Текст книги "Мед его поцелуев"
Автор книги: Сара Рэмзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Однако леди Харкасл отреагировала иначе, – предупредила она. – Она истекает ядом, когда говорит о тебе, таким ядом, что я попросила бы ее уехать, будь в часе езды от нас хоть какой-нибудь постоялый двор. Возможно, Пруденс тебя простит, но пока она живет со своей матерью, ей едва ли позволят с тобой увидеться.
Эмили подошла к столику освежить свой чай и позволила длиться тишине, пока его наливала. Закончив, она попробовала разрядить мрачную обстановку.
– Я пытаюсь не драматизировать, но разве все это не похоже на одну из моих историй? Героиня в далеком замке, одна, без подруг, и ее силой заставляют выходить замуж?
Мадлен рассмеялась.
– Надо бы добавить призрака. И, возможно, руины аббатства.
– Жаль, что все это не история, – сказала Эмили, возвращаясь с чашкой чая на свое место. – Если бы я это писала, я смогла бы вывести для себя счастливый конец.
Элли прочистила горло, почти неслышно, но так требовательно, что Мадлен и Эмили разом обернулись к ней.
– Мысль о том, чтобы сделать из всего этого роман, довольно интересна, но вы пропускаете самые важные вопросы, – сказала она.
– Какие же?
Элли отпила чаю, словно все еще пыталась смягчить горло. Ее харизма была так велика, что никто не заговорил, пока она не вернула чашку на блюдце.
– Вопрос первый: что потянуло тебя к Карнэчу в то время, как все остальные женихи потерпели полный крах? Вопрос второй: когда ты выйдешь за него, что случится с твоим писательством?
Эмили фыркнула:
– Могу я добавить вопрос?
Элли грациозно кивнула.
– Второго вопроса нет, потому что я не выйду за Малкольма. Вместо него я задаю вопрос: как мне наладить отношения с Пруденс?
– Вопрос о Пруденс может стать номером три, – сказала Элли. – Но, насколько я вижу, ты выйдешь за Карнэча. Ты уже называешь его по имени, а это четкий индикатор страсти.
Эмили покраснела. Элли сидела в том самом кресле, где совсем недавно она сидела с Малкольмом – с тем, кто поселил свое имя на ее губах, с тем, от чьих прикосновений горела кожа.
– Страсть и брак – это очень разные вещи, – слабым голосом ответила она.
– Милли, ты краснеешь? – воскликнула Мадлен.
– Конечно, она краснеет, – подтвердила Элли. – Она знает, что я права.
Эмили резко встала, оставив чай на столике у кресла, и, стиснув руки в кулаки, прижала их к бокам.
Хватит вопросов. Если вы не собираетесь помочь мне, я лучше проведу это время в одиночестве.
– Ты и вправду не хочешь за него выйти? – куда более мягко спросила Мадлен.
– С чего мне этого хотеть? – Эмили начала привычно мерить шагами комнату. – Если мы поженимся, я не смогу писать.
– Возвращаю тебя к вопросам номер один и два, – сказала Элли.
Это звучало как шутка, но Элли говорила вполне серьезно.
– Я не понимаю, – ответила Эмили, не прекращая шагать.
– Почему тебя к нему потянуло? И как ты сможешь продолжать писать после свадьбы? Ответь на эти вопросы, и я клянусь: остальное само расставится по местам.
– Легко тебе говорить, – фыркнула Эмили, останавливаясь у кресла Элли. – Тебя-то никто силой не выталкивает замуж.
Голос Элли заледенел:
– Больше нет, но я была на твоем месте, и между нами тогда было куда меньше симпатии. Лучше заключить брак на своих условиях, чем сбегать от мужчины, которого ты вполне откровенно желаешь. Не позволяй страху сбить тебя с пути.
– Прости, Элли, – сказала Эмили, падая обратно на свой пуфик. Свадьба Элли состоялась десять лет назад, и если бы маркиз не погиб, она до сих пор была бы в западне. – Я говорила не подумав.
Мадлен шагнула вперед и села рядом с Эмили.
– Милли, все уже произошло. И может выйти так, что тебе понравится замужем, если ты позволишь себе получать от этого удовольствие.
Мадлен еще не растеряла сияния новобрачной – ведь она любила своего жениха еще до брака. Эмили не нравился Фергюсон, но они с Мадлен идеально подходили друг другу.
– Я не получу того, что вышло у вас с Фергюсоном, – сказала она.
Мадлен погладила ее по колену.
– Попытайся. Если ты целовала его, несмотря на ситуацию с Пруденс, между вами наверняка что-то есть.
Элли снова тихонько кашлянула.
– Налить тебе еще чаю? – спросила Эмили с едкостью.
Элли улыбнулась.
– Слишком нарочито, да?
И все трое рассмеялись. На миг Эмили ощутила, что с их поддержкой она может справиться с чем угодно – хоть со свадьбой с Малкольмом, хоть с побегом.
Но наваждение пропало, как только Элли отсмеялась.
– Эмили, даже если ты его не любишь, тебе стоит кое о чем узнать. В Лондоне уже ходят слухи.
– Слухи о чем? Леди Харкасл не могла успеть рассказать о моей неосторожности, а вы вместе с нами путешествовали на север. Так что же вы слышали такого, о чем не знаем мы?
– Дело не в Малкольме. Дело в твоих романах.
Оптимизм Эмили пропал.
– Что же о них говорят?
Элли говорила успокаивающим тоном, но с серьезностью, которая не позволяла Эмили расслабиться.
– О тебе никто ничего не говорил. Но твоя последняя книга была настолько откровенной в своей сатире, что написать ее мог лишь человек, вхожий в высшее общество.
– Это обсуждают уже несколько месяцев, – сказала Эмили. – Никто меня не заподозрил.
– Но в этот раз – ты помнишь, как расписала лорда Кэсселя?
– Мне нужен был злодей, а он отлично подходил. И заслужил подобное своими жуткими попытками жениться на мне в прошлом году.
– Так знай, что, когда Кэссель пил на вечеринке, которую я посетила за день до отъезда из Лондона, кто-то назвал его лордом Грандисоном – по фамилии, которой ты наградила его в романе.
Эмили рассмеялась.
– Никогда не думала, что мои книги будут читать мужчины.
Мадлен фыркнула.
– Ты хотела, чтобы их прочитал весь свет и чтобы все прекратили сомневаться в рассудке Фергюсона. Не стоило так рисковать.
– Но мне пришлось, я хотела компенсировать тебе нанесенный вред, – сказала Эмили. Это была ее попытка извиниться, и, несмотря на риск, в то время Мадлен оценила ее.
– И ты преуспела, но теперь книга живет своей жизнью, – вмешалась Элли. – Кэссель поклялся найти автора и высечь его плетьми, а затем засудить за оскорбления и клевету. Похоже, он не слишком знаком с истинным значением этих слов, – сухо отметила она. – Но угроза все же остается. Он предложил три сотни фунтов за любую информацию, которая выведет его на автора.
Сумма была невелика. Элли, например, подобной не заинтересуешь. Но если ее секрет известен кому-то стесненному в средствах, Эмили придется его подкупить – и, возможно, платить до конца жизни, – или смириться с тем, что Кэссель узнает о ней, и надеяться, что не поверит.
– Кто-то в ту ночь говорил с ним?
– И до чего он договорился в ту ночь? – спросила Эмили.
– Выслушал сбор обычных слухов, но никто не упоминал тебя. Если тебе повезет, он найдет, кого обвинить, до того как заподозрит тебя.
– Почему вы не сказали мне раньше?
– Я не видела в этом серьезной угрозы. Знали только мы четверо и кучер Мадлен, и никто из нас тебя бы не выдал, не было смысла тебя волновать. Но теперь у Пруденс есть то, что, прости меня за откровенность, весьма похоже на оправданные претензии к тебе…
– И ты думаешь, что она выдаст мой секрет? – Эмили не могла в это поверить.
– Она этого не сделает, – твердо сказала Мадлен.
Элли отпила чаю.
– Я видела больше предательств, чем любая из вас. Меня это не удивит.
Эмили покачала головой.
– Я согласна с Мадлен. Пруденс ненавидит Кэсселя почти так же сильно, как я. Я думаю, что я в безопасности. Мадлен, ты же не рассказала Фергюсону?
Кузина напрягла плечи.
– Ты можешь доверять Фергюсону, даже если я рассказала.
– Так ты рассказала?
Мадлен поморщилась.
– Да. Он называл тебя гарпией, и я подумала, что он отнесется к тебе с большей теплотой, если узнает, что только благодаря тебе слухи и сплетни переключились с нас на другую тему.
– Ты не могла… – сказала Эмили.
– Прости, но я не могу хранить от него секреты. Но он не расскажет Карнэчу, в этом ты можешь быть уверена.
Эмили вздохнула.
– У нас это семейное – выдавать секреты друг друга, пытаясь друг друга спасти, да?
Мадлен разглядывала свою чашку.
– Будем надеяться, что Пруденс не проговорится о твоей книге.
Несколько мгновений они молчали. Эмили никак не могла повлиять на Пруденс. Подруга к этому времени уже подъезжала к Эдинбургу, и никакие письменные извинения не могли бы догнать ее до приезда в Лондон – к тому же, она все равно не пожелала бы их читать.
Эмили заставила себя перестать хмуриться.
– Надеюсь, Фергюсон сдержит слово. Малкольм не должен узнать о моем писательстве. Если я выйду за него, я не позволю ему положить конец всем моим устремлениям.
– Ты не сможешь писать, если потеряешь свою связь с издателем, – предупредила Элли. – Сейчас, когда Кэссель так рьяно пытается узнать об авторе книги, тебе нельзя использовать кучера Мадлен для отправки рукописей и приема денег.
Если сохранится установившийся здесь медленный темп, ей еще несколько месяцев будет просто нечего отсылать.
– К тому времени, как я снова решу издаться, фурор наверняка поутихнет.
Никого, похоже, это не убедило, но Эмили была благодарна подругам за то, что они сменили тему. Мадлен заговорила о шотландском поместье Фергюсона. Эмили издавала нужные звуки в нужных местах, но мысли ее все время возвращались к ее писательству – и Малкольму. Если она выйдет за него раньше, чем раскроется ее секрет, он станет посмешищем.
Она хотела признания и одобрения, но Кэссель надеется ее уничтожить, узнав ее имя, что перечеркивало мечту о признании. Она всегда надеялась, пусть напрасно, что когда-нибудь все изменится, и девушки из высшего общества смогут наслаждаться плодами славы без страха перед скандалом.
Однако теперь, если она не сможет избежать свадьбы, не только ей придется пожинать плоды скандала. Если Малкольм не разорвет помолвки, она будет вынуждена так тщательно прятать свое незаконное авторство, чтобы никто никогда не смог разгадать ее псевдоним.
И лишь надеяться на то, что, несмотря на все случившееся, Пруденс тоже позволит тайне остаться тайной.
Глава тринадцатая
Тем утром Малкольм завтракал в своем кабинете, чтобы не сталкиваться с множественными попытками Эмили избежать неизбежного. Он плохо спал, хотя и помог себе рукой избавиться от вызванного ею напряжения. И то, что она не оставила его мыслей и после, злило его не меньше, чем возбуждало.
Нет, он не собирался отступать. И если она останется, он хотел куда большего, чем краткая вынужденная покорность между периодами открытой войны.
Но как бы он ни хотел положить конец ее попыткам его избегать, смысла в преследовании не было – рано или поздно их свяжут узы брака, а долг налагал на него и другие обязанности. Так что все утро он провел за столом, перечитывая номера «Газет» и «Таймс» за прошлые недели, отмечая, какие лорды придерживаются определенных позиций и какие темы называют темами дня. В сентябре новостей было мало, потому что парламент еще не заседал. Но долг перед кланом требовал заранее оценить поле боя.
Битва будет нелегкой. В палате лордов было лишь шестнадцать шотландских пэров, представляющих во время сессий куда большее количество своих сородичей. Ограниченность их влияния была обусловлена Договором об Унии, в котором Англия диктовала условия, чтобы навсегда удержать Шотландию под своей пятой.
Малкольм мог заседать в палате лордов, не подпадая под это ограничение благодаря своему второстепенному английскому титулу – виконт Лэйборн. Но большинство аристократов, даже те, чьи земли находились в Шотландии, не любили Гор. И несмотря на войну с Америкой, мало кого беспокоило, что почти все население Шотландии может двинуться к ее берегам. Важна была лишь прибыль, а большинство землевладельцев получали больше денег от овцеводства, чем от ренты со своих арендаторов.
Когда Грейвз постучал в дверь, Малкольм приказал ему войти, даже не поднимая взгляда. Грейвз послушался.
– Его светлость герцог Ротвел, – провозгласил дворецкий с несвойственной ему чопорностью.
– И не смей говорить, что не примешь меня, МакКейб, – сказал Фергюсон, шагая к столу и пожимая руку Малкольма раньше, чем Малкольм успел полностью встать с кресла. – Чтобы добраться до тебя, я два часа провел со своими сестрами. Посему меньшее, что ты можешь предложить, это виски.
Малкольм жестом пригласил его садиться и пошел к шкафу за графином и двумя бокалами.
– Из твоих писем я понял, что ты рад воссоединению семьи. Что-то изменилось?
Фергюсон закатил глаза.
– У тебя только братья, тебе этого не понять. А девчонки способны полчаса болтать только о ленточках.
Малкольм смерил взглядом вычурный галстук и безупречно сшитый по фигуре камзол, больше подходящий в клубе для избранных в Лондоне, чем в отдаленном замке в горах.
– Ты и сам не чураешься моды.
– Я давно уже смирился с жуткой модой шотландцев, но не собираюсь до нее опускаться.
– Не лучше ли заняться делами вместо двух часов, которые у тебя уходят на завязывание галстука? – спросил Малкольм, подавая ему бокал.
– А я гений, мне на галстук требуется всего лишь час, – фыркнул Фергюсон.
Малкольм рассмеялся шуточному чванству.
– Я польщен тем, что ваша светлость почтила меня вниманием, отвлекшись от ежедневной рутины.
– Слушай, я все еще Фергюсон для всех, кто мне дорог. И я не мог отказать тебе в дружеской поддержке, когда ты так вляпался. – Фергюсон отхлебнул виски и довольно улыбнулся, смакуя. – Надеюсь, твои планы избавиться от невесты помогут мне справиться с жуткой скукой.
– А кто сказал, что я собираюсь разорвать помолвку? – спросил Малкольм, присаживаясь на край стола.
– Я знаю тебя почти тридцать лет и не припоминаю, чтобы ты хоть раз позволил к чему-то себя принудить. У тебя наверняка есть план.
Малкольм поболтал бренди в стакане. Ореховый аромат помог собраться с мыслями. Фергюсон был прав. Малкольм плохо реагировал на принуждение.
– Возможно, я не так уж не хочу этого брака.
Фергюсон фыркнул.
– С мисс Этчингем тебе было бы лучше.
– Нет. Она довольно мила, но не показала ни грана характера, пока не дошло до конца.
– Вчера в моем доме она устроила то еще шоу. Оскорбленная женщина – завораживающее зрелище.
Малкольм вздохнул.
– Я знаю, что она чувствует себя преданной, пусть даже разговоры о помолвке ни разу не дошли до формальностей. Но в Эмили есть нечто, отчего, мне кажется, будь она на моей стороне, я смог бы перевернуть весь мир.
Фергюсон изогнул бровь.
– Никогда не думал, что ты станешь соблазнять невинную девушку ради политической выгоды. Похоже, ты превзошел все мои интриги, МакКейб.
– Нет, лучшим интриганом гор остаешься ты, – не согласился Малкольм. – А время, что я провел с Эмили, довольно сложная материя.
Он рассказал Фергюсону все, что произошло в библиотеке, включая угрозы Алекса и желание Эмили избежать помолвки, но остаток ночи с интерлюдией в гостиной оставил при себе. Фергюсон, вместо высказанной симпатии или даже разочарования, расхохотался.
И никак не мог успокоиться.
– Фергюсон, я не вижу в этом ничего смешного, – стиснул зубы Малкольм.
Фергюсон вытер глаза, все еще хихикая.
– С тех пор как ты вступил в права наследования, ты все пытался исполнять свой долг, не отступая от него ни на шаг. Свадьба с нужной женщиной была так важна для тебя – и в итоге ты преподносишь себя на тарелочке женщине, которую я велел тебе избегать.
Малкольм запустил пальцы в волосы.
– Я пытался сдержаться, но она чертовски привлекательна. И куда сложнее простушки мисс Этчингем. Что такого в Эмили, о чем ты пытался меня предупредить?
Фергюсон посерьезнел. И явно тщательно взвесил свои слова, прежде чем отвечать. Малкольм редко видел его настолько сдержанным.
– В Эмили есть все, что нужно для идеального брака, но она яростно охраняет свое приданое. Ты слышал о «Непокоренной наследнице»? Книга вышла весной и произвела сенсацию в обществе.
Малкольм кивнул.
– Я ее читал.
– Не думал, что тебя интересуют любовные романы.
– Не интересуют, – согласился Малкольм, – но ты был в Англии, а мне, когда я не работал, оставалось либо слушать чепуху от близнецов, либо морализаторство Аластера. И мой знакомый поставщик книг из Эдинбурга сказал, что мне стоит ознакомиться с ней, если уж я собираюсь в Лондон.
– Помнишь сюжет?
– Конечно. Он хорош, только слегка драматичен.
Фергюсон фыркнул.
– Естественно, драматичен. Книга основана на истории твоей невесты.
Малкольм нахмурился.
– Только не говори мне, что ее тоже украл мерзкий итальянец.
– Нет. Ее репутация в порядке, хоть я и считаю ее гарпией. Но тебе стоит спросить ее об этой книге.
– Эта «гарпия» вскоре станет моей женой. Я был бы благодарен, если бы ты следил за своим языком.
Фергюсон поднял бокал, извиняясь.
– Прости. Она чертовски хорошо старалась разлучить нас с Мадлен, так что я, признаю, предвзят. Но факт остается фактом, до сих пор Эмили удавалось удачно избегать брака. Она не станет легкой добычей. И она настолько известна этим, что весь свет будет сплетничать о том, как ты ее завоевал, и тщательно следить за любыми признаками разлада.
Малкольм устроился в кресле напротив Фергюсона, предложил другу графин, затем наполнил свой бокал.
– Если я завоюю ее, будет ли победа стоить битвы?
Фергюсон уставился в свой бокал, словно надеясь прочитать ответ в его глубинах.
– Судя по тому, что рассказала мне Мадлен, она не светская девушка, МакКейб. Я знаком с Эмили всего несколько месяцев, но уверен, что она не та, кого ты собирался сделать своей женой. Она не из фарфоровых куколок, которые висят у тебя на руке во время вечеринок, а затем убираются в шкаф до следующего случая.
Он помолчал. И когда Малкольм почти решил, что это был конец разгромного вердикта, Фергюсон продолжил, очень тихо, словно говорил сам с собой:
– Но если брак меня чему и научил, так это тому, что несветская женщина на твоей стороне куда лучше фарфоровой куклы у ног.
Теперь замолчали оба, согревая бренди в бокалах. Малкольм смотрел на хитроватую улыбку Фергюсона и гадал, какие грани личности новой герцогини Ротвел могли шокировать общество.
У Эмили тоже были секреты, которых он еще не знал. Но стоили ли эти секреты риска, на который он шел, стремясь жениться на ней?
Когда они наконец встряхнулись, Фергюсон осушил свой бокал.
– Я поддержу тебя в любом решении, МакКейб. Но все же спроси ее о книге. Не стоит жениться, оставив между собой такие секреты.
– Спрошу, – пообещал Малкольм.
– Хорошо. Если все же попытаешься заставить Эмили отвязаться от себя, я на твоей стороне.
– Интриган, как всегда, – отметил Малкольм.
– Мое благословение и проклятие.
– Неудивительно, что ты ненавидишь Эмили, вы с ней похожи.
Фергюсон скорчил гримасу.
– Я бы вызвал тебя на дуэль, если бы эта свадьба не была наказанием почище моего меча.
Малкольм рассмеялся и залпом проглотил остаток выпивки. Если ответы Эмили на его вопросы о «Непокоренной наследнице» окажутся приемлемыми, он не сдастся.
К тому же он все равно не мог от нее отказаться. Но не только потому, что заботился о репутации. Он хотел, чтобы она снова пришла в его объятия и потеряла себя в них, как в прошлую ночь. Он хотел ощутить ее под собой, над собой, вокруг своего естества – и не только на те несколько мгновений, когда она забывала, что не хочет за него замуж.
Он пытался предупредить ее и отпугнуть. Он показал ей, каким он может быть диктатором, и она отвечала ему на равных. Он вызвал в ней покорность, пусть всего на несколько минут, и она не бросила его.
Она пока еще не признала этого, но она выйдет за него замуж, ведь ни у кого из них не было выбора. Но если он будет соблазнять ее, распалит ее страсть настолько, что она ощутит ту же жажду, что снедает его самого, возможно, она добровольно пойдет к алтарю.
Он не собирался жениться по любви и не мог позволять себе отвлекаться на страсть. Но раз уж он вынужден взять в жены Эмили, они вполне могут наслаждаться друг другом.
И начнет он прямо сегодня. Если залитая лунным светом библиотека смогла поколебать ее решимость, то он знал, какие действия заставят ее сердце биться чаще, а саму девушку броситься в его объятия.
– Выглядишь зловеще, МакКейб, – заметил Фергюсон.
Малкольм улыбнулся.
– Из твоих уст это высокая похвала. – Он помолчал секунду, размышляя о планах соблазнения Эмили.
А затем, послав осторожность к дьяволу, попросил Фергюсона о помощи:
– Ты не против, если я займу у тебя несколько овец?
Глава четырнадцатая
– Что-то не так с вашим десертом, леди Эмили? – спросил Малкольм за ужином, во время которого она сидела напротив него. – Впрочем, я знаю, что он не так хорош, как был ваш прошлый вечер.
На миг она не поняла, о чем он, поскольку вчерашний ужин ей просто не запомнился, но медленная улыбка Малкольма напомнила о том, что произошло в гостиной после. Она вскинула подбородок.
– Мне совершенно безразлично, какие десерты вы можете предложить.
Он подцепил ложечкой немного сладкого крема.
– Звучит как вызов. Я с радостью продолжу искать возможность удовлетворить ваш аппетит.
– И обнаружите, что мне сложно угодить, милорд.
Он улыбнулся.
– Не сомневаюсь. Но я не из тех, кто сдается.
Эмили услышала вздох матери, сидящей чуть дальше. Впрочем, вздох не казался укором, в нем звучала скорее ностальгия.
Эмили наблюдала, как Малкольм доедает свой крем. Он наслаждался кремом не торопясь, смакуя каждый глоток. Она подозревала, что, сложись его жизнь иначе, Малкольм мог стать гедонистом – жить ради удовольствия, а не исполнения долга.
Возможно, он был бы больше похож на братьев. Дуглас и Дункан весь вечер смеялись и делились историями, которые прошлым вечером услышали в пабе. Разговор протекал совершенно в ином русле, чем было принято в кругах лондонских аристократов, где правилами запрещалось обращение к сидящему напротив и где диктовались уровни хорошего вкуса, которые сводили все беседы к безопасным и скучным темам.
Но МакКейбы радостно приняли в свой круг и Эмили, и ее мать. Перспектива свадьбы все еще давила на девушку, но в те минуты, когда она забывала об этом, Эмили понимала, что хочет остаться в Шотландии, в этом замке.
Она не решалась додумывать мысль до конца, до того, что хочет остаться с этим мужчиной.
Малкольм откинулся на спинку стула, налив себе бокал вина. Он наблюдал за ней поверх стекла, отпивая вино и поглаживая ножку бокала.
И в его глазах светилось удовольствие. Будь между ними страсть, а не холодная вежливость и политические требования, неужели брак был бы такой обузой?
Леди Карнэч поднялась со своего места за столом. Малкольм и его братья тоже встали. Эмили отложила салфетку. Что будет дальше? Малкольм присоединится к ней позже в гостиной, как сделал вчера? И станет ли она ждать его или сбежит, попытается придумать способ спастись от свадьбы, которую она все больше признает неотвратимой?
– Дорогие мои, вам-то не нужно уходить из-за стола, – сказала леди Карнэч. – Это мне уже пора в мои покои на отдых.
– Проводить вас, матушка? – спросил Малкольм.
Она почти фыркнула.
– Я прожила здесь почти тридцать пять лет. И уж, наверное, могу найти свою комнату еще один раз.
Затем он предложил руку матери Эмили, однако и та отказалась.
– Вам, молодые люди, нужно продолжить знакомиться, – сказала Августа, натягивая перчатки после того, как ополоснула пальцы в мисочке с водой, поставленной у ее тарелки. – Это не вполне прилично, но вы ведь практически женаты. Наслаждайтесь этими тихими часами общения, прежде чем вас поглотят лондонские собрания.
Братья Малкольма тут же отговорились другими делами – Аластер должен был готовиться к завтрашней проповеди, близнецы собирались встретиться с кузенами в пабе. В итоге Малкольм и Эмили остались одни в огромном и пустом средневековом зале МакКейбов.
В любых других обстоятельствах Эмили была бы зачарована. В отличие от семейного крыла, гостиная относилась к остаткам изначального древнего замка, ее происхождение выдавали каменные стены. Поблекшие гобелены в промежутках между узкими окнами заглушали эхо и вносили проблески цвета в бесконечную каменную серость. Огромный камин согревал зал, а древний железный канделябр над столом отбрасывал странные тени на тех, кто за ним сидел.
Однако Эмили сопротивлялась древним чарам комнаты, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях, понять, чего же действительно жаждет ее сердце. Время, проведенное с Малкольмом, как минимум позволит понять его стратегию. Несмотря на все его слова о покорности и долге, за ужином Малкольм был вполне внимателен к ней.
Словно действительно ухаживал.
– Предпочитаешь чай, дорогая? Или что-то покрепче? – спросил он, опускаясь в кресло, когда все ушли.
Нет, он определенно пытался ухаживать. Куда же подевался диктатор, которым он был всего день назад?
– Я буду пить то же, что и вы, – ответила она.
– Грейвз, два бокала виски и чай.
Грейвз наверняка заметил ее неподобающее поведение, на которое его хозяин не обращал внимания. Дворецкий поклонился с неуклюжестью, которая объяснялась либо артритом, либо апоплексией.
– Можем разделиться, если желаете, милорд. Возможно, остальные не зря предпочли ранний уход.
– Нет, у меня есть идея получше. Пойдем в мой кабинет, и я тебе покажу.
Она покачала головой.
– Мне действительно стоит заняться письмами, вместо того чтобы оставаться с вами наедине без присмотра.
– Для писем отводятся дни. А вечера посвящают беседам. Вы разочаруете Грейвза, если не выкажете должного интереса к предписанным правилам.
– Слишком поздно, милорд, – сказал Грейвз, принесший от буфета два бокала виски. – Я отправлюсь на вечный покой, сожалея, что не смог помешать этому союзу.
Эмили немедленно прогнала бы слугу, который осмелился так говорить, но Малкольм лишь рассмеялся, встал и предложил ей руку.
– Не обращай на него внимания. Он просто гений в том, что касается управления слугами и поставок вина, но при нашем отсутствии развлечений его воспитанность немного поблекла.
Скорей уж совсем пропала, но Эмили решила придержать язык. Она приняла руку Малкольма. Другой ладонью он накрыл стаканы с виски.
– Грейвз, чай на сервировочном столике в мой кабинет. Без яда, будь любезен.
– У тебя совершенно неприемлемые слуги, – заметила Эмили, когда они вышли из столовой.
– Ты еще не видела остальных членов клана. По слухам, Грейвз был образцом пристойности, когда матушка наняла его в Англии тридцать лет назад. Но, похоже, служба в нашем замке сделала его неприемлемым для других нанимателей.
– Твой клан всегда так плохо влияет на тех, кто к нему присоединился?
Они дошли до кабинета, и Малкольм открыл перед ней дверь.
– Можешь спросить мою матушку. Похоже, ей это нравится. К тому же она может не согласиться с тобой – после свободы, которую она обрела здесь, Лондон стал ей глубоко безразличен.
Он проигнорировал кресло за столом и поставил бокалы на маленький столик между двумя креслами у камина. Кресла были обиты тонкой кожей орехового цвета и так и звали опуститься в свои мягкие глубины. Комната оказалась именно такой, какой представляется убежище джентльмена, с охотничьими трофеями на стенах, висящими между картинами и полками с книгами. Здесь не было личных вещей и антикварных мелочей, которые заполняли кабинет ее брата, но Малкольм был графом всего лишь год, в то время как Алекс унаследовал свой кабинет десятью годами ранее.
Малкольм указал на кресла.
– Присядем?
Она осталась стоять.
– Чего вы хотите, лорд Карнэч?
Он склонил голову, играя в невинность.
– А как вы думаете, чего я могу хотеть?
– Не надо притворяться непонятливым. Мы враждовали как политические противники с того самого момента, как Алекс застал нас в библиотеке, а теперь вы внезапно прекратили войну. Почему?
Малкольм скрестил руки на груди.
– А мне нужна причина?
– К этому моменту вы уже могли все закончить. Почему же вы этого не сделали?
Вопрос повис в воздухе, как грозовая туча над Грампианскими горами. Молния не ударила, потому что в кабинет постучался Грейвз, который вкатил сервировочный столик и оставил его у кресел, бормоча что-то о наглых девицах, пока не удалился, закрыв за собой дверь.
Эмили все это время смотрела Малкольму прямо в глаза. Ответ на ее вопрос таился в его серых глазах, прятался под показной беззаботностью. Она подозревала, что уже знает ответ – от этого ее собственные глаза искрились бы, если бы Малкольм мог заглянуть так глубоко, как она.
Но Эмили не собиралась говорить этого первой. Не хотела давать этому ответу ни шанса превратиться из искры в опаляющее пламя. И голос ее был холоден, когда она напомнила:
– Так почему вы это не прекратили?
Он, не сводя с нее глаз, поднял свой бокал. И что-то в его взгляде поверх стекла пробудило в ней желание – желание, которое подчинялось простой ласке его взгляда.
Дыхание Эмили сбилось. Внезапно ей стало все равно – почему, она хотела лишь знать, станет ли он касаться ее снова, сможет ли в этот раз она ответить на его ласки.
Стук бокала о столешницу вернул ее к реальности.
– Я не закончил этого ровно по той же причине, что и ты, – ответил он.
Эмили вскинула голову и посмотрела на него свысока.
– Никто из нас не хочет рисковать и разрывать эту помолвку, но, будь вы джентльменом, вы приняли бы удар на себя.
Малкольм рассмеялся.
– Аргументы о «джентльменах» не сработают, дорогая. К тому же, мы все еще здесь не поэтому.
– Тогда почему же мы здесь?
Ее голос упал до шепота, почти неслышного за треском камина. Эмили совсем забыла о сильных и требовательных нотках, которые помогали ей избежать других ухажеров.
А в голосе Малкольма была уверенность, которой ей так не хватало.
– Мы хотим друг друга. На определенном уровне мы даже нужны друг другу. И ни один из нас не может попрощаться, пока эта нужда нас не отпустит.
Она покачала головой. Будь она ребенком, она бы закрыла уши руками. Она даже бессознательно попыталась сделать это сейчас, но он шагнул вперед и взял ее ладони в свои.
– Не борись с этим, Эмили. Ты знаешь, что это правда.
Тепло его рук ощущалось даже сквозь перчатки. И жесткость тоже, но это была жесткость надежных перил, а не тюремных стен.
– Так что же нам делать? – спросила она.
Он поднес ее руки к губам и запечатлел на них поцелуй.
– У меня есть один вариант, но тебе он может не понравиться.
– Если вы скажете, что это вариант женитьбы, я сама отравлю ваш чай.
– Кровожадная девица – ты могла бы быть Борджией, а я Цезарем, и вместе мы бы правили миром, – сказал он улыбаясь, и Эмили не смогла не рассмеяться его странному предложению.
– Я предпочла бы быть Шахерезадой.
– Силой, стоящей за троном? Или ты собираешься рассказывать мне истории, пока я тебя не освобожу?
– И то, и другое, – ответила она, переплетая свои пальцы с его.
– Тысяча и одна ночь, – мечтательно проговорил Малкольм. – А я-то думал, что могу просить лишь об одной.
– Одной ночи для чего?
