Текст книги "Хранитель понятий"

Автор книги: Семен Майданный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

И вдруг Шрам, еще в идеологическом кумаре, минуя рамку, как зазвенит! Он не въехал в прикол, вернулся назад и стал двигать сквозь рамку уже медленно. А мент проснулся и давай оторопело пучить на Серегу гляделки. Шрам в подтверждение самых ужасных ментовских подозрений снова зазвенел. Тогда Сергей сквозь рамку стал протягивать по очереди правую и левую руки. Мента совсем переклинило, полез за штатным оружием, тем более что тревожную кнопку, которой ни разу не пользовались, заело. Тем временем правая Сережина мацалка сыграла по нулям, зато левая вызвала полный аншлаг. Тут уж мент допер, что зря собрался стрелять в невинного человека, нервы надо лечить, но документики проверить следует. А Шрам, будто блоху кусучую, выцелил воткнутую булавочку и обо всем догадался.

Это был облом, но не кранты. Если эта фиговина являлась маячком, то хвост мог только просечь, что Шрам за каким-то интересом тусовался по Эрмитажу. (Кстати, менту пришлось не только показать ксивы, но и заслать уешек на новую фуражку. Потому что в карманах нашлись и пропуск в «Углы», и мандат кандидата в депутаты, и паспорт с лучезарной пустотой, где ставят отметки о пребывании в местах лишения свободы. Но разовая эрмитажная проходка где-то посеялась,) Если это была прослушка, то врага с той стороны эфира могли внятно услыхать только два слова: «Вот оно!».

«Вот оно!» – сказал Шрам через час сорок две минуты после того, как остался один на один с гроссбухами.

Ясен ясень, он не стал бы над гроссбухами толмачить в пустоту и вслух, чего такого откопал. А откопал он ниточку. В большинстве «Журналов учета ценностей» наблюдались там и сям нагло вырванные страницы вплоть до лета семьдесят девятого года. Зато с лета этого года кто-то шустрый прекратил портить учетную документацию.

Значит, отпала надобность. Оказалось, что утечка эрмитажных цацок за бугор прекратилась шибко близко к весьма важной исторической дате. Через неделю после знаменитой свадьбы дочери бывшего смольного командира Петербурга Григория Романова.

Сейчас некогда, но Шрам решил обязательно отрядить в подвал своих пацанов, чтоб испепелили пару-тройку гроссбухов. Чтоб топающий по следам хвост попал пальцем в зад.

Есть что-то гнилое в городе Петрограде. Может, оттого, что построен на болоте. Плохой город, никто честно, по понятиям жить не хочет. Все ловчат, друг дружку пасут и подставы мастерят.

* * *

Было бы нелепо думать, что главный охотник за эрмитажными списками оставил Шрама в покое.

Немощное тело Вензеля нежилось в ванне этаким полудохлым, лишенным панциря, моллюском. Горячая вода плескалась и булькала, баюкая это дряблое тело, холя и лелея это чахлое тело, окучивая это сморщенное тело шапками жемчужной пены. Юная красавица сидела, будто русалка, на краешке ванны-джакузи, условный купальник ниткой перечеркивал попу. Но не расчесывала эротическая принцесса черепаховым гребнем русы косы, а плескала пригоршни винопенной воды на немощное тело и нежно обтирала это тело губкой.

Однако прижмуривший веки, нагишом погруженный в ванну и овеваемый пузырьками воздуха старец на самом деле не нежился в собственное удовольствие. Он, как ишак, вкалывал мозговыми извилинами.

Рядом с ванной топтался Волчок в полной парадной форме – костюм, галстук, стрелки на брюках. Боец в бумажку поглядывал лишь изредка и для порядка, а докладывал по памяти:

– …Четырнадцать тридцать пять. Начался базар с бугром транспортного цеха. Центровые запутки повестки: зимний график гонялова цистерн по ветке Питер – Вирши и предъява Октябрьской железной дороги. Те потребовали повспомоществовать бабками ремонту подвижного состава. На это объект с бугром порешили начать терки с ОЖД, но затягивать их в сторону светлого будущего. Типа, переиначивая на перспективу сколотить Ассоциацию грузоперевозчиков…

Вензель мысленно поставил галочку, что идея с Ассоциацией очень смачная. И он будет большой дурак, если останется в стороне. Русалка Верочка грациозно сыпанула в бурлящую воду пригоршню ароматической, изумрудной на цвет, соли. Жаль, девушки волновали Вензеля уже чисто визуально.

Волчка девушки волновали конкретно. Волчок пыхтел, пырхал и пускал слюни на нежное девичье филе.

– Пятнадцать сорок две, – сипло продолжал Волчок. – Принял рядового пахаря комбината по личному делу. Наш ноль-ноль-четвертый пообещал замолвить декану слово за поступающую на геофак дочку.

– Фамилия рядового пахаря? – вякнул из ванны Вензель. – Вдруг из старых приятелей по профсоюзу?

– Не зарисовали, – повинно склонил голову Волчок. – Прокол.

Ростом и мордой Волчок не вышел. В ментовском досье на него значилась лишь одна особая примета: редкие зубы. Зато была эта примета, так уж примета. Типа, Волчок без помощи пальцев свистел громче Кремлевских курантов.

– Дальше, – блаженно прикрыл веки Вензель. Тело, погруженное в воду, не маяло старческими ревматическими болями. Не мешало вязать в уме морские узлы из фактов.

А Верунчик стала выделывать такие пассы бархатными ручками и так извилисто двигать всем остальным, что язык на полметра свешивался, и сушняк во рту, будто с атомного бодуна. Однако Волчок не лыком шит:

– Шестнадцать ноль пять. Вызвал служебную лайбу. Объявил, что прет разводить экологов, но сам скипнул в магазин «Охота», где в подсобке имел продолжительную тусню с товароведом магазина Грищуком Александром Васильевичем. Рассуждали о достоинствах и недостатках тульских карабинов последних марок. Под треп было вылакано шесть бутылок пива «Туборг».

– Светлого или темного?

– Не зарисовали. Не успели, – опять повинился Волчок, налитыми как у борова кровью, зенками щупая Верочку за выпуклости.

– Уточнить, – ерзнул и слегка расплескал изумрудную воду Вензель. – Дальше?

– В восемнадцать сорок девять на мобилу ноль-ноль-четвертый принял послание всего в одну фразу: «Прогноз погоды на завтра удовлетворительный». Звонили из уличного стакана в Питере. В восемнадцать пятьдесят две Андрей Юрьевич уже сам по мобильнику позвонил в секретариат, справился, не маячило ли неотложных вопросов, и объявил, что на комбинат сегодня больше не вернется.

Вензель, услыхав конкретное имя, недовольно раскрыл глаза, покосился на гоняющую ладошками по ванне пенные волны равнодушную русалку Веронику, зло покосился на Волчка, но промолчал.

– В девятнадцать двадцать, забашляв в универсаме за фуфырь винища «Поль Массон», объект свернул по адресу: Вирши, улица Ленина, дом семь, квартира сорок шесть, где прописана Надежда Ивановна Копылова шестьдесят восьмого года рождения. Разведенка, потомством не обзавелась. Объект там плющится до настоящего времени. Входящих, исходящих телефонных звонков не зафиксировано,

– Выводы? – подстегнул Вензель и, кряхтя, встал из ванны. Увы, не как Венера из пены морской.

– Подтвердились слабины: западает на стволы будто малый пацан, умеренно посасывает алкоголь и незарегистрированно живет с бабой. Новых слабин за сутки не обнаружено.

– Твои мальчики прохерили товароведа. Здесь приятельство по интересам, – жестко сказал Вензель, маяча в стойке «любопытный суслик», пока Верочка промокала ему под мышками и промежность махровым полотенцем. – Переройте землю вокруг товароведа. Это самая близкая тропинка к сердцу… объекта. Только нежно! – Это тоже относилось не к Верочке, а к Волчку. – Нежно работайте, чтоб никто хвосты не прочухал. Мир у меня сейчас со Шрамом. И никто не должен думать иначе!

Оставляя мокрые следы, важный и надутый, как первый гусь на птицеферме, Вензель перешел в соседнюю светелку и лег брюхом вниз на приземистый топчан. За наглухо зашторенным окном в соснах подвывал северный ветер, заметая пушистым снегом следы машин к пансионату.

– Следующий! – буркнул босс. – И давай без фени, пожалуйста. Серьезных людей пасем, а не крестьян лохотроним.

Русалка Верочка протопала след в след, с полки прибрала флакон детского гигиенического масла «Джонсон бэби», оросила ладошки и принялась втирать масло в дряблую кожу. От лопаток к ягодицам. Волчок проявился рядом с топчаном, руки его заняла новая бумажка:

– Объект ноль-ноль-три. Подъем в семь тридцать. Зарядка, яичница. Здесь все, как обычно. – Теперь Волчок пялился в бумажку изо всех сил. Иначе пришлось бы сопеть ноздрями на изгибы девичьих форм, от которых не спрятаться, не скрыться.

И так ширинка чуть не лопнула, когда к Верочке присоединилась выскользнувшая из-за шторки вторая наяда в не менее откровенном купальнике. Этой вообще было не больше пятнадцати. И Волчок поневоле сглотнул очередной литр слюны.

– Служебная «волжана», пардон, «Волга», прибыла ровно в восемь ноль-ноль. Объект спустился через две минуты. Меры безопасности обычные. Маршрут движения стандартный. В восемь тридцать две объект пересек КПП.

Верочка и Машенька так вкусно разминали некрасивое тело Вензеля, что рдеющий кирпичом Волчок вообще стал смотреть в размалеванный крылатыми амурами потолок.

– До девяти ноль-ноль объект принимал доклады различных служб. С девяти до девяти двадцати пяти присутствовал на утреннем построении и разводе караула. С девяти двадцати пяти до десяти тридцать одной находился в своем кабинете. Чем занимался, не установлено. – На пухлых амурчиках глаза долго не удержались. Теперь взгляд Волчка мылился по серебряным подносам на столе! На одном охотился на Микки Маусов (правда, во сне) здоровенный ангорский котяра, на другом янтарно отражала свет лампы бутылка виски.

Вензель только сопел.

– В десять тридцать четыре с опозданием на четыре минуты началось совещание по вопросу новогодних мероприятий. Присутствовали зам по режиму и зам по воспитательной работе. – Зенки Волчка нечаянно спрыгнули с подноса на распираемый бюстгальтер Машеньки и в панике снова прилипли к потолку. – Постановили предложить выступить перед контингентом на безвозмездной основе Михаилу Боярскому, Юрию Шевчуку и Анне Самохиной. В порядке шефской помощи. Копия решения направлена в налоговую полицию. Праздничные мероприятия назначены на двадцать шестое. План прилагается.

– Массовики-затейники! – пренебрежительно фыркнул Вензель из позиции «рыба камбала».

– В одиннадцать ноль пять объект посетил с осмотром санчасть. Там третий имел пятнадцатиминутную беседу с начальником санчасти Смирновой Людмилой Станиславовной за закрытыми дверьми. Установить содержание беседы не удалось. В двенадцать четырнадцать объект отбыл на служебной машине в Большой дом на брифинг, посвященный муниципальным выборам.

– Ладно, – вдруг прервал Вензель, которому вдруг стало скучно. – Давай сразу выводы.

Будто только того и ждал, Волчок затараторил:

– Подтвердившиеся слабины – повышенный интерес к медицине в самом широком смысле. Примеры: пятнадцатиминутная беседа с начальником санчасти и пятиминутное разглядывание полок в аптеке на обратном пути из Большого дома. Персоналу аптеки объект вопросов не задавал, так ничего и не купил. (А девчонки так азартно мнут старца, что поневоле глаз западает. Машка забралась сверху, расстегнула бюстгальтер и давай дедушке сосками спинку гладить. Типа, тайский массаж. А вторая ляжки щекочет – ужас нечеловеческий!) – О чем это Волчок докладывал? А, вспомнил! – Второе, при движении по городу объект пользуется одними и теми же маршрутами. Странное: в восемнадцать сорок семь объект ноль-ноль-три принял на мобилу сообщение из одной фразы «Прогноз погоды на завтра удовлетворительный». Новое: в мусорном ведре обнаружены клочки недописанного рапорта с просьбой отпустить в отставку и страница газеты «Асток». А там обведено карандашом объявление о сеансах целительницы бабы Федосьи. Также возникло подозрение, что за объектом проводилась параллельная слежка. Верно ли это – сейчас выясняется. Смогу доложить подробней через два часа.

– Ладно: – Вензель чужую слежку вроде не принял близко к сердцу и мановением руки отослал девушек.

Но тут же объявилась третья, очень скромно, то есть почти ни во что не одетая прелестница, и помогла старику напялить пушистый белоснежный халат. Так же босиком Вензель прошлепал в третью комнату, где дожидалось его любимое кресло-качалка. Волчок услужливо доставил за старцем поднос с янтарно бликующим виски, А прелестница Любушка – поднос с дремлющим котом.

У этой милашки были очаровательно вьющиеся, до плеч, кудри и малахитовые глазищи. Ну такая очаровашка, хоть сам против себя иди, хоть на сто восьмую статью, хоть на сто вторую[8]8
  Статья 108 часть 1 УК РСФСР – нанесение тяжких телесных повреждений. Статья 102 УК РСФСР – убийство с отягчающими обстоятельствами.


[Закрыть]. И вдруг Вензель со всего маху хлестнул пятерней Любашу по щеке. Следы пальцев разом забагровели на персиковом фоне.

Красавица, держа поднос перед собой, безропотно исчезла. А вернулась с другим серебряным подносом. На котором давил харю рыжий кот. Телесного наказания не последовало, значит, девчонка угадала.

Однако самому коту в этом помещении не понравилось. Он задергал носом, проснулся, пружинно спрыгнул с подноса и с достоинством удалился. Третий зал был со специальными кондитерами, рассеивающими в воздухе цветочную пыльцу под музыку Глинки. Фитотерапия – называется такая фигня. А котам это не в кайф.

Волчок наполнил художественный стакан виски и льдом. Хорошо, хоть последняя крошка не стала мозолить Волчку уже готовые полопаться от бурлящей спермы шары, сразу отвалила. Вензель осторожно, будто там уже сидит ежик, опустился в кресло и с удовольствием закачался, словно ребенок на качельке.

– По ноль-ноль-второму ты говоришь, что тот честно сидел на хате и тупо смотрел телек?

– Только… – медленно остывал от русалок докладчик. Но мир вокруг сразу стал казаться серым и паскудным.

– Только около семи на мобилу ему нашептали, что погода завтра удовлетворяет? – На самом деле, ясен звон, Вензель очень забеспокоился, что Шрамового министра пасет еще какой-то слишком умный. Но покеда не стал акцентировать поляну.

– Так и есть. – Испарина остудила горячую кожу, но мир без девичьих форм не радовал. Типа, не хватает витаминов для глаз.

– А по ноль-ноль-один ваше полный

голяк?

– Так и есть. Только слухи. Видели там-то, слышали о том-то. В рекламном агентстве больше не проявлялся. Однако по этому курсу обнаружена неувязочка. Вроде как Шрамов метит в муниципальные депутаты, но башляет, будто на ЗакС[9]9
  Законодательное Собрание Санкт-Петербурга.


[Закрыть] нацелился. Меж тем в ЗакСе свободных кресел нет, и довыборы никто не планирует.

– Я тебя не буду хаять и строить, – устало и умиротворенно вдохнул понюшку цветочной пыльцы Вензель. – Я тебе лучше расскажу про дедушку Сталина. Когда его шестерки заявляли, что не могут чегой-то выполнить, он решал, что они «не хотят». Усек?

– Усек, – мертвым голосом подтвердил Волчок. Мир вокруг стал еще неприглядней.

– Это хорошо, что ты такой «усекчивый», – мурлыкнул Вензель и вдруг взорвался: – Ты что, гнида казематная, ничем пронять ноль-ноль-два не мог? Засандаль ему проверку паспортного режима участковым болванчиком! Он у тебя телек смотрит? Сделай так, чтоб телек не пахал! Хоть электричество выруби! Он у тебя беконы жрет? Сделай так, чтоб рядом бекона на три кэмэ не было в лабазах! Я еще учить должен?!!

– Понял, – привычно скуклился до размеров окурка ничтожный Волчок.

– Только нежно. У меня сейчас со Шрамом мир. Так что ты должен быть осторожней, чем на минном поле.

– Понял. – В такие минуты превратиться в грязь подподошвенную было самым разумным выходом. Но слово «нежно» после разглядывания девок в башне вызывало совсем другие картинки.

– Короче, – остался доволен зрелищем Вензель, – раскладка такая. Одного из сотоварищей с номерами от ноль-ноль-шестого до ноль-ноль-второго нам надо не позднее чем послезавтра прижать к ногтю. Чтоб начал барабанить на полную катушку про все телодвижения Шрама. Если какие-то затыки, допускаю несчастный случай с одним из объектов. Но тогда это должен быть такой несчастный случай, чтоб даже генеральный прокурор России поверил. Жду конкретных предложений через два часа. Пшел вон!

Глава седьмая
РАЗВОД ПО-ПИТЕРСКИ

 
Не страшны дурные вести.
Начинаем бег на месте.
В выигрыше даже начинающий.
Красота – среди бегущих
Первых нет и отстающих.
Бег на месте – общепримиряющий.
 

Первое, что увидел перед собой, вернувшись из рафаэлевского мрака, Иван Кириллович Ледогостер, было переходящее красное знамя. Бардовый бархат, мягкие уютные складки, в которые хочется спрятаться и переждать житейские бури, по краям желтая бахрома, профиль самого человечного человека в кружочке из колосьев, и по центру знамени, крупные, вышитые золотой нитью слова.

Слова скрадывались мягкими морщинами стяга, но Иван Кириллович и так знал, что написано: «Победителю коммунистического труда». От тех слов на душе посветлело. Однако ненадолго. Потому что громовой голос враз подрубил ростки благостности.

– Ну чего, старый мухомор, Родину продаем, да?

И восточный акцент, и злобно оскаленная черная морда, склонившаяся над ним, горько напомнили Ледогостеру грянувшие, как артобстрел среди мирного неба, недавние события.

«Но когда же это было? Или ему приходит на ум навеянный фантазиями Босха сон? Или сон – то, что с ним происходит в данный момент?»

А события неумолимо припоминались вот в какой подлой последовательности: странные посетители с холодными пустыми глазами зомби появляются из-за шкафов картотеки, будто призраки, сдвигают бумаги на столе, бесцветно спрашивают фамилию. «Пройдемте с нами, гражданин, это ненадолго», «Садитесь, пожалуйста, в, машину, это ненадолго». Потом из ниоткуда возникла белая тряпка, закрывшая лицо, и пряный дурманящий запах опрокинул Ивана Кирилловича в густое ватное облако – и ничего, кроме облака…

– Я не понимаю, товарищи… – губы с трудом расклеились, выпуская слова на волю.

– Буш тебе товарищ. Или Ицхак Рабин? Или Тони Блэр?

Кажется, Ивану Кирилловичу предлагали в чем-то сознаться, в чем-то, от чего вспоминались перестроечные публикации в «Огоньке», разоблачающие сталинизм, и фраза «пособники империализма». Ледогостер, прежде чем произнести новое: «Я не понимаю», осознал себя лежащим на продавленном кожаном диване. Он повертел головой, в которой бултыхались ошметки пряного облака. Детали обстановки не способствовали выпрямлению мыслей.

Кабинет… – да-да, конечно, это какой-то кабинет… – был заставлен, завален, завешан невообразимым количеством предметов, не сопоставимых с нынешней эпохой. Треугольные алые вымпелы (какой-то безумно разношерстный набор, тут тебе и «Передовику социалистического производства», и «Лучшему животноводу области», и даже «Лучшей пионерской дружине»); разноцветные грамоты (Кириллыч припомнил, что красный означает первое место, брейгелевский синий – второе, зеленый, как у Моне[10]10
  Французский художник Клод Моне.


[Закрыть] – третье); кубки с гравировками в честь спортсменов-победителей; три бюста Ленина; один маленький Ильич на броневике из мраморной крошки, а в углу – о Боже! – гипсовый Сталин. И запах. В комнате до реальной, поднимающейся по пищеводу тошноты пахло чем-то знакомым. Ну да, сырым мясом! Так воняло от магазинных фаршей, мясных отделов гастрономов, где доводилось подрабатывать по молодости.

– Гражданин запирается и усугубляет, – припечатал к дивану безжалостный голос.

Гражданин Ледогостер не любил сюрреализм. Ивану Кирилловичу сделалось страшно. В Эрмитаже так не пахло нигде. И кабинетов подобных нет. Значит, его похитили и куда-то вывезли, А обещали: «Это ненадолго». Вывезли… слово-то какое. Будто про куль с мукой. Точно, кроме жирного запаха подтухаюшего фарша, в воздухе парил смрад скисшего теста.

– Не понимает он, слышь, э?

Ледогостера рывком подняли, усадили, грубо толкнув на бугристую спинку дивана.

– Теперь понял? – Опять ему, как в музее, пихнули в лицо бардовой кожей удостоверения, раскрыли, взгляд успел зацепить чью-то фотокарточку и размытую печать. – Видишь, кто к тебе пришел? – Южанин был похож на атлета с черно-красной амфоры. Только глаза южанина пылали желто-апельсиновым светом. А еще на пиджаке восточного человека красовался значок «Гвардия». Такого в Эрмитаже не было.

Зачем столько раз пихать? Ледогостер уже в музее был на все согласный.

– Я думаю, не следует пережимать, Арутюн Вахтангович. Я уверен, он осознает и без этого… Типа, без принуждения. – К беседе присоединился новый голос.

Вслед за голосом, второй человек показал себя, выйдя из-за спины южанина. Славянин, лет под сорок, широкий, с тяжелым подбородком и взглядом. Немножко похож на Юпитера с одного из полотен Рубенса.

– Не следует?! – совсем как конфорка, раскалился южанин. – Хватит. Десять лет ждали, да! Теперь вернулось наше время! Я им покажу Родину продавать! – Желтые, как маргаритки, глаза Арутюна Вахтанговича терзали жертву, будто выбирая, куда всадить трехгранный веронский стилет из собрания Рыцарского зала.

– Где я, товарищи? – Ледогостеру стало немножко стыдно за свой голос, слабый и жалостливый.

– Вам надо думать, не где вы, а почему вы здесь, – ласково посоветовал славянин.

Иван Кириллович чувствовал себя участником глупого, затянувшегося розыгрыша. Да еще проклятый запах сырого мяса лез и лез в нос, мешал сосредоточиться. Но все-таки Ледогостер сосредоточился. На главном. На бардовом, как ковровые дорожки в Эрмитаже, удостоверении.

– Ко мне уже приходил товарищ из вашего… от вас…

– Вот о нем мы сейчас и побазарим, – теперь успокаивающий тон славянина напомнил Ледогостеру собирательный образ доброго босховского доктора, утешающего неизлечимо больных бубонной чумой. Только противоморовая маска с клювом не закрывала страшноватую рожу. – Вы не волнуйтесь, Иван Кириллович, а вспомните, о чем он вас спрашивал. Этот человек…

– Шпион он, твою мать! – Горячий южный человек врезал носом ботинка по краю дивана.

Иван Кириллович подскочил и бросил молящий взгляд на славянина.

– Тише, Арутюн Вахтангович, – улыбнулся загадочней Джоконды славянин. – Зачем вы так… сразу? Иван Кириллович, возможно, стал жертвой этого, как его… заблуждения. И честно, без принуждений ответит на наши вопросы. Иван Кириллович, ну чего? Значит, к вам приходил человек, типа, от нас, от ФСБ? Похожим удостоверением махал?

– Да, – сглотнув, кивнул Ледогостер.

– Коренастый, глаза серые?

– Да. Взгляд, как у апостолов на картине Эль Греко.

А вот у Арутюна Вахтанговича на эти слова глазки сделались желтыми, будто пропавшая Янтарная комната.

– …Вот видите, мы и сами все знаем. Так что в молчанку играть нет никакого смысла. Лучше честно. Вы ж не хотите, чтоб наши эти… сокровища достались идейным врагам?

– Пусть попробует захочет, шакал паршивый! – Южанин, возбужденно расхаживающий по кабинету, саданул ногой по стулу. – Я ему тогда весь Эль Греко отрежу! – Харчо просто и привычно косил под злобу. В утробе же у него кишки извивались от гордости. Ведь как мудро придумал Харчо, что не пацанов нужно за музейной кочерыжкой отряжать, а самим двигать. А то ведь утечка информации может случиться, да?

– Хар… Арутюн Вахтангович, – поморщился русоволосый коллега, – мебель казенная. Отчеты потом строчи. Ну, Иван Ки-риллыч, вы проболтались му… человеку, который прикинулся чекистом, то есть нами. Чего вы ему наговорили? Давайте в подробностях. Его вопросы, ваши ответы. – Палец сегодня мог позволить себе быть добреньким. Ведь именно он прикинул, что брать за жабры следует именно того музейного червя, который ответственен за конкретный выщупанный пеленгами и обозначенный кляксой на плане Зимнего дворца подвал.

Ледогостер в своей почти безгрешной жизни несколько раз имел дело с кагэбэшниками, те и выглядели, и работали иначе. Однако и КГБ нынче нет, есть ФСБ и в нем другие, новые люди с новыми замашками. И снова подкатила тошнота – как же шибает здесь сырым мясом! Запах перебивал слух.

Или звуки появились только что? Топот ног и голоса. Наверное, все же шум возник в последний момент, потому что и эфэсбэшники заволновались. Южанин резво расстегнул пиджак, полез за пазуху и выудил пистолет неизвестной марки – Ледогостер в оружии не разбирался, мог разве что отличить револьвер от пистолета. Глаза южанина сделались желтыми и вязкими, как гречишный мед.

И славянин распахнул кожаный пиджак, показав кобуру. И оказался похож на неистовых самцов Родена. Ивану Кирилловичу стало еще муторнее, внизу живота неприятно потянуло, а брюхо заурчало. Кажется, это за ним. Тот, кто внедрил Ледогостера в музей следить за непростыми документиками и стучать о туристах, на эти документики западающих.

Торжественно раскрылась дверь. Вошедший человек заставил эфэсбэшников недоуменно и тревожно переглянуться. А Ледогостер понял, что обознался – полковнику никто не пишет, полковника никто не ищет.

* * *

С неба сыпался колючий снежок и, подхваченный поземкой, отгребался к ажурным, как итальянские колготки, перилам канала. Студяк проникал под кожаные куртофаны и оседал мурашками на шкуре. А сидящий внутри лайбы Вензель опустил подбородок на грудь и нахмурил желтый лоб. Когда Вензель думал, вокруг держали пасти на запоре.

Давя ледяную корку ботами возле «вольво», Пятак вертел башней, как интеллигент из Перми на экскурсии. Его занимал вопрос: в натуре древние-греки так и ходили голыми по морозу, как их залепили в полный рост?

– Папа, а когда мы будем кататься на санках? – спросила восьмилетняя соплюшка не у Вензеля, а у настоящего родителя.

– Вот выпадет глубокий снег, и я в субботу повезу тебя в Парголово, – пообещал дочке честный фраер. И стороной обвел дочку мимо скучающих братков.

Пятак умилился, надо ж – кому-то зима в кайф. Следующий взгляд Пятак бросил уже на музей, откуда они только что вымелись всей шоблой к-поджидающему в «девятьсот шестидесятом» «вольвешнике» отцу родному. Через приспущенное стекло повинные пацаны доложились Вензелю, так, мол, и так, штриха увели из-под носа чуваки, которые светили чекистскими корками. И вахтеры прогоняют, что первый мусор выглядел так-то, другой – .вот. так. И на этот раз обошлось – старик никого не жахнул тростью по роже, не посулил покромсать на рыбий корм. Вензель задумался, а братве можно выполнять команду «вольно».

Вообще скульптуры какие-то дохлые, продолжал качать тему Пятак. С кормежкой, что ли, туго было в древности? Хотя попался один кондовый братан. Такой перекроет – вякалка отвалится. Гекаракл, кажется. Яблоки в руке сжимал. Пятак спецом подошел к каменному болвану, привстал и заглянул, чего он там сжимает в клешне. Яблоки. И еще, типа, протягивает. И чего это значит?

Мимо шумной гурьбой просеменила ватага шестиклассников. Типа, с лекции про шедевры Эрмитажа.

– Тонька, а ты красивей Венеры Милосской! Пошли сегодня на дискач? – невинно кадрился мальчик к девочке.

– Сидоров, какая дискотека? Сначала исправь двойку по английскому! – гробила первую любовь училка.

И Пятаку так захотелось съездить ей по сусалам, еле сдержался. А по Дворцовой площади все реальней пахло подкатывающим Рождеством. Стучали молотки, сколачивая сосновую трибуну и картонные яркие домики. Кучер в тулупе возил на санях вокруг огромного мраморного пестика[11]11
  Александрийский столп.


[Закрыть] визжащих от удовольствия студенток. Лошадка роняла коричневые каштаны, и они протаивали лунки в ледяной корке.

Пятак прикололся бы, узнав, что и Факир мыслью крутится по музею. Ну ясен перец, статую далеко не упрешь, картины приметны – поди скинь, ну а рыжье и камни? Переплавляй, режь на части и сбрасывай. Там же этого говна на сотни тысяч зелени! Оно, ешкин кот, понятно, что крыша над конторой неслабак и засигнальчено все вплоть до музейных сортиров, но чего никто не пробует? Зайти по билету, спрятаться и прокантоваться до ночи – фигня, а смыться всегда можно на скоростях.

Эрмитаж сидел гвоздем в зобу и у Вензеля. Старик размышлял о «чекистах». По напетым портретам не приходится сомневаться, здесь отметились Харчо и Палец. Уволокли местного работника. Конечно, того, с кем успел поякшаться Шрам. Будут колоть по полной отморозке. Выдавят все дерьмо, а там, глядишь, разгребут и нароют золотишка. И пойдут на полкорпуса впереди его, Вензеля! Им еще припомнится! А теперь их надо нащупать и накрыть за работой.

Мимо прочухал парень под ручку не с одной, а с двумя мамзелями. Да еще и гитара на шее, а пальто нараспашку, будто не сыпется за пазуху снег.

– Хочешь свежих апельсинов? – озорно пел парень, кое-как шкрябая гриф красными заклякшими пальцами. – Хочешь молодых грузинов, что мешают спать?!

Итак, куда Харчо и Палец прячут болванов для обточки? Палец в гараж на Народного ополчения. Харчо на дачу в Комарово. Но то для длительной обработки. Эрмитаж-ника далеко не попрут, там расколочных делов на пять секунд. Однако в живых после смотрин не оставят, человечек может побежать в ментовку. Поэтому и о рубке концов мысль раскинут. Харчо поганится с рынками, но там народу трется до задницы. Клубы тоже не годятся. Харчовские лабазы, которых все и не упомнишь? Нет, места неудобные – или в домах находятся, или дома рядом стоят, любопытные глаза скрозь окна сверкают. Ага, вот куда надо глянуть – Палец владеет парой охранных агентств. Но жмурика оттуда вывозить – тоже неудобств масса.

А ну-ка! Вензель довольно потер ладони. Ай-яй-яй, как же я сразу-то?.. Как же не начал с точки, недавно прикупленной Пальцем для освоения честного бизнеса? Ах какое место, как годится! Не удержится Палец, туда потащит.

В разумной близости от Пятака на лед спикировала стая голубей. И Пятак искренне пожалел, что нечем ему подхарчить зябнущих птиц.

Вензель еще раз для самопроверки пробежался в уме по владениям и возможностям Харчо с Пальцем и остался при своем выводе.

Следом за голубями приземлилось трое воробушков, и они весело запрыгали у самых ходуль Пятака, чирикая бодрую пургу. Из-за угла вывернули мама и дошкольного размера сынок:

– А почему ты мне запретила смотреть мультики? – ныл киндер-сюрприз. – Я на этой неделе ни одного стекла не разбил!

– Видишь ли, Юрий…

– Наверное, жадничаешь и сама смотришь!

– Зови. – Вензель оторвал подбородок от груди. – Скажи, чтоб грузились и пристраивались в хвост. И чтоб стволы в тепле держали, могут потребоваться. Куда мы двинем, нас не приглашали.

Тарзан, сидевший рядом с водилой, толкнул «вольвешную» дверцу и мячиком выпрыгнул наружу. Пацаны стали отряхивать снег с плеч.

* * *

Палец опустил руки, и они повисли вдоль туловища, длиннющие, как у шимпанзе. Харчо и Палец, с отпавшими до ширинок челюстями переглянулись. Шары у Харчо выцвели, будто старые обои, и стали безобидно мутными. Как у напроказившего школяра. Хачик спрятал волыну за спину. Такого наворотного звиздеца они никак не могли предположить. Здесь ОН?! Какая падла стуканула?! Но до поисков падлы еще дожить надо, а пока через дверной проем шестерка вносила широко известное плетеное кресло.

Одного седалища хватило бы, чтоб допереть, кто в него плюхнется. Но по коридору, приближаясь, еще и постукивала палка. Стук Вензелевой трости они могли отличить от прочих стуков эпохи. Так стучит сердце, когда вмажешь эфедрина, так стучит молоток по крышке гроба.