Текст книги "Любовь по заданию редакции"

Автор книги: Саша Майская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

МОСКВА-ЭТО БОЛЬШАЯ ДЕРЕВНЯ

В шесть часов утра в субботу Евгения Васильевна Семицветова проснулась в номере гостиницы «Волга», в течение пяти минут пережила острый приступ экзистенциального ужаса, хорошо знакомого всякому русскому человеку после удачно проведенного вечера (кто я? где я? кто это рядом? что вчера было?), в течение следующих пяти минут с расслабленной улыбкой полюбовалась на спящего мужчину своей мечты, потом торопливо оделась, в самый последний момент вспомнила про некий забытый на столе предмет, сгребла его в охапку и на цыпочках – по мере возможности – покинула номер.

Вчера ей море было по колено, и все происходящее с ней казалось совершенно нормальным, но теперь Евгению Васильевну терзали стыд пополам с ужасом.

Боже, что скажет портье!

Портье оказался вчерашний, и сказал он очень бодрую и совершенно однозначную фразу:

– Доброго утречка! Стольничек пожалуйте – и я о вас забыл навсегда.

Потрясенная столь умеренной ценовой политикой, Женька безропотно выдала портье сто рублей и покинула гостеприимные своды гостиницы «Волга».

В столь ранний час в субботу оживленного движения не наблюдалось даже на Садовом кольце, и Женька решила, что это очень кстати – голова нуждалась в проветривании, а мысли – в упорядочении. Спотыкаясь и шепотом ругая каблуки, жертва собственной разнузданности брела по тротуару, прижимая к груди коробку с неприличной теткой. О том, что на коробке именно неприличная тетка, Женя догадалась минут через пять, когда встреченная ею бабка с авоськой с любопытством уставилась на коробку, а потом с гневом – на Женьку. Тут Семицветова сообразила, что в метро будет еще хуже, и решила избавиться от излишков неприличного груза.

Коробку и пустые емкости она довольно удачно выбросила в контейнер со строительным мусором, попавшийся по дороге, но цилиндрическая коробка, содержавшая в себе самое страшное, все равно категорически не влезала в идиотскую маленькую сумочку. Женька воровато огляделась по сторонам и завернула в подворотню. Здесь, потея от стыда и ужаса, она произвела действия, описанные в инструкции и касавшиеся извлечения готового образца из формы.

Когда в руках у нее с легким звуком «чпок» оказался…. э-э-э… образец эротической пластики, в подворотню завернула очередная бабка с авоськой. Женька в панике отвернулась от бабки и неимоверным усилием засунула произведение искусства в сумочку. Упругий силикон податливо сложился, но когда Женька взялась за молнию, коварным образом разогнулся – и вылетел по дуге. Женька, как заправский футбольный вратарь, в прыжке перехватила силиконовый компромат и в полном отчаянии засунула его под блузку. Бабка прошла мимо с подчеркнуто неодобрительным видом, но, кажется, ничего не заметила.

В полном изнеможении Семицветова купила в ларьке маленькую бутылочку пива и буквально распласталась на скамейке троллейбусной остановки. Присевший на другом конце скамейки пенсионер (это же с ума сойти, сколько в семь утра в субботу на улице пенсионеров!) неожиданно залихватски подмигнул ей.

– Со смены, дочка?

Смысл вопроса дошел до Женьки уже после того, как она кивнула и вежливо улыбнулась. Возможно, пенсионеру и не поздоровилось бы, но тут отчаянной трелью взорвался в сумочке телефон, и Семицветова отвлеклась.

Звонил Вадим Альбертыч, причем в крайнем раздражении. Можно даже сказать, на последней стадии бешенства.

– Евгения! Вы почему трубку не берете?!

Женька посмотрела на дисплей. Все верно, вчера она ограничила входящие звонки; со своего мобильника шеф звонил восемь (ого!) раз, Катерина – два, Маринка – один, но в три часа ночи. В данный момент хитроумный шеф дозвонился ей с телефона поста охраны – этот номер у Женьки был включен всегда, и знали об этом только посвященные. Шеф в число посвященных не входил, вероятно, кто-то выдал тайну под пытками…

– Вадим Альбертыч, сейчас семь часов без двадцати минут. Утра. Суббота.

– Только не надо свистеть, что вы крепко спите! Мимо вас только что проехал троллейбус.

– Откуда вы…

– Он сказал «Острожно, двери закрываются!» Евгения! Вы мне срочно нужны в офисе.

– Хорошо, через два часа я бу…

– Сейчас, Евгения. Через пятнадцать минут, максимум – полчаса.

– Но я…

– Приказ об увольнении – единственная альтернатива.

– Вадим Альбертыч, так нечестно!

– У меня нет другого выхода. У меня полный аврал. Все, жду.

Через двадцать минут у дверей редакции «Самый-Самый» затормозило желтое такси, из которого выпала зеленая Евгения Семицветова. Мрачно огрызнувшись на радушное приветствие охранника, она стремительно поднялась к себе в кабинет и бросилась к зеркалу.

На Женю смотрела абсолютно незнакомая ей разбитная девица с шалыми карими глазами, интересной бледностью на лице, припухшими алыми губками и с красноречивым синяком на шее. Самое интересное, что при общей помятости впечатление незнакомка производила самое благоприятное. Даже белокурые локоны были взлохмачены как-то… игриво.

Женька недоверчиво хмыкнула. Вот ведь чудеса-то, а? Значит, секс действительно полезен для здоровья?

Особенно такой, томно мурлыкнул внутренний голос. Женька закусила губу и слегка порозовела, вспоминая…

Темноволосый назвался Андреем и сообщил, что в Москве он проездом, по делам. Женька с ходу представилась Светой, и приблизительно сорок минут они с Андреем очень весело протрепались ни о чем. Потом как-то так само собой вышло, что он привез ее к себе в гостиницу, они поднялись наверх, и было еще даже не очень поздно, часов двенадцать…

Нет, на самом деле поздно было еще в такси, когда они, собственно, и начали целоваться. А уж из того, что было в номере, она просто не могла рассказать абсолютно ничего. Потому что настоящий оргазм еще никому не удавалось описать правильными словами.

Оргазмов было много, но помимо этого они с Андреем смеялись, разговаривали, дурачились, вместе стояли под душем, ели пиццу, заказанную в номер, танцевали – эта ночь вместила столько событий, что их вполне хватило бы месяца на три обычной Женькиной жизни. Да, и, конечно, ЭТО!

О, как они хохотали!

Женька воровато оглянулась. На столе, благоразумно прикрытый ее пиджаком, лежал, так сказать, плод сегодняшней ночи любви. Единственное, зато практически вечное напоминание о темноволосом Андрее и о том, что он проделывал с Женькой Семицветовой сегодня ночью.

Для иногороднего у него на редкость правильный московский говор…

Телефон на столе разразился истерической трелью, Женька вздрогнула и схватила трубку. Катерина шумно выдохнула ей в ухо:

– Слава те господи! Мне охрана сказала, что ты приехала, но я решила удостовериться сама. Голову тебе оторвать, Семицветова!

– Иди сама знаешь куда! Еще скажи, что вы всю ночь за меня волновались.

– Конечно волновались! Нет, вообще-то мы за тобой немножко проследили, то есть мы видели, что он к тебе подсел…

– Ах вы…

– Спокойно! Дальше тьма. Ничего не знаем. Я уполномочена выяснить подробности. Не томи, рассказывай.

– Было здорово.

– И все?! А наш подарочек?

– Ну… можно сказать, он заиграл новыми красками.

– Семицветова, это как-то вяло звучит. Ну расскажи! Он что, маленький?!

Женька приподняла край пиджака и хихикнула.

– О, нет. Он очень даже ничего. Просто я немного в разобранном состоянии. Голова у меня раскалывается, домой я еще не заезжала, Вадик выдернул меня на работу… кстати, а что у нас происходит?

– Задвоили номера, нужно срочно переверстывать обложку и ключевой материал… не отвлекайся, рассказывай. Он клевый?

– Он нормальный. И вообще, я больше никогда в жизни на такое не пойду.

– Нелогично.

– Совершенно логично! Отличный мужик, образованный, воспитанный, с чувством юмора, я бы с удовольствием познакомилась бы с ним в нормальном, так сказать, режиме – а вместо этого вынуждена была смотаться с утра пораньше, побрызгавшись его одеколоном (кстати, «Эгоист» платиновый!) и надеясь, что больше никогда в жизни его не увижу. Вот это как раз нелогично!

– Ну, мало ли. Москва – большая деревня. Тут все рано или поздно встречаются.

– Он сказал, что в Москве проездом.

– Ха! Наверняка соврал. Не исключено, что он работает в соседнем здании и вы однажды столкнетесь в кафе после обеда.

– Даже и не знаю, что ужаснее – не видеться с ним больше никогда или увидеться вот таким макаром. Я сказала, что я Света и работаю в парикмахерской.

– Гениально. Ты бы еще уборщицей назвалась.

– А вот снобизм мы отметаем! Катька, на самом деле я себя отвратительно чувствую. Никогда больше не займусь этим с незнакомцем. Я хочу, как у вас с Лехой.

– Да будет, будет у тебя все, Женька! Считай, что это был просто решительный поворот в биографии. Ты вышла от него обновленным человеком. И на память о нем у тебя сохранится символ начала новой жизни…

– Это ты имеешь в виду резиновый член…

Сзади что-то стукнуло, и Женька немедленно заговорила страшно деловым тоном:

– …Разинов и члены художественного совета согласились написать рецензии. Я получу их в понедельник и немедленно перезвоню вам, о'кей?

Вадик подскакал к столу и с подозрением уставился на Женю. Она ответила ему невинным взором трудоголика, готового к работе даже в семь утра по субботам. Вадик нахмурился.

– Кто такой Разинов? И какие еще рецензии?

При вранье главное – верить в то, о чем врешь. И импровизировать.

– Разинов – известный искусствовед, специалист по модерну. Рецензии пойдут аж в декабрьский номер, когда мы планируем дать большой разворот о выставке эротического искусства в Гамбурге.

Так много сведений в голове Вадика удержаться не могло, и он немедленно потерял к теме интерес.

– А-а, ну хорошо, это потом. Вот что, Евгения. У нас случилась неприятность, придется в срочном порядке переверстывать номер и давать другую обложку. У нас в принципе все готово, тема есть, есть и главный герой номера, просто все это придется немного ускорить. Выпускающий редактор у нас Анжелочка Мессер, а у нее несколько… прямолинейный подход к нашим героям, так что я хотел бы, чтобы вы присмотрели за ней… Слушайте, а чем от вас пахнет?

– «Эгоистом». Шанель. Дамский вариант.

– Ненавижу этот парфюм. У меня с ним связаны тяжелые воспоминания.

Не сомневаюсь, ядовито подумала Женька. Наверняка Вадик запал на какого-нибудь клевого мужичка, а тот, узнав об этом, навалял Вадику по пятое число. Вся редакция знала о неудачах Вадим Альбертыча на нелегком поприще представителя секс-меньшинств…

– Слушайте, вы как-то иначе выглядите, а? Не спали всю ночь? Фу, Евгения! От вас еще и перегаром шибает. Быстро приведите себя в порядок – и ко мне в кабинет на совещание.

Причесываясь в туалете перед зеркалом, Женя снова размечталась о прошедшей ночи. По спине забегали приятные мурашки, тело вспомнило прикосновение сильных, жестких пальцев… Андрей сказал, что он доктор… наверняка наврал, потому что у него руки человека, который много и умело ими пользуется. Во всех смыслах…

Трах-бабах! Дверь распахнулась, ударилась об стенку и вернулась на место с не менее диким грохотом. Так входить в любые помещения предпочитал только один человек в редакции «Самого-Самого». Анжелочка Мессер, звезда гламурной журналистики, обозреватель сразу нескольких глянцевых журналов, близкая подруга самих Ксюши, Пэрис и Бориса Моисеева, светская львица и редкая змея в одном флаконе. Женька ее терпеть не могла, Анжела Женьку, как правило, не замечала вовсе.

В Анжеле было метр восемьдесят росту, загорала она исключительно на Карибах и в Куршевеле, из натуральных частей тела у нее, возможно, остались только мочки ушей, общий вес золота-брильянтов, висевших на ней в разных вариациях, тянул килограмма на три, максимально обнаженная шоколадная плоть соблазнительно колыхалась и упруго подрагивала при ходьбе. Сегодня она предпочла фиолетовые линзы – под цвет высоких шелковых ботфорт, расшитых стразами.

Говорили, говорили злые языки, что давным-давно поступила в сельскохозяйственную академию имени Тимирязева некая Анюта Ножикова, здоровенная и бедовая деваха из далекого уральского поселка городского типа. Не найдя себя на ниве обработки этой самой нивы – добавляли все те же злые языки, – пошла Анюта Ножикова по более простому пути, а именно по рукам. Сгинула бесследно в начале девяностых, а потом в ее квартиру и вселилась белокурая бестия по имени Анжела Мессер, что по-немецки значит «ножик»…

Ну, на то и злые языки. Вот Женя Семицветова, например, с собой боролась и давно старалась убедить себя, что впечатление дорогой шлюхи, производимое на нее Анжелой, – всего лишь следствие Жениного же дурного характера и пошлой зависти, но пока перевоспитаться полностью не получалось.

– О, привет, Селиверстова.

– Семицветовы мы, барыня. И тебе не хворать.

Анжела задрала коротенькую юбочку и стала подтягивать чулки.

– Я теряю корни-и-и… чего лыбишься, Семафорова?

– Семицветовы мы. Просто так. От радости и трудового энтузиазму. Страсть как люблю в субботу поработать.

– А-а, ну-ну… и улетаю в не-е-е-е-ба… тебя, говорят, повысили?

– Кудай-то?

– Ох, говорят, на недосягаемую высоту. Мне не допрыгнуть.

– Это с твоим-то ростом?

– Я, понимаешь ли, Семижорова, собачек не люблю.

Выпуская эту стрелу, Анжела даже головы не повернула от зеркала. Женька закусила губу. Значит, уже все знают, что Вадик заставил ее выгуливать его собственную собачку…

Анжела одернула юбку и свысока усмехнулась Жене, в принципе даже добродушно.

– Ну что, пошли, Севостьянова? Тебя вроде тоже позвали на летучку?

И поплыла вперед, не дав сердитой Женьке сконцентрироваться и ответить с присущим ей, Женьке, остроумием.

В кабинете у главного Женя Семицветова сразу приободрилась, потому как подобный состав совещающихся иначе, как командным, и не назовешь. Анжела сытой кошкой развалилась в кресле, напротив нее поместился желчный и стильный арт-директор Бобсон, он же Вовка Валов, гений фотографии, компьютерной графики и полиграфического дизайна; смирно сидела напротив племянника технический редактор Аглая Семеновна, у дверей поместился главбух Василь Васильич, а вдоль по кабинету бродил шеф-редактор Ираклий Локотков. Собственно, самым бесполезным участником данного собрания являлся сам Вадим Альбертыч, но говорить ему об этом дураков не было.

Женька скромно присела к столу, разложила все свои папки и файлы веером и постаралась дышать пореже, чтобы присутствующие не учуяли перегар.

Ираклий потер ладони и провозгласил:

– Итак, дело обстоит следующим образом. Производственный отдел лажанул, и мы еще обязательно их накажем, не рублем, так долларом, но сейчас ситуация вполне под контролем. Нам просто нужно немного поднапрячься и ускориться, а именно – за сегодняшний день сделать все то, что мы намеревались сделать за будущую неделю. Герой номера приехал, он в Москве, и сейчас божественная Анжела спустится на ресепшн и встретит его в дверях. Придется подлизываться, мой ангел, потому как за сегодня нам нужно его и сфоткать, и опросить, и домой отослать. Пахать он будет, как папа Карло, так что твоя задача – гасить его недовольство.

Анжела лениво фыркнула и расползлась вообще поперек кресла. Аглая Семеновна поджала губы. Вадик многозначительно посмотрел на Женьку, та легонько кивнула.

Бобсон, нервно и быстро вычерчивавший что-то на поверхности стола, вскинул хищный орлиный нос и брезгливо поинтересовался:

– К чему мне готовиться? Кто наш безымянный герой?..

Вадик кашлянул и строго оглядел подчиненных.

– Это было трудно, но я его нашел. Новоиспеченный герой, спасший из пожара восемнадцать человек. Всю жизнь прожил в маленьком поселке далеко от Москвы. Сам губернатор приколол ему на могучую грудь орден Мужества и подарил десять тысяч грина, но герой отказался от них в пользу… чего-то там такого. Ну что им там, в деревне, обычно нужно?

– Силос?

– Трактор?

– Газопровод?

– Короче, отказался. А самое главное – говорят, фотогеничен до безобразия.

– Ты уверен, Вадим? Эти деревенские герои обычно перед камерой абсолютно тупеют и становятся похожи на незабвенного генсека в последние годы жизни.

– Бобсон, если ты потерпишь еще пятнадцать минут – можешь разрисовать мой стол до конца, не стесняйся, – то увидишь его собственными глазами. Анжела, зайка, соскреби себя с кресла, включи обаяние и отправляйся встречать нашего Зорро. Господа! Пока мы ждем нашего героя, предлагаю заслушать Евгению Семицветову, моего зама, которая кратко обрисует нам общее положение дел.

Стараясь игнорировать насмешливые взгляды Анжелы и Ираклия, Женька поднялась со своего места и монотонно затянула:

– В целом мы справились. Инвестиционные компании, банки, рекламные агентства оповещены о замене номера, претензий не поступало. Что касается концепции обложки, то дизайнеры предложили укрупнение логотипа, использование более щадящей цветовой гаммы, замену шрифтов на читаемые образцы, а также помещение обязательного указания рекомендуемой издательством цены…

Привычное «бла-бла-бла» успокаивало, Женя Семицветова совершенно не чувствовала напряжения, более того, у нее прошла голова. Анжела Мессер, заскучав, отправилась встречать неведомого гостя. Редколлегия внимательно и с уважением смотрела на Женю, и, когда она закончила, даже Аглая Семеновна улыбнулась ей одобрительно. Жизнь налаживалась прямо на глазах.

В этот момент грохнула входная дверь, возвещая возвращение лучезарной Анжелы Мессер, и ее тошнотворно-счастливый голос со знаменитой хрипотцой провозгласил:

– Позвольте представить – Самый-Самый Привлекательный Мужчина Недели. Доктор Андрей Долгачев!

Женя Семицветова обернулась.

Женя Семицветова окаменела.

Она точно знала, что этого быть не может.

И все же это случилось.

На пороге стоял высокий темноволосый парень с огненными черными глазами. Спокойно и с любопытством он оглядывал собравшихся, пока не встретился глазами с Женей Семицветовой.

Стоп! Перекур. Антракт. Пауза.

ЖЕНЬКА

Все-таки хорошо, что я такая выдержанная и хладнокровная. Любая на моем месте в подобной ситуации разразилась бы безумным смехом Офелии и истерически сообщила бы собравшимся: «О, гляньте-ка, а я с этим мужиком сегодня всю ночь кувыркалась в постели!»

Андрей тоже держался хоть куда. Единственное, что он себе позволил, так это приподнять левую бровь на полсантиметра при виде меня, красавицы. Впрочем, на большее у него в любом случае времени бы не хватило, потому что Анжела уже сделала стойку и ничем не напоминала ту сонную толстую кошку, которая валялась давеча в кресле. Грудь вперед, глаза блестят, кончик языка так и гуляет по коралловым губкам.

Вадик тоже, судя по всему, сомлел от такой неземной красоты и выполз из-за стола навстречу гостю.

– Очень рад… Андрей? Я могу вас так называть? Или вы предпочитаете – доктор Долгачев?

Андрей усмехнулся, стискивая ладошку Вадика своей здоровенной жесткой лапищей. О, как нежна была эта рука, когда ласкала меня сегодня на рассвете… Молчать! Заткнись! Умри!

– Тщеславия ради – возможно, и хотелось бы. Но я всего лишь скромный ветеринар из развеселого поселка Караул.

– Кара…ул?

– Ну да. В этом принципиальное отличие нашей Родины от любой другой. Где-нибудь в Швейцарии глухомань подобного типа будет называться как-нибудь гламурно, типа Сен-Жермен-Дю-Шатобриан, а в Карауле, между прочим, пять тыщ жителей – но ничего не попишешь. Одни карауловцы. Или караульчане. Даже и не знаю, как правильно.

От такого напора Вадик несколько обалдел, но быстро взял себя в руки.

– М-да… Что ж, позвольте вам представить моих сотрудников. С несравненной Анжелой Мессер вы уже знакомы. Это Ираклий, наш шеф-редактор. Это господин Валов, он будет лепить, так сказать, ваш медийный образ… А это – моя правая рука, мой заместитель, незаменимая Евгения Васильевна Семицветова.

Я протянула руку, стараясь не смотреть в черные омуты глаз мужчины моей мечты.

– Рад. Сердечно рад. Можно сказать, потрясен. Очарован. Не нахожу слов. Евгения, значит… А вам бы очень подошло имя Света!

Я упорно смотрела в пол, всем своим видом демонстрируя полное отрешение от мирских тревог. Мол, все мои мысли сейчас о работе…

Андрей не стал надо мной изгаляться. Отвернувшись от меня и послав обворожительную улыбку Анжеле, он вновь повернулся к Вадику.

– Слушайте, только я ничего толком не понял. Что вы там говорили насчет медийного образа, обложки и Мужчины Недели?

– О, это наша основная фишка. Не знаю, читали ли вы наш журнал…

– Увы. Через Караул проходит пресловутый «красный пояс». Из глянца у нас в ходу только «Вог» за девяносто седьмой год.

– Гм… Одним словом, каждый номер нашего журнала – журнала для настоящих мужчин – посвящен герою наших дней. Но при этом мы не стремимся воткнуть на обложку какую-нибудь примелькавшуюся физиономию из мира кино или шоу-бизнеса. Наши модели – простые, суровые парни, честно выполняющие свою работу и не стремящиеся к популярности…

Андрей задумчиво посмотрел на стены кабинета, украшенные наиболее удачными образцами наших обложек. Самым простым и суровым парнем на них был, пожалуй, юный выпускник «Завода Знаменитостей-18», если не считать дамской меховой шубы на голое тело и бриллиантового колье с зайчиком «Плейбоя» на его тонкой, но несомненно мужской шейке.

– Слушайте, тут какая-то ошибка, как мне кажется. Меня попросили дать интервью, я приехал на выходные, но… вы уверены, что это хорошая идея?

Вадик просиял.

– Это будет суперномер! Простой ветеринар из глубинки с внешностью Антонио Бандераса, кавалер ордена Мужества, бесстрашно вынесший из огня восемнадцать человек… Кстати, как вам это удалось?

– Ну, они были не очень крупными.

– Не очень крупными?

– Прямо скажем, небольшими. И дико орали. Некоторых пришлось нести под мышкой.

– А… То есть…

Андрей улыбнулся – и мне немедленно захотелось прилечь. Желательно – с ним вместе.

– Пожар был в роддоме. Я там оказался совершенно случайно, заехал к бывшему однокашнику. Здание деревянное, прошлого века, так что ждать пожарных было некогда. Мы с ним махнули в отделение новорожденных и сгребли всю малышню в охапку. В два захода справились, а там и пожарка подоспела.

– О боже. Но это же замечательно! Андрей, я не ошибся, вы действительно станете украшением номера. Приступаем немедленно. Господин Валов будет руководить фотосессией, несравненная Анжела возьмет у вас интервью. Да, и еще с вами пойдет Евгения Васильевна.

Анжела немедленно надулась и сурово посмотрела на меня. Я внимания на это не обратила, потому что пребывала в панике и как раз в данный момент раздумывала, как бы удрать из кабинета. Открытое окно выглядело крайне привлекательно…

– Евгения!!!

Очнувшись, я диким взором посмотрела на Вадика и прохрипела:

– Я не знаю… у меня на сегодня еще было одно неотложное дело…

Вадик сверкнул глазами и шагнул ко мне. Анжела Мессер немедленно прильнула силиконовым бюстом (о, что получилось у нас с Андреем из того силикона!) к красавцу-ветеринару и заворковала хриплым шепотком нечто соблазнительное.

Босс припер меня к стене и почти беззвучно прошипел:

– Эт-то что такое, а?! На прошлой неделе у нас с вами шел разговор о повышении. Вот оно, повышение, но где вы? Верещите что-то несуразное, именно в тот момент, когда мне нужна ваша помощь! Вы же знаете Анжелу, она бросается на все, что шевелится. А мне нужен серьезный, мускулистый, жесткий репортаж, мне нужны бицепсы!

– Д-да…

– Вы пойдете и будете следить, чтобы она не отвлекалась на кокетничанье. Еще нам не хватало слухов о том, что мы расплачиваемся с нашими героями натурой, так сказать. К вечеру у меня на столе должен лежать текст. Все, свободны.

Двадцать минут спустя мы уже шагали в студию Бобсона. Вернее, шагали – это сильно сказано. Шагал, пожалуй, один Бобсон, за ним в некотором отдалении неторопливо дефилировал Андрей, а у него на локте повисла и развевалась, как ядовитый плющ, Анжела Мессер. Замыкала процессию я, и мой способ передвижения назывался просто: «тащилась». От тоски и полной безысходности я прислушивалась к щебетанию Анжелы, и оно, вкупе со вчерашними коктейлями, порождало во мне стойкое желание пойти поискать рассолу.

– …Значит, вы не пожарник?

– Нет. Я ветеринар. Это такой врач, который лечит коровок, лошадок, собачек и кошечек. А пожарным я подрабатываю в свободное от работы время.

– Как интересно! И часто у вас Карауле пожары?

– Ох, да просто караул, как часто! Дома все больше деревянные, вот и горим.

Мы подошли к дверям студии, и Бобсон сурово велел нам подождать. Решив поучаствовать в разговоре, я буркнула:

– Судя по всему, вы понятия не имеете, что вам предстоит делать, доктор Долгачев?

Андрей отпрыгнул от меня и приложил руку ко рту в притворном ужасе.

– Ай! Она разговаривает! Вы меня испугали, Женечка.

Анжела зашлась кудахтающим смехом, а я разозлилась.

– Ага. А еще я умею визжать, говорить скороговорки и рассказывать неприличные анекдоты. Хотите, расскажу? Про командировочного, который снял бабу в баре?

В черных глазах явственно заплясали огоньки.

– Ой, я тоже знаю. Про то, как чукче в публичном доме подсунули резиновую куклу. Знаете, такие… из силикона.

– А, знаю. Совсем как настоящие, но на самом деле обман.

Анжела с подозрением уставилась на нас, но мы уже не обращали на нее никакого внимания.

– Женечка, я смотрю, у вас богатый опыт по части резиновых изделий.

– Да не особо, просто мне всегда было интересно, почему это мужчин привлекает возможность совать свои… органы во что ни попадя!

– А иногда что ни попадя попадается очень даже ничего, знаете?

– Знаю, но внешность бывает обманчива.

Бог знает, до чего бы мы дошли, но тут Бобсон пригласил нас войти, и перепалка временно закончилась.

Андрея увели на подиум, а мы с Анжелой расположились в креслах на затемненной половине комнаты. Мессерша наклонилась ко мне и страшным шепотом сказала:

– Женька, если он тебе так не нравится, можешь свалить по-тихому. Перед ним я извинюсь за тебя, а Вадику ничего не скажу.

– С чего ты взяла?

– Ну, вы ж почти в рожу друг другу вцепились!

– Спасибо за предложение, но Вадим Альбертыч дал мне поручение. Это моя работа, а любить этого собачьего доктора я не обязана.

На подиуме Андрей извинился и достал из кармана мобильник. Анжела пропела медовым голоском:

– Вообще-то правильно. Надо расти. Не все ж собачек выгуливать. Профессии надо учиться. Кстати, чисто по-женски… этого кобелька не замай. Он – мой.

– Анжел, а на земном шаре есть мужик, к которому ты НЕ испытываешь влечения?

– Есть. Вадик.

– С чего ты взяла, что этот ветеринар на тебя клюнет?

– Нет такого мужика, который не клюет на некоторые предложения.

– Он уезжает сегодня вечером.

– Ну, мало ли… Планы могут измениться. К тому же я ему понравилась, это сразу видно.

Ревность немедленно разгорелась в моей несчастной груди, и я процедила со всей доступной мне холодностью:

– Никогда не стоит смешивать работу и удовольствие. А уж заводить интрижки на рабочем месте…

– Интрижки! Бог ты мой, Семирукова, где ты набралась этих выражений? Читаешь романы на ночь? Слушай, а когда ты вообще последний раз трахалась?

Легкое покашливание, больше похожее на смешок, прервало нашу стычку. Андрей стоял перед нами и смотрел вроде бы на Анжелу… но я-то знала, что смотрит он на меня!

– Извините, что прерываю вашу дискуссию, дамы, но у меня немного корректируются планы на будущее. Позвонили с работы.

Анжела сверкнула неестественно ровными и белыми зубищами и светски промурлыкала:

– Надеюсь, все в порядке?

– О, ничего срочного. Просто хряк Василия Степаныча – это наш участковый – проглотил серебряную ложку. До завтра это вполне подождет, но уехать мне нужно именно сегодня.

Я вдруг разволновалась.

– А ему не больно?

– Ну, трудно сказать, вообще-то свиньи практически всеядны. Скажем так, больше всех переживает супруга Василия Степаныча, потому как ложка старинная.

Анжела сморщила безупречный носик и замахала рукой.

– Фу, только не рассказывайте, как вы собираетесь ее доставать. Давайте работать.

И они пошли работать, а я осталась сидеть в полутьме и страдать от вернувшейся головной боли, ревности и смущения.

Бобсон был по жизни зануда, а в своем деле гений. Впрочем, надо отдать должное и фотомодели – Андрей вел себя раскованно и совершенно естественно. Вообще, он менее всего походил на уроженца и жителя далекого поселка с дурацким названием Караул. Ни дать ни взять светский лев.

Между прочим, я по-прежнему ничего о нем не знала, так что интервью оказалось на руку. Я осторожно переползла ближе к подиуму и навострила ушки.

Анжела оказалась профессионалом. Интервью она брала изящно и ненавязчиво, вопросы задавала кратко и по делу, не перебивала, то и дело делала пометки в своем блокноте. Бобсон коршуном кружил вокруг них с Андреем, почти бесшумно щелкая затвором камеры. Он не очень любил постановочные кадры предпочитая снимать собеседников в процессе живой беседы.

Андрей хорошо рассказывал. Не выпендривался, не мычал. Я откровенно заслушалась.

– …Родился я в Москве, после школы немного повалял дурака, поиграл разную музыку и ушел в армию. После дембеля поступил в медицинский. На хирургию. Потом ординатура, работа на кафедре – все, как обычно. Все мне нравилось, получалось неплохо, я уже не только ассистировал, но и сам вел операции. Потом начались сильные боли в груди, вздохнуть не мог. Знаете, как бывает – сапожник без сапог. В общем, пять лет назад лег на обследование и выяснилось, что у меня довольно серьезный порок сердца. По молодости он меня не беспокоил, но у хирургов физически тяжелая работа и безумный график – вот я и сдал.

– И тогда вы решили уехать из большого города?

– Большого желания у меня не было, но коллеги-кардиологи настоятельно рекомендовали сменить обстановку. Семьи у меня нет, так что я просто собрал вещи и рванул в Караул.

– А почему именно в Караул?

– А почему нет? Мне был нужен свежий воздух – а в Карауле отродясь не было никаких вредных производств. Сельскохозяйственный район, окруженный лесами и озерами. Кроме того, там работал врачом мой однокашник, он меня и сманил. Полгода я набирался сил – а потом от скуки стал изучать ветеринарию. В принципе, мы ведь очень мало чем отличаемся от наших меньших собратьев.

– Вы любите животных?

– Я их уважаю. Они умеют терпеть безропотно, умеют благодарить, причем так трогательно, что иной раз слеза прошибает. В общем и целом, я не жалею, что сменил специальность.

– А как же ваш подвиг на пожаре? Ведь у вас больное сердце…

– Мне вреден продолжительный, затяжной стресс. Да и пожары у нас в Карауле не так уж часты, если честно.

– Расскажите о своей деревенской жизни.

– Уверяю вас, она начисто лишена опасных приключений и бурных потрясений. Обычная, размеренная, очень спокойная жизнь. Все друг друга знают, все друг с другом здороваются.

– Пять тысяч жителей?

– Ну, это в целом по областному центру Караул. В нашем селе народу поменьше.