Текст книги "Любовь по заданию редакции"

Автор книги: Саша Майская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

К счастью, один из милиционеров задал гениальный в своей простоте вопрос:

– А вы к кому, я извиняюсь, едете?

В Москве никому и в голову не придет искать адресата, спрашивая у окружающих, где живет Иван Иваныч. Но я-то была не в Москве!

Услышав «доктор Андрей Долгачев», блюстители порядка хором издали радостный вздох облегчения. После этого ДВЕ машины с мигалками взяли меня в клещи и торжественно повели нашу маленькую колонну через весь город в направлении далекой россыпи огоньков на фоне черной стены леса.

Меня сопроводили до развилки, на которой стоял небольшой кемпинг, откозыряли и извинились, что не могут довезти прямо до дома доктора – дорога возле деревни разбитая, моя машина пройдет, а ихние «жигули» нипочем.

Я со слезами благодарности попрощалась с прекрасными милиционерами, после чего довольно уверенно припарковалась на крохотной стоянке, торопливо запихнула свой зверинец в переноски и рванула в приветливо светившееся кафе «У Зои».

Посетителей в кафе, считай, не было, только за стойкой бара сидела полная добродушная тетка с ярко-рыжим перманентом на голове, да за ближайшим столиком лысый дядечка с усами вслух разгадывал кроссворд.

Я подлетела к стойке и страшным шепотом выпалила:

– Простите ради бога, у вас здесь есть туалет?

Тетка подпрыгнула от неожиданности и немедленно просияла от счастья.

– А как же! Федор, проводи барышню!

Лысый дядечка бросил кроссворд и затопал в угол зала, гремя ключами. Тетка приняла у меня переноски и тут же заворковала с Лесиком, чем еще больше расположила меня к себе. Дядечки я немного стеснялась, но природа все сильнее требовала наплевать на условности…

А туалет у них оказался шикарный. Сверкающий, стерильно-чистый, благоухающий лавандой и розой. Я с наслаждением умылась и причесалась, закапала в глаза визин, в нос – галазолин, закинула в рот кларитин и вернулась в кафе обновленной и счастливой.

Лесик сидел на стойке и ел свежую куриную печенку, урча и плотоядно порыкивая. Что интересно, дома он ее есть не соглашался, более того, смотрел на меня с ужасом и неодобрением. Вот что делает свежий воздух!

Матильда лакала из блюдечка какую-то белесую жидкость с белыми комочками. Судя по жадности, с которой она это делала, лучше к ней было сейчас не подходить. В ответ на мой удивленный взгляд тетка застенчиво улыбнулась.

– Это сыворотка с творожка, только слила, свеженькая. Ее, бедненькую, тошнило, вот я и дала кисленького – первое дело!

Я в ужасе огляделась, ища следы Матильдиной слабости, но тетка замахала руками:

– Я убрала, господи, ерунда это. А какой у вас котик красавец, я не могу! Федька, подлец, нашего извел, а мне так уж с ним хорошо было. Бывало, сядет рядом, трется об меня, муркает – ровно разговаривает.

Я с опаской посмотрела на усатого Федьку. Неужели такой незлобивый дяденька мог поднять руку на животное?

Лысый заметил мой взгляд и хмыкнул.

– Напугала девку, Зойка. Не слушай ее, доча. Жив ее обормот, живее прежнего. Я его просто на пару дней в бане запер. Мыши нас одолели, должно к морозам. А ейный лентяй привык сметаной питаться – даже не глядит на них. Ну, я и свел его тихонько, да в бане и запер.

– Аспид!

Я заинтересовалась.

– И что получилось?

– Известно что. Проголодался наш Барсик, стал мяукать, дверь скрести, только баня у нас на отшибе, а она, Зойка-то, вона, целый день в столовой…

– В кафЭ, деревня!

– Ну в кафЕ, один хрен, занята. Короче, Барсик бился-бился, да и начал мышей жрать. Теперь первый охотник на деревне. Давеча бабка Коростелева попросила его у нас на время, чтоб с крысами справился.

Зоя поставила передо мной чашку горячего кофе и тарелку с бутербродами. Я зажмурилась от счастья и обхватила горячую чашку руками.

Немного выждав, Зоя осторожно поинтересовалась:

– А вы проездом, или как?

– Я еду к доктору Долгачеву. Долго искала дорогу, надеюсь, теперь доберусь. Вы его знаете?

Федор хмыкнул.

– Да здесь, доча, почитай, на пятьдесят верст вокруг кажная собака Андрюху знает. Он тут нам первый помощник, да и вообще мужик хороший. А чего ты к нему? Или, не дай Бог, заболело зверье твое?

– Нет-нет, я к нему по другому делу. Я из журнала. Буду писать об Андрее статью… или даже книгу. О его работе, о том, как вам тут живется…

Федор приосанился, расправил усы и начал напевно:

– Ну, живем мы тут, конечно, не ахти, но и не так, чтобы караул…

Зоя неслышно подошла к мужу и беззлобно треснула его по затылку.

– Не об тебе книга-то, балабон! О Андрей Сергеиче. Она, слышь, его будет спрашивать, а не тебя, дурака. Вы, стало быть, у него и заночуете?

Я почувствовала, что краснею,

– Н-ну… насколько я знаю, у него большой дом, и мое начальство с ним договорилось…

– И правильно. Я к тому, что в городе-то гостиницы есть, да и у нас тут номеров десять, только лучше дома. Там и водичка из колодца, и молочко из-под коровки, и яички свежие, и воздух… И зверюшкам раздолье. У Андрей Сергеича собак полно.

Я невольно задумалась, не дала ли я маху с Матильдой и Лесиком? Наверняка у Андрея живут не болонки и даже не спаниели…

Зоя между тем разливалась соловьем.

– И так все удачно складывается, потому как одна-то вы и не доехали бы до него, впотьмах-то? У него ж не дорога, а гать, один только его танк и пролазит. А у нас ваша машинка простоит, сколько надо, и ничего с ней не случится, у нас же тут пост ОМОНа рядышком…

Я ошалело посмотрела на безмятежную Зою, потом перевела взгляд на Федора.

– Тогда… мне придется позвонить… Андрей Сергеевич не знает, что я уже…

– А чего звонить? Вон, сталбыть, танк, а вот и танкист!

И тут позади меня раздался спокойный и хорошо знакомый мне голос:

– Здравствуйте, Евгения Васильевна. С приездом. Я уж думал снаряжать поисковую экспедицию.

ПРОСТАЯ, НЕЗАТЕЙЛИВАЯ ЖИЗНЬ

Женька, конечно, готовилась к встрече, но появление Андрея на пороге маленького кафе все равно застало её врасплох. Она успела только открыть и снова закрыть рот, почему-то широким жестом обвести своих зверей – мол, а вот и мы к вам, всем табором! – после чего протянула руку, намереваясь предложить Андрею крепкое дружеское рукопожатие. Все эти манипуляции он терпеливо переждал, после чего шагнул вперед и поцеловал ее в уголок рта.

После этого Евгения Васильевна была потеряна для общества в качестве собеседника. Она только таращила свои большущие зеленые глаза и невнятно мычала.

Андрей Долгачев веселился от души. В принципе, сначала он очень разозлился – это когда ему позвонила та крашеная выдра с бюстом. С Анжелой Мессер он был тактичен и холоден, а потом и вовсе прервал разговор, сообщив, что ему привезли поросенка с расстройством желудка. Анжела поперхнулась и отключилась.

Потом Андрей сам звонил Вадику и подтверждал свое согласие – лишь бы отвязались. Потом ему уж совсем неожиданно позвонил сам Вадик и начал что-то загадочно шептать. Мистическую часть сообщения Андрей не понял, а информативная была такова: в субботу утром к нему, Андрею, приедет его случайная подружка Света, она же зам главного редактора Евгения Васильевна Семицветова. По приезде Евгения Васильевна поселится в его, Андрея, доме и будет писать о нем, Андрее, книгу. Если он, Андрей, не против. Да, и заодно привезет с собой собачку Вадика, чтобы он, Андрей, ее, собачку, стерилизовал, пока не поздно.

Андрей тщательно прислушался к своим ощущениям и внутреннему голосу. Оказалось, никто из них не против. Даже немножечко за.

Приключение в Москве было бурным, приятным, немного сумасшедшим и потому напоминало ему молодость. Андрей Долгачев, достигнув тридцатисемилетнего рубежа, уже и не думал, что способен на подобные безумства. Неожиданная встреча со Светой, оказавшейся Женей, в редакции гламурного журнала сначала встревожила, потом взбесила – он терпеть не мог, когда его использовали втемную. Но она так смешно оправдывалась – чихая и заливаясь слезами из-за своей аллергии, а кроме того, она так сильно ему нравилась, что Андрей уехал из Москвы с тайной тоской и страшным подозрением, что спокойной деревенской жизни конец. Так оно и вышло, собственно говоря, и даже быстрее, чем он предполагал.

Светловолосая и зеленоглазая Света-Женя будет жить с ним в одном доме целую неделю, будет спать в его постели – не в пошлом смысле, а в том, что жилая комната у него наверху всего одна, его собственная, только он и сам там нечасто спит, потому что некогда. Обычно он успевал дойти только до дивана на первом этаже… В сильный мороз спал на печке.

Андрей жил здесь уже шесть лет, привык и к одиночеству, и к размеренной деревенской жизни, теперь и тому, и другому угрожало появление «московской штучки», но Андрей все-таки был ей рад…

На улице Евгения Васильевна впала в ступор номер два. Рядом с ее красавицей «тойотой» стояло чудовище с хищно оскаленным бампером, прожекторами вместо фар и громадными колесами, вероятно, свинченными с трактора «Беларусь». Но если кто думает, что Евгению Васильевну испугал внешний вид страшной машины, тот очень ошибается. Женьку терзал вопрос: это сколько же зарабатывает сельский ветеринар, способный купить себе последней модели «хаммер» и небрежно долбать его на здешних трассах?

В этот момент Андрей легонько подтолкнул ее в спину, и Женька, споткнувшись, выскочила на улицу. Матильда бодро обогнала ее и пошла обнюхивать окрестности, а Лесик прижался к широкой груди Андрея и как раз сейчас начинал дремать.

То, что у дамочки всего одна сумка с собственными вещами, а остальное все для собаки и кота, Андрею понравилось. Правда, судя по наряду, барышня очень давно сталкивалась с дикой природой и считает, что вечером в середине мая на Среднерусской возвышенности в лесистой местности можно рассекать в светло-голубых джинсах, белых мокасинах и желтой футболке, но на крайний случай он отдаст ей свои тренировочные. Их можно подвязать веревочкой и выйдет отлично!

Забросив вещи и зверей на заднее сиденье, подсадив Женю на переднее и помахав рукой Зойке и Федору, Андрей запрыгнул за руль и включил зажигание.

– Держись…тесь… Сейчас начнется разбитый участок.

Смешная Евгения Васильевна послушно ухватилась за какую-то трубу и изо всех сил стиснула коленки. Андрей совершенно некстати вспомнил один из эпизодов их московского свидания, когда эти самые коленки сжимали аккурат его бока, а руками она обнимала его за шею… и приказал себе не думать об этом. Возможно, она, конечно, и коварная соблазнительница, но в данный момент она смущена по-настоящему, до дрожи, и это говорит в ее пользу.

– Вы извините, что мы не сразу домой!

– А… куда?!

– В клинику. Мне позвонили с соседних дач, там пес попал под машину, они везут его ко мне.

– Ох… Что-то серьезное?

– Не смертельное, во всяком случае. Перелом, но нужно промыть рану.

– А клиника… она далеко?

Андрей почему-то засмеялся и не ответил.

Вокруг стремительно потемнело, и только свет мощных фар высвечивал останки дороги, по которой они неуклонно двигались, такое впечатление, в самую чащу леса. Женька вертела головой со страхом и трепетом – дикая природа здесь была совсем уж какая-то дикая. Огромные деревья, насмерть перепутанные кусты по обочинам…

А ведь здесь еще и дачи есть!

– Кто же тут строится?

– Это вы… ты о дачах?

– Ну да! Сюда же только на тракторе!

– Да нет, не так все страшно. «Нива» нормально проходит, а если что, местные всегда помогут, действительно с трактором. И потом, дачи строятся на холме, километров пять отсюда. Там дорога получше. Эту мы тоже скоро отремонтируем.

– Мы?

– Бывший колхоз. Теперь поселковый совет.

– Вы… Ты в него входишь?

– Ну, не совсем, конечно. На добровольных началах.

– С ума сойти!

Андрей неожиданно зло сверкнул глазами.

– Московский гонор, да? Между прочим, дачи здесь строят именно москвичи. Один парнишка из Мытищ приехал со всей семьей и выкупил птицеферму, теперь отстраивает ее третий корпус. Здесь люди работают, ясно?

– Ясно. А мы груши околачиваем.

– Нет. Не в этом дело. Просто… если они тут все не особо гламурные, то это не значит, что они плохие.

– А я, если я работаю в гламурном журнале, обязательно избалованная дура, выросшая на всем готовеньком?

Он помолчал, а потом рассмеялся.

– Один – один. И я сглупил, и ты вывернулась. Кот чей?

– Мой…

– Просто твой Вадик сказал про собачку, но не упомянул о коте.

– А он и не знает про Лесика, а узнает – так истерику закатит. Матильда стоит сумасшедшие деньги.

– Отличная псинка, жалко вмешиваться в промысел божий.

– А стерилизовать обязательно?

– Теоретически, если не собираешься… в смысле, Вадик не собирается разводить щенков на продажу, лучше стерилизовать. Меньше проблем… сексуального порядка. Течки, гон, нежелательный помет, все такое. Но лично я – за свободу выбора. Слушай, они с твоим котом прямо как брат с сестрой.

Женька посмотрела на заднее сиденье. Лесик и Матильда мирно спали, сплетясь в большой бело-рыжий клубок.

Лед отчуждения был сломлен, но в этот момент фары вдруг осветили большую поляну, в глубине которой Женька увидела громадный бревенчатый дом. Менее всего это здание напоминало идиллический коттедж, наводя на мысли о блокгаузах и атаках индейцев.

Дом был сложен из огромных бревен, покрыт листовым железом, на крыше торчали две трубы. Еще он был слегка непропорциональным… в смысле, вытянутым в длину. Андрей выключил зажигание и удовлетворенно заключил:

– Это хорошо, что мы первые. Сашка еще не подъехал.

– Сашка?

– Это тот парень, который везет пса.

– Так это твоя… клиника?

Андрей посмотрел на Женьку искоса и ухмыльнулся.

– Вынужден вас слегка разочаровать, Евгения Васильевна. Клиникой я ее зову исключительно для того, чтобы как-то называть. На самом деле левое крыло дома – жилое, а в правом у меня кабинет, смотровая и операционная. Изначально все это планировалось, как жилая часть, с гостевыми комнатами и всякой ерундой, но альтернативой был барак на том берегу реки, а туда во время разлива и не доберешься, так что я решил совместить дом и работу. Пойдем? Зверей можно выпустить, они тут никуда не денутся.

Женька вылезла из машины, поежилась – было, прямо скажем, свежо – и огляделась с явной опаской.

– Не хотелось бы выглядеть дурой, но… а диких зверей тут нет?

Андрей легкомысленно помахал рукой.

– Зимой волки подходят довольно близко, но территориальный принцип соблюдают. Буран!

И тут из ближайших кустов вышел… волк. Во всяком случае, Женька приняла его именно за волка. Громадный пес с острыми ушами, треугольной мордой, мощной грудью, весь покрытый серой и черной шерстью. Он стоял совершенно спокойно, с легким интересом глядя на гостью.

В этот момент из машины выпрыгнула Матильда. Впечатлений она на сегодняшний день нахваталась самых разнообразных. Наелась от пуза, выспалась – и потому жаждала подвигов. На громадного пса она ринулась с отчаянным лаем, потому что решила, что любимого Лесика и Женьку надо бы защитить.

Пес перевел взгляд на верещавшую белую швабру, сделал шаг вперед, склонил лобастую голову… И завилял хвостом. Теперь на его морде появилось удивленно-глуповато-радостное выражение. Женька ахнула, но Андрей спокойно сказал:

– Она девочка. Буран ее не тронет. А вот кота я лучше отнесу в дом. Буран вырос с кошками, но твой красавец об этом не знает и может удрать. Как я понимаю, для него это первая встреча с дикой природой?

– Да. Для меня, кстати, тоже. Что это за порода? Похож на немецкую овчарку.

– Это восточно-европейская овчарка. Они больше, массивнее… и умнее. В прошлом – гордость советского собаководства, а теперь их очень мало. Великолепный охранник, по совместительству пастух. У меня собак много, но Буран – вожак стаи.

– Здесь есть от кого охранять?

Андрей грустно усмехнулся.

– Как говорится, мы не в Чикаго, дорогая. В России всегда найдется от кого охранять. Всякое бывает…

Женька немедленно начала представлять себе всякие ужасы типа сбежавших уголовников, а Андрей унес в дом Лесика и сумку Женьки и через минуту появился на крыльце, держа в руках армейский бушлат.

– На, накинь. Вообще-то по ночам у нас пока заморозки. Ты с собой теплую одежду взяла?

Женька только вздохнула. Вспоминая собранный в дорогу гардероб, она нещадно ругала сама себя. Самой подходящей к обстановке одеждой были ее шорты в армейском стиле, если не считать того, что украшены они были стразами и вставками-сеточками. Что же касается обуви… Любимые розовые кроссовки найдут здесь свою смерть, это ясно. Или придется не выходить из дома, хотя как же она тогда будет охранять Андрея?

Затея Вадика с каждой секундой казалась все более идиотской. Из Женьки Семицветовой и в городе-то охрана – как из варенья пуля, а уж здесь, в этой дикой чаще, тем более. Кроме того, Андрей прав – это в американском кино среднего пошиба ветеринар в провинциальном городке живет в доме со всеми удобствами, телефоном и ассистенткой. В смысле, не с ассистенткой живет, а она у него есть…

– Андрей, а ассистентка у тебя есть?

– Поднимай выше. У меня есть ассистент! Серега. Хороший мужик, но иногда уходит на волю.

– Это как?

– Ну… понимаешь… выпивает. Так-то у него руки золотые, да и звери его слушаются, но периодически он стукает себя в грудь и говорит «Сергеич! Отпусти на волю?» После этого с неделю пьет, а потом возвращается. В принципе, ты его должна застать. Он ушел в прошлую среду.

Женька поежилась и плотнее запахнулась в бушлат, успокаивающе пахнувший Андреем. Ох, не сносить Вадику головы, когда она вернется…

В смотровом кабинете Женьке неожиданно понравилось. Здесь было чисто, пахло сосной, горячей печкой и лекарствами. Запах лекарств Семицветову всегда успокаивал, поэтому она немедленно расслабилась и стала оглядываться.

– Беспорядок, однако…

– Главное – не пытайся его ликвидировать. Есть тут у меня одна любительница чистоты и строгих линий… Я после ее генеральных уборок месяц не могу свои записи найти. Это, понимаешь ли, не совсем беспорядок. Скорее, это порядок, но мой личный. О, приехали.

Хозяин сбитого пса, Сашка, оказался симпатичным, краснощеким и рыжим молодым парнем. Вместе с ним на стареньком джипе прикатило все семейство: очень молоденькая и тоже краснощекая жена Люся, а также двое близнецов – копии папы, рыжие и румяные.

На руках Люся держала большой сверток, из которого доносился жалобный скулеж. Матильда, услышав его, немедленно уселась посреди комнаты, задрала голову к потолку и испустила душераздирающий вой. Скулеж прекратился, и из свертка высунулась шоколадного цвета мордаха в форме кирпичика. С двух сторон мордаху украшали роскошные бакенбарды. Женька сердобольно охнула, потому что в большущих черных глазах раненого песика стояли самые настоящие слезы. Люся и дети были откровенно зареваны, да и у Сашки подозрительно распух нос.

Андрей осторожно принял сверток на руки и бережно опустил его на большой стол, обитый светлым линолеумом. Развернул одеяло. Женька увидела крошечное дрожащее тельце… хвост-обрубочек… запекшуюся кровь…

Дальше наступила темнота.

НА НОВОМ МЕСТЕ ПРИСНИСЬ, ЖЕНИХ, НЕВЕСТЕ!

В половине двенадцатого ночи Женя Семицветова сидела на высоком деревянном табурете посреди просторной деревенской горницы, одной рукой прикладывала к голове резиновую грелку со льдом, а другой прижимала к уху оживший мобильник. В мобильнике исходила любопытством подруга Маринка.

– Ну не молчи ж ты, Семицветова! Рассказывай. Как он тебя встретил? Как дом? Вы уже занимались любовью? Он тебе обрадовался?

– Марин, не трещи, я головой ударилась.

– О господи, сосуд скорби, как тебя угораздило?

– Я упала в обморок.

– От счастья?

– Нет! При виде открытого перелома.

– Чьего?!

– Андрею привезли терьера Гошу. У него открытый перелом задней правой лапы. Море крови и кость торчит. Я увидела и от неожиданности – бряк!

– А он чего? В смысле, Андрей?

– Ничего. Поднял, дал нашатыря, наклеил пластырь и выгнал из кабинета.

– Куда, на улицу?

– Почему на улицу? Домой к себе.

– А как же ты дошла, одна, после обморока?

– Тихомирова, тут идти три метра. От крыльца до крыльца, в одном и том же доме.

– У него коттедж, да?

– Ну, можешь назвать это коттеджем. Я бы выразилась короче: сруб.

– Романтично.

– Очень. Удобства во дворе. Сортир системы очко, правда, очень чистый.

– Бож-же мой…

– Ты бы, Тихомирова, дала дуба на месте, но я, по счастью, не ты.

– А душ?

– Баня есть. Но ее надо топить, а я не умею.

– Слушай, какой кошмар. А как же ты там будешь жить? Не будет же он топить баню каждый день?

– Научусь обливаться холодной водой. Тут у крыльца полная бочка.

– Экзотика – мама дорогая! Ну так вы занимались любовью?

– Когда?! Я уже в темноте добралась до этого несчастного Караула, меня провожала колонна гаишников, потом в придорожном кафе я в последний раз в жизни посетила настоящий туалет, а еще потом приехал простой сельский ветеринар Долгачев на «хаммере» и увез меня в темный лес. Я даже не знаю, где мы находимся, но по ощущениям – на горе.

– А что под горой?

– А под горой – река. Потом приехали хозяева сбитого терьера, я упала в обморок, меня выгнали, и вот я сижу в светелке… или это горница называется? Короче, сижу и страдаю. Спать хочу, из носа течет, а где таблетки, я не знаю, потому что Андрей куда-то унес мою сумку.

– А звери?

– Лесик – предатель, забрался на печку и дрыхнет на спине. А Матильда… судя по всему, ассистирует Андрею на операции.

– Как это?

– Она высказала живейшее сочувствие терьеру Гоше, села под стол и отказалась уходить. Долгачев ее оставил, а меня выгнал. Все, отчет закончен.

– Да прям! Ты дом осмотрела?

– Нет.

– Врешь!

– Хорошо, вру. Немножечко и не весь.

– Какой он?

– Ну… такой… очень деревянный.

– Потрясающее определение. Семицветова, книжек надо больше читать. Ты уже не подросток, словарь надо пополнять. Спальню его поискала?

– Нет!

– Врешь!

– Ну да, да, поискала, но только чтобы найти душ, а кроме того, я ее не нашла.

– То есть это как это?

– Так это. Тут нет никаких спален. Есть одна большая комната, в ней печь, диван, стол и табуретки, а в углу кухня.

– Гос-споди, куда тебя занесло-то… На керосинке, что ли, готовит?

– Почему? Нормальная плита, газовая, четыре конфорки, духовка, шланг идет в стенку… Да ты что думаешь, тут комната? Тут, Тихомирова, ЗАЛО! Полторы моих квартиры. Кухня отгорожена барной стоечкой, как в лучших домах. Диван икеевский. Телевизор… нет, вот телевизор паршивый. «Рубин».

– О, антиквариат! Но я не о том. Скажи, тебе ничего такого не попалось на глаза?

– Такого – какого?

– Ну… дамского?

– С какого перепугу?

– Я имею в виду, никаких признаков того, что в доме живет женщина…

– Марин, но ведь здесь живет мужчина?

– О господи, какая ж ты дура, Семицветова! Может, он с бабой в этом доме живет?!

– А! Поняла. Нет, если ты о разбросанных лифчиках и повисших на люстре трусиках – то нет. Такого нет. Правда, в прихожей есть лестница наверх, но там темно, и я боюсь.

– В прихожей! Это сени, темнота.

– Знаешь, у меня уже этот деревенский сленг в печенках сидит! Короче, как входишь – направо лестница, ведущая наверх.

– И ты туда…

– Не ходила! Все, он идет. Потом позвоню.

Женька бросила трубку на стол и постаралась принять независимый и естественный вид, в результате едва не свалившись с табурета.

Андрей вошел с охапкой березовых чурбаков. В ногах у него вертелась Матильда – продажная душонка – и преданно смотрела на нового повелителя. Лесик шевельнул хвостом в знак приветствия. Судя по всему, животным здесь понравилось, чего никак пока не могла сказать Женька.

Андрей быстро и ловко растопил печь, прикрыл заслонку и повернулся к ней. Во рту у Женьки немедленно пересохло. Перед ней стоял очень красивый мужчина, с которым ее связывали обжигающие воспоминания о бурном сексе, а за окном простиралась полночь – любая разволнуется! Андрей медленно провел ладонью по волосам, темным и волнистым.

– Мы так толком и не поздоровались…

Первой – и последней связной мыслью Женьки было: как хорошо, что она успела принять таблеточку. Влечение влечением, но любой мужик рано или поздно озвереет, если партнерша все время чихает и сморкается…

Он приблизился к ней и властно привлек к себе. Женька пискнула и соскользнула с табурета, торопливо обхватывая дрожащими руками крепкую шею Андрея.

Поцелуй был долгим и грешным, нежным и властным, парализующим волю и недвусмысленно указывающим на продолжение…

Евгения Васильевна Семицветова опомнилась только тогда, когда из одежды на ней остались только джинсы и шерстяные носки. Она слабо охнула и уперлась стиснутыми кулачками в бронзовую грудь сельского ветеринара.

– Андрей… пожалуйста… нет!!!

Он выпустил ее не сразу. Потом с силой провел рукой по темным волосам. Его грудь тяжело вздымалась, а потом он, к ужасу Женьки, скривился и положил ладонь на сердце…

– Что, плохо? Тебе плохо, Андрей?

– Нет. Мне хорошо. Но было бы значительно лучше, если бы мы не останавливались. Жень… что не так?

– Все так, только…

Почему-то очень хотелось плакать. Женька судорожно втянула воздух и прижала стиснутые кулаки к груди.

– Андрей, я не хочу… подожди, не перебивай, я сейчас глупости буду говорить! Я не хочу, чтобы ты считал меня… развратной женщиной!

На загорелом лице Андрея появилась несколько глумливая ухмылка.

– Насчет этого можешь не волноваться. Я не считаю тебя развратной женщиной. Я ЗНАЮ, что ты развратная женщина, и мне это очень даже нравится.

Женька постаралась не обращать внимания на всякие ехидные реплики.

– Я имею в виду, чтобы ты не думал, будто я… приехала сюда для того… чтобы с тобой… ну…

– Со мной – что?

– Короче, я за тобой не бегаю. Не домогаюсь тебя, вот что. Я приехала, чтобы написать статью. И я ее напишу. Это хороший шанс, возможность ускорить свой карьерный рост и…

– И заняться любовью с человеком, который тебе нравится. Почему ты так боишься в этом признаться? Ведь это правда.

– Правда в том, что я провела с тобой потрясающую, незабываемую, офигительную ночь, но тогда мы были с тобой незнакомы.

– Женька, ты глупости говоришь.

– Нет! И ты знаешь это не хуже меня. Мы и провели эту ночь так, потому что были уверены, что больше никогда не встретимся. Теперь все изменилось.

– Да что изменилось-то? То, что теперь я знаю, что ты не Света и не работаешь в парикмахерской? Кстати, между прочим, я тебе не врал. И имя назвал, и сказал, что доктор…

– Знаю, знаю, перестань мне об этом напоминать! Ну дура я, что ж поделать.

– Жень… Я хочу тебя, ты хочешь меня. Это ясно как божий день. Разумеется, я не могу тебя ни к чему принуждать. Ты сама должна сказать «да»…

– Но я говорю – нет! Я здесь только для работы, договорились?

Ветеринар Долгачев улыбнулся широкой и на редкость противной улыбкой.

– Хорошо. Но моя смерть от спермотоксикоза будет на твоей совести.

– Врешь ты! Нет такой болезни! У меня дома справочник есть.

Андрей молча поднял с пола Женькину футболку и бросил ей.

– Пошли, покажу тебе комнату. Спать ложись. Завтра рано вставать.

– Почему? Завтра ж воскресенье?

– В деревне выходных нет. Я выезжаю в пять тридцать, потому что у Степановых в стаде надо провести вакцинацию от ящура. Надеюсь, ты едешь со мной? Тебе же нужен материал для статьи. Твой Вадим Адольфыч сказал…

– Он Альбертыч.

– Да фиолетово, пусть Альбертыч. Он сказал, что ты должна сопровождать меня повсюду, кроме сортира.

– Фу!

– Каюсь, взбешен и неудовлетворен. У нас, мужиков, с этим проблемы. Вам проще. Достаточно простого силиконового изделия…

– Фу еще раз. Это мелко, Долгачев!

– В пять тридцать выходим из дома.

Идя вслед за Андреем, Женька пыталась вычислить, во сколько ей надо встать, чтобы к половине шестого умыться, накраситься и одеться. Выходило – уже через полчасика.

На пороге комнаты Андрей сухо пожелал ей спокойной ночи и ушел вниз. Предательница Матильда, не говоря уж о Лесике, не пожелала идти с Женькой, мирно заснув на домотканом коврике возле печки.

Заперев дверь, Женька Семицветова с большим чувством высказала вслух все, что чувствовала. В ответ из-за двери послышался гнусный смешок. Женька пнула дверь и отправилась в постель.

Она погасила свет – и немедленно включила его снова. Потом снова погасила и недоверчиво повертела головой в полной темноте. У нее было такое ощущение, что она разом ослепла и оглохла. Вокруг было черно и тихо, совсем. Абсолютно! Ни малейшего проблеска света, ни единого звука. Довольно неприятное ощущение, надо сказать. Женька натянула одеяло до самого носа и закрыла глаза, хотя в такой темноте это было несущественно.

Чрез пять минут она села, обливаясь холодным потом. Тишина давила на мозг свинцовой плитой. Раньше ей и в голову не приходило, сколько звуков раздается в нормальной московской ночи и как много электроэнергии тратится ночью в большом городе. Здесь все было иначе. Ни жужжания холодильника, ни стука лифта, ни гула машин. Ни отблеска рекламы на стене. Даже окна не было видно.

Женька вновь честно попыталась уснуть – и тут услышала шорох. Тихий такой, вкрадчивый шорох где-то над головой. Или рядом с подушкой. Или под кроватью. А потом топоток маленьких ножек…

За окном сильно и резко прокричала ночная птица, и Женя Семицветова с воплем скатилась с кровати, в полной темноте нашарила дверь и почти слетела с лестницы. В горнице было ГОРАЗДО светлее, потому что светились раскаленные угли в печи, и потому она безошибочно нашла диван, на котором в изумлении приподнялся навстречу ей абсолютно голый и невыразимо сексуальный герой следующего выпуска журнала «Самый-Самый», Андрей Сергеевич Долгачев.

Женька прыгнула с разбега и с облегчением прижалась к широкой груди сельского подвижника ветеринарии.

Как писали в старину, опустим же завесу стыдливости над происходившим в эту ночь безобразием…

Они пролежали несколько томительно долгих секунд, а потом не сговариваясь, бесшумно и яростно набросились друг на друга.

Они целовались взахлеб, неистово, словно желая удостовериться, что с ними ничего не произошло и все осталось по-прежнему. Руки сплетались с руками, горячие тела льнули друг к другу, и Женька закусила губу до крови, чтобы не дать вырваться стону, а Андрей уткнулся лицом ей в плечо. Их страсть была почти неконтролируемой, так как в крови бурлил адреналин, а потом на смену возбуждению пришло блаженство покоя, и они заснули в объятиях друг друга, едва успев прикрыться простыней.