Текст книги "Прекрасные и порочные (ЛП)"
Автор книги: Сара Вульф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
-9-
3 года
17 недель
4 дня
Джек Хантер приближается ко мне без рубашки. Это наполовину восхитительно, наполовину вызывает сердечный приступ, что-то булькает в моем животе, словно меня вот-вот стошнит. Джек улыбается, но не так, как рядом с Мэдисон. Это искренняя улыбка с мягким, идеальным изгибом губ, которая заставляет его выглядеть еще красивее.
– Джек, – начинаю я, мое горло напряжено. – Ты наполовину голый!
По какой-то причине на мне корсет с большим вырезом, но я не помню, как его одела. Это что-то прямо из дешевых романов, с которыми я поймала Джека в библиотеке.
Хантер наклоняется ко мне, и я чувствую запах его медово-пряного одеколона, яркие голубые глаза пронзают меня, пока он наклоняется и утыкается носом в мою шею. Его губы мягкие и теплые, когда он говорит мне низким голосом:
– Хочешь помочь с остальной половиной?
Внезапно комната становится красной и везде расставлены розы, а администратор клуба эскорта, которой я звонила, сидит за столом, смотря на нас, но по какой-то причине она похожа на Кайлу, которая хмурится, когда видит, что Джек целует меня в шею, затем падает замертво.
– Ахххх! – я подпрыгиваю на своей кровати, пот охлаждает мой лоб. Середина ночи. На самом деле я в своей комнате обнимаю Мисс Маффин. Брюшной пресс Джека растворился в воздухе, а Кайла не мертва. По крайней мере, я на это надеюсь. Поднимаю руку, чтобы пощупать шею и поеживаюсь – это было так реально! Встаю и протираю её перекисью водорода для профилактики. Был Джек сном или нет, всё до чего он дотрагивается должно быть немедленно продезинфицировано, иначе я подхвачу его дерьмомладенческие бактерии.
На следующее утро в школе мне нужно было убедиться, что Кайла не умерла, потому что весь мой мир летит к чертям, и мне необходимо с ней об этом поговорить. Она стоит под деревом и болтает с Эйвери, но я должна быть вдвойне уверена, что подруга не мертва, поэтому медленно подкрадываюсь к ней и тычу её в задницу. Несколько раз.
– Айсис! Что ты делаешь?!
– Ох, слава богу, Кайла! Твоя потрясающая задница невредима! Стабильность мира во всем мире зависит от этой задницы!
– Свали отсюда, гадина, – насмешливо произносит Эйвери.
– Доброе утро, Эйвери-Бобейвери, – весело произношу я. – Как таблетки? Помогают?
Другая девочка, с которой она разговаривает, выглядит смущенной.
– Таблетки? Какие таблетки? У тебя есть таблетки, и ты мне их не дала, Эйв?
Эйвери настолько занята убиванием меня взглядом, что не останавливает, когда я тащу Кайлу к другому дереву.
– Айсис, ты в порядке?
– Кайла, как ты думаешь, Джек сексуальный?
Она визжит как умирающий поросенок, и я встряхиваю её. Любезно.
– Мне сегодня приснился кошмар, в котором я думала, что Джек сексуальный, а ты умерла.
– О-ох. Ну что ж. Я не мертва! Это хорошо, правда? – улыбается Кайла.
– Ох, Кайла, ты великолепная, сладкая, невероятно пушистая бабочка, но сейчас ты мне ничем не помогла, и в субботу в семь часов у тебя свидание с Джеком в Красном Папоротнике, я его организовала, а сейчас я должна идти.
Оставляю её химически воспламеняться и нахожу в офисе студенческого Совета Рена, который с чрезвычайным интересом заполняет бумажки. Он похоронил себя под кучей этой дряни. Я едва могу увидеть хохолок его торчащих светлых волос. Подхожу к кипам документов и раздвигаю их в обе стороны. Сотни бумаг падают с парты на пол. Бумаги дрейфуют в воздухе как снежинки. Толстые, скучнозадые снежинки. Рен поднимает глаза с шоковым выражением на лице.
– Что делаешь? – спрашиваю я.
– Разделяю финансирование для остальных клубов, – шепчет он, явно расстроенный. Ему на голову шлепается листок и сразу же уныло соскальзывает. На три секунды я становлюсь вежливой.
– Итак, сегодня ночью мне приснился кошмар, в котором Джек был сексуальным, а Кайла умерла.
– Мне... жаль это слышать?
– Ты разве не видишь?! Джек не может быть сексуальным! Я даже подсознательно не могу об этом думать, иначе война будет проиграна! Бесчисленные войска, которые живут в моем мозге, потеряют боевой дух, если заметят ядро потенциальной сексуальности в Джеке! Они запутаются! Он не может мне нравится. Ни на немного! А то всё развалится!
– Могу я предположить...
– И это даже не принимая во внимание мой таймер! – кричу я, наклоняясь и подбирая для него бумаги. – Целых три года, Рен! Три гребаных года я не была идиоткой! Я не могу... Я не могу всё испортить! Я никогда снова не стану идиоткой! Не стану! Мысли о сексе приводят к сексу, а секс приводит к любви! Или наоборот?
– Я уверен, что...
– Я не могу это сделать, Рен! – жалуюсь я. – Ты должен мне помочь! Если мне начнет нравиться Джек, и он это заметит, то застрелит меня, потому что:
а) между нами война;
б) я толстая уродливая корова.
Мой таймер перезагрузится, и я потеряю три года, а я пообещала себе, что не поступлю так снова, Рен, я пообещала!
Я ударяю стопкой бумаг по парте, мой голос дрожит.
– Что мне делать?
Он вздыхает.
– Послушай, Айсис, я точно не знаю, что происходит, но если всего одна мысль о том, что тебе кто-то понравится, пугает тебя до слёз, не думаю, что это хорошо для тебя. Тебе следует остановиться.
– Я пытаюсь! – кричу я, а затем хнычу. – Пытаюсь.
Рен вздыхает, встает и кладет свою руку на моё плечо.
– Это можно понять, ладно? Он красивый парень. Возможно, дело в этом. Может, он тебе нравится только из-за тела. Мы – тинэйджеры. Такой уровень либидо нормален для нас.
– О, Господи, ты употребил слова «либидо» и «тинэйджеры» в серьезном предложении! Ты что, восьмидесятилетний доктор философии?
– И, – строго произносит Рен, чтобы заглушить мой стон, – он тебя поцеловал.
– Это была шутка.
– Да, конечно...
– Это абсолютно ничего не значило.
– Да, но ты должна учесть, что даже если твой мозг осознает это, то тело нет. И... твое сердце тоже, может быть, сбито с толку.
– Пффффф, – фыркаю я. – Какое сердце? Эта та штука, от которой я избавилась три года назад? Когда я проверяла в последний раз, органы не могли функционировать вне тела. Пока не подключишь их к насосу. Но это пошло, и я определенно не поставила свое онемевшее маленькое сердце на насос, я выбросила его в окно, когда ехала в Уолгрин...
– Айсис! – Рен хватает меня за плечи, смотря не моргающим взглядом мне в глаза. – Послушай меня всего пять секунд!
Я ошеломленно затихаю. Рен, поняв, что подобное бывает только раз в жизни, быстро продолжает, пока есть такая возможность.
– Это нормально, что тебе кто-то нравится, – бормочет он. – Даже если всего лишь поверхностно. Ты не должна позволить тому, что вытворил мой кузен в прошлом, определить себя. Знаю, он, скорей всего, сделал что-то ужасное. Он раньше засовывал лягушек в микроволновку и смеялся над этим. Я знаю, какой он. Знаю, что он причинил тебе боль. Но если у тебя снова появляются к кому-то чувства, то это очень хорошо. Это значит, что ты исцеляешься. Ты должна позволить этому случиться.
– Мне не нравится Джек, – шепчу я. – Не нравится.
Рен обнимает меня. Я вырываюсь из его хватки и натягиваю свою самую яркую улыбку.
– Серьезно, не нравится! Проигнорируй всё, что я сказала, окей? Просто к Джеку очень весело приставать, знаешь? Я просто немного сбита с толку.
– Айсис...
– Что бы он ни сделал, должно быть, это было действительно очень плохим, если ты бледнеешь каждый раз, когда я упоминаю о нем, а Эйвери приходится посещать психиатра, да? Возможно, он такой же плохой, как Безымянный.
В мгновенье Рен замолкает, его рот закрыт, а кулаки сжаты.
– Плюс Эйвери всё время пила в боулинге, пока он был там. А ты взглянул на него лишь два раза. Да. Думаю, он сделал нечто действительно очень, очень ужасное, – я задумчиво потираю подбородок. – Это как-то связано с Софией, не так ли?
– Остановись!
– Он сделал с ней то же самое, что Безымянный со мной? Мне просто нужно спросить у нее и...
– Я сказал, остановись! – голос Рена такой тихий и мрачный, что я не могу не вздрогнуть. Он поправляет очки и смотрит на меня своими пронизывающими зелеными глазами. – Не прячься за тем, что он сделал лишь из-за моих слов, которые затронули слишком личную для тебя тему. Джек лучше Безымянного, клянусь. Просто требуется немного времени, чтобы увидеть это.
– Эйвери сказала, что он становится опасным, когда начинаешь узнавать его.
Рен вздыхает.
– Он опасен временами. Есть причина, по которой Джек держит людей на расстоянии вытянутой руки. Хантер кажется бессердечным, но он просто не хочет снова причинить кому-либо боль.
– Снова? Это значит... он причинил кому-то боль? Он причинил боль Софии?
Рен вздрагивает.
– Слушай, мне очень жаль, Айсис, но тебе нужно уйти. Я не могу говорить об этом прямо сейчас.
– Ты притворялся, что не знаешь Софию! Ты соврал мне!
– Уходи, пожалуйста. Сейчас.
Я бросаю на Рена испепеляющий взгляд, затем разворачиваюсь на каблуках и захлопываю за собой дверь. Вот тебе и помощь от Рена. Я сама по себе. Сама по себе, и ужасающая мысль, что, возможно, я не абсолютно ненавижу Джека Хантера, нависла над моей головой как гильотина. А тайна Софии становится всё глубже, что чрезвычайно раздражает. Я должна найти эту девушку, причем немедленно, если хочу получить хоть какие-то ответы.
Но должна ли я? Копание в прошлом Джека действительно поможет мне развеять появляющуюся симпатию? Конечно, поможет, о чем я говорю?! Он определенно причинил боль Софии. Если я узнаю, насколько сильно, смогу выбросить эту похотливую идею, касающуюся его привлекательности, из своего мозга. Идеальная тактика. А до тех пор, я сокрушу на эти идиотские чувства, которые возникают к нему, семь тонн брусков из свинца с выгравированным словом «НЕТ». Мне еще нужно выиграть войну, подготовиться к свиданию и, наконец, заставить высокомерного придурка извиниться перед моей единственной подругой.
Джек Хантер не сексуален.
Джек Хантер в моем дерьмовом списке навечно.
И чтобы он знал об этом, я крадусь в здание Земледелия, сгребаю в пластиковый пакет козлиного-и-куриного-и-бог-знает-какого-животного помета и бросаю свою добычу в лобовое стекло его машины. Всё разбрызгивается на новую любовную записку от Плакальщицы из драмкружка, засунутую под дворники. Я улыбаюсь про себя и убегаю, как только охрана кампуса начинает на меня кричать. В коридорах не так много людей, но я почти врезаюсь в мальчика-ножа, когда поворачиваю за угол.
– Привет, – говорю я, затаив дыхание. – Можно одолжить твою куртку?
– Э-э, – он смотрит вниз на зеленую куртку в военном стиле. – Конечно. Только будь осторожна. Это винтаж. Видишь эти дырки с темной ерундой вокруг? Это колотые раны из Вьетнама...
– Захватывающе. Спасибо! – Я хватаю её, надеваю и убегаю, когда слышу приближающиеся позади меня шаги. Стягиваю с запястья ленту для волос, завязываю волосы в пучок и закатываю джинсы. Первый человек, которого встречу за этим углом, должен поспособствовать мне, иначе я попадусь. Я должна притвориться, что говорю с ним уже целую вечность, и нужно отвернуться от охраны, чтобы они видели только мою спину. Поворачиваю налево и несусь по коридору, мое сердце поет, когда я вижу кого-то, кто спрятал свою голову в шкафчик. Хватаю этого человека за руку и захлопываю шкафчик.
– Быстро, – шиплю я. – Притворись, что мы уже давно разговариваем, а если подойдет охрана, отправь их в другом направлении.
– Почему я должна это сделать? – сердито смотрит Эйвери.
– Ну же, пожалуйста!
– Будешь должна.
– Замечательно! Конечно! Люблю быть обязанной дьяволу!
Из-за угла выскакивает охрана, и Эйвери повышает голос.
– И я сказала ему не звонить мне больше, но он проигнорировал это, понимаешь? Как бы то ни было, что у тебя сейчас матанализ или английский?
– Куда побежала девчонка? – пыхтит лысеющий офицер. Я натягиваю куртку чуть выше подбородка. Эйвери осматривает его сверху вниз и указывает большим пальцем за свое плечо.
– Спасибо, – сопит другой офицер. Они следуют дальше по коридору, раскачивая большими животами. Когда они уходят, Эйвери усмехается.
– Думаешь, они в состоянии запомнить, как выглядит девочка с фиолетовыми прядями в волосах. Идиоты.
– Точно, итак, что я тебе должна? Давай уже покончим с Шелоб24.
– Ты сравниваешь меня с гигантским пауком?
Когда я киваю, она выглядит немного впечатленной, а затем внезапно показывает на меня.
– Ты поможешь мне пробраться в дом Джека сегодня после школы.
– Ничего себе, мм... Обычно я на сто процентов против уголовных ограблений и у меня сейчас критический момент в отношении него, так...
– Вау, еще бы. Мне без разницы. Мне позвать этих толстозадых обратно? Эй, мальчики! Юху! У меня здесь кое-кто есть...
– Ладно! – шиплю я, сжимая её запястье рукой. – Просто скажи мне, что делать.
– Встретимся на парковке после школы. Ты поведешь. У тебя есть какие-нибудь внеклассные занятия?
– Да...
– Да что я говорю, конечно, есть, ты же уродина. Возьми с этих занятий какое-нибудь незаконченное домашнее задание.
Вот такая история о том, как Сатана нанял меня на работу вором-домушником.
***
Дом Джека фантастический и огромный. Дорожка из гравия круговым движением разделяет зеленую лужайку на две части. Вокруг дома теснятся кусты роз, массивные лилии и яблочные деревья. Кормушка для колибри с сахарным соком светится красным, а вокруг нее порхают крохотные птички, потягивающие нектар. Садовник аккуратно поливает розы, его голова с кудрявыми волосами подпрыгивает вверх-вниз, когда он кивает каждому цветку, удовлетворенный тем, как хорошо они растут. Я паркую машину через улицу, как говорит мне Эйвери. Она обхватывает мое лицо руками с двух сторон и заставляет смотреть на нее.
– Сосредоточься, толстушка.
– Аха, в тысячу раз сосредоточеннее, – пищу я.
– Ты – партнер Джека по проекту для внеклассной биологии. И принесла материал, чтобы поработать с ним. Сейчас его там нет, я это точно знаю, потому что он навещает Софию. Его мама омерзительно мила. Она без проблем тебя впустит. Попросись в ванную. Поднимись наверх и войди во вторую дверь справа.
– Меня сейчас стошнит.
– Потерпи, пока не выйдешь из дома! – резко говорит Эйвери и отпускает мое лицо. – Это всего лишь мама Джека и его комната. Это не он. Я продолжу наблюдать. Если Хантер приедет домой раньше, я напишу тебе сообщение, поэтому поставь телефон на беззвучный режим и вали оттуда, как только почувствуешь, что он рядом. Если Джек поймает тебя, пока ты шпионишь... – Эйвери вздрагивает. – То, что он сделал с фотографией твоей задницы, будет выглядеть мило по сравнению с этим. Ясно?
– Ясно! – я отдаю честь.
– Что тебе надо найти? – спрашивает она меня.
– Шкатулку из-под сигар с письмами.
– Какое письмо ты возьмешь?
– Самое последнее.
– И что ты сделаешь, когда возьмешь его?
– Свалю на фиг из дома и, безусловно, ни за что не открою это письмо даже на сантиметр.
– Правильно. Сделай это и мы в расчете, слышишь? Я не говорю о твоем воровстве, а ты не говоришь о моих визитах к психиатру.
– Всё это, конечно, звучит фантастически и всё такое, но ты не учла одну маленькую проблемку: Джек заметит, что письмо пропало, потому что он не слепой, тогда он расспросит маму и узнает, что это была я, и искалечит меня.
Хмурый взгляд Эйвери углубляется. Она собирает свои рыжие волосы и забирает их в небрежный хвостик.
– Меня это не заботит, – наконец произносит она.
– А меня очень даже заботит!
– Я не собираюсь рисковать, вызывая его гнев. А ты уже это сделала своей глупой войной, в которой вы двое участвуете, понятно? Мне нужно знать, что написано в письме, понимаешь? Если я не выясню...
Эйвери зажмуривает свои кукольные глаза.
– София больше со мной не разговаривает и не позволяет с ней увидеться. Это моя вина. То, что тогда случилось, было моей ошибкой, и Джек воспользовался этим, ясно? Но она обвиняет меня. И она права – я действительно заслуживаю обвинения. Я была глупым, подлым ребенком и сделала то, о чем жалею. Я годами работала над извинениями. Годами, толстушка. Пять гребаных лет выработки мужества, чтобы попросить прощения. Но если я не узнаю, что в письме, у меня никогда не будет шанса это сделать.
Я внимательно наблюдаю за её лицом. Она не врет. На этот раз оно выражает нечто иное, помимо отвращения – боль. В ней сражается огромный поток эмоций, который чертовски ранит. Я очень хорошо знаю это чувство.
Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь.
Ворота к дому Хантеров пугают. Кованные железные изгибы с причудливыми завитушками, свежевыкрашенными в белый цвет. Они открыты. Я шагаю по подъездной дороге и улыбаюсь садовнику, который коснулся своей шляпы, приветствуя меня. Поднимаюсь по ступенькам и звоню в дверь, мне открывает женщина в канареечно-желтом сарафане. Она настолько красива, что примерно на пять секунд я лишаюсь дара речи. У нее мягкие, золотисто-коричневые волосы, которые коротко подстрижены. Ей около сорока. У этой женщины просто ослепительная улыбка и нежная кожа цвета слоновой кости. В одной руке она держит стакан с грязной водой, а в другой капающую кисть. Её глаза такие же миндалевидные, пронзающие, голубые, словно ледяное озеро, как и у Джека. Но в отличие от скучающего взгляда Джека, её выражает радость.
– Привет! Чем могу помочь? – лучезарно улыбается она, выплескивая немного воды, пока пытается удержать открытую дверь одной ногой. На ней носки в разноцветную в полоску, и это, каким-то образом, заставляет меня расслабиться.
– Ммм, здравствуйте, миссис Хантер? Я партнер Джека по биологии, Айсис Блейк. Мы вместе выполняем лабораторную, и сегодня собирались поработать над проектом, – я размахиваю бумагами. Её лицо вытягивается.
– Ох, дерьмо собачье! Я… я имею в виду, черт! – быстро исправляет она себя. – Знаешь что? Джек недавно ушел, но скоро вернется. Почему бы тебе не зайти и не выпить чаю? Или ты предпочитаешь кофе? Я могу приготовить кофе, только предупреждаю, что на вкус он будет как задница и выглядеть как жопа. Я имею в виду, попа.
Женщина изо всех сил пытается удержать дверь открытой, и я помогаю ей. Она улыбается мне.
– Спасибо. Заходи, будешь гостем!
Я не могу сдержать свист, который слетает с моих губ, когда вижу фойе. Огромные лестничный пролет ведет наверх, богатые и красные ковры, наверное, турецкие, ммм, не индюшачьи25, а из страны, потому что индюки не умеют делать ковры, паркетные полы и огромные французские окна, пропускающие свет. Везде пахнет лавандой и, о-о, это фотография Джека в подгузнике? Господи, он выглядит как маленький толстый Будда...
– Он похож на толстого монаха, – говорит миссис Хантер, нависая над моим плечом.
– Я… я только что об этом подумала! – говорю я. – Как Будда, ну или кто-то в этом роде!
– Я давала ему много ужасных прозвищ, – вздыхает она. – Конечно, он был слишком мал, чтобы их понять, а я так хотела спать из-за его постоянного плача. Я была готова задушить кого-нибудь, так что вместо совершения убийства угрожала ему приторно-сладким голосом, а мальчик только улыбался и ворковал со мной. Знаю, я ужасная мать. Может, поэтому он стал таким…
– Странным? – предлагаю я.
– Ох, определенно странным, – её глаза сверкают, пока она ведет меня в просторную светлую кухню. – Он был таким счастливым ребенком. Но сейчас я за него переживаю. Он в большинстве случаев грустный, – она качает головой, как будто пытается очистить её, и наполняет чайник водой. – Мятный чай подойдет?
– Да. – Я устраиваюсь на барный стул. – То есть, я не хочу навязываться вам, вы, казалось, были заняты...
Миссис Хантер смеется.
– Занята? Не хочу хвастаться, но я могу себе позволить ничем не заниматься, никогда. Хотя, должна признать, иногда скучаю по офису.
Она опускает кисть в воду и ставит стакан, именно тогда я замечаю в комнате холст, расположенный напротив окон. Краски размазаны по поддону, дюжины кисточек стоят здесь и там в стаканах с наполовину грязной водой. Сама картина довольно милая. На ней изображена какая-то лошадь. Миссис Хантер бросается к ней и отворачивает холст.
– Ох, нет, нет, нет! Она еще не закончена! Ты не можешь смотреть.
– Точно, извините.
– Нет, ты меня прости. Это всё моя… особенность, я начинаю нервничать, когда люди видят мои незавершенные работы. Не то, чтобы законченной она будет выглядеть лучше, но всё же…
– Всё же эта была прекрасной.
Она вспыхивает.
– Спасибо. Я начала брать уроки несколько месяцев назад. Мне нравились занятия, но я бросила их, потому что учительница хотела, чтобы я рисовала уродливые, бездушные пейзажи акварелью. Никаких чувств! Никакой страсти!
– В лошадях тонны страсти. Семнадцать тонн страсти.
– Точно! – она хлопает в ладоши. – Ты понимаешь. Намного веселее рисовать их, чем кучу скучных деревьев.
На кухню мчится крошечный крутящийся дервиш – сумасшествие семейства псовых, мягко лая на меня и виляя хвостом. Собака черная как смоль, с любопытными глазами-пуговками и влажным носиком, которым она трется о мою лодыжку в попытке либо оценить, сколько времени у него займет прогрызть мою Ахиллесову пяту, либо распознать, скольких собак я встретила на улице за последние семнадцать лет своей жизни.
– Дарт! Лежать! – резко говорит миссис Хантер. Собака послушно крутит задницей и прыгает на барный стул рядом со мной. Миссис Хантер хватает кухонное полотенце и хлещет пса, он спрыгивает и возмущенно лает, прежде чем беспричинно начать нарезать круги по кухне.
– Он такой милый, – говорю я. – Его зовут Дарт?
– Сокращение от Дарт Вейдер. Я имею в виду, он весь черный, и я только посмотрела «Возвращение Джедая», тогда был смысл его так назвать!
– Это лучше, чем Флаффи.
– Точно! – улыбается она. – Он метис. Наполовину Йоркширский терьер, наполовину бурундук с повышенным уровнем сахара.
Чайник свистит, и миссис Хантер наливает две чашки чая и пододвигает одну ко мне.
– Ваша кухня потрясающая. Да собственно как и весь дом, – говорю я, пробуя чай. Она делает глоток и улыбается.
– Думаешь? По правде говоря, я не часто пользуюсь кухней. В основном готовит Джек. У меня постоянно всё подгорает, и везде остаются пятна. Это его очень злит.
Мы вместе смеемся, и я пытаюсь представить перекошенное, разгневанное лицо Джека, когда он стирает пятна с барной стойки. Я просто сгораю от нетерпения задать ей кучу вопросов о Джеке. Вот она, женщина, которая вынашивала его девять месяцев и уже более шестнадцати лет мирится с его дерьмом. Держу пари, она знает о нем всё: как часто он писался, чего он боялся, когда был ребенком, какие глупые костюмы она заставляла его одевать на Хэллоуин. Возможно, она также знает о Софии. Мои пальцы крепче охватывают чашку. Заткнитесь, рефлексы! Не время выкидывать номера. Держите внутри эти распутные желания к познанию, где она их не увидит.
– Итак, вы с Джеком друзья? – миссис Хантер прочищает горло. Дарт Вейдер, наконец, утомленный от героической работы, падает рядом с её ногами.
– Ах... ха-ха-ха, – улыбаюсь я. – Не совсем.
Она сочувственно кивает.
– Понимаю. С ним действительно трудно поладить, он очень замкнутый и иногда немного раздражительный. Джек не всегда был таким, но, учась в средней школе, он начал меняться. Думаю, гормоны. И без отца...
Она замолкает, всматриваясь ненадолго в пустоту поверх моего плеча. Затем качает головой и вздыхает.
– Прости. Я слишком много болтаю.
– Нет, все хорошо, – торопливо отвечаю я. – То есть, не хорошо, что у него нет отца или что ваш муж умер, я имела в виду, ух, дерьмо!
– Все в порядке, – посмеивается она. – Не нужно быть со мной осторожной. Я скучаю по Оливеру, бог знает насколько сильно. Но спустя семнадцать лет я могу произнести его имя без срывов. Это улучшение, ведь так?
– Определенно, – киваю я. – У меня... у меня тоже было такое, ммм, срывы. И теперь я не могу произнести имя одного человека.
– Ох, дорогая, мне так жаль. Какой идиотский мальчик смог целенаправленно разбить твое прелестное сердце? Тот, кто определенно тебя не заслуживает, вот кто.
Я натягиваю рукава ниже и выдавливаю небольшую улыбку. Прелестное. Она произнесла это так небрежно, будто это правда. Но это не так. Конечно, не так.
– Мне нужно воспользоваться туалетом, – начинаю я. – Вы не скажете...
– Ох! Конечно, – она встает со стула и указывает рукой. – Прямо по коридору, через гостиную и налево.
– Спасибо.
– Когда вернешься, давай откроем эту упаковку «Милано»! Тебе ведь нравится печенье, верно?
– Никогда не хочу встретить человека, которому оно не нравится!
Женщина улыбается, и я пускаюсь рысью по коридору, специально топая громко, чтобы она подумала, будто я пошла дальше в том же направлении. Поднимаюсь по лестнице так тихо, как только могу и приоткрываю вторую дверь справа настолько, чтобы моя толстая задница смогла в нее пролезть.
Комната Джека полутемная. Стены выкрашены в темно-синий цвет, на огромных окнах висят темно-синие занавески. Ковер черный, аккуратно заправленная королевского размера кровать имеет тот же оттенок, что и шторы. Но для меня странным является не синий цвет, а то, что в комнате очень чисто. Нигде не валяется грязное белье. Его рабочий стол аккуратно организован, все карандаши в специальной подставке. Книги на полке расставлены не в алфавитном порядке, но там тонны впечатляющей литературы: классика, несколько японских комиксов манга и небольшая секция книг с завернутыми в бумажные пакеты обложками. Я снимаю с одной покрытие и хихикаю. Любовный роман. У него есть маленькая секция, посвященная этому жанру, и, вероятно, он надел на них лжеобложки, чтобы не увидела мама. Должно быть, это любимые книги Софии. В углу стоят телевизор, Плэйстейшен 4 и Иксбокс. На кровати лежит лэптоп, как будто Джек закрыл его перед тем, как уйти.
И повсюду его запах.
Это запах сна, учебы и чтения, клеток эпителия и помятой одежды, запах парня-тинэйджера и в то же время странного, чистого парня, который моется определенным мылом и пользуется определенным одеколоном, сделанным из мяты и меда, который заглушает его пот. Я даже не знаю, одеколон ли это. Может быть, это его естественный запах. Но он везде, и это опьяняет. Мои руки с каждым вдохом всё сильнее и сильнее потеют. Этот аромат играет с моими нервами. Кажется, что в любую секунду я повернусь, и он будет стоять там, сердито смотря и планируя мою неминуемую гибель.
Интересно, знает ли его мама, где он работает? И почему он вообще должен работать эскортом, когда его мама настолько богата? В этом нет смысла. Даже если бы Джек хотел иметь свои собственные сбережения, что я, между прочим, уважаю, он мог бы найти нормальную работу на полставки как все остальные. Ему не стоило обращаться напрямую в эскорт. Да с такой внешностью, его любой бы нанял. Он мог быть моделью! Он мог быть актером! Пфф, Да он мог бы продавать куриные крылышки и купаться в деньгах, потому что дамы толпились бы у его стойки каждый день только для того, чтобы увидеть его лицо. Так почему эскорт?
Я засовываю замешательство в небольшой-перерыв-но-я-обязательно-выясню-это-позже угол своего мозга. Ты невероятно рискуешь, Айсис! Ты задаешь слишком много вопросов «почему», пока находишься в сердце вражеской территории, а за это людей расстреливают. Ты генерал! Война полностью зависит от тебя! Если тебя схватят, всё закончится!
Я решительно сжимаю кулаки и осматриваю комнату. Эйвери сказала, что шкатулка будет на видном месте, но я до сих пор ничего не нашла. Спасибо, Эйв. Это действительно чрезвычайно полезный совет. Проверяю под кроватью, в ящиках стола, в шкафу. Ничего. У меня осталось мало времени. Если я быстро не вернусь вниз, то миссис Хантер начнет волноваться и пойдет меня искать. Осталось только одно место – его комод. Открываю ящики и перерываю их все. Кроме ящика с нижним бельем. Эти вещи могут катиться прямо в ад. По крайней мере, его одежда не идеально сложена, так как, откровенно говоря, мысль о том, что владелец этой комнаты серийный убийца не требует дополнительных доказательств, чтобы считаться фактом.
И тогда я нахожу её. За стопкой футболок припрятана твердая деревянная шкатулка. Достаю её, и из шкатулки для Кубинских сигар с замысловатой резьбой доносится сладкий запах табака. Эта шкатулка принадлежала его отцу, так сказала Эйвери. Мне становится интересно, откуда она так много знает о Джеке, если они совсем не разговаривают. Они определенно знали друг друга в прошлом, но насколько хорошо? Вероятно, очень хорошо.
Что бы он ни сделал, это невозможно простить, если Эйвери и Рен сейчас так боятся его.
Я прокручиваю эту мысль в миллионный раз и открываю шкатулку. Внутри находится стопка аккуратно упорядоченных писем, все они на одинаковой розовой бумаге с облачками по краям. Беру самое верхнее, приоткрываю немного, чтобы проверить дату и убедиться, что оно последнее. Так и есть. Прячу шкатулку обратно за футболки и мешкаю, прежде чем закрыть ящик. Кто в наши дни и в нашем возрасте пишет письма? Это так старомодно и, ох, ненавижу это признавать, романтично. Наконец, в моих руках что-то от Софии. Призрачная, загадочная София прямо здесь, ждет, когда я прочитаю её слова. Так легко удовлетворить свое любопытство, необходимо всего лишь немного приоткрыть письмо. Только одно предложение. Одно предложение еще никого не убивало. Ну, кроме того случая, если в нем судьба тысяч лет человеческого существования, но черта лысого меня это остановит.
Почерк с завитушками, элегантный и очень девчачий.
Дорогой Джек,
Ты можешь поверить, что уже октябрь? Я развесила ленту тыквенных фонариков и бумажных летучих мышей над своей кроватью. Увидишь их, когда придешь в следующий раз. Они действительно создают жуткую атмосферу. Медсестры говорят, что мы вырежем тыкву и поставим её на мой подоконник. Я собираюсь вырезать на ней усы как у Фу Манчу26 и назову его Мистер Мияги27. Или я сделаю из нее Хелло Китти. Как думаешь, что больше напугает людей на улице?
У меня все хорошо! Доктор Фенвол думает, что после следующего круга лечения я буду чувствовать себя достаточно хорошо в течение целого дня, поэтому мне разрешат выйти. В этот раз мы должны пойти туда, куда ты захочешь. И не спорь! Я затащила тебя на карнавал в прошлый раз, хотя знала, как ты это ненавидишь, поэтому можешь вести меня куда захочешь, и я не буду жаловаться! Обещаю. Окей, может, немного похнычу. Но только если начнут болеть ноги или увижу и захочу что-нибудь миленькое. ;)
Она действительно больна. Но кажется такой веселой и милой. Эта девушка уже мне нравится. И Джек на карнавале? Могу представить себе интенсивность его взгляда, когда кто-то предложил бы ему сахарную вату или затащил бы его на кольцебросс. На колесе обозрения? Я усмехаюсь. Джек бы всё время скучал. Срал он на все такие гулянья. Но всё же, кажется, Софии он действительно нравится. Она что-то в нем нашла.
Я знаю, ты чувствуешь себя подавленным в последнее время и очень много для меня работаешь, но не переживай. Доктор Фенвол говорит, что разговаривал с отделом составления счетов, и у них есть грант для людей вроде меня. Так что, это нормально, если ты какое-то время не будешь работать. Я подам заявку на грант и знаю, что получу его. Таким образом, ты сможешь расслабиться и повеселиться, вместо того, чтобы всё время беспокоиться.
