Текст книги "Николай Островский"

Автор книги: Семен Трегуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Семен Адольфович Трегуб
НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ОСТРОВСКИЙ

«Мы, коммунисты, – люди особого склада. Мы скроены из особого материала».

И. В. Сталин

«Наше время преклонит колени только перед художником, которого жизнь есть лучший комментарий на его творения, а творения – лучшее оправдание его жизни».

В. Г Белинский

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Николай Алексеевич Островский родился 29 сентября 1904 года и умер 22 декабря 1936 года. Прожил он всего лишь 32 года. Но след, оставленный им, столь глубок, значение его труда и всей его жизни так велико, что и сейчас мы все еще продолжаем подводить итоги им свершенного.

«Самое прекрасное для человека, – говорил Островский, – всем созданным служить людям и тогда, когда ты перестанешь существовать».

Мы хорошо знаем, что и после своей физической смерти он не перестает служить нашему народу возвышающим примером своей жизни и своим героическим творчеством. Он помогал и помогает воспитывать новые поколения советских людей – бодрых, верящих в свое дело, не боящихся трудностей и готовых преодолеть любые трудности на пути к коммунизму.

Большая и удивительная судьба выпала на долю его книг. Первая часть романа «Как закалялась сталь» увидела свет в 1932 году, вторая – два года спустя. Тираж книги составлял 10 тысяч экземпляров. А в 1936 году, в год смерти писателя, вышло уже 62-е издание и общий тираж достиг двух миллионов экземпляров. К 1950 году тираж «Как закалялась сталь» и «Рожденные бурей» приближался к шести миллионам. По количеству изданий «Как закалялась сталь» занимает место в ряду таких книг, как «Мать» Горького, «Тихий Дон» Шолохова, «Чапаев» Фурманова, «Разгром» Фадеева.

Нельзя, однако, только цифрами измерить значение романа Н. Островского в жизни советского народа. М. И. Калинин, отметив в одном из своих выступлений, что «в современной, т. е. советской, литературе есть уже не мало героев, достойных подражания», назвал прежде всего книгу «Как закалялась сталь».

Павел Корчагин не стареет, не тускнеет его образ, не отходит в прошлое. Напротив! Прошли годы, и перед нами предстали поколения живых Корчагиных – людей, обладающих теми же чертами, какими обладает герой книги Н. Островского.

Едва родившись, Корчагин шагнул в нашу жизнь и занял свое место на переднем крае борьбы за торжество коммунизма. Он был с нами на лесах социалистической стройки в годы предвоенных сталинских пятилеток. С новой и удивительной силой засияла его звезда в пору самых тяжелых испытаний народа – в годы Великой Отечественной войны. Корчагин был участником всех сражений – от Черного до Баренцова моря. Он шел в атаку с пехотинцем, был в боевом походе рядом с моряком, воодушевлял летчика, сопутствовал танкисту, обострял яростную зоркость артиллериста… Он защищал Севастополь и Одессу, стоял насмерть под Ленинградом и Сталинградом. Нравственной красотой своего подвига во имя родины он увлекал за собой тысячи родных ему братьев и сестер. С ним дружили и Зоя Космодемьянская, и Олег Кошевой, и Александр Матросов, и бойцы, водрузившие знамя Победы над берлинским рейхстагом.

Потому-то возвратившийся с войны юноша оставил в книге отзывов Московского музея Николая Островского следующую запись:

«Уходя на фронт, я прощался с тобой, Коля!

И когда вернулся победителем над фашистской Германией, я счел своим долгом зайти в музей повидаться с моим вдохновителем в борьбе с трудностями, борьбе за победу!

Всегда Николай Островский становился во главе нас, коммунистов и комсомольцев, и вел в атаку!

Мы питались твоими прекрасными мыслями и каждый раз радовались: твои труды – писателя! – так же убивали врагов, как и «катюша». Кто не читал в эти грозные дни «Как закалялась сталь»? И молодежь и старики читали. А это значит, что гы участвовал в борьбе с врагами после своей физической смерти. Поэтому, мой друг, ты бессмертен для нас, живых».

Островский – его творчество и пример его жизни – восхищает и вдохновляет не только советских людей.

Рядом с приведенными словами советского юноши оставил свою запись один из строителей нового демократического Китая, писатель и ученый Го Мо-жо:

«Хотя жизнь Островского была чрезвычайно тяжелой, однако воля его, дух его были крепки как сталь.

Хотя ты очень рано лишился зрения, но ты лучше других видел происходящие вокруг события и глубоко созерцал их внутренним своим миром.

Хотя ты и был тяжело болен, но твоя творческая энергия, работоспособность во много раз превосходила энергию и работоспособность здоровых людей.

Хотя ты и умер, но твой дух живет в сердце каждого честного человека и воодушевляет его на борьбу и работу».

А в те годы, когда книга о Павле Корчагине еще только начинала свою большую жизнь, французский писатель Ромэн Роллан говорил:

«Все в Островском – пламя действия и борьбы, – и это пламя росло и ширилось по мере того, как ночь и смерть все теснее окружали его.

Неустанная живость и оптимизм переполняли его. И эта радость связывала его со всеми народами земли, борющимися и идущими вперед».

Так оно было и есть в действительности!

Таким все больше и больше узнают Островского и за рубежами нашей родной страны, узнают преимущественно по Корчагину, – в единстве жизненного пути писателя и героя, в единстве их нравственной сути.

Бурной овацией откликнулись делегаты IV конгресса Коммунистического Интернационала молодежи, когда докладчик назвал имя Николая Островского. Весь конгресс встал, как один человек.

Духовный брат Островского, казненный гитлеровцами национальный герой чехословацкого народа коммунист Юлиус Фучик уже в 1934 году прочитал «Как закалялась сталь». Он отозвался о ней с восторгом:

«Ничто не страшно коммунисту – вот вывод из книги, вот итог жизни автора».

Еще при жизни Островского прибыло письмо из далекого австралийского штата Квинсленд. Незнакомый корреспондент обращался к писателю:

«Посылая Вам это письмо, я хочу только выразить Вам свою глубокую радость по поводу того, что в мире есть такой человек, как Вы.

Невзирая на Ваш недуг, Вы можете иметь от жизни гораздо больше счастья, чем многие здоровые люди.

Я так хочу, чтобы Вы были счастливы.

У нас в Квинсленде прекрасный климат, если бы только социальный режим был иной…»

Австралиец рассказывал о том, как потерял глаз в результате несчастного случая, как затем его искалечила шедшая с недозволенной скоростью машина полковника Чизхольма, старшего офицера в городе Рохэмптоне. И письмо свое он заканчивал так:

«Если бы не повреждение ноги, я бы работал, зарабатывал бы и отложил бы деньги на поездку в СССР, к Вам, моему русскому другу, с которым я хотел бы потолковать и повидаться».

Позже пришло письмо из Болгарии, от «старого узника», политзаключенного тюрьмы города Стара Загора:

«После долгих мытарств Ваш подарок, 1 экземпляр книги «Как закалялась сталь», наконец, получен… Уже двое из нас ее прочли, а предстоит прочесть всем 250 политзаключенным, находящимся в этой тюрьме. Сделаем все возможное, чтобы все ее прочитали в самый короткий срок. Те товарищи, которые знают русский язык, прочтут ее в оригинале, для остальных переведем на болгарский… Я в восторге от книги, а товарищ, который сейчас ее читает, ни на момент не отрывается от нее… Мы ее используем не только как ценное высокохудожественное произведение, от которого могут многому научиться и наши литераторы, но используем ее и в практической своей деятельности – в своей политико-просветительной работе, на которую в последнее время обращаем самое большое внимание».

В 1937 году, уже после смерти Островского, «Известия» опубликовали такое же письмо от коллектива политзаключенных рижской тюрьмы. Нелегальным путем проник к ним в тюрьму экземпляр романа Островского. Книга была тщательно и надежно спрятана в камере. Русский язык знали немногие. Заключенные сами переводили роман на латышский. Убористо, микроскопическими буквами записывался перевод на крохотных бумажках от папиросных гильз. Бумажки незаметно клали в условленный угол мусорного ящика; оттуда их брали обитатели других камер. Прочитав, тем же путем передавали драгоценные клочки бумаги дальше. Павел Корчагин пробуждал революционную энергию; он приходил в трудную минуту на помощь тем, у кого воля была уже на пределе, клал руку на плечо и говорил: «Стоит жить! Нужно бороться!»

Так встречали слово писателя везде.

Лондонская газета «Дейли уоркер» писала: «То, что Н. Островский умер таким молодым, является потерей не только для народов СССР, но и для литературы всего мира». А в некрологе, написанном французским поэтом Луи Арагоном и напечатанном в «Юманите», сказано: «Н. Островский – олицетворение творческого мужества, большевизма, преданности делу рабочих… Следует жить ради чего он хотел жить, благодаря чему он героически пережил себя».

Из осажденных городов и окопов сражавшейся тогда с фашистскими мятежниками республиканской Испании донеслись к нам слова искренней скорби фронтовиков об умершем друге, бойце, писателе, человеке, «чья прекрасная жизнь была чудесным образцом революционного мужества, страсти и воли».

В годы второй мировой войны вышло тринадцать заграничных изданий «Как закалялась сталь» и шесть изданий «Рожденных бурей».

Известен следующий факт.

В одном из партизанских отрядов, сражавшихся на Балканах, находился сербский мальчик, которого за храбрость и сноровку бойцы прозвали «Павкой» – в память Павла Корчагина, которого они хорошо знали. Мальчик читал «Как закалялась сталь» и старался во всем быть достойным своего легендарного тезки. Однажды юный боец провинился. Его наказали – лишили боевого оружия и права называться Павкой. Мальчик очень тяжело переживал это. Ему казалось, что нет на свете наказания более строгого и более позорного. Он искал случая искупить свою вину и, отличившись в бою, вернуть утерянное уважение товарищей. Когда отряд завязал стычку с гитлеровскими захватчиками, юный партизан безоружным ринулся в бой, отличился и был представлен к награде. Тогда он явился к командиру отряда и попросил, чтобы, если это возможно, вместо любой другой награды ему возвратили право называться Павкой. Он мечтал о родстве с любимым героем, стремился к нему. Потому и не было для него награды болей желанной, чем имя Павки Корчагина.

Именно в ту пору среди партизан родилась традиция: товарищ, вступающий в комсомол, должен был обязательно прочесть роман Максима Горького «Мать» и «Как закалялась сталь» Николая Островского.

Корчагин привлек к себе внимание не только наших друзей во всем мире, но и наших врагов. Вначале они пытались выдать его за легенду, созданную большевиками в целях пропаганды. Однако вскоре они вынуждены были убедиться в том, что имеют дело не с мифическим героем, а с абсолютно реальным и типичным образом советского человека.

В годы войны один из пленных гестаповских офицеров показал на допросе, что в гитлеровских шпионских школах штудировали «Как закалялась сталь», чтобы изучить характер советских людей. Книга оказалась для разведки врага не менее важным военным объектом, чем заводы, вырабатывающие оружие.

Этот и подобные факты, относящиеся непосредственно к книге Островского, являются, конечно, лишь звеньями в общей цепи усилий врага разгадать непостижимую для него тайну – духовный облик советского человека, природу его невиданного в истории героизма. Как здесь не вспомнить сцену допроса Германа Геринга международным военным трибуналом в Нюрнберге. В послесловии к «Повести о настоящем человеке» Б. Полевой рассказывает:

«Шел к концу допрос Германа Геринга… «Второй наци Германии» неохотно, сквозь зубы, рассказывал суду о том, как… под ударами Красной Армии таяла и разваливалась гигантская армия фашизма, до тех пор не знавшая поражений…

– Признаете ли вы, что, предательски напав на Советский Союз, вследствие чего Германия оказалась разгромленной, вы совершили величайшее преступление? – спросил Геринга советский обвинитель.

– Это не преступление, это роковая ошибка, – глухо ответил Геринг, хмуро опуская глаза. – Я могу признать только, что мы поступили опрометчиво, потому что, как выяснилось в ходе войны, мы многого не знали, а о многом не могли и подозревать. Главное – мы не знали и не поняли советских русских. Они были и останутся загадкой. Никакая самая хорошая агентура не может разоблачить истинного военного потенциала Советов. Я говорю не о числе пушек, самолетов и танков. Это мы приблизительно знали. Я говорю не о мощи и мобильности промышленности. Я говорю о людях…»

Советский человек оказался для врага действительно неразгаданной, непостижимой силой.

Вражеские разведчики и штабисты не только изучали Корчагина.

Роман Н. Островского подвергался преследованиям во многих зарубежных странах. Федеральная полиция в Швейцарии произвела обыск в типографии Кооперативного издательства в Женеве и изъяла две тысячи экземпляров только что отпечатанного немецкого перевода «Как закалялась сталь». Директора издательства были арестованы.

Подобное же произошло накануне войны в Белграде. Весь тираж только что изданной книги Островского упрятали в тюрьму. По городу пошел слух: «Корчагина арестовали жандармы». Позже, когда война началась, во время одного из воздушных налетов бомба угодила в тюрьму и разворотила каземат, в котором лежали книги. Кому-то из заключенных удалось в суматохе бежать, и он захватил с собой экземпляр романа Островского. Тогда по городу вновь распространился слух: «Корчагин бежал».

В оккупированной, побежденной Франции в 1940 году фашисты захватили переводчика «Как закалялась сталь», профессора философии Дьеппского лицея Валентина Фельдмана. Они заковали его в кандалы и подвергли жесточайшим пыткам. Ученый не склонил голову перед палачами. В безыменной могиле на кладбище в Ивре покоится его прах.

Вместе с Павлом Корчагиным Николай Островский находился на переднем крае и участвовал в кровавой войне против фашистской реакции.

На переднем крае остается он и поныне; он участвует в послевоенном строительстве и продолжает вместе со своим народом победоносный путь к коммунизму.

Именами Островского и Корчагина названы многие производственные бригады. Смена Корчагина, его кровные младшие братья, идет в передовых рядах стахановцев послевоенной сталинской пятилетки.

Жизнь Корчагина, описанная Островским, по-прежнему служит возвышающим примером для людей разных стран и наций, продолжающих борьбу за мир и счастье народов.

Переводчица «Как закалялась сталь» на греческий язык Елена Кирпакида предварила новое издание книги Островского словами:

«Я безгранично рада, что сумела передать на родном языке чувства и дела закаленного в борьбе за новую жизнь Павла Корчагина, который и теперь жив, и теперь борется и создает человека нового общества».

Среди героев греческой демократической армии, слава о которых передавалась из уст в уста, известна семнадцатилетняя Афина Тоска. Девушка пришла к партизанам в январе 1947 года и вступила в роту своего отца – капитана Тоска. Она участвовала более чем в двадцати сражениях. В битве при Копано она первая бросилась на вражеские пулеметы и подвигом своим принесла победу соратникам. При Вермио Афина была смертельно ранена. Ее последние слова: «Не печальтесь, товарищи, если Афина умрет. Вы победите!» Когда она умерла, в ее походном мешке нашли переведенную на греческий язык книгу Николая Островского «Как закалялась сталь»…

Так сражался советский писатель в строю доблестных борцов за свободу и независимость Греции.

Он находится и в строю легендарной армии Мао Цзе-дуна, принесшей счастье многострадальному Китаю.

«С этой книгой шли в бой за свободу солдаты Китайской народно-освободительной армии», – написано на экземпляре «Как закалялась сталь», присланном из Китая в дар Московскому музею Н. Островского.

Он – с героями Кореи и с патриотами Вьетнама.

Он – со всеми народами земли.

«Замечательная жизнь Н. А. Островского, полная борьбы и непоколебимой веры в силы революции, – образец того, каких людей воспитывает партия Ленина – Сталина. Жизнь Н. Островского всегда будет примером для рабочей молодежи Франции», – говорит Андре Марти.

«Мы не знаем всего того, что скрыто в нашем человеческом существе, и Корчагин раскрыл нам тайну нашей силы…» – пишет Людмил Стоянов (Болгария).

«Только советский человек и большевик мог так беззаветно служить делу народа», – отзывается об Островском Дора Насто (Албания).

Кто же он, этот человек, ставший родным братом миллионам?

Какова идейная природа его натуры и творчества?

Какая великая цель родила его великую энергию?

ДЕТСТВО. ОТРОЧЕСТВО. ЮНОСТЬ

Бывают в жизни подвиги и бывает жизнь-подвиг.

«…Жизнь измеряется не только в длину, – говорил М. И. Калинин. – Есть люди, которые жили 24 года и были старики, которые живали по сто лет, и проходило время, этих стариков все забывали. А 24-летние люди, которые горели огнем со своим народом, они долго жили в народных сердцах. И я не сомневаюсь, что человек, который жил 20 лет и за эти 20 лет жил полною жизнью, страдал со своим народом, шел туда, куда шел весь народ, – если народ шел с оружием против врага, то и он шел против этого врага, если народ радовался, то и он радовался вместе с ним и пел песни, – жизнь этого человека в десятки раз счастливее, чем жизнь иного столетнего старика…»[1]1
  «Михаил Иванович Калинин». Политиздат при ЦК ВКП(б), 1940, стр. 70.


[Закрыть]

Мудрые слова эти можно с полным правом отнести к Николаю Островскому.

Село Вилия. Дом, в котором родился Н. Островский.

Самые первые воспоминания его детства связаны с селом Вилия Острожского уезда бывшей Волынской губернии. Здесь родился он и провел свои ранние годы.

В памяти сохранилась живописная река Вилия, впадающая в Горынь. Река делила село на две части. В одной из них, – она называлась Заречье или Загребля, – жили Островские.

На высоком холме стоял большой панский фольварк (помещичья усадьба). У запруды – мельница.

Фольварк принадлежал Рейну, «акушеру двора его величества», и ему же были отрезаны лучшие из окрестных земель. К полям и выгонам Рейна примыкали земли графа Могельницкого и графа Чаплинского, обильно политые крестьянскими слезами и потом. Лучшие из тех земель, которых не захватили помещики, принадлежали кулакам-хуторянам. Остальным же крестьянам доставались участки, которые на Украине зовутся «невдобами», – скупые, неплодородные, дробно нарезанные земли. Они требуют от человека много труда, а хлеба дают мало.

Раннее детство Островского освещено заревом пожаров 1905 года. Горели панские имения, зажженные крестьянами. В села наезжали казаки-каратели, и ребята глазели на них, прячась за плетнями.

Казаки уезжали, фольварки отстраивались вновь, и все шло попрежнему. Девушки и парни ходили на поденную работу к панам; нанимались в батраки к кулакам-хуторянам; старики лепили горшки на продажу; отцы уходили на заработок – на лесопилку, на винокурню или на мельницу, расположенные в самом селе, или на отхожий промысел – в ближние и дальние города.

Земля не кормила жителей Вилии. Хлеба едва хватало до рождества.

В селе было пятьсот дворов.

Они тянулись длинной трехверстной линией вдоль реки. Одним концом своим эта линия упиралась в панские луга, с другой стороны обрывалась у пруда.

Пруд тоже был панским.

Невдалеке от пруда стоял дом, где жили Островские.

Семья Островских. Николай – первый слева (1908).

Когда Николай родился, отцу его, Алексею Ивановичу Островскому, было 54 года; матери, Ольге Осиповне, – 29. Кроме Николая, у них были две дочери и сын; старшей дочери, Наде, исполнилось тогда 8 лет.

Семья жила так же, как жили и другие их соседи: в постоянных поисках хлеба и заработка, в тяжелом труде.

Отец Николая, Алексей Иванович Островский, служил солодовщиком на винокуренном заводе. Специальность эта обеспечивала лишь сезонный заработок: летом завод стоял, и Алексей Иванович вместе с другими односельчанами должен был скитаться в поисках работы. Опорой семьи была мать – Ольга Осиповна. Она шила, стирала, нанималась в кухарки к «господам». Но и при ее заработке трудно было содержать четверых детей. Ей на помощь приходили дочери; им было одиннадцать-двенадцать лет, а они уже шили и ходили в фольварк на поденные работы. Старшему сыну Мите пришлось одиннадцати лет наняться учеником в слесарную мастерскую в уездный город Острог. Хозяин мастерской, немец Ферстер, жестоко эксплуатировал его, и Митя сбежал домой. Мальчика затем снова отдали «в люди».

Николай Островский (1908).

Коля был самым младшим. Его пытливость часто ставила втупик мать и сестер. Сестра Катя учила его словам молитвы. Он слушал, а потом вдруг прерывал ее:

– А ты видела бога?

Мать и сестра вспоминали потом, что напугать его страшными рассказами было невозможно. Он не верил этим рассказам и не боялся их.

За подступавшими к селу полями чернел лес. Мальчик ходил туда за ягодами, грибами. Он любил ездить с ребятами в ночное, слушать увлекательные, полные приключений рассказы у костра. Еще он любил, когда по вечерам пели в селе парни и девчата; он сам подпевал им в лад.

Любовь к песням он, видимо, унаследовал от матери. Особенно хорошо пела она украинские и чешские[2]2
  Мать Н. Островского – Ольга Осиповна Островская (девичья фамилия – Заяц) по национальности чешка. Родители ее переселились на Украину в 1872 году. Отец ее был лесным сторожем.


[Закрыть] народные песни. Любовь к этим песням Николай Островский сохранил на всю жизнь.

Он любил слушать рассказы матери о ее детстве и воспоминания отца о русско-турецкой войне, участником которой тот был; о далеком Петербурге, где прошла отцовская молодость…

Н. Островский (справа) с матерью и старшим братом Дмитрием (1913).

Перед мальчиком вставали занесенные снегом Балканские горы. По скользким тропам, вьющимся над безднами, люди совершали героические переходы. Там, где не проходили лошади, измученные солдаты сами тянули на себе тяжелые орудия.

Удобно устроившись на коленях у сестры, он обычно просил отца:

– Еще, папа, еще!

Отец рассказывал о Петербурге; он проходил там военную службу в гренадерском полку, а закончив ее, еще пять лет прослужил курьером на Балтийской пристани. В одной квартире с ним жили студенты. С восторгом говорили они о тех, кто, не щадя жизни, боролся с царизмом. Софья Перовская… Желябов… Александр Ульянов. Об этих людях и рассказывал отец.

Не все в его рассказах было понятно. Крепко запомнилось одно: бедные всегда терпят много обид от богатых.

Вспоминал отец и о своем детстве, о том, как помещица била его мать по щекам за плохо выглаженную салфетку.

Нестерпимо жаль было Коле бабушку.

Мир еще не был открыт для него; он стоял у порога жизни, беспомощный и доверчивый, глядя на все удивленными, широко открытыми детскими глазами. Но рано, очень рано мальчик понял и ощутил свою зависимость от богатых, власть имущих людей.

Когда ему исполнилось шесть лет, он начал учиться в церковно-приходской школе.

К этому времени он умел уже бегло читать и писать. Его не учил никто. Но уже когда ему исполнилось четыре года, он провожал своих сестер в школу. Придет, усядется на пороге и слушает, о чем говорит девочкам учительница. Дома он садился с сестрами к столу и, как бы играя в придуманную им для себя игру, «учил уроки», списывал из старого букваря буквы и целые слова. Потому и согласилась учительница церковно-приходской школы Александра Мироновна принять в свой класс Колю, несмотря на его малолетство.

Шепетовка. Школа, в которой учился Н. Островский.

Мать сшила ему для школы штанишки из крестьянского холста, покрасив их в темно-синий цвет, «чтобы краше было». Из такого же холста смастерили ему заплечную сумку для книг, и он не расставался с ней все три года своей учебы.

Нужда прервала учебу. Николай окончил школу в 1913 году с похвальным листом, но дальше учиться не мог. Родителям было трудно. «Последняя квартира – это хлевчик, приспособленный под жилье… Жить было тесно. Помню, что Николаю негде было лечь спать. Он привязывал свой топчанок веревками к потолку и там спал»[3]3
  Дмитрий Островский. Про брата. Журнал «Молодий бiльшовик». Киев, 1936, № 14.


[Закрыть].

Нужда была так велика, что сломала семью, разметала ее в разные стороны. Двух сестер Островского выдали замуж. Отец нанялся лесником в село Турия под Кременцом, неподалеку от австровенгерской границы. Мать ушла в город Староконстантинов, где нашла место кухарки у директора сахарного завода. С матерью находился Коля.

Тут впервые характер мальчика повлиял на его судьбу. Случилось так, что Коля не снес обиды и побил дочку директора завода.

Уже в ранние годы с необычайной силой обнаружилось в этом мальчике чувство собственного достоинства.

Сестра писателя, Екатерина Алексеевна, вспоминает:

«Он никогда не давал себя в обиду, не выносил насилия и никому не разрешал себя бить. Бывало кто-нибудь из старших учеников замахнется на него, а он выпрямится и скажет:

– Ты что думаешь? Если я не могу дать сдачи, ты можешь меня бить?

И ребята не били его» [4]4
  Екатерина Островская. Детство Николая Островского. Журнал «Молодая гвардия», 1937, № 3.


[Закрыть].

Трепка, которую Коля задал дочери директора, обошлась ему не дешево. Мать была уволена с работы и вынуждена была уехать к одной из замужних дочерей под Петербург. За Колей приехал отец и увез его с собой в Турию. Мальчик помогал взрослым, батрачил, пас лошадей.

Там и застал Алексея Ивановича и его младшего сына 1914 год. В июле началась первая мировая империалистическая война. Прискакали казаки и приказали жителям в суточный срок эвакуироваться в глубь страны.

Поток беженцев хлынул от западных границ на восток. Вместе с ними – Островские. Они проезжали через опустошенные уже местечки и деревни. На ночь останавливались в брошенных, полуразрушенных панских фольварках. Там было множество книг. Мальчик рылся в них, внимательно рассматривал иллюстрации, выбирал наиболее понравившиеся ему книги и тайком от крестьянина, который их вез, укладывал книги на дно телеги. Но лошадь бывало пристанет где-нибудь в болоте, и хозяин, придя от этого в ярость, принимается безжалостно выбрасывать из телеги всю поклажу. Летели в грязь и книги.

«Вот я сейчас взрослый, – вспоминал много лет спустя об этом времени Островский, – но я не помню, чтобы еще когда-нибудь меня охватывала такая досада, чтобы мне чего-нибудь еще было так жалко, как эти книги».

Около двух месяцев кочевал он вместе с отцом. Наконец они добрались до узловой железнодорожной станции Шепетовка.

В Малой советской энциклопедии о Шепетовке сказано коротко:

«14,7 т. жителей. Промышленное значение небольшое; мельницы, лесопильный завод».

В 1915 году число жителей было еще меньшим.

Своей особой, напряженной жизнью жили в этом городке лишь привокзальные районы. Вокзалов было два. На шести линиях железнодорожного узла нередко скоплялись десятки эшелонов. Паровозные гудки звучали почти непрерывной симфонией. Там кипела непрестанная работа, появлялись и вновь разъезжались в разные стороны новые люди. Город лежал невдалеке от линии фронта, и санитарные поезда, идущие на восток, встречались в Шепетовке с воинскими эшелонами, направляющимися на запад. Здесь скрещивались пути, ведущие на Новоград-Волынск и Жлобин, на Изяславль, на Проскуров, на Здолбунов (и дальше на Варшаву), на Казатин, а оттуда на Киев.

Но чем дальше от станции, тем тише становился город.

Кривые улицы заросли травой.

На северо-западной окраине они обрывались у того самого пруда, что так полюбился Корчагину. Невдалеке от городка речушка Косецкая вливалась в другую маленькую речку Горынь.

Кругом стояли леса.

В книге «Как закалялась сталь» Островский потом вспомнит и эту тишину, и прохладу пруда, и гоготанье гусей, пасущихся посреди улиц. Он скажет:

«Хороши вечера на Украине летом в таких маленьких городишках-местечках, как Шепетовка, где середина – городок, а окраины – крестьянские».

С Шепетовкой и связана дальнейшая жизнь Николая Островского и его семьи.

Любознательный и жадный до книг мальчик поступил в местное двухклассное училища Учение давалось легко, но длилось недолго. Коля впал в немилость у известного нам по роману «Как закалялась сталь» учителя «закона божьего» попа Василия и весной 1915 года был исключен из школы.

Мальчик помогал семье по хозяйству, пилил дрова на станции, выгружал уголь из вагонов, в свободное время читал. Читал он много, все, что попадалось под руку: приложения к журналам «Нива» и «Родина», приключенческие романы. Библиотеки в Шепетовке не было. За книгами приходилось рыскать по знакомым и полузнакомым людям. Почти всегда у него оттопыривалась на животе рубашка, так как под ней, за поясом, была спрятана книга.

Случайно попался в руки «Гарибальди» – один из выпусков издательства «Развлечение», выходивших в пестрых обложках, так же как печатались бесчисленные рассказы о «бесстрашных» сыщиках и «благородных» бандитах.

«Гарибальди» отличался от других таких книг. В тоненьких тетрадках, стоивших по пятаку каждая и снабженных завлекательными для мальчишек подзаголовками (например, «Кровавые приключения грозного атамана разбойников»), рассказывалось не только о головокружительных приключениях. За скитаниями по всему свету, за битвами и побегами возникал хоть и смутный, хоть и во многом искаженный, но все же обаятельный образ Джузеппе Гарибальди – борца и вождя национально-освободительного движения в Италии в середине прошлого века.

«Как раз тогда – в 1915 году – читал Коля «Гарибальди». Как ни бедно жили Островские, но Коля всегда покупал очередной выпуск. Он много рассказывал о Гарибальди. Вообще он умел замечательно рассказывать о том, что прочел, и часто фантазировал»[5]5
  Из воспоминаний Г. Н. Неродюк. Архив Сочинского музея Н. Островского.


[Закрыть].

Появилось страстное желание совершить что-нибудь необычайное. Детские романтические мечты звали к подвигу. Сводки с театров военных действий прочитывались от первой до последней строчки. С особым волнением он следил за сообщениями о подростках – участниках войны. Его уже больше не удовлетворяла столь распространенная среди детей игра в «войну». Заброшен был пугач. Дважды его обладатель пытался бежать из дому на фронт, и дважды его возвращали к родителям.

Общий заработок отца, матери и старшего брата Дмитрия был так ничтожен, нужда так велика, что и ему самому пришлось пойти работать. В сентябре 1915 года Колю определили кубовщиком станционного буфета. Получал он 6 рублей в месяц. Нужно было дежурить по 12–14 часов, таскать ведерные самовары по крутой узкой лестнице. Тяжелый труд этот был ему непосилен. Но он не отлынивал от работы, терпел. Невыносимо было другое: грубые и бессердечные официанты, развращенные подачками посетителей, постоянные оплеухи и подзатыльники, открытый цинизм взрослых. Он, «буфетный мальчик», видел жизнь всегда снизу, «как грязные ноги прохожих видишь из окон подвала». Сколько обездоленных людей прошло перед его главами – не счесть! Но чем больше страданий он наблюдал и переносил сам, тем тверже убеждался он в том, что «не могут люди жить так всегда, лопнет у них, наконец, терпенье… не настоящая эта жизнь для человека!»

Попрежнему единственным утешением оставались книги.

«Приходил он домой измученный, голодный, но первым делом хватался за книгу, – вспоминает его брат Д. Островский. – Мы просто не понимали» что находит он в книгах, и частенько доставалось ему за них: на работу надо было выходить чуть свет, а он готов был ночь напролет просидеть над книгой»[6]6
  Из воспоминаний Д. А. Островского. Архив Московского музея Н. Островского.


[Закрыть].