Текст книги "Срочно требуется муж!"

Автор книги: Саша Майская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Алабай по кличке Джойстик не лаял, как и положено этой породе. Он просто лег под забором, на всякий случай – прямо на многострадальный портплед. Петечкино же положение осложнялось тем, что забор был очень узким и неудобным, всего в одну доску.

Элеонора, приехавшая наконец с совещания, особой радости не проявила. Посмотрела на Петечку мрачно, покачала головой, отправила Джойстика в будку и велела располагаться, как дома. Петечке была отведена светелка на третьем этаже, к которой вела красивая, но абсолютно нефункциональная винтовая лестница.

На целую неделю Петечка забросил любимые книги и работу, посвятив себя Элеоноре, то есть таскаясь с ней по всей Москве и Московской области, а к пятнице, уставший и слегка озлобленный, был тщательно проинструктирован и вывезен в Подушкино, где им с Элеонорой предстояло встретиться с Ольгой Ланской лицом к лицу. Что его, Петечку, разумеется, совсем не радовало.

При виде Кирилла Петечка откровенно оробел. За годы, проведенные рядом с Ольгой, он привык к совсем другим мужчинам, появлявшимся на ее орбите, – либо к лысым, пузатым и невысоким, либо к томным, тонким и изысканным, иногда – к молоденьким, гладеньким и крепеньким, как новорожденные грибы боровики, но одинаково неопасны. Опасными – в сексуальном смысле – еще могли бы быть их телохранители, но их за людей считать было не принято.

Кирилл Сергеевич из Лондона неприятно поразил Петечку даже не тем, что так фамильярно обращался с его бывшей любимой женщиной, но тем, что его оказалось так много. Все эти широкие плечи, мышцы, мускулы, голос опять же… Петечка смутно ощущал свое несоответствие подобным стандартам и печалился.

Элеонора же и вовсе впала в состояние, хорошо известное Петечке по средневековым текстам Скандинавии. У них там, в Скандинавии, это состояние называлось берсерк – боевое исступление, достигавшееся иногда при помощи обычных сушеных мухоморов… Его новая подруга в мухоморах явно не нуждалась. Какие там мухоморы! И безо всяких мухоморов мухи, если бы в глупые мушиные головы могла прийти идея залететь в этот момент в их каюту люкс, мгновенно передохли бы от одного взгляда кудрявой бизнесменши. Да что там мухи… Бедный Петечка сжался в кресле, еле заметно дрожа всем телом и исподлобья наблюдая за берсеркером Элеонорой…

11
КОНЕЦ СВЯЗИ

Три дня спустя, вечером в понедельник, здорово похудевшая и неимоверно похорошевшая Ольга Ланская сидела в баре, слушала джаз, пила сок, злилась на пропавшего куда-то на целый час Кирилла и без всякого интереса посматривала на спорящих между собой Романоида и Прохора Петровича Недыбайло. В данный момент, будучи давно и перманентно нетрезвыми, они яростно выясняли, кто из них достоин того, чтобы потанцевать с Ольгуньчиком. Ольгуньчик не хотел танцевать вообще.

Романоид настаивал на том, что они с Ольгой давно дружат, так что он не сомневается, что Ольга выберет в партнеры его. В то время как Прохор Петрович мыслил более глобально, будучи практически с рождения уверен в том, что ни одна женщина в мире не способна устоять перед его красотой и обаянием.

Теперь Романоид уселся рядом с Ольгой и пытался укротить Недыбайло, а тот хватал Ольгу за руку и норовил утащить на танцевальную площадку силой.

Ольга устало вздохнула.

– Прохор Петрович, отстаньте, я не хочу танцевать. Совсем. Я не в настроении.

– А я приведу тебя в настроение. Ну же, Ольгуньчик, не будь занудой…

– Я не хочу. Роман, ты не мог бы…

– А я сказал, хочешь! Ты три дня без устали танцуешь со своим пиратом!

В этот момент над самым ее ухом раздался голос, от которого она млела и превращалась в горячую карамель.

– Леля кому сказала, что не хочет танцевать, придурок? У вас проблемы со слухом, дедушка?

Прохор Петрович несколько опешил, в основном потому, что был сантиметров на пятнадцать ниже говорившего и вдвое уже его в плечах, но несметное количество алкоголя, бродившее в его крови, уже давно перешло в качество, и отважный, но безрассудный господин Недыбайло совершил вечную ошибку всех пьяных задир. Он еще крепче ухватил Ольгу за руку и заносчиво поинтересовался:

– А вам-то что за дело, товарищ… мистер… Блин! Какое вам дело до нашей подруги Олюшки…

– Да вот такое дело, товарищ нахал, что она моя будущая жена.

С этими словами Кирилл положил свои стальные пальцы на пухлое запястье Прохора Петровича и слегка их стиснул. Недыбайло скривился и убрал руку. Ольга сидела и млела от удовольствия. Теперь понятно, почему в Средние века, не при Петечке будь сказано, дамы так тащились от турниров.

Еще через мгновение завязался разговор, от которого облизнулся бы самый взыскательный и привередливый любитель театра абсурда. Участвовали в разговоре все, но по мере сил и возможностей, зато практически одновременно.

– Успокойтесь, Прохор Петрович. Я потанцую с вами потом… если захотите. Откуда ты взялся, чтоб мне провалиться!

– Ты не будешь танцевать с этим человеком, Леля. Ты будешь танцевать со мной! Юноша, отвалите!.. Рома, держите юношу. У него сейчас удар случится. Он все же в возрасте…

– Прохор Петрович, не трогайте пепельницу!..

– Что ты сказал? Нет, что ты сказал?!

– Что слышал! Могу повторить! Рома, забери у него вазочку…

– Я не позволю приставать к м-моей девву-ик-шке!..

– Так это твой ухажер, Леля? Значит, стоит на секундочку отвернуться, и вокруг тебя начинают виться какие-то пьяные придурки!

– Он мне не ухажер, а ты мне не муж… Прохор Петрович, не трогайте бутылку!..

– Почему… ик… Этот мужик… ик прет… прет нхал..: Лелик… Солнце… ик!.. Я тебя люблю… ик!.. Но замуж не… ик! Пайду!..

– Роман, уйми его, прошу тебя… Кирилл, нет! Мы не в джунглях… Поставь Прохора Петровича на место, ты меня слышишь?!

– Отпусти, придурок… ик! Прекрати щипаться!.. Ик!..

– Проша, друг, уйди немедленно, не видишь, мы разговариваем с Кириллом, а Олечка…

– Пчму… этт… мжк…ик!

– Заткнитесь! Заткнитесь все, немедленно!!!

Наступила неожиданная тишина. Прохор Петрович самозабвенно икал, сидя на полу и оставив все попытки выяснить, что это за мужик пристает к Ольгунчику, Романоид светился доброй улыбкой, остальные посетители бара со сдержанным, но искренним интересом ждали продолжения скандала, и в этой тишине Кирилл молча взял Ольгу за руку и повел танцевать.

Она понимала, что бессильна перед этим смертоносным обаянием, но молчать не могла.

– Это еще что такое? Что за представления ты устраиваешь, Кирилл?

– А что случилось, солнышко?

– Ты переигрываешь. Совершенно незачем устраивать такие скандалы. Твоего галантного ухаживания было вполне достаточно для выполнения контракта… А теперь все подумают…

– Да, но это к лучшему, поверь. Твой, Леля, круг общения несколько сузится после сегодняшнего концерта, это вполне возможно. Но разве ты что-нибудь потеряешь, Леля? Очень ли ты будешь страдать, если этот не слишком трезвый пожилой юноша больше не будет ухаживать за тобой? Нехорошо ведь ухаживать за приличной замужней женщиной, потому что приличные замужние женщины…

Ольга немедленно разозлилась и уже набрала воздуха в грудь, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но в этот момент сильные руки просто приподняли ее над полом – и Кирилл, прижимая ее груди, продолжил танец, как ни в чем не бывало.

– Немедленно поставь меня на место, ты…

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, Лелечка моя драгоценная!

– Ты тоже, но я не хочу…

– Мало ли, чего ты не хочешь.

– Ты ведешь себя так, как будто мы действительно женаты…

– Мы почти женаты.

– Да-а? И это говорит тот, кто очень скоро распрощается со мной, получив гонорар?

– Ты понятия не имеешь, мадам Ланская, чего мне это будет стоить. Но ведь это именно то, что ты хотела… Разве не так?

– Да, я именно этого и хотела!

– Вот-вот. А я оказался дураком. Полным идиотом.

– Не люблю идиотов. Когда мы разводимся?

– Никогда! Мы еще не поженились.

Он поставил ее на пол и заглянул в глаза. Ольга немедленно ощутила уже знакомую слабость в коленях.

– Я уже скучаю по тебе, Лелька…

– Я тебе не верю!

– А я тебе докажу!

Поцелуй был долгим, ужасно долгим, но Ольга не замечала времени. Все ее чувства расплавились в горниле страсти и так и не утоленной нежности, мир вокруг расплылся и превратился в ничто, в розовый туман… Остались только жадные губы да сильные руки, обнимающие ее так трепетно, словно она – хрупкая фея.

Она с трудом заставила себя отстраниться.

– Ты думаешь, этого достаточно, чтобы заставить меня поверить в твою сказочку?

– Леля, я очень изменился. Эти семь дней изменили меня. Я думал… все это время я думал о тебе, и вот теперь я знаю…

– Да? И что же?

– Я знаю, когда я влюбился в тебя.

– Что… Что ты сказал, Кирилл Сергеевич?

– Я влюбился в тебя в тот самый миг, когда увидел впервые… Ты была такая миленькая: лохматая, помятая и беззащитная…

– Кирилл, знаешь…

– Что, драгоценная?

– Ничего. Чихать я хотела на твои подначки. Я просто хочу услышать еще раз – что ты сделал, когда увидел меня впервые?

– Влюбился.

– Громче.

– Я влюбился в тебя!

– Еще громче.

– Я! В тебя!! Влюбился!!!

Ольга удовлетворенно кивнула. Это прозвучало очень громко. Тем более что вокруг почему-то царила полная тишина. Даже музыка куда-то подевалась. Но Ольге некогда было выяснять, в чем там дело…

Теперь они целовались еще дольше, и Ольга больше не сдерживала себя, совершенно забыв, что они здесь не одни. Прервало их тактичное покашливание Романоида.

– Прошу прощения…

– О господи, Ромка…

– Лелечка, не смущайся. По-моему, нет ничего такого в том, что ты целуешься со мной, своим будущим мужем. Не так ли, Роман Ефремыч?

– О чем речь, Кирилл! Я в восторге, что вы так влюблены друг в друга, но… дело в том, что музыка закончилась пять минут назад и посреди танцпола стоите только вы двое… Я подумал, что, наверное, должен вам об этом сообщить.

Ольга Ланская закрыла лицо растопыренными пальцами, а Кирилл расхохотался и подхватил ее на руки. Затем он повернулся к Роману и серьезно отвесил ему полупоклон – все еще держа Ольгу на руках.

– Мы тебе, Рома, очень благодарны. Просто мы очень соскучились друг по другу. Такое бывает. Понимаешь, мы с Лелей очень давно не виделись….

– Это шутка?

– Когда дело идет о любви, я серьезен, как папский нунций. А теперь вы извините нас, судари… и сударыни, но нам с Лелей нужно идти. Мы спешим.

И он театрально раскланялся перед молчаливыми зрителями. Кто знает, о чем они сейчас молчали… Наверное, каждый о своем…

Ольга тихо откликнулась, пряча лицо на его груди:

– И куда это мы, интересно, спешим?

– А ты предпочла бы продолжать наш увлекательный разговор здесь?

– А я не заметила, что мы разговаривали!

– Вот именно. Поэтому я и предлагаю переместиться в более уединенное место. Что ты предпочитаешь? Корма? Трюм? Каюта наша тебе подойдет?

– Уточни, будь так добр, зачем мы туда, как ты только что оповестил общество, спешим? Поговорить?

– Заняться любовью.

– Так что же мы стоим! Вперед! Нет, стой.

– Ну уж! Вперед – значит, вперед!

Холодные шелковые простыни траурного цвета не остужали жара их тел. Ольгу словно свело судорогой – напряжение было почти невыносимым. Она, почти не осознавая, что делает, рванула на груди тонкую ткань блузки. Кирилл осторожно придержал ее нетерпеливые руки и лег рядом, продолжая целовать и ласкать ее. Он просунул одну ногу между ее судорожно сведенных бедер, и она вновь восторженно ужаснулась тому, как он возбужден, и тихо засмеялась.

Сильные пальцы бережно избавили ее от растерзанной блузки, а затем легко коснулись напряженных, почти окаменевших сосков… От боли она чуть не закричала, потому что не ожидала, что ее тело так сильно возбуждено и напряжено. Уже в следующий миг губы Кирилла обхватили сначала один сосок, потом другой, горячий язык ласкал гладкую и нежную кожу, и Ольга выгнулась, словно лук в руках лучника, шепча его имя, плача от счастья и желая только одного – быть с ним, до конца, до предела раствориться в нем, а то, что завтра утром ее персональная сказка закончится, не имеет значения.

Кирилл на секунду приподнялся и окинул Ольгу восхищенным взглядом.

– Какая же ты красавица, королева моя…

И вновь рухнул на нее всей блаженной тяжестью своего тела, а она извивалась и стонала, не в силах пережить восторг и удовольствие, которое доставляло ей каждое прикосновение этих рук, этих губ, этой кожи… Она запустила пальцы в густые волосы Кирилла, и он отозвался коротким смешком и тихим довольным мурлыканьем.

Он шептал ей на ухо, как она прекрасна, как она желанна для него и как он любит ее, и Ольга с безумной улыбкой и закрытыми глазами внимала этой сладкой лжи и верила ей, верила, потому что это было невыносимо прекрасно – чувствовать себя самой красивой и желанной рядом с лучшим мужчиной на свете.

А потом его пальцы мягко и настойчиво скользнули вглубь ее тела, и она вновь изогнулась в сладкой муке, а еще через миг, показавшийся ей вечностью, Кирилл легкими движениями этих своих умелых и чутких пальцев вознес ее на такие вершины блаженства, что она забыла обо всем на свете, и лишь невысокий потолок каюты отразил счастливый крик бедной, глупой, одинокой девочки Ольги, познавшей в эти дни счастье быть с мужчиной, которого любишь и хочешь…

Потом она лежала, приходя в себя, на широкой груди Кирилла и завороженно слушала, как бьются в унисон их сердца, постепенно успокаиваясь. Когда сознание почти вернулось к Ольге, она посмотрела на своего мужчину и увидела, что его возбуждение все еще не прошло и столь же велико. Немного подумав, она решилась и осторожно коснулась рукой его бедра, но Кирилл поспешно отпрянул и перехватил ее руку, а затем поднес ее пальцы к губам, медленно, едва прикасаясь губами, поцеловал каждый и усмехнулся своей чарующей улыбкой.

– Нет, сладкая королева, не делай этого!

– Но почему? Почему я не могу доставить тебе то же удовольствие, которое ты доставил мне?

– Потому что сегодняшняя ночь – твоя, ночь твоей радости, твоего наслаждения. Ночь Твоего Блаженства. Я хочу, чтобы ты запомнила ее.

Когда рассвет только тронул серенькое небо и далекий лес на горизонте, а свежий воздух заметно потеплел, они проснулись ненадолго. Лишь для того, чтобы снова любить друг друга. Теперь – медленно, осторожно, не спеша и не изматывая, смакуя вкус поцелуев и никуда не хоронясь.

Как ни странно, и теперь они достигли пика блаженства одновременно, и он длился дольше и ярче предыдущего. А потом Ольга опять заснула, и во сне ей приснилось, что Кирилл Сергеевич признается ей в вечной любви и увольняется со своей странной работы, чтобы поселиться вместе с ней, Ольгой. Навсегда.

Это было так правильно и так хорошо, что она радостно засмеялась во сне, и тот, снящийся ей Кирилл Сергеевич тоже засмеялся, и там, во сне, они снова долго и сладко любили друг друга, а потом заснули. И им приснился сон, как они любили друг друга и заснули, и им приснился сон, что они опять любили друг друга…

12
ВСЕ ТОЧКИ НАД Ё

Все эти дни Ольга и Кирилл провели словно в угаре. Мероприятий, затеянных друзьями-бизнесменами, они практически не видели, на берег не сходили, природой почти не любовались, морской болезнью не страдали.

Ольга была так насыщена любовью, что та уже переливалась через край и заливала мир вокруг нее, окрашивая его в какие-то волшебные, не встречающиеся в природе, радужные, сверкающие и переливающиеся тона. И даже Элеонора, утром вторника встретившаяся Ольге на палубе, показалась ей неожиданно симпатичной и доброй, даже захотелось сказать ей что-нибудь приятное.

– Доброе утро! Я за вас очень рада, Элеонора Константиновна. Петечка очень умный. И красивый. С ним приятно выходить в свет. Еще он готовит прекрасно. Яичницу… Одним словом, вам повезло с ним, а ему с вами. Классическая пара – молодой любовник и…

Ой-ей-ей! Ольга прикусила язык. Видимо, в воздухе витали чары зловещей Анфисы Бромберг, не иначе. Зачем ее понесло в прикладную психологию? Элеонора медленно меняла цвет с розового на свекольный, и Ольга не выдержала, махнула рукой и сбежала в каюту к Кириллу.

Элеонора же ввалилась в свою каюту и рявкнула с порога:

– Выметайся!

Петечка подпрыгнул в кресле, где прикорнул после бессонной ночи.

– Кроличек, я…

– Собирай свои манатки и выметайся, придурок с глазками. Кают свободных полно, до Кошкина посидишь там. Ты мне надоел!

– Элечка…

– Какая я тебе Элечка, идиот! Здесь же все уверены, что я тебе в бабушки гожусь!

– Но Кошкин…

– Прекрасный русский город. Отличное писчебумажное производство. Две маршрутки. Ресторан «Басни Крылова». Вокзал постройки девятнадцатого века. Электричка на Москву. Все ясно?

– Но…

– Что, альфонс, денег захотел? Надо было у Ольги своей распрекрасной тянуть, а ты раскатал губы, решил, что старуха заплатит больше!

Петечка выпрямился. В красивых голубых глазах блеснул незнакомый Элеоноре огонек. Петечке вспомнился горячий и искренний Тиребеков, размахивающий руками на его просторной кухне…

– Все можна, панимаешь?!! Денги, квартира, машина – жина даже можна отдать! Только нельзя честь свою мужскую! Савсем!!!

Петечка слегка наклонил голову, расправил плечи, неслышно щелкнули невидимые шпоры.

– Честь имею, Элеонора Константиновна. Всего доброго. Счет за билеты пришлите мне домой.

И вышел, ощущая себя если и не поручиком Голицыным, то уж корнетом Оболенским – наверняка.

Впрочем, на пристани Кошкина – крошечного городка на берегу великой реки – вся решимость Петечки увяла и куда-то делась. Он робко оглядывался по сторонам, ощущая себя белым путешественником, случайно забравшимся в самое сердце Африки и с горечью обнаружившим, что в этой деревне живут люди, возможно хорошие, симпатичные, но, к сожалению, практикующие человеческие жертвы и каннибализм…

Петечка в отчаянии повернулся – и неожиданно для себя увидел Ольгу. Его бывшая подруга, еще недавно такая невероятно красивая и счастливая, сейчас мчалась куда-то, и глаза у нее были абсолютно невидящие, а лицо – зареванное и несчастное.

Петечка в смятении посмотрел на трап – возле него, у самого борта, стоял Кирилл, спутник Ольги.

Пароход загудел, трап с грохотом пополз в люк, и Петечка удивился, почему Кирилл не предупредит капитана насчет Ольги, ведь она же не успеет вернуться…

А потом он увидел лицо черноволосого флибустьера – и просто отвел глаза. Честно говоря, ему стало страшно.

Этого можно ждать. Можно об этом даже не догадываться. Можно быть уверенным, что это не случится никогда. Все равно это случится совершенно неожиданно. Как удар ножом в сердце.

Кирилл стоял у иллюминатора уже довольно долго и размышлял о чем-то, созерцая безмятежный пейзаж. Ольге очень хотелось, чтобы он повернулся и посмотрел на нее… Ну… так, как мог смотреть только он…

Но Кирилл так долго молчал и не поворачивался, что ей вдруг стало немножко страшно. И вот тут-то он и произнес, так и не повернувшись к ней лицом:

– Знаешь, я тут подумал… Пожалуй, сойдем-ка мы в Кошкине.

А она, глупая, обрадовалась:

– Отлично! Я тут бывала. Здесь гостиница, про которую никто ничего не знает…

– Ольга…

Она замерла. Только теперь Кирилл повернулся и серьезно смотрел на нее, не произнося ни слова. Ольга побледнела и взялась за горло рукой, другой рукой непроизвольно натягивая на обнаженную и зацелованную грудь черную простыню…

– Сказка… кончается?..

– Уже. Кончилась. Да, маленькая. Так лучше. Неожиданно и на взлете.

Она села на кровати и кивнула очень осторожно – чтобы не расплескать слезы. Потом торопливо натянула халат, старательно укрывая от мгновенно ставшего чужим мужчины свое тело, подошла к секретеру, достала сумочку и молча выписала чек.

К Кириллу повернулась уже совсем другая женщина, холодная, деловая и спокойная. В ее руке белел клочок бумаги, он прекрасно знал, что это такое, но все равно озверел.

– Леля, я сейчас ударю…

– Кирилл Сергеевич, выйдите из образа. Это не чаевые, а гонорар. Вы его честно заслужили. Я полностью удовлетворена вашей работой.

Он кивнул, глядя ей в глаза своими синими лазерами. Взял чек. Аккуратно порвал его на конфетти. И бросил ей в лицо…

Она не заплакала, не закричала. Просто оделась стремительно и молча, перекрыв собственный же рекорд… нет, не думать, не думать, не вспоминать!

Побросала вещи в сумку, те, которые попались на глаза, потом почему-то бросила саму сумку, стиснула в кулаке портмоне, вышла из каюты… Бог всех обиженных хранил ее, и по дороге на палубу Ольгу никто не видел.

Она пересидела швартовку в шезлонге, а когда лязгнули борта о дебаркадер, взвилась, словно ужаленная, метнулась по трапу, еще не успевшему коснуться земли…

Она знала, что он на нее смотрит именно в этот момент. Синими своими глазищами, смотрит, молчит, и сжимаются могучие кулаки, и страшно, страшно, больно, пусто, надо уходить…

Она пронеслась по пристани, уже не в силах сдерживать слезы. Единственное, на что хватило ее выдержки – не зарыдать в голос. Сквозь колышущееся марево смутно привиделся кто-то, похожий на Петечку, потом размытые пятна, пыль, солнце, сверлящая боль в виске.

Ольга Ланская бежала по городу Кошкину, не в силах оглянуться на своего единственного мужчину, и слава богу, потому что иначе она умерла бы на месте.

Кирилл Степанович Александров впился побелевшими пальцами в поручни, и закаменели бронзовые скулы, а синие глаза больше всего напоминали два лазерных луча.

Попадись ему сейчас Анфиса Бромберг – мир наверняка лишился бы светила психологии.

Она понятия не имела, куда идут маршрутки, на которые она садилась и пересаживалась. Каким-то чудом оказавшись на станции, Ольга взяла себя в руки, но исключительно для того, чтобы выяснить, в какую сторону ей ехать. Потом хлынул ливень, и она сидела на скамеечке посреди перрона, наслаждаясь холодными струями, бившими ее по плечам и голове. Кроме того, под дождем можно было плакать, не скрываясь.

Домой Ольга явилась под вечер среды, мокрая, грязная, с шалой улыбкой на распухших губах и отсутствующим, пустым и тоскливым взглядом. Сидевшие во дворе старушки окаменели и проводили ее взглядами, в которых даже злорадства не было, одно изумление.

Войдя в прихожую, Ольга аккуратно прикрыла дверь и посмотрела на себя в зеркало, зачем-то потрогала губы пальцем, потом медленно набрала телефонный номер…

Приехавшая буквально через час Ляля Бескозыркина смерила подругу оценивающим взглядом и покачала головой.

– Ты выглядишь как русалка, напоровшаяся на группу военных водолазов.

– Почему военных?

– Потому что они молодые и горячие.

Ольга неуверенно улыбнулась, посмотрела на подругу – и вдруг зарыдала в голос, усевшись прямо на пол в прихожей.

Кирилл в отличие от Ольги собрал вещи деловито и тщательно. Аккуратно уложил и сумку Ольги, изо всех сил стараясь не втягивать ноздрями аромат духов, исходивший от ее вещей. Потом поднялся на палубу, оставил вещи у шторм-трапа и отправился к капитану.

Переговоры длились буквально пару минут, после чего «Академик Велиховский» слегка изменил курс и уже через полчаса прошел впритирочку к тихой деревенской пристани, носившей залихватское имя «Фроськина Падь». Кирилл легко спрыгнул на дощатый настил, один из матросов перебросил ему вещи, и счет-фактура номер пятьсот восемнадцать под названием «Жених из Лондона. Сопровождение в круизе» был закрыт.

Приветственно отсалютовав рукой капитану, Кирилл повернулся и широким шагом зашагал по направлению к деревне. Внешне он был совершенно спокоен, но в синих глазах горело нечто такое, отчего классическая троица молодых фроськинопадских хулиганов, собравшаяся было попросить у проезжего фраерка прикурить, поскучнела и поспешно отвернулась в другую сторону.

Через полчаса Кирилл вышел на трассу, где его и подхватил большегрузный трейлер с питерскими номерами.

Уже поздним вечером, практически ночью, Кирилл заявился в маленький уютный офис на окраине Москвы, сдал «казенную часть обмундирования» на склад, расписался в ведомости, затем отчитался за фальцдокументы и без стука вошел к боссу.

Анфиса Бромберг и босс Антоха гоняли чаи и хихикали о чем-то своем, но при виде лица Кирилла немедленно посерьезнели. Антон кашлянул и негромко поинтересовался:

– Что-то случилось, Кирюха?

Кирилл покачал головой, потом покивал, а затем сурово заметил:

– Да. Случилось. Я увольняюсь.

– Здрасти! Поподробнее нельзя?

– Можно. С завтрашнего дня я больше не работаю.

– Да чего случилось-то?!

Кирилл неожиданно широко улыбнулся.

– Влюбились мы, вот чего. Женюсь я, Тоха.

Анфиса энергично плюнула и рявкнула:

– Добрее к людям надо быть, Кирилл Степаныч! Так ведь и удар хватить может.

– Тебя хватит, как же. Знаешь, Анфиска, не будь ты этой самой гениальной светилой психологии, я б тебя… Утешает одно: на этот раз и твой план не сработал. Ладно, ребята, я вас люблю, но я устал и хочу домой. Пока! Созвонимся. Анфис, не переживай.

С этими словами Кирилл дружески поцеловал Анфису Бромберг, пожал руку бывшему боссу Антохе и отбыл восвояси. Когда же дверь за ним закрылась, Анфиса Бромберг негромко рассмеялась, и в черных глазах сверкнули лукавые искры.

– И кто ему сказал, что мой план не сработал?

Плакала Ольга долго, а весь ее рассказ уложился в несколько фраз… Когда она замолчала, Ляля в отчаянии заломила руки.

– Неужели так все и…

– Да. Ляль, ты иди, ладно? Прости, что я тебя сорвала. Я уж лучше одна…

– Оля, а ты…

– Ляль, не надо. Мне тридцать пять лет. Я же не девственница, которую соблазнили и бросили. Я наняла мужчину по вызову, он качественно выполнил свою работу. Все нормально.

– Оль, а он…

– Он, вероятно, уже дома. Или на работе. Не исключено, что на новом, не менее интересном задании, хотя я бы не отвергала и версию отпуска.

– И ты прямо из Кошкина…

– Да. На такси. Маршрутном. Потом на поезде. Довольно быстро, всего четыре часа, а главное – так трясет, что совершенно невозможно ни о чем думать.

Закрыв за Лялей дверь, она снова начала рыдать, и делала это долго, почти весь вечер, прерываясь иногда на беспокойный сон, больше похожий на обморок. К ночи она вдруг перестала плакать и ощутила мощный прилив ненависти к тому, кто посулил ей счастье и даже дал попробовать его на вкус, а потом вдруг взял и отобрал. Насовсем. В самый-самый счастливый момент – на самом пике радости, возрождения и надежды…

Ненависть спровоцировала выплеск адреналина. Адреналин обеспечил прилив сил. И ночь Ольга посвятила генеральной уборке, остервенело наводя в доме порядок, начищая все до блеска и надраивая полы, чтобы даже запах ненавистного Кирилла Сергеевича Андреева выветрился навсегда.

А утром, точно в тот самый момент, когда она вышла из душа, странно успокоенная, почти бесчувственная, в дверь позвонили.

Она не открыла, конечно, но ведь ключ-то у него был свой… Она сама ему дала.

Отвратительный синеглазый демон, чей дух она изгоняла из дома целую ночь, стоял на пороге и весело улыбался ей прямо в заплаканное лицо.

– Лель! Я тут подумал… А не хлопнуть ли нам на мировую?! Как ты насчет шерри?

Она медленно и спокойно подошла к нему, посмотрела прямо в синие глаза, осторожно прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Тихо, задумчиво прошептала:

– Шерри, говоришь…

Ее пальцы… Самые нежные пальцы в мире, несущие наслаждение и покой… Конечно, он не мог удержаться. В принципе, он сначала хотел поговорить, но… Это его губы не могли удержаться. Они сами, независимо от него, целовали пальцы Ольги. Потом Кирилл вдруг нахмурился и отступил на шаг.

– Да, Лель, я, это самое… Короче, меня зовут Кирилл…

– Я помню, придурок!

– …Степанович Александров. И я правда программист. А фирма наша… Это не эскорт, это ролевые игры…

– Иди сюда. Только насовсем. Пожалуйста.

Кто из них сделал следующее движение? Ну какое это имеет значение? Неважно. Возможно, оба, возможно, вообще никто. Просто пространство вдруг резко сжалось, и они обнялись. Губы к губам, грудь к груди, и вот уже Кирилл Андреев, то есть Александров – да какая разница! – не помнит больше о своих мужских принципах и опасениях, о карьере и свободе, о кем-то придуманных запретах и этических нормах… Да и не хочет он больше никаких идиотских запретов, не знает вообще, про что речь!

Ее руки у него на плечах. Вот что важно. Нежные пальцы скользят по его волосам, сбегают по шее на плечи, гладят спину, впиваются в кожу…

Тело женщины выгибается в его руках, молит о близости, и уже нет сил сопротивляться этому призыву…

Нежные пальцы на миг становятся сильными и нетерпеливыми, торопливо рвут пуговицы на его рубашке и с облегчением прикасаются к груди, и опять гладят и ласкают, вкрадчиво спускаются все ниже…

И вот уже губы прижались к губам, и по языку бежит горячий ток, пробуя на вкус чужую, но такую близкую душу… Руки сплелись, два тела сплавились воедино… И нет больше Кирилла Александрова-Андреева, Исполнителя, нет Ольги Ланской, Заказчицы, есть только мужчина и женщина, и вокруг них нет никаких искусственно созданных рамок. Ничего нет, кроме огромного мира, который весь принадлежит – им двоим.

Они раздевали друг друга нетерпеливо – и осторожно, страстно – и нежно, боясь – и желая…

Ее нагота в который раз ослепила Кирилла. Он с трепетом касался пальцами обнаженной груди, ласкал нежную кожу, осторожно целовал ее плечи и шею, чувствуя, как она загорается от его прикосновений, как тает, словно воск, в его руках, чтобы через мгновение обратиться в пламя, способное растопить лед его замерзшей за время их недолгой разлуки души…

А Ольга не могла оторвать от него влюбленных глаз. Она смотрела и не могла насмотреться. Это было больше, чем страсть, больше, чем желание. Она упивалась его близостью, купалась в ней, раскрывалась ему навстречу, как весенний цветок жадно и доверчиво раскрывается лучам солнца, и сгорала в его объятиях, моля о большем…

Неожиданно Кирилл вздрогнул и отстранился, и тогда Ольга взвыла в голос:

– Нет! Только не это! Если ты сейчас извинишься и опять уйдешь, я брошусь с балкона! Клянусь! Немедленно!

Он хрипловато рассмеялся.

– Леля! Стыдись! Во-первых, у тебя нет балкона. Во-вторых, я не уйду. Я не могу уйти от тебя. Никогда. Но подожди минутку. Что это мы, как… Надо же все-таки поговорить… Что-то сказать друг другу. Мы же, Леля, ни разу не поговорили с тобой. Я имею в виду, ты не поговорила, я-то рта не закрывал… Вот что… Ты должна посмотреть мне в глаза. Сейчас! При свете солнца! И сказать мне правду. Как ты ко мне относишься? Только честно!

Она откинулась назад, тяжело дыша от возбуждения и веселого ужаса. Было светло и ясно. И при свете разгорающегося нового дня перед ней стоял совершенно обнаженный, возбужденный и явно растерянный мужчина, стоял и ждал приговора.

На жизнь и любовь – или на смерть и позор.

Ольга улыбнулась. Подалась вперед, встала перед ним на колени. Подняла голову и посмотрела в его глаза. Обвила руками его бедра. Вытянулась стрункой. И осторожно, очень нежно коснулась губами его груди. Там, где сердце.