Текст книги "Тросовый талреп"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 24

Я зашел в какое-то кафе и выпил пару рюмок бренди. Потом я пошел в кино и уселся там посередине зала, битком набитого публикой. Меня не интересовало, что за фильм я смотрю. Близился вечер, и надо было вернуться в гостиницу. Я смешался с толпой часа пик и брел по широким тротуарам, стараясь оставаться и поле зрения какого-нибудь полицейского там, где это только было возможно. В гостинице я попросил мальчика-коридорного пройти со мной в номер и оставил его дожидаться, пока я упакую дорожную сумку. Мысль о том, что может произойти, если я останусь хоть на миг в одиночестве, была настолько страшной, что я старался от нее увильнуть. Я переоделся в темно-синий льняной костюм и желтую рубашку без галстука. Потом я выписался из гостиницы, заказал себе билет на десятичасовой авиарейс до Лондона, оставил свою сумку у швейцара и взял такси, чтобы добраться до берега озера, до ресторана «Пальмира».

Гроза уже висела над городом. Воздух под платанами был влажным, пахло выделениями, испускаемыми тлей. Я сел в дальнем конце террасы, спиной к стене. Спустя десять минут официант подвел ко мне Готфрида Вебера.

Я ожидал встретить кого-то, похожего на Эвана. Но на Вебере был почти белоснежный хлопковый костюм с красным шелковым платочком в нагрудном кармане. В руке – черный кожаный чемоданчик. У него была аккуратная черная бородка, циничные серые глаза и скептическая улыбка, которой он не особенно часто пользовался. Он заказал себе немецкого пива.

– Превосходно, – объявил он, отхлебнув глоток. – А как поживает Фиона?

Я сказал ему, что с ней все в порядке.

– Отлично, – сказал он. – Удивительная женщина. Судя по тому, что о ней говорил Эван.

Я с этим согласился.

– Да, – продолжал он. – Но я уверен, что она не рассказывала вам о проекте, касающемся ручья Уэлшмен.

Я подтвердил, что нет, не рассказывала.

– Это был колоссальный проект искусственного озера. Местные предприниматели хотели заводнить долину в Северной Калифорнии. Словом, уничтожить этот ручей, а значит, вместе с ним и некоторых редких птиц. Ну, вы знаете. Для разработчиков проекта – там какое-то болото, а для птиц – дом. Разработчики собирались сделать на проекте чуть ли не пятьдесят миллионов долларов. Чтобы остановить проект, она добралась до президента.

– До президента? – переспросил я.

– Да, до президента США. Ее отец был, кажется, сенатором. Она пригласила президента приехать и половить рыбу в том ручье, ну и поговорила с ним. После этого – никаких проблем. – Он похлебывал свое пиво. – Но, конечно, она не рассказывала об этом.

– Нет, – сказал я.

Я, конечно, изобразил удивление. Но я не был удивлен. Вебер позволил себе улыбнуться.

– Есть много вещей, о которых она не рассказывает. И было еще больше вещей, о которых ей не рассказывал Эван. – Вебер погрустнел. – Итак, Эван мертв. Это ужасно. – Он поднял глаза на меня. Они были чрезвычайно проницательными. – А как это произошло?

– Подложили взрывчатку. – Я рассказал обо всем, что видел собственными глазами.

Вебер кивнул.

– Если бы я был параноиком, я бы вам объявил, что меня это не удивляет.

– О?

– Он писал мне письма до... ну, это прекратилось три недели назад. Он спрашивал: не думаю ли я, что кто-то наладился сбрасывать отходы в Шотландии?

– Три недели, – повторил я. Как раз три недели назад я попал в тот туман, а Эван выслеживал «Мариус Б». Он тогда уже обо всем догадывался. – И что же вы ему ответили? – спросил я Вебера.

– Я ответил, что любое вещество, которое в финансовом отношении имеет смысл сбрасывать, оседает в окружающей среде. В деньгах все дело или нет, но надо быть сумасшедшим, чтобы так поступать с отходами. В течение десяти лет избранное ими место окажется совершенно безжизненным.

– Через десять лет те люди, которые сегодня сбрасывают отходы, будут уже далеко.

– Разумеется, – сказал он. – Такое вполне вероятно.

– Такое и происходит, – сказал я.

Толпа на бульваре болтала и смеялась, по озеру скользили туристические пароходы, мерцали фонтанчики воды, теснились маленькие ялики с яркими парусами. Все это создавало картину всеобщего благополучия. Люди живут в свое удовольствие, занимаются своими делами. И где-то в этом благополучном мире существует жестокое, четкое намерение – убить Гарри Фрэзера.

Я вытащил из своего нагрудного кармана листок, на котором у меня были скопированы с компьютера Джорджа Хэйтера сведения насчет той партии отходов. Вебер взглянул на листок, потом на меня, и у него брови полезли на лоб.

– Вот такого рода сведения, – сказал я. – Что это?

Он положил листок на стол и постучал по нему своей шариковой авторучкой.

– Первое, – сказал он. – Кислотный деготь. Продукт отходов от очистки нефти. Черное илистое дерьмо. Очень едкое. Можно это затарить, но если около него окажется хоть какая-то вола, оно взорвется. От этого дерьма настолько трудно избавиться по-настоящему, что теперь оно в своем роде устарело. Хм-м... – Он нацелил авторучку в следующую позицию в списке. – Бог ты мой!

Он аккуратно пил свое пиво.

– Что такое? – спросил я.

– ПСБ. Используется в электроэнергетике. Как покрытие для обмотки трансформаторов. Токсичное, раздражающее, канцерогенное. Как минимум вызывает у вас ужасную сыпь. И очень устойчивую. Для уничтожения необходима высокотемпературная мусоросжигательная печь с очистными сооружениями для дыма. Так что придется выложить по паре тысяч фунтов за тонну. Если иметь дело с почтенной компанией по уничтожению отходов. – Он пробежал авторучкой по пяти оставшимся строчкам. – Цианид. Ртуть. Кадмий. Тяжелые металлы. Разное смешанное дерьмо, едкое, раздражающее. – Он улыбнулся своей невеселой улыбкой. – Давно известная отрава.

– А как можно задешево избавиться от этого дерьма? – спросил я.

– Никакого дешевого способа тут нет и не может быть. Сжигание в печи дорого. Можно превратить это в пепел более простыми способами. Можно зарыть пепел в землю. – Он постучал авторучкой по листу. – Это какой-то груз?

– Думаю, что да.

– И кто же осуществляет сбрасывание?

– Вы никогда не сталкивались с Энцо Смитом? – спросил я.

Вебер поднимал бокал к своим губам. Услышав это имя, он застыл на секунду, напоминая восковую фигуру. Потом поставил бокал на стол и спросил:

– Эван добрался до бизнеса Энцо Смита?

– Эван не знал, что это бизнес Энцо Смита, – ответил я.

Вебер вздохнул.

– Господи, – сказал он. – Не удивляюсь, что он мертв.

Мое сердце билось с неприятной быстротой.

– Что вы хотите сказать этим? Что не удивлены? – спросил я.

– В прошлом году Энцо Смит обошел все компании, рассказывая, что у него есть мусоросжигательная печь в Гвинее-Биссау, и предлагая смехотворные цены за избавление от очень плохого дерьма. Я навел справки. Разумеется, этой мусоросжигательной печи и в помине не было. Но к тому времени какая-то компания передала Смиту груз, и он отправил его из Триеста. А спустя две недели залив Таранто был полон дохлых дельфинов.

– Стало быть, – заметил я, – он убивает дельфинов. Не людей. Вебер медленно отхлебнул своего пива и подержал во рту, словно для того, чтобы смыть привкус сказанного.

– Смит заявил, что этот груз по ошибке попал в какую-то мусоросжигательную печь в Палермо. Предъявил все документы, всю эту бумажную шелуху – никаких проблем. И это, разумеется, серьезный ключ к разгадке его деятельности.

– Коррупция – все-таки не убийство, – заметил я.

– Все передвижения токсических отходов согласованы на международном уровне. Однако в Италии, если вам нужно что-то от бюрократа, вы передаете ему тангенту, ну, взятку, и получаете все что хотите. Именно таким образом этот человек из «Очистки» и добыл свои документы у «Пиранези». Ну, а если вы член некой организации, то, возможно, вам даже и не надо платить тангенту.

Холодное пушечное ядро страха засело у меня в животе.

– А свидетельства этого у вас есть? – спросил я.

– Есть и свидетельства, – ответил он. – Но вы же не станете говорить о них в кафе, если имеете дело с мафией. Наступила устрашающая пауза.

– А с чего бы мафию стало интересовать такое обременительное дело, как химические отходы? – спросил я.

– Деньги, – ответил он.

– А как же насчет наркотиков, проституции?

– Там старая мафия, – сказал он. – Кроме того, не так-то уж и много денег от сбыта наркотиков, не то что раньше. Большая их часть утекает к пакистанцам, иранцам и колумбийцам. Поэтому те ребята, которые понастроили героиновых фабрик в Южной Европе, подыскивают новые способы быстро делать деньжата. Дельцы наркобизнеса сообразили, что могущественные компании отчаянно хотят избавиться от того дерьма, которое остается после того, как они сделали свою нефть, или свои трансформаторы, или что они еще там делают. И разумеется, большинство из этих компаний отличаются скупердяйством, ведь есть же новые методы, при которых не бывает грязи, но эти новые методы требуют больших капиталовложений, и компании предпочитают придерживаться старых. Зато в дальнейшем они сталкиваются с перспективой слишком дорогой оплаты услуг по избавлению от грязи. И тут являются посредники, готовые сделать это задешево. И компаниям не надо слишком сильно заботиться о том, что случится с их дерьмом или с теми, кто живет там, где кто-то его сбрасывает. Все как в делах с наркотиками. У Энцо Смита крепкие связи с людьми в Италии и в Нью-Йорке. Это могущественная группа людей.

Он спокойно смотрел на меня. Я отвечал ему таким же взглядом. Но я не видел его. Я видел Эвана и Джимми. Я видел выражение лица Тома Финна, слышал, как Мансини с грохотом бежит за мной вниз по лестнице и как нож вонзается в дверь.

– Почему все-таки Шотландия? – спросил я.

Я хотел понять: как мог какой-то итальянский барон наркобизнеса отыскать клочок серой воды к северу от Арднамеркена и решить, что это подходящая свалка для его отбросов? Кто-то должен был показать ему дорогу туда. Кто-то, хорошо знающий эти края.

– Выбирают, учитывая некоторые условия, – сказал Вебер. – Прежде всего это отдаленное место. Можно опрокидывать отходы прямо в море. Можно использовать какую-нибудь каменоломню...

– И какого рода каменоломня требуется для этого? – спросил я.

Он поднял бровь. Должно быть, его озадачило что-то в моем голосе.

– Не имеет значения, – сказал он. – Идеально иметь какую-нибудь глубокую нору, водонепроницаемую скалу. Быть может, гранит. И хороните туда это дерьмо.

Глубокая нора! Я думал об одной норе. О воронке, какие себе роют муравьиные львы. О пленке грязи, плывущей вниз по течению от устья ручья.

– Мне надо позвонить по телефону, – сказал я. – Извините.

Он пожал плечами.

– Заказать вам чаю?

– Пива, – попросил я.

Пробираясь меж столиками, я оглянулся. Вебер подзывал официанта. Телефон находился в стеклянной будке у стойки бара. Я смог дозвониться до Кинлочбиэга. Ответила Фиона. Я сказал:

– Они сбрасывают это в каменоломню.

– Что ты имеешь в виду? – Голос ее звучал устало.

– Они сваливают свои отбросы в Славную нору.

– И что я должна сделать? – Ее голос больше не был усталым.

– Полиция, – сказал я. – Журналисты. Служащие организаций по охране окружающей среды. Кому только можно, черт подери. Расскажи им все! Приведи их туда.

Мы попрощались. Это был неподходящий момент для того, чтобы говорить о любви. Пока я расплачивался за телефонный звонок, что-то случилось на террасе. Слышался звук разбившегося стекла, кричала какая-то женщина. Обыденное ресторанное происшествие.

А вечер был на исходе. Терраса ресторана выглядела блестящим бассейном, ее столики выстроились в белые ватерлинии. Горячий ветер трепал скатерти ни столиках, принося ровный сырой запах озера.

Я остановился в дверях. Кучка людей собралась вокруг столика, за которым я оставил Вебера. Толпа закружилась и рассыпалась. Мой рот внезапно стал сухим, как промокательная бумага.

Вебер лежал поперек стола. Руки его ухватились за край, щека вжалась в белую скатерть. Широко открытыми глазами он смотрел прямо на меня. Но уже никого и ничего не видел. Его лицо и губы сделались ужасающе синими, глаза – остекленели.

Тот официант стоял возле столика, размахивал руками и что-то быстро говорил. Словом, вел себя энергично. И поражал контраст между бледным лицом и бегающими черными глазками. Они уставились на меня. Официант ткнул рукой в мою сторону.

Я повернулся и нему спиной. Мои колени стали как желе, сердце бешено колотилось. Вебер мертв. Чей-то женский голос выкрикнул:

– Яд!

Я медленно уходил с террасы обратно в ресторан.

Конечно, ко мне будут вопросы. Уйма вопросов. Медленные швейцарские вопросы:

Итак, вы самым последним видели мистера Вебера. Вы отошли от столика к... ах, к телефону, вы говорите... расслабьтесь, мистер Фрэзер. Нам нужно время, чтобы во всем разобраться...

Но у меня нет лишнего времени. Потому что Фиона знала то, что знал я. Если они хотят, чтобы замолчал я, они постараются заткнуть рот и ей. Она находилась в уединенном домике, среди больных и малых, в пустынной Шотландии. А они заставили замолчать Вебера в кафе, где полно людей.

Я прошел через ресторан прямиком на кухню. Повара в белых униформах даже не повернули ко мне головы в своих поварских шапочках. Наружная дверь находилась возле мусорных ящиков. Я выскользнул через нее в душный сумрак.

Завывали сирены. Я пробирался среди высоких мусорных жестянок. «Обратно в гостиницу, – думал я. – У них нет никакой возможности меня опознать...»

Какой-то мужчина крутился за углом ресторана. Маленький, усатый, в белой курточке официанта, черные волосы гладко зализаны назад. Сегодня днем он сидел и приемной у Энцо Смита и читал газету. Сейчас он держал в правой руке что-то, отражавшее свет ртутной лампочки над дверью кухни и неприятно посверкивающее. Нож! Кухонный нож. И он держал его совсем не как официант.

По коже у меня поползли мурашки. Курту Мансини тоже не нужна моя встреча с полицией. Я обнаружил, что дышу судорожными глотками, легким не хватает воздуха.

Я попетлял среди мусорных ящиков и направился в противоположную сторону. Позади ресторана начиналась какая-то аллейка. Ноги понесли меня по этой аллейке в тени деревьев, мимо террасы какого-то ресторана, по соседству с «Пальмирой». Там за столиками множество людей наслаждались своим вечерним досугом. Ничто не могло случиться под взором этих сотен пар флегматичных, законопослушных швейцарских глаз.

Усатый мужчина спрятал нож, стянул белую официантскую курточку и отбросил прочь. Теперь он брел прогулочным шагом, руки в карманах, ярдах в пятнадцати позади меня. Просто гуляка без пиджака, в одной рубашке, бредущий куда-то по своим делам в этот теплый вечер. Я обернулся, и наши взгляды встретились, на его маленькой лисьей мордочке не появилось никакого выражения. Я остановился. И он остановился. Я ускорил шаг. И он ускорил шаг. До боли в печенке я знал, что он будет следовать за мной всю ночь и что рано или поздно нагонит меня.

Перед «Пальмирой» мелькали голубые огоньки. Еще больше огней сияло чуть поодаль. Многоцветные гирлянды окружали светящиеся буквы: «Прогулки по озеру». Громкоговоритель почтительно извещал: «Внимание, дамы и господа, это последнее приглашение». Освещенная дорожка вела к огням на воде. Там стоял большой, устаревшего типа прогулочный пароходик, вроде того, который помог нам с Джорджем выиграть гонку. На передней и боковых палубах матросы уже отпускали причальные тросы.

Я припустился бегом. Лица поворачивались ко мне, бледные, словно луны, в этих сумерках. Горячий ветер бил мне в лицо, мои каблуки звонко стучали по дощатому настилу трапа. Какой-то мужчина в униформе возник впереди, он раскинул руки и кричал, что посадка закончена. Я всем своим весом угодил ему в живот. Он с треском проломил ограждение сходного трапа. А потом передо мной оказался конец трапа, полоска воды с волшебными отражениями света и борт пароходика, удаляющийся прочь.

Я с разбегу перемахнул через эту полоску, перелетел через перила и приземлился среди человеческих ног. Они отпрянули. А водная брешь разрасталась. И в этом было ощущение безопасности, чувство изоляции, которое вы испытываете на судне, когда от него удаляется земля. Под огнями рекламного объявления о прогулках по озеру застыл мой преследователь. Он уставился на пароходик, и его глаза следовали за мной, пока не превратились в подобие пустых глазниц на какой-нибудь маске инков.

Мне надоело наблюдать за ним. Пускай там и торчит до возвращения пароходика. Я пробился через толпу пассажиров к противоположному борту. Народу здесь было поменьше. Можно подышать с облегчением. Можно даже поразмышлять в спокойной обстановке.

Вебер мертв. Он мертв потому, что его видели беседующим со мной. Они не упускали никаких шансов, эти люди. Когда пароходик вернется к пристани, они будут ждать меня с каменными лицами и тенями во впадинах глаз.

Огни на берегу стали уплывать в сторону – судно повернуло. Ветер теперь дул вдоль палубы, горячий, как из пароходной топки. Я понял, что мне надо пойти наверх, в рулевую рубку, и попросить капитана связаться по радио с полицией, чтобы меня встретили на пристани, когда я вернусь обратно. Мне, конечно, придется рассказать всю свою историю. Они ее проверят, и на этом все закончится.

Если они мне поверят. Но это был единственный мой шанс, и должен им воспользоваться.

Я сделал глубокий вдох. Большинство пассажиров ушли внутрь спасаясь от ветра. Я направился к рулевой рубке.

Я успел заметить чью-то руку и в ней что-то, метившее мне в голову. И успел сделать рывок. Эта штука только скользнула по щеке и обожгла Сильная боль перечеркнула ночь красной дымкой. Я упал и покатился. Что-то тяжелое врезалось мне в ребра. Я скрючился, пытаясь приподняться. Боль ревела во мне, но я отчетливо видел силуэт мужчины на фоне приближающихся городских огней. Его плечи начинались прямо от ушей. Мансини!

Я прижался спиной к перилам. Он занес руку для нового удара. Позади меня и подо мной находилась еще одна палуба, отделенная от пассажиров перилами, где стоят причальные тумбы для швартовки и лебедка. Я перекатился через перила, шмякнулся всем своим весом на стальную обшивку и проворно заполз за лебедку. Раненая щека болела и горела. Что-то мокрое стекало за воротник. Силуэт Мансини появился у перил. Сейчас опять прицелится и метнет в меня свой нож.

Но вместо этого Мансини ухватился за перила и перемахнул через них бесшумно, словно огромный кот. Лебедка оставалась для меня единственной защитой. Наверху показались у перил чьи-то головы. Я закричал по-французски:

– На помощь!

Но головы не пошевелились. Пассажиры флегматично наблюдали, чем мы тут занимаемся.

Мансини одним прыжком очутился на верху лебедки. Я отскочил в сторону, попал ногой в кольцо причального каната и грохнулся на палубу.

И что-то прокатилось у меня под рукой. Что-то круглое и деревянное. Я вцепился в какую-то измочаленную рукоятку. Багор? Багор!

Я дернул его на себя в тот самый момент, когда Мансини предпринял новую атаку, прыгнув с верха лебедки. Стальной крюк вонзился в моего врага как раз под левой ключицей. Другой конец багра заклинило в палубе. А крюк, должно быть, продрался сквозь ребра и намертво застрял. Мансини визжал от боли. Зажглись какие-то новые огни.

Внезапно вся небольшая палуба оказалась залитой ослепительным голубоватым светом. Он сверкал в белках глаз Мансини и на грязно-красном пятне, из которого торчал багор, словно закусочная палочка из сосиски. Мансини оторвал от палубы заостренную доску. И пошел на меня, похожий на краба. Я осторожно отступал по кругу.

Одно я понимал со всей беспощадной ясностью: мне надо уничтожить его прежде, чем он доберется до меня, потому что уж он-то наверняка меня убьет, как убил Вебера. В этом не было никакого сомнения. Потому-то я и кинулся на него со всем своим отчаянием. Мое плечо угодило ему прямиком в грудь. Он отлетел и с воем рухнул за борт в черную воду. Туда, где гребной винт вспенивал ее до белизны.

Раздался сильный всплеск, и внезапно мелодия гребного винта изменилась. Он с натугой зачастил «чанк-чанк-чанк», словно что-то большое попало в лопасти там, внизу. Ярко освещенная кильватерная волна пароходика стала розовой. И какие-то штуки перекатывались там, страшные штуки, пока не утонули.

Гребной винт остановился. На пассажирской палубе принялись визжать женщины. А я стоял, жадно глотая воздух, пригвожденный, словно кролик, этими мощными голубыми огнями. В моей правой скуле что-то дергало, словно кто-то разрыхлял ее мотыгой. Но проблема была не в том.

Проблема заключалась в том, что я убил человека на глазах у толпы пассажиров и что этот человек, которого я убил, был уже вторым, кто как бы погиб от моей руки за прошедший час.