Текст книги "Художественный мир Гоголя"

Автор книги: Семен Машинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

В статье «О преподавании всеобщей истории», написанной почти одновременно с началом работы над «Тарасом Бульбой», есть несколько строк, существенных для понимания этой повести. «Все, что ни является в истории: народы, события – должны быть непременно живы и как бы находиться перед глазами слушателей или читателей, чтоб каждый народ, каждое государство сохраняли свой мир, свои краски, чтобы народ со всеми своими подвигами и влиянием на мир проносился ярко, в таком же точно виде и костюме, в каком был он в минувшие времена. Для того нужно собрать не многие черты, но такие, которые бы высказывали много, черты самые оригинальные, самые редкие, какие только имел изображаемый народ» (VIII, 27). Хотя Гоголь не касается здесь специфических задач, стоящих перед автором исторического романа, но цитированные строки помогают многое понять не только в теоретических взглядах Гоголя на историю, но и в его художественно-историческом методе. То новое, что содержалось в повести «Тарас Бульба» и отличало ее от предшествующих произведений Гоголя на историческую тему, было прежде всего связано с учетом «живых», «самых редких» черт народа, своеобразия его национального характера.

Новаторское значение «Тараса Бульбы» состояло в том, что главной силой исторических событий выступал в нем народ. Пушкин и Гоголь впервые в нашей отечественной литературе подошли к изображению народных масс как главной движущей силы исторического процесса, и это стало величайшим завоеванием русского реализма, и в частности русского исторического романа XIX века.

В центре «Тараса Бульбы» – героический образ народа, борющегося за свою свободу и независимость. Никогда еще в русской литературе так полно и ярко не изображались размах и раздолье народной жизни. Каждый из героев повести, сколь бы он ни был индивидуален и своеобразен, чувствует себя составной частью народной жизни. В беспредельной слиянности личных интересов человека с интересами общенародными – поэтический пафос этого произведения.

Подлинно эпического размаха достигает изображение Гоголем Запорожской Сечи – этого гнезда, «откуда вылетают все те гордые и крепкие, как львы!.. откуда разливаются воля и казачество на всю Украину». Созданный художником поэтический образ Сечи неотделим от ярких могучих характеров, ее населяющих.

С сочувствием и симпатией рисует Гоголь картину общественного устройства Сечи с характерной для нее атмосферой демократии и своеволия, суровой дисциплины и анархии, с ее «немногосложною управой» и системой, в которой «юношество воспитывалось и образовывалось… опытом». Весь бытовой и нравственный уклад Сечи содействовал воспитанию в людях высоких нравственных качеств. Отношения между кошевым и казаками основаны на принципах гуманности и справедливости. Власть кошевого отнюдь не влечет за собой необходимости слепого повиновения ему. Он не столько хозяин общества, сколько его слуга. Он руководит казаками на войне, но обязан выполнять все их требования в мирное время. Любой из запорожцев мог быть избранным в кошевые атаманы, и каждый атаман в любой момент мог быть смещен.

Узнав от гонца о набеге врагов на Сечь, казаки собрались на совет: «Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою» (II, 123). Характерно, как в этом направлении шла переработка Гоголем различных вариантов повести. В одном из них так описывается сцена, когда Андрий увидел посланную полячкой татарку:

«… Все минувшее, что было закрыто, заглушено, подавлено настоящим вольным <бытом> и сурово-бранною жизнью, все сплыло разом на поверхность, потопивши в свою очередь настоящее. И увлекательный пыл брани, и гордо-самолюбивое желанье шума и славы, и речей промеж своими и врагами, и бивачная жизнь, и отчизна, и долг, и деспотические законы казачества – все исчезло вдруг перед ним» (II, 333).

В окончательной редакции повести вторая половина фразы вместе со словами «деспотические законы казачества» отсутствуют (II, 91).

Еще один пример. В одном из первых вариантов пятой главы есть фраза, следующая после описания разгрома поляков:

«Ободренные успехом запорожцы, по приговору Кошевого и всех куренных атаманов, решили идти на город Дубно…» (II, 373).

В окончательной редакции фраза эта существенно изменена: «Войско решилось идти прямо на город Дубно…» Иными словами, мотив подчинения воле Кошевого здесь устранен.

Запорожская Сечь в изображении Гоголя – это царство свободы и равенства, это вольная республика, в которой живут люди широкого размаха души, абсолютно свободные и равные, где воспитываются сильные, мужественные характеры, для которых нет ничего выше, чем интересы народа, чем свобода и независимость отчизны. Сечь предстает в изображении Гоголя выразителем высокой демократической морали, здоровых норм общественных отношений, лишенных корысти и какой бы то ни было «дроби» мелочных житейских расчетов.

Конечно, в этой патриархальной демократии есть свои слабости. Гоголь не мог не видеть присущую казакам отсталость, относительно невысокий уровень их культуры, а также власть рутины, проникавшей в различные сферы их быта и общественной жизни.

Все это не могло не свидетельствовать об известной ограниченности «странной республики» и заложенных в ней серьезных противоречий, исторически ускоривших ее гибель. Будучи верным правде жизни, Гоголь ничего этого не скрывает. Он далек от идеализации Сечи. Прославляя бессмертные подвиги запорожцев, писатель вместе с тем не приукрашает их, не скрывает того, что удаль в них сочеталась с беспечностью и разгулом, ратные подвиги – с жестокостью. Таково было время, таковы были нравы. «Дыбом воздвигнулся бы ныне волос от тех страшных знаков свирепства полудикого века, которые пронесли везде запорожцы» (II, 83), – пишет Гоголь. Но пафос его изображения – все-таки в другом. Запорожское казачество для Гоголя – это пример справедливого и здорового общественного устройства, основанного на принципах человечности и братства. Своей идейной устремленностью повесть вступала в резкий контраст с теми нормами общественной морали, которые насаждала современная писателю официальная Россия. Историческая проблематика повести приобретала чрезвычайно злободневное звучание.

Судьбы героев повести раскрываются в единстве с народным движением. Гоголь пишет, что всякий, кто появился в Сечи, тотчас же забывал все дотоле его занимавшее и «с жаром фанатика предавался воле и товариществу». Перед нами проходит галерея цельных и сильных духом человеческих характеров. Все мелкое и будничное вытеснено из сердца этих людей. Они проникнуты сознанием величия того дела, которому служат.

Резкими и выразительными штрихами рисует Гоголь героев Сечи. Остап, бесстрашно поднимающийся на плаху; Бовдюг, страстно призывающий к товариществу; Шило, преодолевающий неимоверные препятствия, чтобы вернуться в родную Сечь; Кукубенко, высказывающий перед смертью свою заветную мечту: «Пусть же после нас живут еще лучшие, чем мы», – этим людям свойственна одна общая черта: беззаветная преданность Сечи и Русской земле. В них видит Гоголь воплощение лучших черт национального русского характера.

Всю повесть пронизывает мысль о нерасторжимом единстве двух братских народов – украинского и русского. Гоголь называет казачество «широкой разгульной замашкой русской природы». В этой русской природе отразилась душа русского и украинца. Отстаивая свою национальную независимость и свободу, казаки перед лицом иноземного врага гордо называют себя русскими. В сознании запорожцев украинец – родной брат русского, украинская земля – неотторжимая часть необъятной земли Русской. Тарас Бульба недаром говорит о «лучших русских витязях на Украйне». В знаменитой речи о товариществе Тарас снова возвращается к этой мысли: «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей». «Русскую землю» славят и Мосий Шило («Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!»), и Балабан, и Степан Гуска, и многие другие «добрые казаки». Все они себя причисляют к воинству русскому и считают защитниками Русской земли.

Каждый из персонажей гоголевской повести мог бы стать героем вдохновенной поэмы. Но первый среди этих героев – Тарас.

Суровый и непреклонный, Тарас Бульба ведет жизнь, полную невзгод и опасностей. Он не был создан для семейного очага. Его «нежба» – чистое поле да добрый конь. Увидевшись после долгой разлуки с сыновьями, Тарас назавтра же спешит с ними в Сечь, к казакам. Здесь его подлинная стихия. Человек огромной воли и недюжинного природного ума, трогательно нежный к товарищам и беспощадный к врагу, он карает польских магнатов и арендаторов и защищает угнетенных и обездоленных. Это могучий образ, овеянный поэтической легендой, по выражению Гоголя, «точно необыкновенное явление русской силы». Это мудрый и опытный вожак казацкого войска. Его отличали, пишет Гоголь, «умение двигать войском и сильнейшая ненависть к врагам». И вместе с тем Тарас ни в малейшей степени не противопоставлен окружающей его среде. Он «любит простую жизнь казаков» и ничем не выделяется среди них.

Вся жизнь Тараса была неразрывно связана с жизнью Сечи. Служению товариществу, отчизне он отдавал себя безраздельно. Ценя в человеке прежде всего его мужество и преданность идеалам Сечи, он неумолим к изменникам и трусам. Образ Тараса воплощает в себе удаль и размах народной жизни, всю духовную и нравственную силу народа. Это человек большого накала чувств, страстей, мысли. Сила Тараса – в могуществе тех патриотических идей, которые он выражает. В нем нет ничего эгоистического, мелкого, корыстного. Его душа проникнута лишь одним стремлением – к свободе и независимости своего народа.

В центре гоголевской повести – тема народно-освободительного движения. Но борьба героев повести осмысливается не только в аспекте национально-освободительного движения, но и как конфликт между двумя вековыми антагонистами: народом и угнетающим его феодально-помещичьим строем.

Гоголь отнюдь не изображает казаков как социально единую, однородную массу. Отдельными штрихами показано в повести социальное расслоение казачества. Образ Тараса Бульбы довольно определенно противопоставлен тем, которые «перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы». Гоголь при этом замечает: «Тарасу это было не по сердцу. Он любил простую жизнь казаков…» Тарас глубоко демократичен. Он ненавидит угнетателей, которые были с ним одной крови и веры, равно, как и чужеземных.

Большой интерес в этой связи представляют некоторые дошедшие до нас отрывки гоголевского «Гетьмана». В одном из его фрагментов идея социального возмездия воплощена в символико-аллегорическом образе могучей сосны, оживающей по ночам и преследующей жестокого пана. Сосна впивается в его тело своими ветвями, словно шупальцами, и высасывает его кровь. Сосна, будучи свидетельницей многих преступлений пана, неожиданно выступает в роли мстителя.

Тема социального возмездия раскрывается Гоголем в другом отрывке того же «Гетьмана», впервые появившемся в печати уже после смерти писателя, в 1855 году. Есть там потрясающая по своему трагизму сцена, когда Остраница заступается за избиваемого стодвадцатилетнего старика и в порыве ярости вырывает у поляка-полицейского ус. Толпа вешает ростовщика и тут же хочет расправиться с полицейским. Но Остраница уговаривает толпу не делать этого, ибо не он, полицейский, главный виновник всего, – и в ответ страшный, неистовый крик оглашает всю площадь: «Тут виноват, виноват король!..»

Народ изображается здесь не смиренным и безмолвствующим, но осознающим скрытую в нем силу и яростно реагирующим на свое унижение.

Характерна высокая оценка, которую дал Гоголь личности Пугачева незадолго перед началом работы над «Тарасом Бульбой». Сообщая в одном из писем к Погодину об окончании Пушкиным работы над «Историей Пугачева», он подчеркивает: «Замечательна очень вся жизнь Пугачева» (X, 269). Тарас Бульба, разумеется, существенно отличен от Пугачева, но отсвет раздумий писателя над образом выдающегося крестьянского вожака лежит на характере гоголевского героя.

Тарас выписан резко, крупно, пластично. Он точно высечен из гранита. И вместе с тем образ смягчен юмором – добрым, лукавым, светлым. В Тарасе, как и в других персонажах повести, перемешаны нежность и грубость, серьезное и смешное, великое и малое, трагическое и комическое. В таком изображении человеческого характера Белинский видел замечательный гоголевский дар «выставлять явления жизни во всей их реальности и истинности».

С совершенной художественной достоверностью рисуется нам образ Тараса Бульбы – в Сечи и дома, в мирное время и на войне, в его отношениях с друзьями и врагами. Столь же крупно, выразительно и достоверно, хотя и в ином психологическом ключе, раскрывается характер Тараса в трагическом конфликте с Андрием.

Младший сын Тараса – человек ветреных, хотя и страстных порывов. Легко и бездумно увлекся он красивой полячкой и, презрев священный долг, перешел на сторону врагов Сечи. «А что мне отец, товарищи и отчизна?» – говорит он. Суровая и бурная героика Сечи не захватила Андрия. Его романтически настроенная душа больше тяготела к тихим радостям любви. Это стремление к личному счастью подавило в конце концов в нем все другие стремления и сделало его изменником родины.

Но образ Андрия, однако, не так прост. Гоголь вовсе не имел в виду представить его мелким злодеем. Андрия отличает богатство духовных сил, его внутренний мир по-своему сложен и драматичен. Гоголь отметил и свойственную этому человеку удаль и отвагу, и крепость его руки в бою. Не следует думать, что суровый, воинственный Остап противопоставлен мечтательному и лиричному Андрию. Нет, они оба – люди большого сердца и мужества. Белинский называл их обоих «могучими сыновьями» Тараса Бульбы. Не раз радовалось отцовское сердце при виде младшего сына: «И этот добрый – враг бы не взял его – вояка!» Еще в бурсе Андрий отличался среди товарищей своей сметливостью, ловкостью, силой, и за это не раз избирался ими предводителем опасных предприятий. Но Андрий не только «кипел жаждою подвига, но вместе с нею душа его была доступна другим чувствам». Они-то и ввергли его в катастрофу.

Важно заметить, что Гоголь вовсе не стремится снизить, скомпрометировать любовь, охватившую Андрия. Его чувства к прекрасной полячке полны высокого лирического движения. Причем во второй редакции повести Гоголь гораздо более глубоко обосновал психологические мотивы измены Андрия и тем самым еще дальше ушел от фольклорных источников этого образа – дум о Савве Чалом и отступнике Тетеренке, в которых герои изображены мелкими честолюбцами и пройдохами.

Андрий горячо любит прекрасную полячку. Но нет в этой любви истинной поэзии. Искренняя, глубокая страсть, вспыхнувшая в душе Андрия, вступила в трагическое противоречие с чувством долга перед своими товарищами и своей родиной. Любовь утрачивает здесь обычно присущие ей светлые, благородные черты, она перестает быть источником радости. Любовь не принесла Андрию счастья, она отгородила его от товарищей, от отца, от отчизны. Такое не простится даже храбрейшему из «лыцарей казацких», и печать проклятья легла на чело предателя. «Пропал, пропал бесславно, как подлая собака…» Измену родине ничто не может ни искупить, ни оправдать.

Образ Андрия резко обособлен в повести. Он противостоит народному характеру и как бы выламывается из главной ее темы. Трагическая гибель Андрия, являющаяся необходимым нравственным возмездием за его отступничество и измену народному делу, еще более подчеркивает величие центральной идеи повести.

«Тарас Бульба» – одно из самых прекрасных поэтических созданий русской художественной литературы. Глубина и емкость характеров гоголевских героев гармонирует с совершенством композиционной структуры повести и поразительной завершенностью всех элементов ее стиля.

Характерные черты гоголевского мастерства замечательно выражены в пейзажной живописи. Гоголь был великим живописцем природы. Его пейзаж всегда очень лиричен, проникнут сильным чувством и отличается богатством красок, картинностью. Достаточно вспомнить, например, давно вошедшее в хрестоматию описание украинской степи.

Природа помогает читателю полнее и резче оттенить внутренний психологический мир героев повести. Когда Андрий и Остап, распрощавшись с опечаленной матерью, вместе с Тарасом покидают родной хутор, Гоголь вместо пространного описания гнетущего настроения путников ограничивается одной фразой: «День был серый; зелень сверкала ярко; птицы щебетали как-то вразлад» (II, 52). И в ней мгновенно раскрывается душевное состояние персонажей. Люди расстроены, они не могут сосредоточиться, и все окружающее кажется им лишенным единства и гармонии. И тогда даже птицы щебечут «как-то вразлад». Природа живет у Гоголя напряженной и многогранной жизнью – почти такою же, как и его герои.

Еще одним важным элементом стиля «Тараса Бульбы» является своеобразный гоголевский юмор. Вся повесть искрится лукавым, тонким юмором. Стоит здесь упомянуть хотя бы знаменитую встречу Тараса с сыновьями или того безымянного запорожца, который, «как лев, растянулся на дороге» в своих шароварах из алого дорогого сукна, запачканных дегтем, «для показания полного к ним презрения».

Но природа гоголевского смеха в этой повести иная, чем, скажем, в «Ревизоре» или «Мертвых душах». Если в сатирических произведениях Гоголя юмор был формой проявления критического отношения писателя к действительности, то здесь юмор служит задаче совершенно противоположной: он содействует утверждению положительного идеала. Юмор «Тараса Бульбы» светел и лучится нежной любовью к героям повести. Он придает обаяние и человечность героям повести, лишает их ходульности и фальшивой патетики, оттеняет их высокие нравственные качества, их патриотизм, их беззаветную преданность Сечи, Русской земле.

«Тарас Бульба» – свидетельство поразительного многообразия гоголевского гения. Кажется, ни в одном писателе мира не совмещались возможности столь разностороннего отражения жизни, столь разнообразные художественные краски в изображении героических и сатирических образов, как это мы видим в «Тарасе Бульбе» и, скажем, «Ревизоре».

Уже отмечалось, что увлечение романтизмом имело глубокие корни в художественном сознании Гоголя. Этому увлечению он отдал дань не только в «Вечерах», но и в «Миргороде», когда уже вполне вкусил плоды реалистического творчества. В «Тарасе Бульбе» гоголевский романтизм обрел наиболее зрелые формы. И способом изображения эпохи, свободного от деспотической власти исторического документа, и манерой раскрытия характеров, совершенно раскованных и лирически приподнятых, и общим эмоциональным стилем письма, очень яркого, живописного, – во всех этих приметах отчетливо проглядывает романтический настрой гоголевской души. И вот интересно – стоит еще раз подчеркнуть это обстоятельство, имеющее общий методологический интерес, – что «Тарас Бульба» в первой своей редакции писался примерно в то же время, когда создавалась реалистическая классика – «Старосветские помещики» и повесть о двух Иванах, некоторые петербургские повести, а во второй редакции, – тогда, когда автор особенно напряженно и самоотверженно работал над «Мертвыми душами». Гоголь начал как романтик, но затем, после повести о Шпоньке, романтизм и реализм развивались в его творчестве двумя параллельными потоками. Писатель почти синхронно шел разными дорогами, иногда, впрочем, пересекавшимися. Вот почему не удивительно, что различные элементы обоих художественных методов переплетаются даже в одном и том же произведении – и в «Тарасе Бульбе» и, например, в «Мертвых душах», лирические отступления которых в своей художественной структуре, в своем стиле несут на себе, несомненную печать романтических порывов Гоголя.

Русский романтизм 20-30-х годов наиболее плодотворно проявил себя в поэзии. В прозе он раскрылся преимущественно слабыми своими сторонами. Изображение тех или иных сторон действительности отзывалось в романтических повестях крайним субъективизмом, приводившим к ходульности и всяческой фальши. Романтическая проза Гоголя представляла собой совершенно новое явление в отечественной литературе, раздвинув возможности художественного изображения народной жизни, обогатив стилевые и изобразительные краски всей литературы. Высокая патетика и проникновенная лирика характерно окрасили и самые значительные страницы реалистического искусства Гоголя. Его романтизм не только не противостоял реализму, но, напротив, всячески содействовал его упрочению. Недаром романтическое начало так ярко выражено в реалистических произведениях Гоголя.

«Тарас Бульба» был одним из самых любимых детищ писателя, но повесть эта никогда не выходила при его жизни отдельным изданием. Впервые она появилась в 1835 году, в «Миргороде», второй и последний раз – в 1842 году, в «Сочинениях» Гоголя, в том же «миргородском» цикле.

Поэзия героического подвига, казалось, мало гармонировала с сонным царством старосветских помещиков и похождениями двух Иванов. Но историческая повесть не случайно была включена писателем в цикл произведений, главной темой которых была современность.

В «Старосветских помещиках» и «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Гоголь впервые выступил перед читателями как «поэт жизни действительной» (Белинский), как художник, смело обличающий уродство общественных отношений крепостнической России. Смех Гоголя творил великое дело. Он обладал огромной разрушительной силой. Он уничтожал легенду о незыблемости феодально-помещичьих устоев, развенчивал созданный вокруг них ореол мнимого могущества, выставлял на «всенародные очи» всю мерзость и несостоятельность современного писателю политического режима, творил суд над ним, будил веру в возможность иной, более совершенной действительности.

Писателем, остро чувствующим современность, оставался Гоголь и тогда, когда он обращался к исторической теме. Гоголь советовал поэту Н. Языкову опуститься «во глубины русской старины» и в ней поразить «позор нынешнего времени». Такое отношение к исторической теме было свойственно и самому автору «Тараса Бульбы».

Гоголь мечтал о сильном, героическом характере. В многовековой истории борьбы украинского народа за свое освобождение от гнета польской шляхты он находит такие характеры. Человеческое обаяние героев повести, красота и благородство их нравственных принципов, величие их национальных и патриотических идеалов – все это не могло не выступать резким контрастом современной писателю действительности, мелочному, пошлому миру Иванов Ивановичей и Иванов Никифоровичей. Героический уклад жизни Запорожской Сечи еще более оттенял ничтожность миргородских существователей, чрезвычайно усилив обличительное звучание сатирических повестей Гоголя.

Что эти контрастные краски в композиционной структуре «Миргорода» не были случайными, что они выражали сознательное намерение писателя, озабоченного возможно более современным звучанием своей исторической повести, об этом свидетельствует характерная деталь. В рукописи первой редакции «Тараса Бульбы» взволнованный лирический голос автора однажды открыто раздвинул рамки исторического сюжета и непосредственно обратился к своим современникам. Картину безудержного веселья и удали, открывающуюся взорам Тараса и его двух сыновей, только что прибывших в Сечь, Гоголь неожиданно завершает таким рассуждением: «Только в одной музыке есть воля человеку. Он в оковах везде. Он сам себе кует еще тягостнейшие оковы, нежели налагает на него общество и власть везде, где только коснулся жизни. Он – раб, но он волен, только потерявшись в бешеном танце, где душа его не боится тела и возносится вольными прыжками, готовая завеселиться на вечность» (II, 300).

Это место по цензурным соображениям не увидело печати – ни в первой редакции повести, ни во второй. Но в данном случае существенно другое. Прославляя героические подвиги вольных казаков, Гоголь ни на один момент не мог отвлечься от тех горьких раздумий, какие вызывала в нем современная Россия. К героической запорожской вольнице влекла писателя тоска по идеалу. И совсем не случайно в самый разгар работы над «Мертвыми душами» Гоголь вновь обращается к этой повести – самому светлому уголку своего художественного мира. Из глубин седой старины он действительно разил «позор нынешнего времени».

3

В «Миргороде» Гоголь выступил как зрелый художник, первоклассный мастер. В этой книге впервые раскрылись наиболее яркая особенность искусства Гоголя – его умение создавать значительнейший по силе художественного обобщения характер. Многосложная и многокрасочная галерея образов «миргородских» повестей заняла видное место в русской классической литературе.

В «Миргороде» впервые отчетливо определилась главная черта реалистического таланта Гоголя: его чуткость к острым проблемам русской действительности. Именно этим объясняется огромный общественный резонанс, который вызвал «Миргород».

Появление этой книги было встречено реакционной петербургской критикой крайне враждебно. Она порицала писателя за изображение «грязных» сторон действительности. «Библиотека для чтения», снисходительно одобряя в Гоголе «особенное дарование рассказывать шуточные истории», тут же бранила повесть «Вий», в которой якобы «нет ни конца, ни начала, ни идеи»; о «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» журнал писал: «… мы всегда были того мнения, что она очень грязна».[102]102
  Библиотека для чтения, 1835, отдел VI, т. 9, с. 33.


[Закрыть] Газета «Северная пчела» по поводу той же повести негодующе вопрошала: «Зачем же показывать нам эти рубища, эти грязные лохмотья, как бы ни были они искусно представлены? Зачем рисовать неприятную картину заднего двора жизни и человечества без всякой видимой цели?».[103]103
  Северная пчела, 1835, № 115, с. 458.


[Закрыть]

Ничем не отличались от подобных измышлений и отзывы реакционной московской критики. В марте 1835 года в «Московском наблюдателе» появилась статья С. Шевырева. Внешне благожелательный тон его статьи не мог, однако, скрыть резко отрицательного отношения к основным эстетическим позициям Гоголя. Шевырев видел в писателе лишь автора «хохотливых» повестей, «литератора, который хочет щекотать наше воображение и играть на одних веселых струнах человека».[104]104
  Московский наблюдатель, 1835, № 2, с. 397.


[Закрыть]

В многочисленных статьях критики 30-х годов, посвященных «Миргороду», не было ни слова о новаторском характере гоголевских повестей, об их принципиальном значении для судеб русской литературы. Подобно тому как Пушкину многие критики той поры противопоставляли Бенедиктова, Гоголю ставили в пример «светские» повести Марлинского.

Гоголь, по словам П. В. Анненкова, «стоял совершенно одинокий, не зная, как выйти из своего положения и на что опереться».[105]105
  Анненков П. В. Литературные воспоминания, с. 174.


[Закрыть]

В сентябре 1835 года в журнале «Телескоп» появилась большая статья В. Г. Белинского «О русской повести и повестях г. Гоголя». Это одна из самых замечательных теоретических работ молодого Белинского, по существу – его второе, после «Литературных мечтаний», программное выступление по вопросам русской литературы. Творчество Гоголя рассматривается здесь в свете злободневных вопросов развития современной литературы.

Белинский прямо поставил вопрос: «Что такое г. Гоголь в нашей литературе?» Еще до выхода «Ревизора», задолго до «Мертвых душ» критик увидел в авторе «Миргорода» «главу литературы, главу поэтов». Статья «О русской повести» была началом борьбы Белинского за Гоголя, борьбы, которую он вел на протяжении всей своей жизни.

Произведения Гоголя давали Белинскому и всей демократической России возможность легального обсуждения наиболее жгучих вопросов современности. В самом появлении такого писателя, как Гоголь, критик находил отражение великого исторического факта: возможность созревания в обществе сил, способных вести борьбу за преобразование действительности.

В Гоголе Белинский видит самого выдающегося представителя русской прозы. Отличительные черты повестей Гоголя – простота вымысла, совершенная истина жизни, народность, оригинальность. Критик указывает на необычайную разносторонность дарования Гоголя, на его умение показывать жизнь во всем ее сложном многообразии.

Анализ гоголевского творчества у Белинского обнаженно полемичен. Он полемизировал с «Северной пчелой», «Библиотекой для чтения» и особенно с «Московским наблюдателем» и его критиком Шевыревым. Претендуя на «оригинальность» и «основательность» своей теории, Шевырев пытался искусственно связать реалистическое творчество Гоголя с абстрактно-идеалистическими положениями шеллингианской эстетики, признававшей главной задачей художника отображение «вечной идеи прекрасного». Он отвергал самое важное в повестях Гоголя – реалистический метод, направленный на исследование «низкой» действительности, и вместо этого побуждал писателя рисовать картины «светского быта». Должно надеяться, писал Шевырев, что Гоголь «соберет нам впечатления из той общественной жизни, среди которой живет теперь, и разовьет блистательно свой комический талант в том высшем кругу, который есть средоточие русской образованности».[106]106
  Московский наблюдатель, 1835, март, кн. 2, с. 403.


[Закрыть]

Эти строки были высмеяны Белинским в статье «О русской повести». «В одном журнале, – писал он, – было изъявлено странное желание, чтобы г. Гоголь попробовал своих сил в изображении высших слоев общества: вот мысль, которая в наше время отзывается ужасным анахронизмом!.. Нет, пусть г. Гоголь описывает то, что велит ему описывать его вдохновение, и пусть страшится описывать то, что велят ему описывать или его воля или гг. критики» (I, 307).

Заслугу Гоголя Белинский видел именно в том, что он обратился к изображению «обыкновенного» и «пошлого» и что на этом «низком» материале он сумел создать гениальные произведения искусства. В интересе Гоголя к «низкой» натуре критик усматривал здоровую, демократическую основу его творчества. На протяжении многих лет он жестоко бичевал врагов Гоголя, проповедовавших «светскость и элегантность» в искусстве, пытавшихся одеть литературу в «модный фрак» и «белые перчатки».

Реабилитация «низкой», «грязной» натуры в искусстве означала привлечение внимания писателей к самым трагическим сторонам русской действительности. В конкретно-исторических условиях России с ее невыносимым феодально-крепостническим гнетом и развивающимся освободительным движением народа этот важнейший эстетический тезис Белинского приобретал большое политическое значение.