Текст книги "Тросовый талреп"

Автор книги: Сэм Льювеллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 25

Какое-то мгновение я еще колебался. Потом голос с верхней палубы выкрикнул что-то на непонятном мне языке. Но самого этого звука было достаточно. Это заставило меня окончательно осознать, что произошло нечто ужасное и непоправимое. Меня всего затрясло. «Думай, – приказал я себе. – Думай, Фрэзер».

Огни Женевы светили со стороны кормы. Мы были от них на расстоянии не более полумили.

Я разбежался и нырнул с борта в озеро. Ослепительный полет в свете прожекторов – и вода сомкнулась надо мной. Я сильно отталкивался ногами, пока не оказался на достаточной глубине, где теплая вода сменяется холодной, холодной как лед. Я плыл на глубине, пока не насчитал сто гребков, и только тогда вынырнул на поверхность.

Пароходик был уже ярдах в пятидесяти от меня, этакий свадебный пирог, покрытый глазурью света. Люди там суетились и кричали. Прожектор пароходика усердно шарил по воде, но только не в том месте. Я освободился от своего пиджака и вытащил бумажник из нагрудного кармана. Раскрыв бумажник, я увидел то, что хотел увидеть, и снова ушел под воду.

На этот раз я сделал полтораста гребков, прежде чем вынырнуть. Оказавшись на поверхности, я огляделся и увидел в трех четвертях мили яхт-клуб Джорджа Хэйтера. Его окно ободряюще посвечивало мне как маяк – единственный неподвижный желтый огонек среди мечущегося света фар и задних огней на шоссе.

Я без труда доплыл бы до яхт-клуба в нормальных условиях. Не Бог весть какой дальний заплыв. Но сейчас у яхт-клуба толпилась уйма судов, и у некоторых из них вовсю крутились туда-сюда прожектора. Голубые лучи шарили по этой части озера, подсвечивая плывущую над водой туманную дымку. Какое-то судно двигалось прямехонько на меня, и его прожектор пылал, словно глаз циклопа. Я выдохнул воздух из легких, оставив минимальный, с чайную ложечку, запас, и погрузился в глубокий мрак. Гребной винт судна прошумел над моей головой, а кильватерная волна долго дубасила меня, как какую-нибудь рубашку в стиральной машине. Потом я снова вытолкнул себя на поверхность и жадно глотнул воздуха.

Ну а потом все эти суда беспорядочно переместились к середине озера. По всей вероятности, они обнаружили и вылавливают какие-то части того, что было прежде Мансини. Я продолжал плыть, зажав в зубах бумажник.

Я устал. Меня мучила рана на щеке. Мне все больше мешали плыть брюки и рубашка. Но когда я высвободился и от брюк, и от рубашки, вода показалась мне еще холодней. Ощущение было такое, что тепло уходит из моего тела, а вместе с ним и силы. Желтый прямоугольник окна яхт-клуба был уже совсем близко, но почему-то колебался, словно желтый карантинный флаг на ветру.

Я продолжал машинально работать руками и ногами и старался не впускать в сознание подробности того, что случилось со мной на озере. Я старался думать о том, что на берегу мне, может быть, удастся поужинать, выпить вина, а кругом будут темненькие, гладенькие девушки и мужчины в чистых рубашках... Но и эта мысль становилась гнетущей. Нигде не найдется пристанища для насквозь промокшего беглеца с рубленой раной на лице.

Однако яхт-клуб оставался для меня ориентиром. Мне были нужны ориентиры. Я не сводил с него глаз и плыл сквозь сгущающуюся ночь к желтому прямоугольнику окна. Спустя какое-то время я увидел тусклые тени стоявших на причале судов. Какая-то пристань вырисовывалась из темноты. Я достал ногами дно и прислушался.

Из яхт-клуба слышался неясный рокот голосов и стук ножей. Это были прекрасные звуки. Там люди, теплые и живые. Но звуки разговоров и трапезы недолго оставались ласкающими душу, потому что я стоял и дрожал в темноте, подпирая борт ялика типа «Уэйфэрер». При мне был только бумажник от Гуччи, а на мне бело-голубые полосатые боксерские трусики. И всего час назад меня посчитали убийцей двоих мужчин в общественных местах в центре Женевы. Я замерз, я был усталым и голодным и очень-очень одиноким.

И я был страшно зол на Джорджа Хэйтера. Добрый старина Джордж, клиент и друг. И лживый ублюдок, который похлопывает тебя по спине и доверительно изливает тебе свои философские мысли о том, как очистить грязь, – и все лишь для того, чтобы избавиться от тебя, а он будет продолжать делать деньги на отравлении людей. Злость снова сделала мои ноги достаточно гибкими, чтобы пронести меня быстро и бесшумно по темному, вязкому побережью к неосвещенному зданию с душевыми и шкафчиками, запирающимися на особые замки.

Дверь была открыта. Я вошел внутрь и прямиком двинулся к шкафчикам. Было бы неразумным включать свет. Достаточно света проникало сюда через окна, чтобы видеть комбинированные замки, эти маленькие калькуляторы, приваренные к дверцам. «Дата рождения», – сказал он. Добрый старина Джордж, с его беглыми комментариями по поводу своей жизни, состоящей из компьютерных пародий, замков с шифром и чеков для обручальных колец.

Я заполнял уйму бумаг для этого ублюдка Джорджа Хэйтера и знал его дату рождения не хуже, чем свою собственную. Но мои пальцы настолько закоченели, что я лишь с третьей попытки сумел набрать цифры правильно. Дверца распахнулась настежь. Я вывалил содержимое шкафчика на пол. Там были разные реечки, комплект парусов, два непромокаемых костюма, спасательные жилеты. Были там также шорты-"бермуды", нейлоновая пуховая куртка с матросским ножом в кармане и пара резиновых сапожек высотой по лодыжку. Я с трудом натянул на себя пуховую куртку и мгновенно почувствовал, что начинаю согреваться. Потом я влез в непромокаемые брюки, собрал в кучу и запихнул остальное барахло обратно в шкафчик, запер дверцу на замок, а потом и сам заперся в уборной.

Теперь, когда кровь хорошенько растеклась по жилам, можно было поразмышлять о следующих шагах. Прежде всего – о том, что я голоден и что мне некуда идти. Но не это – главная проблема. Хуже то, что у швейцарской полиции, по всей вероятности, имеется очень точное описание моей наружности, а это означает два возможных направления действий с их стороны. Они могут предположить, что я утонул в озере, и могут прийти к выводу, что я все-таки доплыл до берега. Зная швейцарцев, я был уверен, что они учтут оба варианта, чтобы не оставить мне никаких шансов.

Поэтому я должен найти способ убраться отсюда как можно скорее и как можно подальше. Украсть какой-нибудь автомобиль? Исключено. Они блокируют и дороги. К тому же на всех направлениях вокруг Женевы существуют границы. А у меня нет возможности благополучно пересечь границу, потому что мой паспорт находится в гостинице. Впрочем, иметь при себе паспорт на имя Гарри Фрэзера – скорее вред, чем польза. И плюс ко всему у меня очень немного денег.

Я уселся на пол, пытаясь отогнать страх, сосущий под ложечкой. «Думай», – повторял я себе. Но адвокат находит ловкие ходы, потому что стоит на прочной почве. А из-под меня была выбита всякая почва. Я испытывал чувство одиночества и паники. И внезапно понял, что очутился как бы на месте Ви. Раньше я стоял и сторонке, наблюдая за теми отношениями, которые складываются между людьми, и делая свои умозаключения. Решение всегда оставалось за мной. А теперь жизнь выкинула меня за борт, и не было никаких тормозов, на которые я бы мог нажать. Это было что-то близкое к головокружению. Ви в подобной ситуации хваталась за наркотики. Швыряние таблеток в горло давало ей иллюзию контроля.

Я прислонился лбом к прохладному кафелю и вспомнил о Фионе. Была и другая возможность избавиться от такого головокружения. Она заключалась в том, чтобы двигаться, оставаться живым, наслаждаться борьбой. Я как-то полюбопытствовал, что делает Фиона в обществе Ви. Учится маленьким радостям. Две маленькие немолодые дамы в одиноком домике...

У наружной двери послышался шум. Кто-то кричал. И дивное видение исчезло. «Что же теперь? – в панике думал я. – Что же мне делать теперь, черт подери?» Потом я сообразил, что кричавший, кем бы он ни был, интересуется, есть ли кто-нибудь внутри. Скорее всего это был привратник яхт-клуба, запиравший двери на ночь.

Его ключ прогремел в замке. Я глубоко вдохнул запахи старого мыла, хлорки, дезодорантов – все запахи сырых душевых комнат в этом здании у озера. Запахи свободы – вот чем они были для меня в тот момент.

Я промыл свой порез над раковиной при слабом свете, вливающемся из маленьких окон наверху, под потолком. Мое лицо в зеркале выглядело призрачно белым, порез над скулой, у правого уха был дюйма два длиной. Если начесать волосы вперед, они более или менее его прикроют. Когда я закончил обработку пореза, кровотечение почти прекратилось. Я достал свою наличность из бумажника и прилепил банкноты к кафелю стены для просушки. Потом снова отпер шкафчик Джорджа, достал оттуда сумку с набором для плавания на яхте, расстелил паруса и устроил себе вполне удобную постель. Это не гостиница «Ритц», но все же лучше, чем валяться в грязи. Я посмотрел на свои часы. Ровно десять. Я положил голову на плотное териленовое полотно и провалился в глубокий сон.

Он длился недолго. Я проснулся внезапно и безумными глазами уставился в темноту. Мои часы показывали половину третьего, желудок жаловался на то, что я уже восемь часов ничего не ел. Снаружи доносились разные шумы: лай собак, трескотня радио. Голубые огни проносились по матовым стеклянным окнам и по балкам потолка.

Внезапно голод мой исчез, а рот высох. Близко у дверей раздались громкие голоса и собачий лай. «Рубашка, – подумал я. – Они нашли мою рубашку. У них есть собаки. Но я-то побывал в воде. Сможет ли собака учуять человека по запаху, если он пробыл в воде три четверти часа?» А собака уже подвывала у дверей, скребла лапами. Я услышал дребезжание замка. «Ну вот и все, – подумал я. – Внутрь-то ты попал, только Бог знает, каким путем ты отсюда выйдешь».

– Закрыто на ключ, – сказал чей-то голос по-французски. Он звучал раздраженно и устало, этот голос. – Пошли-пошли, Эйгер. – Он не верил своей собаке, и мое сердце затрепыхалось в надежде, – Хорошо-хорошо. Пойдем поглядим на дороге, там его и поймаем...

Послышалось звяканье металлического ошейника, шаги удалялись. Я подумал: «Везет тебе, Фрэзер, везучий ты ублюдок». Но удача – это относительная вещь, если ты заперт в каком-то сортире с раной на лице. Я лег и уставился в потолок. Не только полиция стремится к встрече со мной. Судя по тому, что успел рассказать мне Вебер, Энцо Смит не похож на человека, который способен простить и забыть.

Голубые огни по-прежнему отражались на потолке. Я встал, вскарабкался на писсуар, осторожно открыл окно и всмотрелся в темень. Отсюда было видно движение по большому шоссе, бегущему вдоль берега озера. Перемигивался дорожный светофор. Сама Женева, должно быть, кишит полицейскими, настороженно высматривающими людей с известными им приметами. В равной степени и жители районов, удаленных от центра города, не проявят энтузиазма при встрече с мужчиной в желтых непромокаемых брюках, голубой куртке-пуховке и с двухдюймовым порезом на правой скуле.

Я повернулся, чтобы спуститься вниз. Паруса лежали на полу большим сморщенным треугольником. На какое-то мгновение я остановился. А потом очень поспешно спрыгнул на пол.

Выход существовал. И для такого маршрута паспорт не понадобится. Все, что мне требуется, – это легкий ветерок.

Я лег на постель из парусов и заснул. Пробудило меня беспокойство по поводу развода Давины Лейланд: «Я должен немедленно позвонить Сирилу». Но тут же я вспомнил, что у меня есть и более важные заботы. Мой «Роллекс» показывал пять часов утра. Я позавтракал водой из крана, запихнул в сумку паруса, спасательный жилет и крепления, натянул на себя шорты-"бермуды", а сверху – непромокаемые брюки. Хорошо, что у пуховой куртки есть капюшон. Я надвинул его поглубже, чтобы укрыть порез. Потом повернул защелку одного из матовых стеклянных окон с той стороны раздевалки, которая выходила на озеро, и осторожно, очень осторожно начал его приоткрывать.

В десяти футах от меня алюминиевые мачты яликов торчали из матового одеяла тумана. Сегодня меня туман вполне устраивал. Позади озера поднимались городские здания, белые и чистые в свете раннего солнца. Не было слышно никаких звуков, кроме плеска небольших маслянистых волн о грязное побережье и тоненького писка радио от полицейских дорожных постов на шоссе. А вот дыхания ветра не было.

Мне был необходим ветер. Я спустился вниз, содрал банкноты с кафеля и запихнул их в свой бумажник. Потом я вытолкнул сумку со снаряжением через окно, протиснулся в него ногами вперед и водворил оконную раму на место. Подобрав сумку, я поспешно спустился вниз, к стоянке яликов. Туман накрыл меня с головой. Я затаил дыхание, ожидая, что сейчас кто-то забьет тревогу.

Но сторожа еще досматривали свои сны. Медленно, стараясь не высовываться из тумана, я пробирался к яхте Джорджа Хэйтера. Есть для ночлега места похуже, чем кафельный пол. Мне грех жаловаться. Этот туман куда холодней и мокрей. А женевская водопроводная вода – несомненно, чистая и альпийская, хотя для завтрака она несколько малокалорийна.

Потом я сидел в грязи около яхты, и дрожал, и ждал, и старался не думать о чашке кофе. Донесся звон ключей – это уборщик открыл душевой блок. Двери кабинок хлопали, когда он занимался своей уборкой. Кажется, он не заметил ничего подозрительного. А спустя полчаса, в семь утра, какой-то автомобиль въехал на автостоянку. За ним последовали другие. Зазвучали голоса, молодые и сытые.

Я проглотил голодную слюну, натянул поглубже капюшон пуховой куртки и начал отстегивать чехол с яхты. Когда я снимал последнюю петлю с последнего крючка, послышалось шипение вантов и скрежет фалов. Поднимался ветер.

Он оттянул туман от яликов и погнал его по побережью. Большая серая груда осталась висеть над водой далеко на северо-восточной части озера. Чистое голубое небо отражалось в зеркальном штиле. И снова заскрежетали фалы. Тяжелые тусклые пятна начали распространяться по поверхности озера.

– Отличный ветерок, – сказал женщине, помогающей ему наладить яхту пятьсот пятой модели, какой-то мужчина в комбинезоне.

Ветер. Ветер был тем самым, что и требовалось. Я быстро поднял паруса. Я предполагал, что Джордж начинает работать достаточно рано, чтобы в будний день не явиться сюда спозаранку для короткой прогулки на яхте, но мне не хотелось, чтобы какие-нибудь его развеселые приятели по клубу спрашивали меня, кто я да что, да почему. Я толкнул спусковую тележку вниз по прочной приподнятой укосине, упирая на главную мачту. Потом я отвез тележку обратно на стоянку, проделав все медленно и элегантно. Какой-то полицейский лениво наблюдал за мной со стороны дорожного поста, где уже выстроился для проверки документов хвост ранних машин. Предстоял плохой денек для того, чтобы быстренько домчать до Франции.

Во всяком случае, плохой, если ехать по шоссе.

Я вскарабкался на яхту и оттолкнулся. Ветер щелкнул в парусах. Волна зажурчала. Берег отступил. Никто не закричал.

Теперь наступала трудная часть. На озере уже прогуливались три или четыре яхты. Я тянулся туда и сюда, чтобы получить попутный ветер. А ветер с северо-востока все свежел, прохладный, с ночным запахом горных вершин. Я осторожно держался на трапеции, поставив ноги на нескользкий участок планшира и опускаясь над самой водой. Судно пошло ровно, приподнялось и вошло в скольжение. Если бы я хоть чем-то позавтракал, было бы совсем весело. А в данной ситуации это было просто удачным началом.

На озере теперь уже прогуливалась добрая дюжина судов, самых разных очертаний и размеров. «Гонки, – подумал я. – Очень остроумно».

Веревку на старте подняли. Кто-то в яхт-клубе выстрелил из пистолета. Все яхты начали движение. Я последовал за ними, чтобы не выделяться. Мы шли ровной линией, бодро, как и полагается в семь часов рабочего утра: двенадцать крутых гонщиков из яхт-клуба «Дю Леман» и один дважды убийца на украденной яхте и с ножевой раной на скуле.

Вдоль линии яхт оказалось немало тихоходных грузовых судов. Я задержался в сторонке: в моем сознании присутствовали и другие веши, помимо клубной гонки. Я переместился к правой стороне линии, позади основной группы, и перегнулся за борт на добрые двадцать секунд после стартового выстрела. Но яхта Джорджа – быстрое судно. И экипаж состоял из меня одного, так что вес не был проблемой. Не обезветривая парус и не привлекая к себе внимания, я мог в общем-то не много сделать, чтобы предотвратить сближение с этой флотилией.

И в итоге на полпути к завершению первого этапа я оказался с левого борта и с наветренной стороны рядом с другой такой же яхтой. Рулевой повернулся и увидел меня.

– А где Джордж? – закричал он.

Мое сердце сжалось.

– Работает! – крикнул я. Мой голос был каким-то хриплым от долгого неупотребления. – Старается окупить обручальное кольцо!

Рулевой засмеялся. Я узнал в нем того самого Антона, которого мы обошли под носом у туристического пароходика в гонке на минувшей неделе. Фриц, бывший опять с ним в паре, ухмылялся. Ему понравилась едкая шуточка по поводу кольца. Три недели назад они были милыми парнями из моего мира, с которыми приятно вместе и посмеяться, и выпить. Теперь они выглядели чужими и безучастными, полными фальшивого дружелюбия и дурных шуток.

Я улыбнулся, насколько мог это проделать с дырой на физиономии. А внутренне я испытывал слабость от голода и неистовую ярость. Последнее, что мне было необходимо, – это серьезная гонка с этими ребятами.

– Увидимся, – сказал я.

Отметка была от меня по левому борту. Вот я оттолкнул румпель и поднырнул под гик, перемещающийся на другой борт, переложив яхту на правый галс, а сам вытянулся всем телом в левую сторону. Теперь впереди меня была чистая вода и серые глыбы тумана.

Однако позади меня лязганье гика продолжалось. Сердце мое дрогнуло, и я повернул голову. Оказывается, Фрицу с Антоном захотелось поиграть. Антон подобрал парус, а Фриц вывалился наружу, на трапецию. И как раз в нужный момент для них над водой пролетел порыв ветра. Они увеличили скорость прямо под моей кормой. У меня совершенно не было времени, чтобы самому выбраться на трапецию, и поэтому единственное, что я мог сделать, – это сильно упереться ногами и обезветрить парус, а они тем временем продрались впритык со мной и вышли в лидеры. Антон ухмыльнулся, этакой ухмылкой победоносного спортсмена.

– Мачту на траверс! – завопил Антон.

Я понял, что произойдет следом. И это произошло.

Он с силой оттолкнул от себя румпель. Его парусное судно налетело на носовую часть моего. Я положил яхту на другой галс и стал удаляться от них. Но и он лег на этот галс.

«Чтоб тебя разорвало! – подумал я. – Неужели никто никогда не говорил тебе, что если вы, глупые педики, приметесь играть с одной яхтой из флотилии, то это значит, что вся остальная флотилия помчится прямо на тебя?» По всей видимости, никто Антону этого не говорил. Они прошли еще разок передо мной при следующем порыве ветра с широкими ухмылками на физиономиях.

Я снова изменил курс. Мы уже ушли довольно далеко в просторы озера, противоположный край которого окаймляли серые холмики на воде.

Они тоже поменяли курс. Здесь, в середине озера, ветер был не так силен, как поблизости от берегов. На этот раз у них ушло больше времени на то, чтобы нагнать меня. Но все же они нагнали. Зададим-ка этому иностранцу хорошую встряску, рассчитаемся с ним, ну и слегка позабавимся.

Однако иностранец не был склонен забавляться. Иностранца начинало охватывать бешенство.

Я слышал журчание их кильватерной волны, когда они переходили на подветренную сторону, завершая свой обгон. Антон снова оттолкнул румпель прочь.

Согласно правилам гонок, чтобы избежать столкновения, я тоже должен был последовать их примеру и переместить яхту по ветру. Но Фрэзер теперь уже блуждал по диким джунглям, где тех, кто придерживается правил, попросту сжирают. И когда их борт повернулся поперек моего носа, я продолжал идти прямым курсом.

Лицо Фрица опрокинулось. Он как раз висел над водой на трапеции, согнув колени. Передняя растяжка моего паруса врезалась в него и подбросила в сторону. Он повис, словно паук на нитке, высоко в воздухе. Нос моей яхты врезался в их борт и раздался треск фибергласа. Фриц проорал что-то нечленораздельное и кубарем полетел на парус. Потом они перевернулись, ровно улегшись бортом на воду. А передо мной открылся свободный путь.

Я слегка потянул румпель на себя, отстегнул крепления и присел. Нос яхты приподнялся от порывов ветра. Я нацелил его на серую стену тумана, в двухстах ярдах от себя. И внезапно не стало вообще никакого ветра. Однако инерция движения яхты несла меня вперед.

Берег и небо исчезли, и кромка тумана поглотила меня.