Текст книги "Мы вернёмся (Фронт без флангов)"

Автор книги: Семен Цвигун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

29

К вечеру крупными хлопьями повалил густой снег. Северный ветер бросал его в глаза.

Сразу за райцентром дорога пошла на подъем. Колонна замедлила движение. Извиваясь причудливой лентой, она растянулась по дороге. Млынский вышел из колонны, взобрался на пригорок, оглядел тяжело ступавших по рыхлому снегу бойцов.

– По моему разумению, – сказал он подошедшему Алиеву, – самым подходящим местом для привала может служить лесхоз. Там можно разместить и обогреть бойцов, если, конечно, немцы не сожгли помещений.

– Лесхоз в глубине леса, подходы к нему плохие, так что, думаю, немцы туда еще не добрались.

– Вашими устами да мед пить, политрук. Тогда давайте подумаем, как попасть в лесхоз побыстрее. Силы отряда на пределе. Поспрошайте, может быть, кто-либо из новичков знает эти места. Да не забудьте выставить "маяки". Они помогут бойцам Серегина и Вакуленчука. В такую погоду не мудрено сбиться с пути. Если понадоблюсь, ищите в голове колонны.

Млынский спустился на дорогу и зашагал так быстро, обгоняя красноармейцев, что те невольно смотрели вслед командиру, думая: "И когда только отдыхает Млынский!"

Алиев ждал, пока подтянется хвост колонны. Ее замыкала новая рота, сформированная из жителей городка. Это были люди разных возрастов, профессий, характеров. И одеты по-разному: пальто, куртки, немецкие шинели. Все обвешаны немецкими автоматами, гранатами. Впереди, глубоко дыша, шел работник райвоенкомата старший лейтенант Ливанов. Он в больших не по ноге кирзовых сапогах, в дубленом полушубке, подпоясан пулеметной лентой, на груди немецкий автомат. Утром бойцы отряда освободили его из тюрьмы, и Млынский назначил его командиром роты.

Когда Ливанов поравнялся с Алиевым, тот спрыгнул на дорогу, подошел к старшему лейтенанту, спросил:

– Кто из местных жителей может провести отряд в лесхоз кратчайшим путем?

– Тут и гадать нечего, товарищ политрук. В моей роте сам директор лесхоза, да еще сын лесника в придачу. Закрой им глаза – и то доведут.

– Я хотел бы их видеть.

Ливанов повернулся к роте, крикнул:

– Командира третьего взвода Нечитайло и бойца Алексея Горецвита срочно к командиру роты!

Через несколько минут перед политруком стоял поджарый двухметрового роста старик в стареньком черном пальто с каракулевым воротником, в поношенных сапогах. Старик приложил руку к барашковой ушанке, на которой поблескивала красная звездочка, не без волнения доложил:

– Командир взвода Нечитайло по вашему приказанию прибыл.

Алиев подумал, что Нечитайло в свое время прошел неплохую военную школу. Вслед за стариком, придерживая кобуру пистолета, подбежал чернобровый с высоким лбом, умными глазами, но совсем еще детским лицом юноша. На ходу выпалил:

– Дядя Петь, Алешка прибыл!

Алиев улыбнулся. Положил руку на плечо парня.

– Сколько вам лет, Алеша?

– Скоро будет целых семнадцать.

– Не прибавляй, – окинул юношу ласковым взглядом Ливанов. – Тебе в этом году, в декабре, исполнится только шестнадцать. Это так, для точности. Возраст тут ни при чем. Раз тебя приняли в красноармейский отряд, теперь ты не Алешка, а боец Горецвит Алексей Павлович. Понял? И я тебе на службе не дядя, а командир роты старший лейтенант Ливанов. Дошло? Вот так, племянничек. Соображать надо, когда мирное время, а когда – война.

– В отряде быстро научусь, – покраснел Алешка.

Алиеву понравились эти люди.

– Кто из вас может кратчайшим путем провести отряд в лесхоз? – спросил он.

Ливанов, потиравший замерзшие руки, поторопился:

– Лучше всех это сделает бывший директор лесхоза товарищ Нечитайло.

Нечитайло метнул на него полные обиды глаза.

– Не бывший, а настоящий. Директором лесхоза я работаю восемь лет. Советская власть меня с этой должности не снимала, фашистам я не подчиняюсь. Все мои распоряжения рабочие лесхоза до сего времени признают и выполняют.

– Простите, товарищ директор: поторопился я освободить вас от должности, правильно вы ответили.

– Так оно лучше, – подобрел Нечитайло. И, обращаясь к политруку: – Все дороги в лесхоз знаю хорошо. Правда, за время, как немцы захватили нашу местность, там ни разу не бывал. В каком состоянии эти дороги, честно скажу, знать не могу. Может, боец Горецвит знает? Он бывал в лесхозе.

Алешка с достоинством ответил:

– Берусь провести отряд по любой дороге. Всего двое суток, как вернулся оттуда. – И для достоверности в сторону Ливанова: – Я там у сторожихи тетки Ульяны от немцев прятался. Она меня в райцентр послала за керосином и солью.

Алиев развернул перед парнем топографическую карту района и, подсвечивая фонариком, спросил:

– По какой дороге поведешь, товарищ Горецвит?

Алешка уставился на карту, смущенно признался:

– Я по ней не понимаю.

В разговор вмешался Нечитайло.

– Туда две дороги ведут: одна, нижняя, тянется через Медвежью балку. Там зимой не пройти никак. Очень много снега наметает с холмов, Другая – грейдерная, идет вдоль Белой горы. Если на перевале ее не перемело, значит, пройдем. Ежели… – Директор лесхоза надвинул на глаза шапку, почесал затылок. – Одним словом, риск здесь имеется.

Его перебил Алешка:

– Мы пойдем по третьей, в обход Медвежьей балки, через камыши, мимо питомника, по большой просеке прямо к усадьбе лесника выйдем.

– Ты что, парень, рехнулся? – ахнул Нечитайло. – Отряд погубить захотел? Там же, кроме топких болот и непроходимых зарослей, никакой дороги нет!

– До войны не было. А теперь есть, – обрезал его парень. – Бабы, старики и подростки с окрестных деревень прорубили просеку в чащобе, а болота в эту зиму сильно промерзли. По ним и проложили дорогу. Тысячи кубометров леса перетаскали на себе люди по этой дороге.

– Так уж и тысячи, – усомнился Нечитайло, которому стало неудобно: совсем еще мальчишка, а лучше его, директора лесхоза, знает лес.

– Все течет, все меняется, – заметил Алиев. – И к парню: – Если пойдем по твоей дороге, на сколько километров сократим путь?

– Точно не мерил, но по моему разумению – километров на пятнадцать.

Тут получил возможность показать свою осведомленность Нечитайло.

– Заниженную цифру называешь! Пожалуй, на все двадцать.

Конец дискуссии положил Алиев:

– Раз боец Горецвит ручается, пойдем по его дороге. Товарищ Горецвит, пошли в голову колонны, – предложил он.

Парень метнул лукавый взгляд на Ливанова, сказал:

– Вот так, дядя, соображать надо, когда мирное время, а когда война!

Ливанов вдогонку парню бросил поучительно и строго:

– Смотри, Алешка, дело серьезное, не напутай!

– Не напутаю, дядя!

Поравнялся с Алиевым и, задыхаясь – дорога трудная, а он бежал, – стал выкладывать ему свои обиды:

– Соли достал полкилограмма, а керосина не успел стащить у немцев. Теперь тетка Ульяна ругать будет. Она у меня очень строгая, но душа у нее!.. Побольше бы таких людей!

– Не волнуйся, у нас свечи есть, мы с ней поделимся.

– Спасибо, выручили, а то она, знаете, какая строгая.

– Пока не знаю. Может, не строгая, а требовательная она. Порядок любит. Так это неплохо. Мне нравятся такие.

– Поживете несколько дней в лесхозе, узнаете. Правда, я не боюсь ее, но очень не люблю, когда она перед своей дочерью меня распекает.

– У нее большая дочь?

– Взрослая. – Посмотрел на политрука, вздохнул: – Красавица. Как увидите, сразу влюбитесь. Оксаной звать ее.

– Я не могу влюбиться.

– Это почему же? – удивился Алешка.

– Потому что дома меня ждут жена и дети. Очень ждут. К тому же зачем мне влюбляться, если ты в нее по уши сам влюблен. Отбивать у друга девушку – значит, потерять друга. У нас на Кавказе поговорка есть: "Деньги нашел – ничего не нашел, друга нашел – все нашел. Деньги потерял – ничего не потерял, друга потерял – все потерял".

– А что, очень даже неплохая поговорка, – согласился Алексей.

А политрук продолжал:

– Я нашел в райцентре нового друга – тебя. И теперь не хочу терять его даже из-за красавицы Оксаны. Мы, кавказцы, дружбе верны до гроба. Дороже нашей солдатской дружбы нет ничего. Так что не бойся за свою Оксану.

Алешка слушал Алиева с раскрытым ртом, а потом несмело спросил:

– А вы откуда знаете, что я люблю Оксану?

– А разве мне не сказал об этом ты сам?

– Я-то? В жизни никому не говорил! Да разве об этом можно?

– Эх, друг, не обязательно говорить "люблю", можно другие слова говорить. Важно, как ты их говоришь, как глаза твои ведут себя.

– Вот как интересно, сразу узнали. Только я прошу, не говорите дяде. Он все меня мальчишкой называет, хотя сам в моем возрасте уже давно замуж выскочил.

– Ты хочешь сказать, женился?

– Что в лоб, что по лбу. Я так понимаю.

– Дяде передавать не буду, не беспокойся, – пообещал Алиев.

На повороте дороги к лесу политрук распорядился выставить "маяк" – двух бойцов.

В лес отряд вошел, когда начало темнеть.

Среди высоких сосен и мелколесья скопилось много снега. На полянах его намело уже сугробы. Никаких признаков, что здесь когда-то проходила дорога или тропа, не было видно. В иных местах бойцы проваливались в снегу до колен. Особенно трудно было обходить кустарник. Впереди шагал Алешка. На большой заснеженной поляне он остановился, оглядываясь.

– Ты куда завел отряд, Сусанин? – строго спросил его Ливанов.

– Дайте осмотреться. Это вам не вдоль по Питерской идти.

Алешка несколько раз ткнул в снег палкой, словно брод искал, и начал спускаться по пологой поляне в ту сторону, где, издавая монотонный звук, нервно дрожал на ветру камыш.

– Куда ты к лешему в болото лезешь? Утонуть хочешь? – забеспокоился Нечитайло.

Алешка обернулся, хотел ответить крепким словом, но сдержался, увидев шедших за директором лесхоза Млынского и Алиева. И все же пожаловался:

– Товарищ майор, скажите, чтобы не шумели на меня. В таких условиях я не могу вести отряд. Боец Горецвит свою задачу понял и выполняет ее. Что еще от меня нужно?

– А ты правильно ведешь? Не сбился с пути?

– Чуток, товарищ майор. Лишнего вправо взял. Но вы не беспокойтесь, за камышами точно выйдем на дорогу.

– Сколько до нее километров?

– Что вы! Метров пятьсот – семьсот, не больше.

Майор подозвал Ливанова и распорядился выделить в помощь Алешке пять бойцов.

– Пусть помогут парнишке, – сказал он, – а мы постоим. Весь отряд не может искать дорогу. – И как бы признавая свою вину: – Давно нужно было сообразить!

К Млынскому подошла Зиночка, озабоченно сказала:

– Товарищ майор, мне уже давно пора перевязать и накормить раненых.

Млынский взглянул на светящийся циферблат часов.

– Не теряйте времени. Разбивайте палатки здесь, на этой поляне. – И к Алиеву:

– Скоро сеанс связи. Скажите Наташе – пусть послушает. Отсюда, предупредите, передавать ничего не будем: немцы засекут, завтра весь лес перепашут.

Повернулся к Ливанову:

– Распорядитесь выдать бойцам на ужин сухой паек из расчета банка консервов и пачка галет на двоих.

– Маловато, товарищ майор. Учитывая, что сильный мороз, надо бы эту порцию выдать каждому.

– Еще неизвестно, когда теперь добудем продовольствие, но будь по-вашему: мороз действительно пробирает. Да проследите, чтобы никто не был обижен.

Зиночка успела перевязать и накормить раненых, а бойцы поужинать, когда из-за камышей показался Алешка, сопровождаемый группой бойцов. От ходьбы по глубокому снегу ему стало жарко, он распахнул полушубок, шапкой вытирал лицо. Радостный, подошел к Млынскому.

– Товарищ майор! Нашли дорогу! Нашли!

– Молодец! А шапку надень и застегнись. И поужинай. Через десять минут выходим.

Алешка первым делом разыскал Нечитайло. Тот понял, что неспроста. Сказать что-то хочет обидное. Опередил его.

– А все-таки напутал ты со своей третьей дорогой, Алешка. Из-за тебя ведь все мерзнут.

– Эх вы, невера, а еще директором работали! Да за одно это неверие к людям вас освобождать надо с руководящей должности.

– Ты что, рехнулся? – опешил Нечитайло. – Да знаешь ли ты, что для советского человека это самое тяжкое обвинение?.. – Уже доброжелательно спросил: – Неужели нашел?

– А то нет? За камышами за нашей поляной и начинается. А вы усомнились во мне, перед народом пустобрехом выставили. Обидно! Мне отец говорил, что директор в своем лесхозе не только дороги, а все тропиночки должен знать, из любого места напрямик выйти, – и побежал к своему взводу.

Нечитайло оторопело посмотрел ему вслед. Он побаивался Алешку за колкий язык, но больше любил за честность, правдивость. Не раз с тревогой думал: только бы люди правильно понимали Алешку, а то в жизни очень трудно бывает таким удивительно искренним.

Наташа передала Млынскому радиограмму из штаба армии. В ней говорилось:

"Сегодня в 0.30 в назначенном вами квадрате примите самолет.

Опознавательный знак – по три костра с обеих сторон посадочной площадки. Подробности в пакете, который вручит лично вам Максимов.

Привет. Ермолаев".

Млынский дал прочесть радиограмму Алиеву.

– Ведите отряд в лесхоз, Хасан Алиевич, а я с товарищем Ливановым встречу самолет, отправлю тяжелораненых, перешлю захваченные нами документы.

– А как с немецким комендантом?

– Пусть летит на Большую землю. Нам он не нужен. На рассвете будем в лесхозе. Товарищ Ливанов, Алеше Горецвиту объявите благодарность сейчас же, не откладывая. Впрочем, пусть лучше это сделает Хасан Алиевич: все-таки вы родной дядя Алеше.

Вскоре отряд опять двинулся в путь. Впереди шел сияющий от радости Алешка. За ним в заснеженных шинелях бойцы боевого охранения.

– Хорош у меня племянник, товарищ майор! – с гордостью сказал Ливанов. – Орел!

– Берегите его, – отозвался Млынский, наблюдая за проходившими мимо бойцами. Его порадовало, что многие улыбались. Как значит, подумал он, для бойца пища и отдых, пусть даже кратковременный. Проявляй заботу о красноармейце, он выложится до предела, совершит, казалось бы, самое невозможное.

Зиночка, перевязав и накормив раненых, зашла в свою палатку, сняла шапку, стряхнула с нее снег, стала перед осколком зеркальца расчесывать волосы. Не успела уложить их, в палатку влетел Мишутка, обнял.

– Хочу остаться с тобой! Хочу с тобой!

– Но ты и так со мной.

– А вот папка…

Не договорил. Увидел входившего в палатку Млынского, кинулся к выходу. Майор перехватил его, взял на руки.

– Помогите мне, Зиночка. Сегодня ночью хочу отправить Мишутку самолетом вместе с ранеными на Большую землю, а он твердит, что не желает. Может, вы уговорите его?

– А я хочу с вами. Тетя Зина, не надо…

Не выпуская Мишутку из рук, Млынский сел рядом с Зиночкой.

– Как же решим?

Зиночка дотронулась до огрубевшей руки майора.

– Я прошу вас, пусть Мишутка останется с нами. Мы для него теперь самые близкие.

– Как же он будет переходить линию фронта? Будет бой.

– Со мной. К слову сказать, и самолет будет пересекать линию фронта под обстрелом. Неизвестно, где опаснее.

– Согласен с вашими доводами, Зиночка, но требую, чтобы он отправился с отрядом в лесхоз. Зачем ему целую ночь быть с нами в лесу, на морозе? Еще простудится.

– Вы правы. Пойдем, сынок.

Взяла Мишутку за руку, разыскала Нечитайло.

– Возьмите на свое попечение, пожалуйста. Поглядывайте, прошу вас, чтобы не поморозился.

– Не беспокойтесь.

– Не замерзну! – крикнул Мишутка, довольный, что его оставили в отряде.

К полуночи все было готово. Млынский с тревогой поглядывал на светящиеся стрелки наручных часов. Самолет должен прилететь тридцать минут первого. Сейчас пять минут… Десять… Как медленно тянется время!.. Млынский поднес часы к уху. Идут… Пятнадцать… Двадцать…

– Зажигай!

Слева и справа длинной снежной поляны вспыхнуло по три костра. Все, волнуясь, разглядывали свинцовое небо. Удастся ли самолету прорваться через заслон зенитных орудий на линии фронта?.. Да и в пути следования немало зениток, вражеских самолетов…

Двадцать пять минут первого… Тридцать… Сорок пять…

– Летит! – взволнованно вскрикнул Ливанов, первый услышав звук моторов.

"Дуглас" сделал круг над поляной, качнув крыльями, скользнул на поляну и замер.

Все восторженно кинулись к самолету, размахивая шапками.

Не выключая мотора, летчик вылез из самолета. Спрыгнули мужчина и девушка в штатской одежде. Мужчина принял тщательно упакованный сверток, переданный ему из самолета, осторожно опустил на землю.

К ним подошел Млынский, представился. Мужчина назвался Максимовым, девушка – Тоней. Максимов вручил майору пакет, пояснив, что ответ надо дать как можно побыстрее, и добавил, что ему и Тоне нужен проводник, чтобы немедля добраться до разведгруппы капитана Афанасьева, так как она лишилась радиосвязи с Центром. Млынский пообещал всемерно помочь.

Из самолета полетели на снег мешки с газетами, теплыми вещами: полушубками, валенками, рукавицами. На руки приняли тяжелые ящики с минами, противотанковыми и осколочными гранатами. Товарищи из Центра не забыли прислать и новые автоматы с патронами для них.

Закончив разгрузку, бойцы внесли по трапу в самолет тяжелораненых, помогли подняться легкораненым. Млынский передал пилоту захваченные отрядом различные документы гитлеровского командования. Последним под охраной раненого бойца поднялся в самолет немецкий комендант, явно довольный, что для него война окончена.

Самолет взлетел благополучно.

Проводили его с затаенной тревогой: как-то долетит…

***

Из зарослей камыша Алешка вывел отряд на хорошо известную ему дорогу и заснеженными просеками привел в лесхоз.

В заброшенных зданиях, окруженных высокими сугробами, окна и двери были заколочены крест-накрест досками. Лишь из щелей в ставнях небольшого домика пробивался слабый свет. Нечитайло с Алиевым и Алешкой подошел к нему, по-хозяйски постучал в дверь. Звякнули засовы, и на пороге появилась средних лет худощавая женщина. На плечах ее непрочно держался наспех наброшенный тулуп.

– Ульяна! Принимай гостей! Видишь, сколько я привел их к тебе, – сказал Нечитайло, потирая замерзшие руки.

Ульяна поправила тулуп.

– А кто они, гости твои?

– Тетка Ульяна, разве вы не рассмотрели? Это же наши красноармейцы! – выкрикнул Алешка.

– Батюшки! А я уже все глаза проглядела, высматривая их! Несколько месяцев, кроме старых баб да подростков, что за топливом приходят, никого не видала. Фашиста здесь тоже не было. – Ульяна трижды плюнула через левое плечо, добавила: – Чтобы их, супостатов, вовек глаза не видали!

– Бабы нашенские говорят, что фашист страх как партизан боится, – вставил Нечитайло.

– Ему есть чего бояться, – согласилась Ульяна. – Волка по голове не гладят, а фашист – он куда поганее зверя: и сытый за глотку хватает.

Потянуло теплом. Это открыла дверь из комнаты красивая девушка. Певучим голосом сказала с порога:

– Люди и так замерзли, а вы, мама, еще морозите. И покормить надо.

– Ишь учуяла парней, так высунулась! Неси ключи… Алешка! Керосин принес?

– Соли принес, – робко ответил Алешка.

– Ты никак слуха лишился? Медведь тебе на ухо наступил? Я про керосин тебя спрашиваю.

– Свечи Алеша принес, – заступился Алиев, невольно подумав: "Сущий жандарм!"

– На безрыбье и рак рыба, – примирилась Ульяна. И в сторону Алешки: – Чего столбом стоишь? Заходи в дом. Оксана по тебе соскучилась.

– Скажете тоже, мама!

Алешка метнулся было к двери, спросил Алиева:

– Можно, товарищ политрук?

– Иди, иди, – улыбнулся Алиев. – Если понадобишься, найдем. – И пошел следом за Ульяной, гремевшей ключами. Смотрел на ее широкую спину, думал: "Повезло парню. Видимо, приглянулся он Ульяне. Будет держать его возле своей Оксаны в это тяжелое время как телохранителя. Правильно. Все матери такие…"

Красноармейцы помогли Ульяне. Одни сбили с окон и дверей доски, другие нанесли дров, третьи затопили печи и устлали полы лесным пахучим сеном. Вскоре все бойцы, кроме часовых, впервые за много дней войны уснули крепким сном.

Алиев лично руководил размещением отряда, распорядился истопить печи в помещении для бойцов Ливанова, расставил посты на территории нового лагеря, послал боевое охранение. Довольный, вошел он в кабинет Нечитайло. Зажег свечу, разложил на столе полевую карту. Увлеченный работой, не слышал, как открылась дверь и, осторожно ступая, в комнату вошли Алешка Горецвит и Оксана. Вздрогнул от неожиданности, услышав мягкий девичий голос:

– Товарищ командир, отведайте наших вареников.

Оксана поставила на краешек стола глубокую тарелку, доверху наполненную сочными варениками. Над тарелкой поднимался аппетитный пар. Он разносил приятный запах по всей комнате.

Алиев откинулся в кресле, с нескрываемым удивлением и восхищением смотрел на Оксану.

Когда Оксана стояла в полутемных дверях, она показалась ему просто красивой, и только. Сейчас он подумал, что это не просто красавица, а необыкновенное земное чудо!

Алешка заметил, какое впечатление произвела на Алиева Оксана. С гордостью воскликнул:

– Я же говорил вам, товарищ политрук, что, как увидите Оксану, так сразу и влюбитесь!

Девушка покраснела, придвинула к столу табуретки, сказала решительно:

– Давайте откушаем вместе.

Алешка потянулся было за вареником, перевел глаза на Оксану. Она в упор смотрела на Алешу и улыбалась.

– Ну и дурачок же ты! – сказала Оксана и засмеялась. Смех был ласковый, и Алешка не только не обиделся, обрадовался. Придвинулся к Оксане, не вставая, придерживая табуретку, воровски чмокнул в румяную щечку. Оксана схватила Алешку за волосы, притянула к себе.

В глазах Оксаны и прильнувшего к ней Алешки светилось такое счастье, что есть в их присутствии Алиев посчитал неудобным. Как ни был голоден, как ни вкусны были вареники, поднялся из-за стола, намереваясь выйти из комнаты, не мешать чтобы.

– Куда вы? – очнулась Оксана. – А ну сиди прямо! – строго сказала она Алешке. – Остыли вареники? Я сейчас принесу вам горяченьких, – и выбежала.

– Красивая у тебя девушка, – задумчиво сказал политрук.. – А что ревнуешь – правильно: значит, любишь. Я тоже в молодости ревновал свою девушку. Кто-нибудь на нее посмотрит, меня сразу в дрожь бросало. Вот взгляни, какая она была в юности. – И Алиев достал из кармана гимнастерки партийный билет, вынул из него небольшую фотографию.

– Красавица! – воскликнул Алешка.

– Не говори так – ревновать буду: это моя жена.

Оба рассмеялись.

– А ты повнимательнее всмотрись. Алешка взял фотографию, поднес поближе к глазам.

– Вот чудеса какие! Да ведь это Оксанка. Копия!

– Теперь понимаешь, почему я так смотрел на твою Оксану? Жену вспомнил. Радость коснулась моего сердца и тревога: как она там? Жива ли? Как дети?.. Тяжело, Алешка, на войне, а женатому вдвое. Утром вижу свою Аминат, вечером вижу и днем, а ночью и не говори: пока с ней душу не отведу, не усну…

– Я тоже буду так вечно любить Оксану, честное слово!.. Только вы не говорите ей, ладно? Я сам боюсь ей сказать: засмеется.

Алешка поднялся, натянул шапку, полушубок.

– Можно я побегу? Оксану ждать бесполезно: Ульяна больше не отпустит. Ох и тревожится она за Оксану! А я постучу, она и выйдет, Оксана…

Оставшись один, Алиев доел холодные вареники, прилег на стоявший у стены старый, потертый диван, подложил под голову полевую сумку, телогрейку, укрылся полушубком и сразу заснул. Во сне увидел на Приморском бульваре седого Каспия огромное волнующееся море бакинцев. Они в праздничных одеждах, с букетами ярких цветов радостно встречают его, увешанного орденами, возвращающегося с победой. Впереди всех с самым большим букетом цветов идет его жена, дети и Оксана. С распростертыми руками он бросился к ним, но в это время кто-то схватил его за плечи. Алиев открыл глаза и увидел склонившегося над ним Алешку.

– Зачем разбудил? Такой сон прервал. Да знаешь ты, что я впервые за войну такой хороший сон видел.

– Какой? – спросил Млынский.

Алиев поднялся, протер глаза.

– Приснилось мне, будто мы уже победили фашистов, возвратился я домой, и нас, фронтовиков, пришли на вокзал встречать все бакинцы. И с весенними цветами.

– Думаю, мы с вами доживем до этого радостного дня. Принимайте друзей с Большой земли. Познакомьтесь: товарищи Максимов, Тоня, политрук отряда Алиев.

– Не обманул сон – хорошее предсказал! – засмеялся политрук, здороваясь за руку.

Млынский вскрыл пакет, присланный Центром. Алешка тихонько вышел.

В письме на имя майора с грифом "Совершенно секретно" сообщалось, что капитан Афанасьев с оставшимися в живых разведчиками обосновался северо-западнее Гнилого озера. Указывались координаты базы. Отмечалось далее, что разведгруппа "Пламя" добывает очень ценные разведывательные сведения, но они стареют, потому что Афанасьев, лишившись рации, не может передавать их своевременно и непосредственно. Предлагалось срочно направить в распоряжение Афанасьева старшего лейтенанта государственной безопасности Максимова Николая Федоровича и радистку Тоню, имеющих рацию и питание к ней. Подчеркивалось, что проводником должен быть достаточно проверенный, надежный человек.

– Как смотрите, Хасан Алиевич, если попросим Матвея Егоровича?

– Завяжи ему глаза, скажи, куда идти, – придет. И смелости ему не занимать.

– Остановимся на нем. Замечательный старик!

В другом письме тоже с грифом "Совершенно секретно" штаб фронта, дав высокую оценку боевым действиям отряда, называл место, дату и время прорыва отрядом позиций противника; сообщал условные сигналы, которыми с помощью ракетниц (Максимов доставил их) надлежало пользоваться при подходе к позициям советских войск, во время боя; пояснялось, что операция по прорыву будет поддержана всеми имеющимися силами.

К письму прилагалась карта участка линии фронта, избранного для прорыва.

Млынский и Алиев изучили по карте расстановку сил противника и частей Красной, Армии, пришли к выводу, что место выбрано удачно.

Операции по прорыву штаб фронта присвоил кодовое название "Березка".

– Родное это слово – "березка", – заметил Млынский, – общеславянское. Означает – светлая, чистая. Так же светлы, чисты и наши помыслы, Хасан Алиевич, в нашей всенародной войне с фашизмом. Теперь надо нам продумать, как ускользнуть от врага, чтобы сберечь силы для прорыва.

– Сейчас уходить. Пока непогода.

– Непогодой надо воспользоваться для того, чтобы бойцы отдохнули. Операция потребует громадного напряжения, а люди очень устали. Немного отдохнем и ночами будем подтягиваться поближе к участку прорыва.

Майор загасил свечу, приоткрыл ставню окна. Видно было, как бушевала метель. Сильный ветер кружил густые хлопья снега, наметал в сугробы.

– Не будь войны, сказал бы, что погода пресквернейшая, а сейчас скажу – преотличная. И все же, политрук, проверьте посты.

– Есть проверить…

Ночью Млынского разбудил старший одного из нарядов сержант Петров.

– Товарищ майор, – доложил он. – Двое неизвестных по-пластунски пробирались к вашему дому. Когда окликнули их, открыли стрельбу из пистолетов. Одного прикончили, другого захватили.

– Доставьте сюда. Обыскали?

– А как же, товарищ майор. Вот что изъяли. – И сержант передал майору две гранаты, пистолеты. – Документов нет. – Открыл дверь, крикнул: – Давай его сюда!

Рыжий верзила в крестьянской одежде отвечал, заикаясь:

– Мы с другом пробираемся к своим из окружения. Увидели ваш дом, решили зайти обогреться.

– Ползком? – иронически спросил Млынский.

– Сил лишились. Ишь какая метель!

– А зачем стреляли в часовых?

– С перепугу. Подумали – немцы.

– Вас окликнули по-немецки или по-русски?

– По-нашему окликнули, а мы, стало быть, подумали, что полицейские.

В комнату торопливо вошел Алиев, согнулся над столом, написал что-то, положил перед Млынским. Тот, прочитав, перевел взгляд на задержанного.

– Говорите правду, с каким заданием пришли?

– Какое задание, товарищ начальник? От немцев спасаемся!

Млынский взял записку Алиева, громко прочитал:

– "В убитом опознан агент полиции Захар Гнида. Он имел задание проникнуть в наш отряд вместе с кадровым офицером по фамилии Зильберт".

Ту часть записки, в которой говорилось, что убитый и задержанный опознаны по приметам, сообщенным "Фаустом", – связной только что доставил их из города, – майор не огласил.

– Что вы скажете, Зильберт?

– Я никогда не был немцем!

– Я не сказал, что вы немец. Я только назвал вашу фамилию. Вы подтверждаете ее?

Задержанный молчал. Затем процедил:

– Долгов я… Долгов.

– Хасан Алиевич! Поручите самым тщательным образом осмотреть одежду, обувь этого Зильберта-Долгова и не спускайте с него глаз.

– Товарищ начальник! Зачем позорить? Я же свой. Моего друга не разобравшись убили. Немцы над нами издевались, а теперь…

– Иди, иди!

Вскоре политрук возвратился и доложил, что при тщательном осмотре обуви задержанного под стелькой одного из ботинок обнаружена немецкая визитная карточка, а на ней роспись по-немецки.

– Вот она, – протянул карточку Алиев. Млынский поднес ее к глазам, прочел: Отто Кранц – оберштурмбанфюрер.

– Так это же пропуск к немцам! Введите задержанного.

Тот переступил порог, остановился.

– У вас при обыске обнаружена визитная карточка начальника гестапо. Что вы теперь скажете?

Задержанный обмяк, опустил голову.

– Не Долгов я… Я все расскажу, только прошу ответить: могу я рассчитывать на сохранение жизни?

– Чистосердечное признание рассматривается советским законом как смягчающее вину обстоятельство. И не вздумайте хитрить.

Задержанный в знак согласия кивнул головой.

– Записывайте, – сказал Млынский Алиеву, подав ему бумагу и карандаш. Затем к задержанному: – Мы слушаем вас.

– Фамилия моя действительно Зильберт. Я немец, родился в Берлине, в семье профессора математики. Отец хотел из меня сделать ученого. Я поступил в Берлинский университет на филологический факультет. Усиленно штудировал русский язык, и небезуспешно. По окончании меня оставили в нем аспирантом. А потом… Вместо ученого гестапо сделало из меня шпиона. Мою внешность, больше похожую на русскую, нежели на немецкую, а главное – хорошее знание русского языка было решено использовать в интересах фатерлянда. Сначала меня направили в лагерь, где содержались советские военнопленные. Выдавая себя за русского, я должен был выявлять командиров, коммунистов, комсомольцев. Затем меня направили на Восточный фронт, готовили к заброске в Советский Союз. Я должен был пробраться в Москву или в район Урала и осесть там.

Зильберт передохнул.

– Ваш ночной рейд в город перепутал все карты. Вместо заброски в глубокий тыл Отто Кранцу вдруг захотелось внедрить меня в отряд Млынского. Берлин разрешил ему это. Вывести меня в район отряда поручили человеку, которого вы убили.

– Как фамилия убитого?

– Мне известно, что звали его Захар, а рекомендовал его в качестве проводника сотрудник полиции Охрим Шмиль. Как утверждают мои соотечественники, Охрим доказал преданность Германии своими делами и кровью.

– С каким заданием вас направили к нам?

– Мне поручили осесть в отряде с тем, чтобы при удобном случае незаметно высыпать отравляющее вещество в котел с пищей. Я должен был также на территории расположения отряда периодически выставлять "маяк" для наведения немецких самолетов на цель.