Текст книги "Победившие смерть"

Автор книги: Семен Дранов

Соавторы: Николай Струтинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Н. Струтинский, С. Дранов
ПОБЕДИВШИЕ СМЕРТЬ

В захваченном немцами украинском городе Луцке активно действует коммунистическое подполье. После трагической гибели руководителя подпольной группы коммуниста Виктора Измайлова борьбу возглавляет комсомолка Паша Савельева.

Незадолго до освобождения города советскими воинами гестаповцам удалось напасть на след подпольщиков. Многие из них были арестованы и казнены. Живой на костре сожгли фашисты Пашу Савельеву. До последних минут своей жизни она осталась стойкой и бесстрашной патриоткой.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года за отвагу и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Прасковья Ивановна Савельева посмертно награждена орденом Ленина. В городе Луцке ее именем названы школа и улица.

ВО ВРАЖЬЕМ КОЛЬЦЕ

Паша распахнула окно. В комнату ворвался напоенный степным ароматом июньский ветерок.

– Шура! Куда ты? – увидев проходившую мимо дома подругу, сильным грудным голосом спросила Паша. – Выходи. Погуляем.

Шура махнула загорелой рукой и остановилась, поправляя косынку на голове.

Паша быстро накинула пестрое ситцевое платье Старой гребенкой провела по коротким русым волосам и глянула в зеркальце. На щеках – румянец. Большие полные губы горят. Улыбнулась сама себе и выбежала на улицу.

– Идем! – подхватив Шуру под руку, сказала Паша. И весело, казалось, безо всякой причины девушки рассмеялись. Так смеются только в молодости, когда все радует, все вызывает восторг.

С давних пор дружат Паша Савельева и Шура Белоконенко. В детстве жили в одном селе. Почти одновременно переехали с родителями в Ржев, на берег Волги. Там они вместе ходили в школу. Учеба в разных институтах на время разлучила подруг. Но потом судьба свела их снова, уже взрослыми, самостоятельными. По окончании финансово-экономического института Пашу направили в Луцк, где она стала работать в госбанке. Шура Белоконенко тоже оказалась здесь – она преподавала русский язык и литературу в школе.

Вечера они проводили вместе, часто отдыхали в лесу или на живописном берегу реки. Вот и в эту субботу сразу после работы подруги пришли на свою любимую поляну с огромным раскидистым буком, из-под которого виден весь город с его окрестностями.

Город разрезала извилистая, ветвистая, как старое дерево, река Стырь. Вдали, в голубой дымке, мрачно возвышался древний замок Любарта с суровыми, словно обуглившимися от времени, квадратными башнями по краям.

От города лучами во все стороны расходились дороги и дорожки. За ними живописно раскинулись белые хаты пригородных деревень и хуторов.

По дороге в сторону леса, из которого выглядывали освещенные вечерним солнцем хаты соседней деревни, удалялась стайка сельских девушек, повязанных белыми платками. Обнявшись, девушки грустно пели:

 
Гуцулко Ксеню,
Я Toбi на трембiтi Лиш однiй в цiлiм свiтi
Розкажу про свiй жаль...
Душа страждае,
Звук трембiти лунае.
А що сердце кохае,
Бо гаряче, мов жар.
 

– Хорошая песня! – вздохнула Паша, глядя вслед хороводу. – Знаешь ее историю?

– Нет.

– Очень забавная. – И Паша рассказала все, что знала о песне «Гуцулка Ксеня».

Как-то в одном прикарпатском селе собрались девчата и парни. У гуцулов был обычай выбирать «королеву» вечера. И вот выбрали самую красивую голубоглазую Ксеню. Когда она получила право повелевать другими, один парень, сельский учитель, спросил, какое он должен выполнить ее желание. Ксеня предложила сочинить о ней песню.

Пожелание было выполнено, и мелодия «Гуцулки Ксени» полетела по белу свету, как вольная птица.

Подруги уселись под буком и долго еще напевали мотив «Гуцулки»... Размечтавшись, девушки не заметили, как начал угасать день.

Вдруг они услышали позади себя шорох. Обе оглянулись. К ним подходил загорелый, крепко сложенный парень в белой рубашке. Паша узнала шофера банка, Дмитрия Ящука.

– Здравствуйте! Не помешаю вам? – приглаживая рукой тяжелую черную шевелюру, смущенно заговорил Дмитрий.

Шура удивленно посмотрела на него: такой красивый, сильный, видать спортсмен, а при девушках стесняется, – может, он любит Пашу?..

Домой они возвращались втроем, оживленно беседуя о кинофильмах прочитанных книгах, о работе. Дмитрий оказался приятным собеседником. Он не пропускал ни одной премьеры, увлекался приключенческой литературой и мечтал стать кинорежиссером, чтобы ставить фильмы на фантастические темы.

На перекрестке, недалеко от дома Савельевой, остановились. Шура, сославшись на то, что ей нужно срочно проверить ученические тетради, ушла.

Оставшись вдвоем, Паша и Дмитрий испытывали чувство неловкости и никак не могли начать разговор. Наконец Дмитрий несмело предложил:

– Может, сходим в парк?

– Уже поздно. Мама будет беспокоиться. Я обещала ей пораньше быть дома.

Юноше никак не хотелось расставаться с Пашей. Он внутренне боролся с желанием поцеловать ее. Когда Паша ( тала прощаться, он задержал ее руку, а затем торопливо и неловко приплок девушку к себе. Паша резко отстранилась и сухо сказала:

– Я не думала, что вы такой грубиян. Не провожайте меня. – И она быстро удалилась.

Дома Паша подумала, что нехорошо обошлась с Дмитрием. Парень-то он добрый, порядочный. И совсем не виноват, что любит ее. Да ведь и она к нему не равнодушна. И зачем так его оскорбила?

* * *

Мать Паши пробудилась от грозного рева моторов. 13 светлеющем небе пронеслись огромные черные самолеты. Пять... Десять... Еще... И еще... И вдруг весь дом содрогнулся от грохота. Евдокия Дмитриевна стала тормошить дочку, все еще спавшую крепким сном.

– Доченька, доченька, проснись...

Паша открыла глаза и, увидев перепуганное лицо матери, вскрикнула:

– Что? Гром?

Тяжелый, продолжительный грохот снова потряс все вокруг...

– Нет не гром, доченька. С самолетов падает...

– Бомбят?! Кто?! – Паша сразу вскочила.

В банк она прибежала первой. Дежурный милиционер стоял за дверью и с кем-то спорил по телефону. Подойдя к окну, девушка с ужасом посмотрела па столбы черного дыма и пламени, поднявшиеся в соседнем квартале.

Вдруг чья-то крепкая рука опустилась на ее плечо. Вздрогнув, Паша обернулась. Рядом стоял запыхавшийся – видно, от быстрого бега – Ящук.

– Дмитрий! Митя! Что же это?!

По лицу Дмитрия скользнула смущенная улыбка, словно он был виноват перед любимой девушкой в том, что происходило вокруг.

– Наверно, фашисты. Подождите здесь. Я только сбегаю в военкомат и узнаю, в чем дело.

Паша кивнула в знак согласия и хотела сказать что-то хорошее, чтобы парень сразу забыл вчерашнюю обиду, но не успела. Дмитрий ласково глянул на нее и скрылся за углом.

Вскоре у здания банка собрались все сотрудники. У многих растерянный вид, в глазах испуг. Появился шустрый и, как всегда, энергичный директор банка, почти вслед за ним подкатили два грузовика.

– Товарищи! Прошу без паники! – громко и властно распоряжался этот маленький сухонький человек. – Надо немедленно вывезти ценности и документы в безопасную зону.

Люди засуетились. Начали спешно грузить в машины мешки, скрепленные сургучными печатями, стопы бумаг, папки. Толстый пожилой мужчина с лысиной перестарался в своем усердии и выволок дорожку. Кто-то крикнул ему:

– Не забудьте графин с водой и чернильницу!

Машины ушли. Сотрудники банка стали расходиться.

Паша не спешила, ждала Дмитрия. Но он так и не возвратился.

По радио объявили об эвакуации гражданского населения из Луцка. Когда Паша вернулась домой, мать уже сидела на узлах.

– Куда ж мы теперь? – заохала она, увидев дочь.

– Куда все, туда и мы... – сурово нахмурив широкие черные брови, ответила Паша.

* * *

...Вторые сутки Паша с матерью и теткой, нагруженные пожитками, устало двигались на восток, в сторону Клевани. Вдоль шоссе зияли глубокие воронки. Чернели сожженные опушки. Дымылись догорающие села, хутора...

Беженцы изнемогали. Кончились скудные запасы продуктов.

– Пашенька, – не выдержав, взмолилась Евдокия Дмитриевна, – далеко нам еще?

– Не знаю, мама!

Завидев близ дороги копну сена, Евдокия Дмитриевна предложила заночевать. Уставшие, они повалились на сено. Наша лежала между матерью и теткой, не чувствуя ни рук ни ног, но уснуть не могла. О многом передумала она. Что теперь будет с ними? Вспоминала Дмитрия. В последнюю встречу он показался ей самым близким после матери человеком. Жалела, что больше не увиделись.

Уснула Паша лишь глубокой ночью. Но как только солнечные лучи скользнули по земле, Савельевы снова тиранились в путь. Надо было спешить, чтобы успеть выбраться из опасной зоны. Однако в полдень узнали от встречных, что немцы заняли Барановичи, что вражеское кольцо сомкнулось. Идти на восток уже не было смысла. Решили возвращаться в Луцк.

Паша крепче увязала свой узел и уверенно сказала уставшей, чуть сгорбленной матери и ее сестре, Ефро-синье Дмитриевне:

Идемте!

Женщины доверчиво посмотрели на Пашу. За эти дни лицо ее вы тянулось, поблекло, глаза стали строже, а брони совсем сошлись в одну широкую черную линию.

– Боже, ведь мы так устали, доберемся ли обратно? – отчаялась Евдокия Дмитриевна.

Измученные и голодные, они ранним серым утром вошли в Луцк. Знакомые улицы были молчаливы, печальны, захламлены. По ним сновали военные в капустно-зеленых мундирах... Гулко и страшно, словно в пустой бочке, топали их кованые сапоги. Паше все казалось кошмарным сном...

Из-за большого углового дома вышла группа гитлеровцев. Они сразу обратили внимание на девушку. Рыжеволосый, шедший впереди, спросил по-немецки:

– Куда, красотка, спешишь? Пойдешь с нами?

Другой добавил:

– А может, только со мной?

– Го-го-го...– гулко разнеслось по улице.

Паша отвернулась. Она знала немецкий язык и понимала, о чем говорили солдаты.

Евдокия Дмитриевна забеспокоилась, прибавила шаг.

Прежнюю квартиру Савельевых фашисты превратили в склад награбленных вещей. Паше пришлось много побегать, пока нашла небольшую комнату на другой улице. Там они втроем и поселились.

Как-то Паша вышла в город. По улицам громыхали подводы и грузовики. Всюду на стенах домов пестрели приказы. И в каждом из них большими буквами чернело слово «РАССТРЕЛ». Под приказами стояла подпись генерального комиссара Волыни и Подолии генерала Шоне.

В здании банка засело гестапо. Над двухэтажным домом № 45 по улице Шевченко, где разместился гебитско-миссариат, маячил кроваво-красный флаг со свастикой. В католическом монастыре фашисты устроили тюрьму, а рядом – обнесенный колючей проволокой лагерь для военнопленных. В широкие ворота фашисты загоняли мужчин и женщин. Увидев это, Паша вздрогнула, словно и сама шла туда же.

Вернувшись домой, Паша бросилась к матери, которая, стоя у корыта, стирала запыленное в дороге белье.

– Мама, что ж это творится? Весь город охвачен страхом!

– Молчи, дочка, – снимая с рук грязную пену, тихо говорила мать, – молчи. Посмотрим, что будет дальше... Сейчас надо подумать о работе, как дальше жить, чем кормиться. Прошу тебя, будь рассудительной. Не говори ничего лишнего. С ненадежными людьми не водись.

Утром Паша отправилась искать работу. Возле здания гебитскомиссариата ее окликнула худощавая женщина лет сорока:

– Здравствуй, Савельева!

Паша радостно всплеснула руками:

– Мария Ивановна!

До прихода гитлеровцев Мария Ивановна Дунаева и Савельева работали в банке. Паша тогда и подружилась с ней. Вот они опять вместе...

Дунаева забросала Пашу вопросами: где застала война? что делает сейчас? здорова ли мать? И когда Паша рассказала обо всем пережитом, Мария Ивановна пригласила ее к себе домой.

– Приходи. Посидим. Погорюем вместе.

– Обязательно приду. Адрес прежний?

– Да.

Домой Паша вернулась в приподнятом настроении.

– Нашла работу? – с надеждой спросила Евдокия Дмитриевна.

– Нет, мамочка, порадовать пока нечем.

– А вид у тебя веселый!

– Знакомую встретила. В гости приглашает.

– Кто она?

– Ты ее знаешь, Дунаева. Мы с ней раньше встречались по работе. Умная, обаятельная женщина. G таким человеком поговоришь – и сам лучше становишься.

– С хорошими людьми, конечно, встречаться стоит и теперь. Человек не волк, одному никак не прожить...

Мария Ивановна радушно встретила Пашу. За чашкой чая хозяйка сразу же сказала, что муж ее работает конюхом у бургомистра Кульгофа.

– Где-то же надо было пристроиться, – поспешно, как бы оправдываясь, добавила Дунаева и начала рассказывать о бургомистре.

Кульгоф – злой, надменный человек. Любит он только свою собаку. На службу всегда приезжает с бульдогом. Люди смотрят из углов и шепчутся: «Собачья упряжка едет!» «Смотри, как надулся, сам-то злее бульдога!» А однажды кто-то к кузову его брички приклеил листок с надписью: «Кульгофа ждет собачья смерть!»

Беседуя с девушкой, Мария Ивановна невольно залюбовалась ею.

– На тебя поглядишь, Паша, и забудешь, что вокруг столько горя, – с тихой радостью заметила она.

– Если бы вы, Мария Ивановна, заглянули в мою душу!

– Догадываюсь... – кивнула Дунаева, чуть прищурив темно-серые проникновенные глаза. – Ну что ж, Паша, давай говорить откровенно, не таясь...

Мария Ивановна обладала способностью отгадывать настроение собеседника. И редко ошибалась. А когда внутренне убеждалась, что она поняла человека, полностью ему доверялась. Вот и сейчас она внимательно следила за тем, какое впечатление произвело на Пашу ее предложение говорить не таясь. У Паши блеснули глаза, чуть плотнее обычного сжались полные пунцовые губы, на переносице собрались морщинки.

– Завтра я сведу тебя с девушками из нашей подпольной группы, – доверительно сообщила Дунаева, – а там решим, какое дело тебе поручить.

– Мария Ивановна, у вас только девушки в подпольщиках? – сдавленным от волнения и радости голосом спросила Паша.

– Придет время, все узнаешь, моя дорогая. – В уголках маленького рта хозяйки заиграла нежная, всегда согревавшая Пашу улыбка.

А ваш муж?..

– И о нем помолчим, – кивнула Дунаева и загадочно улыбнулась. – Всему свое время, милая...

ПЕРВЫЕ ШАГИ

В первый день войны Вячеслава Васильевича Измайлова вызвали в горком партии. Партийная организация Луцка спешно подбирала будущих подпольщиков. Готовы были остановиться на его кандидатуре. Но вот беда, адвоката Измайлова в Луцке хорошо знают. Никакой конспирации тут не получится.

Вячеслав Васильевич сам нашел выход из трудного положения. Он порекомендовал своего младшего брата, Виктора, совсем недавно приехавшего в Луцк.

– Виктор тоже член партии, его здесь почти никто не знает. Я ручаюсь за него и как брат, и как коммунист.

– Где он сейчас?

– В военкомате. Призывают в армию.

Секретарь горкома, пожилой мужчина с усталым лицом, долго расспрашивал Измайлова о его брате. Потом связался по телефону с военкомом. Виктор вскоре прибыл в горком. Его спросили, готов ли он выполнить совершенно секретное и опасное задание партийной организации. Когда Виктор, вытянувшись по стойке «смирно», ответил утвердительно, секретарь пожал ему руку и, пригласив сесть рядом на стул, начал излагать план организации в городе подпольной группы для борьбы с фашистами.

– С чего начать? – спросил он, поочередно посмотрев на братьев Измайловых, и тут же ответил, обращаясь только к Виктору. – Первые несколько дней вам придется скрываться где-нибудь в селе. Потом явитесь как дезертир, не пожелавший служить Советам. Брат помоя«ет устроиться на работу в торговую сеть. Затем ждите доверенного человека. Он передаст инструкции.

С улицы доносился грохот. Где-то близко рвались снаряды. Враг вел яростный обстрел города.

– Партбилет при вас?

– Как всегда!

– Сдайте его в сейф.

В заключение секретарь сказал:

– Начинайте действовать осмотрительно. Без острой необходимости не рискуйте. – И, пожимая руку на прощание, добавил неофициально: – У вас есть замечательное качество для работы в торговле.

– Какое? – высоко вскинул тонкие длинные брови Виктор.

– Обворожительная улыбка, – ответил секретарь. – Постарайтесь сделаться этаким веселым торгашом, мечтающим разбогатеть при «новом порядке», открыть свою лавочку.

– Если даже черти на сердце скребут, улыбайся, будь обходительным! – добавил старший Измайлов.

– Да, роль нелегкая, – еще раз крепко пожав руку, сказал секретарь.

Виктор Измайлов сразу же покинул город и вернулся только на пятый день, когда фашисты установили свою власть. Он поступил на работу в продуктовый магазин, но торговать было нечем. Покупателей мало, так что некому было улыбаться, не на ком испытывать силу обаяния «молодого торговца»...

Потянулись долгие тревожные дни ожидания. Прошло уже две недели, а на связь никто не приходил. Не имея опыта подпольной работы, Виктор действовал по своему усмотрению. С помощью брата он установил контакт с Марией Ивановной Дунаевой, поручил ей присматриваться к людям и приближать к себе тех, кто, не страшась последствий, готов вести борьбу с фашистскими оккупантами.

Это задание Дунаева выполняла с большой осторож:-ностью.

Однажды, когда Виктор вывозил товар с базы, к нему подошел мужчина с приятной наружностью. На левой щеке виднелась бородавка.

– Измайлов? Виктор Васильевич?

– Да.

– Очень приятно, я торговый агент. Вы собрались в магазин?

– Туда.

– Разрешите мне поехать с вами?

– Пожалуйста.

В дороге незнакомец неожиданно спросил:

– Вы не знаете, где можно купить конфеты к чаю?

Сердце Виктора забилось чаще, он с радостью посмотрел в строгие глаза долгожданного связного.

– Вчера к исходу дня их продали...

Попутчик крепко пожал Измайлову руку.

– Наконец-то! – невольно вырвалось у Виктора. – Я уже заждался вас.

– И нам хотелось раньше связаться с вами, но...

– Понимаю!

– Завтра вы должны встретиться с Добрым, представителем подпольного обкома партии. Он будет вас ждать возле речки, у замка Любарта.

В назначенное время Виктор и связной, захватив для отвода глаз удочки и нехитрые рыбацкие снасти, отправились на встречу.

Возле замка «рыбаки» миновали ветхий мостик и пошли вдоль берега. В условленном месте сидел полный мужчина лет сорока. Из-под густых бровей он внимательно наблюдал за поплавками, а уголком глаза осмотрел приближавшихся.

– Ну как, клюет? – спросил связной.

– Пока не очень, а начнет садиться солнце – обязательно клюнет, – ответил тот густым басом.

Вокруг никого не было. Связной подсел ближе:

– Это он, Виктор Измайлов.

– Забрасывайте удочки, – кивнул Добрый Виктору.

Виктор пристроился рядом, а связной отошел в сторонку и тоже закинул удочки.

Добрый подробно расспрашивал Измайлова, как он устроился, с кем встречается, что делают его брат и друзья.

Вытащив удочку и поправив червячка, Добрый по-отечески наставлял Измайлова. Он говорил о том, что подпольщики должны прежде всего разоблачать версию фашистов о небоеспособности Красной Армии, распространять листовки со сводками Совинформбюро, подымать дух у населения и веру в победу Страны Советов.

– Учтите, товарищ Измайлов, кроме вашей группы действуют и другие. Так что, если вдруг у вас появятся негласные помощники, не удивляйтесь.

Добрый потянул удочку, хотя и не клевало, насадил на крючок нового червячка.

– Ваши люди вооружены?

– Нет.

– А у вас лично есть пистолет?

– Нету.

– Через два-три дня мы передадим вам пару пистолетов и несколько гранат. Но никаких серьезных операций без согласования с нами не предпринимайте, чаще информируйте нас обо всем, что происходит в городе. Связного вы всегда найдете в часовой мастерской, что у центрального входа на базар. Спросите Ивана Денисовича. Ну, пора расходиться...

Только он это сказал, послышался легкий свист: связной предупреждал – чужой!

Подошел невысокий, щупленький человек. В руках он держал длинное бамбуковое удилище.

– Здравствуйте. Богатый нынче улов?

– Здравствуйте, – отозвался Добрый. – Сегодня не везет...

– Эге, надо умеючи! А вы что ж, так-таки с пустыми руками и возвращаетесь? – пристально глядя на собравшегося уходить Виктора, спросил он. – Не стыдно?

– Был бы у меня такой красивый поплавок, как у вас, может, и клюнуло бы. – Не скрывая иронии, Виктор кивнул на новенький красный поплавок с длинным гусиным стержнем на удочке незнакомца.

– Ну-ну... – хмыкнул под нос «рыбак» и удалился.

– Остерегайтесь таких, – предупредил Добрый. – Глупец, простачков ищет! Да, чуть не забыл, – спохватился он, – в любом случае мы друг друга не знаем. Встретились только здесь.

– Понятно.

* * *

Дунаева свела Пашу с Наташей Косяченко и Анной Остапюк. Посоветовавшись, девушки решили прежде всего достать медикаменты для раненых военнопленных.

Паша обошла несколько аптек. В одной из них она встретила знакомую провизоршу. Та дала ей ваты, с десяток бинтов, несколько пузырьков с йодистой настойкой и два термометра...

Домой Паша вернулась радостная: оказывается, кое-что можно сделать, стоит только начать.

В тот же день зашла на квартиру, где жила Шура Бе-локоненко.

– Если бы не счастливая встреча с Дунаевой, – делилась Паша с подругой, – я бы долго еще билась одна, как рыба об лед. А ты, Шура, будешь с нами?

– Куда ты, Паша, туда и я! – твердо заявила подруга.

Впрочем, Паша и не сомневалась именно в таком ответе Шуры Белоконенко. Девушки горячо обнялись: и дальше они пойдут одной дорогой, но на этот раз более трудной – суровой дорогой борьбы.

С хозяйкой квартиры, Марией Григорьевной Галушко, Шура сдружилась еще до войны. И когда она возвратилась в Луцк после неудачной эвакуации, Мария Григорьевна снова охотно ее приютила.

Сейчас Галушко так же радушно приняла и подругу своей квартирантки, Пашу Савельеву, понравившуюся ей с первой встречи. У Паши была гордая осанка, говорила она вдумчиво, не торопясь, как бы взвешивая каждое слово. И Галушко сделала вывод: «Серьезная, собранная».

Однажды, услышав разговор Паши и Шуры о бесчинствах фашистов, хозяйка тяжело вздохнула и, по привычке склонив голову набок, пытливо спросила, что же делать, как жить дальше.

– Больше всего жалко мне тех, кто в лагере военнопленных, – горестно промолвила она. – Если б не дети... – И на полном добродушном лице ее появились глубокие морщинки.

У Марии Григорьевны было трое маленьких детей. Подумав об этом, Паша ободряюще гляиула на хозяйку:

– А вы не огорчайтесь, Мария Григорьевна. Не обязательно самой идти на риск. Если хотите помочь военнопленным, для начала достаньте какую-нибудь одежонку. Ведь у многих осталась мужская одежда. Или сухарей соберите.

На добром лице Марии Григорьевны засветилась улыбка.

Как-то вечером, когда Паша, Шура и Мария Григорьевна обдумывали, как лучше передать в лагерь медикаменты, в дверь постучали.

– Кто? – громко окликнула Мария Григорьевна.

– Свой!

Вошел среднего роста мужчина, худощавый, с выразительным бледным лицом и пышной каштановой шевелюрой. Он осведомился, не помешал ли своим приходом, и, не дожидаясь, пока хозяйка квартиры его представит, отрекомендовался:

– Ткаченко.

Паша и Ткаченко удивленно посмотрели друг на друга.

– Вы? – обрадовался Ткаченко.

– Как видите, Алексей Дмитриевич! – ответила Паша, восторженно пожимая руку старого знакомого, и тут же пояснила Шуре: – Алексей Дмитриевич – инженер, мы давно знаем друг друга.

– Не ожидал вас здесь встретить! Вы все время в Луцке? – интересовался Ткаченко.

– Да, если не считать первых дней, когда пыталась пробиться на восток.

– Живете на старом месте?

1– Нет, пришлось поселиться в маленькой комнатке.

– Работаете?

– Собираюсь...

Мария Григорьевна, радуясь встрече старых друзей, пошутила:

– Вот и устроила вам свидание!

– Давно собирался навестить вас, Мария Григорьевна, да время не позволяло, – извиняясь, говорил Ткаченко. – А сегодня был здесь поблизости и вот зашел непрошеным гостем.

– Вы всегда были желанным гостем, Алексей Дмитриевич,– искренне, широко улыбаясь, промолвила Галушко. – А теперь тем более... Работаете по специальности?

– В знакомой отрасли, однако не по специальности. Да я и не сетую, лишь бы при деле. Оно приносит относительное равновесие в жизни.

Гость положил свои большие узловатые руки на стол, как будто не зпая, куда их девать.

– Хуже такого «равновесия» и не придумаешь! – осторожно вставила Паша.

В разговоре Ткаченко упомянул о типографской продукции – «аусвайсах» и «мельдкартах».

Услышав об этом, Паша так обрадовалась, что боялась выдать себя невольным волнением.

– А для чего все эти бумажки?

– На всякие нужды, – неопределенно ответил Ткаченко и, заметив, что такой ответ не удовлетворил собеседницу, добавил: – Рассылают по всем городам Украины. Это ж документы. Все равно что наши паспорта...

– Ну?

– Вот вам и ну! – в тон произнес инженер.

– За бланками, конечно, присматривают? —. Паша до шепота понизила голос.

– Как говорят – в оба. Но все равно за всем не уследят.

Только Ткаченко ушел, Паша спросила Марию Григорьевну, давно ли она знакома с ним.

– Давно. Душевный человек... А ты, Паша, где с ним раньше встречалась?

– В банке, сразу как приехала в Луцк. – Задумалась. – Вы поняли его намек: «За всем не уследят»? Не помог бы? Удостоверения нам очень пригодятся...

Старые знакомые встретились еще раз. Мария Григорьевна пригласила Ткаченко на чашку чая, а в действительности она с Пашей и Шурой решила «приобщить инженера к полезному делу». В этот вечер уже никто пе испытывал прежней скованности.

Паша встретилась с Ткаченко возле типографии, запит в сквер.

– Алексей Дмитриевич, – начала девушка, заметно волнуясь, и от этого сильнее обычного хмурила широкие черные брови. – Мы просим вашей помощи.

Ткаченко чуть двинул плечами:

– Кто это «мы»? Что за «совет» такой объявился? Девичий?

– Нет, не девичий, Алексей Дмитриевич. И вы можете войти в него, если пожелаете. А раз вы работаете в типографии...

– Что я должен сделать?

– Нам нужны бланки удостоверений. Мы их сами заполним и передадим...

– Если взяться за дело как следует, то получится.

– Я знала, что вы не откажете.

– Почему?

– Да потому что вижу – вы честный человек.

А дома Паша говорила Марии Григорьевне и Шуре:

– Теперь необходимо быстрее устроиться на работу, чтобы меньше падало на нас подозрений.

– Ты права, Паша. Только при этом «новом порядке», где все вверх дном, устроиться по специальности не так-то просто, особенно мне, педагогу.

– Надо браться за любое дело, – твердо заявила Паша, хотя еще не была уверена в том, что поступает правильно.

* * *

С утра девушки отправились по городу в поисках работы. Заходили в магазины, в учреждения. Но ничего конкретного им не предлагали. В одном месте случайно прослышали, что в военную столовую требуются официантки.

Пойдем?

Пойдем!

...В дверях столовой увидели хозяина. Высокий, с оттопыренными ушами, худой, кости да кожа, хотя совсем еще не старый – лет пятидесяти.

– Вы подруги или сестры? – сняв черные очки, спросил хозяин.

– Подруги.

– Фамилии? – сощурил он левый глаз.

– Моя – Савельева.

– Я – Белокоиенко.

– Что вы умеете делать?

Девушки замялись. Действительно, какую работу они могут выполнять в столовой?

– Вам нужны официантки? Нас это вполне устроит, – покорно произнесла Паша.

– Да-а, – протянул хозяин. – А кто за вас поручится? Здесь столуются очень приличные люди, их должны обслуживать только те, в ком я абсолютно уверен!

Умоляющие глаза девушек не смягчили сердце предпринимателя. Сам он недавно вернулся на эти земли из-за границы, куда бежал в 1939 году. Теперь он мечтает о большом деле и придирчиво относится к тем, кого нанимает.

– Значит, никто не поручится? Тогда в официантка не возьму.

– Простите. До свидания!

– Попробуйте достать поручительства.

– Попробуем.

Хозяин проводил девушек долгим оценивающим взглядом и, словно сожалея об их уходе, крикнул вдогонку:

– В судомойки возьму!

– Спасибо, господин, если достанем рекомендации, обязательно придем, – бросила сгоряча Шура.

Белоконенко устроилась на работу в лагерь военнопленных, а Паше так и пришлось пойти в судомойки.

– Немного поработаю, а там подыщу что-нибудь получше, – решила она и отправилась в столовую.

Идти было стыдно и страшно. Казалось, все встречные провожали ее презрительными взглядами, кивали, – мол, еще одна пошла в услуя{ение к фашистам.

Невольно вспомнились первые мечты юности о будущем. Школа в Ржеве. Суровая снежная зима. На лыжню вышли сверстницы. Все думали об одном – не отстать! Раздалась команда. Со старта Паша ушла пятой. Но за несколько метров до финиша сделала рывок и под шумное одобрение подружек первой пересекла красную ленточку. Кажется, и сейчас еще шумят в ушах аплодисменты...

А однажды, когда сидели в парке и гадали, кем быть, Паша неожиданно для всех заявила:

– Я буду летчицей.

– Летчицей? – хором переспросили подруги.

– Подумайте: человек – словно птица! Летишь высоко-высоко, огромные реки кажутся всего лишь голубыми лентами. А села и города такими крохотными. А поднимешься вдвое, втрое выше, туда, куда никто еще не залетал, и увидишь всю землю от края до края...

С тех пор до окончания средней школы Пашу так и звали летчицей...

Как только исполнилось шестнадцать лет, Паша подала заявление о приеме ее в ряды ленинского комсомола. «Буду предана комсомолу и партии, как Павка Корчагин...» – писала она тогда.

На собрании все говорили, что она хорошо учится, дисциплинированная, активная. Но вот поднялся один юноша, кашлянул, поправил ершистые волосы и срывающимся баском заявил:

– Все, что здесь я слышал о Паше, правильно. Только мне кажется, что Савельева слишком гордая, важничает перед... ребятами. С товарищами надо быть попроще. Ты ведь еще не взаправдашняя летчица!

Кто-то на задних рядах хихикнул.

Паша покраснела и подумала: «Может, п правда я перед ребятами такая зазнайка...»

Домой возвращались поздно. Взявшись за руки, шли по центральной площади, оглашая ее звонким смехом и песней. Это была незабываемая прогулка. Каждому хотелось подольше быть вместе. Был тут и юноша, что критиковал ее. Она подошла к нему и с доброй улыбкой взяла под руку.

– Видишь, я больше не важничаю...

Услышав топот колонны немецких солдат, Паша очнулась от радужных воспоминаний, невольно подумала: «После всего этого работать судомойкой, да еще у фашистов?!»

– Ну я вам покажу судомойку! – процедила она сквозь зубы и зло посмотрела вслед марширующим солдатам.

Теперь, когда Паша и Шура поступили на работу, у них оставалось совсем мало свободного времени, зато они почувствовали себя увереннее. И когда к Савельевым нагрянули жандармы проверять документы, Паша отнеслась к этому спокойно. Слова «работаю в офицерской столовой» произвели впечатление.

Но через несколько дней Савельева сообщила Шуре тревожную новость – ее вызывает хозяин столовой «для беседы». Подруги долго строили различные догадки о целях вызова. Обдумав все, Паша пошла с твердым намерением покинуть работу, если хозяин задумал что-нибудь недоброе,