населения, украинцев во Львове жило 15 % при населении 320 тысяч человек, а уже в 1989 году было 80 % при 800 тысячах жителей. В абсолютных цифрах количество украинцев во Львове выросло с 50 до 650 тысяч.

Стремительное индустриальное развитие города требовало привлечения новой рабочей силы, ее, естественно, черпали из провинции. Открывались училища, техникумы, вузы, возводились микрорайоны, куда переселяли жителей близлежащих сел, – в общем, шла обычная индустриализация, как и везде.

Однако всего за 25 лет промышленной деградации город, который притягивал трудоспособных людей, оказался не в силах их удержать. Массовая трудовая миграция подкосила Львов, который уже, похоже, никогда не будет промышленно развитым. По крайней мере, нескоро повезут космонавтов на ЛАЗе на Байконур, а мещане в ближайшие 50 лет не будут мечтать о телевизоре «Электрон».

После безработицы второй по значимости эффект социальной деградации – вынужденная трудовая миграция. Таджикистан, Молдавия, Киргизия, Украина – разные по уровню развитости республики оказались поражены одним и тем же социальным вирусом. Самые активные граждане вынуждены уезжать, потому что на родине им нет применения. И в этом смысле между Львовом, Кишиневом, Душанбе, Бухарой и Бишкеком нет никакой разницы.

И дело вовсе не в агентах Госдепа или происках мировой олигархии, просто на периферии кооперационные связи разрушаются в первую очередь. Например, наиболее проблемными регионами России являются республики Северного Кавказа. Принято списывать все на национальный менталитет, отсылать к истории и приводить в качестве аргумента политический фольклор. Однако если рассмотреть проблемы Северного Кавказа в политэкономическом свете, то мы также увидим, что корень проблемы – уничтожение промышленности региона. В рамках союзной экономики существовала экономическая зона «Закавказье», которая включала в себя экономики Армении, Азербайджана и Грузии. Несмотря на национальные границы, с точки зрения экономики это был единый регион: Азербайджан с запасами нефти, развитым сельхозпроизводством, выходом в Каспийское море и границей с Ираном; Армения с запасами полудрагоценных и драгоценных камней, редкоземельных металлов, развитой промышленностью, научной школой и границей с Ираном и Турцией; Грузия с протяженной береговой линией и портами Черного моря, развитым сельхозпроизводством и границей по суше с Турцией. Закавказский экономический район располагал десятимиллионным рынком труда. Это еще одна Беларусь. Экономики Грузии, Армении и Азербайджана представляли собой единую кооперационную систему. Обмен товаров проходил и морем, и по суше, и авиасообщением, причем последнее, учитывая горную местность, было особо развито. Достаточно вспомнить советский фильм «Мимино» с Вахтангом Кикабидзе в главной роли о провинциальном пилоте вертолета, который мечтает летать за штурвалом авиалайнеров, и у него это получается.

Северный Кавказ России, в свою очередь, был транзитным регионом по отношению к богатейшему Закавказью. В условиях уничтожения закавказского экономического региона республики Северного Кавказа оказались в тупике: собственная промышленность была слабо развита и связана кооперационными цепочками с Закавказьем.

Гражданская война в Закавказье не только нарушила торговые потоки, но и практически прекратила кооперацию внутри единой экономики. Сначала война между Арменией и Азербайджаном нарушила экономический баланс в регионе. Возникла непризнанная республика Нагорный Карабах. Прекратился товарный обмен между Азербайджаном и Арменией, что привело и к изменению на рынке труда – бакинские армяне бежали из Азербайджана, азербайджанцев гнали из Нагорного Карабаха и армянских городов. Грузия также погрузилась в пучину гражданской войны. Отмежевалась Южная Осетия, которая связывала Грузию с российским Северным Кавказом через Рокское ущелье. Объявила суверенитет Абхазия, в ходе чего было разрушено железнодорожное сообщение между Россией и Грузией. Армения, не имеющая прямых границ с Россией, оказалась зависимой от грузинского транзита.

Сугубо политический кризис имел масштабные экономические последствия. Причем победителей не было ни с одной стороны – просто все проигравшие начали героизировать свой проигрыш в национальной истории. И в Армении, и в Азербайджане появились герои войны. Хотя с союзной точки зрения это была война гражданская, в которой, как известно, победителей не бывает. Осетины не смогут жить в мире с грузинами несколько поколений. Этносоциальные конфликты прервали главные артерии экономики – обмен товарами и производственную кооперацию.

Удар по экономике и хозяйству Северного Кавказа от разрушения экономического региона Закавказья оказался масштабным. Республики превратились в обузу для федерального центра, который занимается финансированием социальных проектов и госаппарата, однако недостаточно вкладывает в индустриализацию региона. Причем очевидно, что из-за разрушения Закавказья именно Северный Кавказ должен занять освободившуюся экономическую нишу. Выращивание и переработка овощей и фруктов, мясо-молочное производство – программа импортозамещения должна строиться с опорой на республики Северного Кавказа. Примером успешного развития хозяйства может быть Кабардино-Балкария, которая лидирует на рынке молочных продуктов далеко за пределами региона. Кефир, каймак и молоко, произведенные в Кабардино-Балкарии, успешно конкурируют в среднем и премиум-сегменте в торговых сетях Москвы.

В целом, проблемы Северного Кавказа нерешаемы без его индустриализации. Так же как проблемы отдельно взятых Армении, Азербайджана и Грузии нерешаемы без экономической интеграции всего региона Закавказье.

Итак, результатом поражения в холодной мировой войне стало разрушение единого хозяйственно-экономического комплекса. У нас проходило множество процессов, однако экономически и исторически значимым был единственный процесс – приватизация.

Как мы помним, на первом этапе зарождающийся национальный капитал не допустил к приватизации глобальный финансовый капитал. Сформировалась собственная олигархия, которая очень быстро начала искать вход во всемирный клуб миллиардеров. Сверхкрупный частный капитал стал массово выводить средства за рубеж. В Лондоне, на островных офшорах и в Швейцарии стали расти русские, казахские и украинские коттеджные поселки. В политологическом обиходе появилось понятие «офшорная аристократия». Вот на этом этапе и начинается проникновение глобального финансового капитала в экономику России, Казахстана и Украины. Беларусь эта участь миновала, потому что иностранный капитал изначально поставлен в достаточно жесткие условия, когда приветствуется создание новых производств, а не приватизация существующих. То есть привлекается промышленный, а не финансовый капитал. В остальных осколках союзной экономики, как грибы после дождя, растут филиалы мировых банков. В 90-е годы были открыты сотни частных банков, 90 % которых были региональными учреждениями и создавались под крупное производство или корпорацию. Также обзавелись собственной банковской системой крупные частные концерны и олигархические группы. Вот на этом недоразвитом финансовом рынке и появляется глобальный капитал, предлагающий крайне выгодные для национального финансового капитала правила игры.

Валютный кредит на мировом финансовом рынке берется под 5–7 % годовых, а продается на внутреннем под 12–15 % в иностранной валюте и под 20–25 % – в национальной. Всего за 5–7 лет формируется извращенная финансовая система, когда перепродавать кредиты выгоднее, чем производить. Однако эта деятельность не была бескорыстной – в ответ выдвигалось требование либерализации внешней торговли. Рынок должен был стать открытым для импорта. Нам давали в долг и экономически принуждали к покупке иностранных товаров. При этом внутри собственной экономики победители холодной войны вели себя совершенно по-другому. Так, сельхозпроизводитель в Германии или Голландии получает дотацию от государства на разные виды продукции, а где-то стимулируют внешнюю торговлю и дотируют экспорт. Если мы посмотрим на товарную линейку любого крупного производителя, начиная от сигарет и заканчивая автомобилями, то увидим, что для рынка Западной и Восточной Европы выпускаются разные товары. В сигаретах марки «Парламент» или «Мальборо», произведенных для Германии, есть табак, а в России эти же сигареты совершенно другие на вкус и явно суррогатные. Автомобили для России производятся на заводах в Турции, Румынии и Чехии в более дешевой комплектации. И так далее и тому подобное.

Рынок бывшего СССР слишком огромен, чтобы его можно было колонизировать с наскока. Если искать исторические аналогии, то ближе всего история колонизации Индии британским торговым и промышленным капиталом при поддержке государства.

История экономической колонизации Индии ведется с открытия торговых факторий на побережье. Начался активный товарный обмен между традиционной экономикой Индии и промышленной экономикой Англии. Ружья обменивают на специи, а шерстяные платки на чеканку и драгоценные камни. Торговля проходит морским путем, но весь бизнес портят голландские конкуренты, которые обладают не менее развитым торговым флотом.

Поэтому война за доступ к колониальному рынку Индии разворачивается в Европе: Англия объявляет войну Голландии и начинает топить торговые корабли голландцев. В Европе этот конфликт кажется диким – два протестантских народа воюют между собой, хотя еще вчера Англия поддерживала мятежные Нидерланды в войне с католической Испанией.

Диктатор Британии Оливер Кромвель вводит в действие Навигационный акт, согласно которому британские суда становятся монопольными торговыми посредниками в отношениях с Азией, Африкой и Америкой. Из Европы товары разрешалось ввозить только на судах тех стран, где они были произведены. Навигационный акт нанес такой удар по торговому капиталу Голландии, что привел к англо-голландской войне. Интересно, что соблюдать Навигационный акт предписывалось капитанам военных судов. На практике это выражалось в том, что голландские корабли топили в Северном море и везде, где их поймают. Фактически дело закончилось тем, что голландцы закрыли свои фактории в Индии, оставив британскому торговому капиталу право монопольного освоения Индии.

Сама Индия в то время находилась в состоянии феодальной раздробленности, централизованное государство отсутствовало. Формально Индия управлялась династией Великого Могола, однако фактически власть на местах принадлежала многочисленным раджам, которые хоть и признавали главенство наследников самого Чингисхана, по факту являлись независимыми правителями. Они чеканили свои золотые монеты, содержали армию и воевали по-тихому друг с другом. Экономические отношения также находились на феодальном уровне, что отражалось в кастовом устройстве общества.

И вот торговый капитал Британии при поддержке государства становится политическим фактором в Индии. Ост-Индская компания, которую учреждают богатейшие люди Великобритании, включая королевскую семью, получает вооруженный экспедиционный корпус и поддержку королевского флота на море. Ост-Индская компания становится участником местных политических «разборок», поддерживая одного раджу против другого. Экспедиционные силы Ост-Индской компании становятся решающим аргументом в борьбе за власть. Из числа местных жителей эта протокорпорация вербует сипаев и создает вооруженную армию аборигенов.

Таким образом, торговый капитал становится больше, чем просто капитал, – он начинает влиять на внутреннюю политику колонии и подменяет собой государство. В колонии всегда наблюдается вакуум государственной власти – и ее заполняет собой корпорация.

Если раньше британский торговый капитал был вынужден обмениваться товарами и довольствоваться торговой надбавкой, то, получив доступ к внутреннему рынку, он просто изымает товары. Часто это выглядит как простое ограбление, иногда убивают раджу и изымают всю государственную казну. «Незалежные» властители, принесшие власть на британских штыках, действуют в интересах корпорации.

В конце XVIII века по отношению к колонии перестали соблюдаться даже формальности. Появился пост генерал-губернатора Индии, который занимал чиновник по согласованию с членами правления Ост-Индской компании. Только в 1853 году, когда в Индии произошло восстание сипаев, чуть не приведшее к потере колонии, королева Виктория забрала у корпорации право назначать генерал-губернатора.

Основой колонизации является несправедливый товарный обмен, когда в колонии поддерживается более низкий технологический уровень. Колония может рассматриваться исключительно как источник ресурсов, а переработка должна производиться либо за заводах корпораций, либо сырье должно вывозиться за пределы колонии. Корпорация заинтересована в том, чтобы замкнуть на себя каждый уровень технологического передела: добывать уголь колония может, но вывозить его будут пароходами корпорации; выращивать скот и пускать его на мясо колония имеет право, но вот делать из него консервы будут уже на заводах колонизаторов.

Такой подход виден в деятельности, например, продуктовых корпораций в России. Молочная корпорация «Данон» выкупила региональных конкурентов в центральной России, объединив их под общим брендом, а местные производители только поставляют молочное сырье. Добавленная стоимость в результате извлекается корпорацией, и вся прибыль, за исключением налогов, достается корпорации, штаб-квартира которой находится далеко за пределами России. Потому что тот, кто не будет развивать собственную промышленность, будет вынужден отдавать добавленную стоимость чужой промышленности.

Однако для того, чтобы дать толчок развитию собственной промышленности и индустрии, необходим доступ к сверхдешевым ресурсам. Либо ресурсы покупаются по заниженной цене и затем перепродаются (тогда развивается торговый капитал), либо ресурс перерабатывают в фабрикат (тогда концентрируется капитал промышленный). Но для того, чтобы стимулировать собственный капитал, все равно требуется располагать собственной финансово-расчетной системой.

В нашем случае ситуация усугубляется тем, что оператором колонизации выступает капитал финансовый, что связано с разной стоимостью денег в метрополии и колонии. В начале 90-х доллар США в России стоил намного дороже, чем в самих Штатах. На дне финансового кризиса, после краха советской экономики, минимальная пенсия составляла около 15 долларов, а зарплаты бюджетников редко превышали 50 долларов. За счет разницы в стоимости денег осуществлялись приватизация и экспансия глобального финансового капитала. Для отечественного младоолигарха продать «отжатый» у государства пакет акций металлургического завода за десяток миллионов долларов – это хорошая сделка, а для глобальной корпорации пара десятков миллионов за то, что берешь под контроль иностранного конкурента, – не деньги.

Спекулятивный финансовый капитал (или, как говорят в народе, олигархия, образовавшаяся в ходе слияния власти и торгового капитала и усиленная околокриминальным элементом) выступил оператором колонизации союзной экономики после поражения в холодной войне. Олигархия не стала отечественным промышленным капиталом. Россия, Казахстан, Украина, Молдавия и Армения интересуют олигархию исключительно как колониальная модель, потому что олигархия получает свою долю добавленной стоимости на индустриальной отсталости колонизируемой Родины. Олигарх может быть сколько угодно русским человеком, рожденным в деревне Псковской губернии, строить церкви и жертвовать на благотворительность, но он все равно остается пособником колонизаторов. Можно поставить сколько угодно свечек в церкви, но политэкономической сути это не изменит.

Олигархия – это полицаи от экономики, коллаборационисты, которые выступают добровольными сторонниками колонизации. Государство и общество еще не проанализировали роль частного капитала в пособничестве колонизации нашей экономики. Мы до сих пор боимся честно признаться, что капитал капиталу рознь. Даже нужные в идеологических целях арест и отсидка Михаила Ходорковского не стали назиданием представителям спекулятивного финансового капитала. Потому что не были обозначены главные претензии государства к Ходорковскому. А заключались они в попытках продать крупнейшую российскую нефтяную компанию иностранной корпорации, то есть отдать стратегически важный сектор экономики конкурентам. Учитывая, что частная корпорация «Юкос» добывала и перерабатывала нефть, имела складские помещения и торговала бензином, речь шла о национальной безопасности. Кроме всего прочего нефтяной и газовый бизнес был объявлен государственным, поэтому ликвидация частного конкурента вполне обоснована экономически.

Однако не были восстановлены другие сектора экономики. Где-то, как в авиастроении и атомной энергетике, сформировать госкапитал удалось. Не обозначилась роль госкапитала в металлургии. В сельском хозяйстве ситуация просто катастрофическая – поголовье крупного рогатого скота в разных регионах составляет 10–30 % в сравнении с показателями СССР. Частный фермер оказался не способен выдержать конкуренцию с иностранными корпорациями, за которыми стоит сверхкапитал.

Причем дело вовсе не в инвестициях. Многие политэкономические задачи можно решать даже на региональном уровне. Так, вполне реально на уровне субъекта федерации добиться, чтобы торговые сети реализовывали продукцию местного производителя. Региональный сельхозпроизводитель работает с местным сырьем и несет меньшие логистические издержки, поэтому его продукция может быть дешевле. В сфере торговли продуктами капитал оборачивается быстро, следовательно, региональный производитель может не прибегать к излишнему кредитованию. Уже на втором шаге производитель, получивший привилегированный доступ в торговые сети, начнет строить собственную сеть продаж, что можно видеть на примере успешных мясокомбинатов, птицеферм и молочных заводов. На этом этапе конкретный завод или фабрика начинает обладать не только промышленным, но и торговым капиталом, создаются новые рабочие места, оживляется потребительский рынок.

Успешные примеры борьбы за внутренний рынок есть – Белгородская область, Краснодарский край, Татарстан, Беларусь.

Во всех случаях, когда региональная власть занималась решением практических хозяйственных задач, а не администрировала финансовые потоки из федерального центра, наблюдалось развитие. Это сразу же отражалось на росте отечественного промышленного и торгового капитала – в ущерб спекулятивному финансовому. А без спекулятивного финансового капитала на внутренний рынок не мог проникнуть глобальный финансовый капитал. В Белгородской области и Беларуси олигархии практически не досталось промышленных активов, государство сохранило за собой контроль за основными активами и прямо управляет промышленной политикой. Торговля должна быть обслуживающей сферой по отношению к промышленности – надо произвести и продать, а не купить и перепродать.

Итак, результатом поражения в экономической войне всегда является колонизация финансовым, промышленным и торговым капиталом. У этой колонизации обязательно есть местные пособники. В XVII–XVIII веках в Индии огромный вклад в колонизацию внесли как раз местные раджи, которые согласны были получить власть в обмен на лояльность Ост-Индской компании, и офицеры-сипаи, которые рука об руку с британскими наемниками подавляли восстания собратьев. В колонизацию Африки наибольшую лепту внесли местные царьки, обменивающие соплеменников на алкоголь, оружие и побрякушки. Никто не навредил североамериканским индейцам больше, чем они сами. Англичане, голландцы и французы, осваивая территорию современных США и Канады, постоянно вступали в союзы то с одними, то с другими индейскими племенами. Гуронам давали оружие, чтобы те убили побольше могикан. А делаваров вооружали против ирокезов. В результате сегодня в резервациях живут сотни индейцев из племен, которые в XVIII веке исчислялись десятками тысяч.

Пора, наконец, перестать испытывать иллюзии по поводу того, как нас видят извне, и начать называть вещи своими именами, отбросив в сторону политес и эвфемизмы. Россия – это колонизируемая последние тридцать лет экономика, которая еще не прошла точку невозврата и не утратила весь суверенитет. Однако внушительная часть суверенитета уже исчезла. Мнения Москвы при смене политического режима в Киеве, Кишиневе и Тбилиси уже не спрашивают. Австрийский суд может позволить вынести решение об аресте российского государственного имущества по иску «Юкоса». Суверенитет еще не утрачен окончательно, особенно в политической сфере, но в экономической дела обстоят значительно хуже. Системный сбой в экономике, особенно в финансовом секторе, может произойти очень скоро. Собственно, ради этого была одержана победа в холодной войне, ради этого закручивается Третья мировая.