Текст книги "Мед его поцелуев"

Автор книги: Сара Рэмзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Сара Рэмзи
Мед его поцелуев

Посвящается Шону Коннери и Лоро, во всех инкарнациях.

Глава первая

Замок МакКейб, Северо-Шотландское нагорье.

23 сентября 1812 года

– Ты уверена, что хочешь этого, Прю? – спросила Эмили.

Мисс Пруденс Этчингем отвернулась от окна. Ее нахмуренные брови послужили достаточным ответом.

– Но ведь ты должна признать, что чай у леди Карнэч, поданный нам по приезде, был лучше всего, на что способна экономка моей матери. Ради таких лимонных пирогов я бы с радостью вышла и за дьявола.

Эмили скрестила руки на груди. Они спорили об этом на протяжении всего пути в Шотландию, а теперь осталось лишь несколько минут до того, как Пруденс встретит своего возможного жениха.

– Лимонные пироги вполне хороши…

– Они куда больше чем просто хороши, позволь заметить, особенно если ты жила на содовом хлебе экономки моей матери, – прервала ее Пруденс.

– Ты не можешь продавать себя за пирог, – настаивала Эмили. – Ты, как никто из всех, кого я знаю, достойна большего.

Пруденс прислонилась к краю кровати, такой высокой, что невозможно было сесть на матрас, не подпрыгнув.

– Ты единственная, кто так думает. Ярмарка невест давным-давно отказалась от меня.

Они расположились в одной из бесчисленных гостевых комнат замка, уже одетые к обеду, в ожидании гонга, который позвал бы их вниз. Эмили признавала, что этот замок бесспорно превосходит владения Этчингемов в Лондоне. Замок был настолько велик, что Эмили и Пруденс поселились в отдельных комнатах, – роскошь, которую редко позволял их статус старых дев.

А если Пруденс последует плану, подготовленному для нее матерью, то ей будет принадлежать весь замок, не только маленькая гостевая комнатка. Большинство девушек двадцати шести – двадцати семи лет были бы счастливы получить предложение от графа. Но лицо Пруденс было бледным под локонами высокой прически, в которую она собрала свои светло-каштановые волосы. И желтое платье лишь подчеркивало ее бледность – придавая ей болезненный, а отнюдь не счастливый вид.

– Тебе не нужно одобрение ярмарки невест, – возразила Эмили. – Если ты просто немного подождешь, возможно, одно из твоих исторических исследований принесет тебе определенную прибыль.

Пруденс улыбнулась, но глаза ее остались печальны.

– История продается куда хуже романов. И лучше выйти замуж, чем остаться старой девой в компании моей матери.

Эмили принялась теребить нитку на распустившейся кромке перчатки.

– Мне кажется, мы могли бы сбежать через год или два. Как только мне исполнится тридцать, моя мать наверняка позволит мне обосноваться в коттедже в сельской местности. И никто не будет возражать, если ты ко мне присоединишься. И тогда ты сможешь изучать историю, а я писать свои романы, не опасаясь разоблачения.

– И как же я буду платить за коттедж?

– Если ни одна из нас не выйдет замуж, нас обеспечит наше приданое. К тому же, если мои книги продолжат вызывать интерес…

Пруденс снова ее прервала:

– Твое приданое, возможно. Но мое не позволит мне купить даже новую пару перчаток. Матушка говорит, что в моем возрасте и без гроша за душой я должна благодарить Бога за любого мужчину, который обратит на меня внимание. А от графского титула Карнэча у нее просто слюнки текут.

Эмили прекратила пощипывать перчатку и с виноватым вздохом натянула ее на руку.

– А ты не думаешь, что именно это может стать причиной, по которой ты не выйдешь за лорда Карнэча? Ты с ним даже не знакома. Наши матери очарованы леди Карнэч, потому что провели с ней лондонский сезон, но они ничего не знают о ее сыне. Она сказала, что он собирается заняться политикой – что, если за этого хлыща не хочет выйти ни одна дама? Что, если его вкусы окажутся извращенными?

На последнем слове ее голос упал до шепота, но Пруденс захихикала.

– Я видела те же иллюстрации, что и ты, Милли. И за эти лимонные пироги готова смириться с легкой извращенностью.

С легким румянцем, окрасившим щеки, Пруденс внезапно стала выглядеть куда моложе своих лет. Эмили вздохнула:

– Не принимай пока решения, Прю. По крайней мере, пока не увидишь его. Он может оказаться полным огром[1]1
  Огры – в кельтской мифологии – безобразные и злобные великаны-людоеды.


[Закрыть].

– Если он огр, я, конечно же, за него не выйду. И даже за сотню пирогов не соглашусь стать его платной политической партнершей. Но я не могу отвечать всем отказом, как ты. Вполне возможно, это мой последний шанс.

Сердце Эмили сжалось. В отличие от ее кузины Мадлен, недавно вышедшей за герцога Ротвела, Пруденс была ее лучшей подругой. И самой милой девушкой во всем Лондоне, со скрытым чувством юмора, которое Эмили обожала.

Но милые черты и чувство юмора бесполезны для девушки без приданого. В Лондоне никто не обращал на Пруденс ни малейшего внимания.

Заметит ли ее лорд Карнэч? Ту, настоящую Пруденс, которую знала Эмили? Или он увидит в ней лишь отчаявшуюся женщину, которая в благодарность за его титул и деньги согласится выполнять все его капризы?

– И все же знай, я сделаю что угодно, лишь бы ты этого избежала. Если придется написать еще одну книгу, такую же как «Непокоренная наследница», я это сделаю. Продажи до сих пор сумасшедшие.

– Тебе не стоит больше так рисковать, – нахмурилась Пруденс.

Весной Эмили написала сатиру, отчасти в результате проигранного Мадлен спора, отчасти как месть самым невыносимым будущим поклонникам. Она предпочитала писать готические романы на общественные темы, но книга продавалась несравненно лучше всего, что она написала ранее.

– Риск стоит того, если книга спасет тебя от Карнэча, – ответила Эмили.

Зазвучал сигнал к обеду – наверняка слуга поднялся по лестнице, чтобы позвонить в колокольчик специально для них, поскольку гостевое крыло было отделено от семейного широким и высоким главным холлом. Пруденс оттолкнулась от кровати и протянула руку Эмили, помогая ей встать.

– Нет, тебе нельзя писать вторую, – твердо сказала она. – Если кто-то узнает, что автором первой была ты, твоя репутация будет уничтожена. И тогда моя мать не позволит мне с тобой видеться. Так что тебе нельзя рисковать, даже если следующая книга позволит тебе всю жизнь наслаждаться лимонными пирогами.

Эмили улыбнулась.

– Хорошо, никакой сатиры. Как насчет готического романа, в котором подлый соблазнитель заманивает прекрасную даму в свой замок в горах, а потом заставляет ее устраивать вечера для вигов до конца ее дней?

Пруденс шлепнула ее по руке.

– Дай мне хоть познакомиться с ним, прежде чем объявишь его злодеем.

Эмили смягчилась. Они направились к лестнице, ведущей в главный зал. Замок давно потерял свой первоначальный вид – как и многие другие замки, к изначальному зданию за минувшие века пристраивали новые крылья, сносили старые, обновляли оставшуюся часть. Главный зал остался нетронут, его стены до сих пор были убраны гобеленами, а на помосте возвышался древний стол для лорда и его семьи. За возвышением коридор и лестница были превращены в картинную галерею, ведущую в единственную уцелевшую башню.

Эмили вздрогнула, когда они проходили по залу к лестнице, ведущей в семейное крыло, куда более современное по сравнению с остальной частью замка.

– Если решишь остаться, убедись, что Карнэч купит тебе тапочки с хорошей подошвой. Иначе ты рискуешь свернуть себе здесь шею.

Пруденс не рассмеялась как обычно.

– Хватит о смерти, Милли. Мне нужно сосредоточиться.

Эмили вздохнула. На то, чтобы взойти по лестнице и дойти по коридору к гостиной, ушло всего несколько секунд. Пруденс остановилась у самой двери.

– Лимонные пироги, – пробормотала она сама себе.

Эмили улыбнулась, несмотря на мрачное настроение.

– Этот боевой клич будет жить в веках, Прю.

Смех Пруденс был слабым, больше похожим на всхлип. Она расправила плечи, кутаясь в свою гордость, как в плащ, словно на ней был самый дорогой наряд во всей Англии, а не простое муслиновое платье, уже несколько лет как вышедшее из моды. А затем она шагнула вперед, готовая принести себя в жертву улучшению материального положения матери.

Эмили последовала за ней, притворяясь спокойной и чувствуя, как растет в ней гнев. Пруденс этого не хочет, даже зная, что ей это нужно. И если Пруденс решит не требовать для себя чего-то большего, чем это, Эмили сделает что угодно, лишь бы обеспечить подруге альтернативу.

Дворецкий МакКейбов, Грейвз, встретил их у двери.

– Леди Эмили Стонтон и мисс Этчингем, – возвестил он, хотя собрание было крайне маленьким. Эмили знала женщин – свою мать, леди Солфорд, сидящую рядом с матерью Пруденс, леди Харкасл, и хозяйку замка, леди Карнэч. Брат Эмили Алекс, граф Солфорд, нехотя сопроводивший их в Шотландию, тоже был там.

От группы отошел единственный незнакомый ей мужчина и направился к ним. Леди Карнэч следовала за ним по пятам, видимо, чтобы формально представить их друг другу.

Эмили услышала, как Пруденс резко втянула воздух и застыла. Если это ее будущий муж, то на огра он не похож. И на политика не похож тоже – этот мужчина выглядел как оживший воин древних кельтов. Он был высоким, больше двух метров, сшитый точно по мерке вечерний костюм идеально подчеркивал развитую мускулатуру. Его темные волосы были длиннее, чем предписывала мода, и он беспечно отбрасывал их за плечо жестом, чувственность которого заставила бы Байрона истекать слюной от зависти. Густым бровям над его темными глазами недоставало лишь легкого изгиба, чтобы придать лицу сардоническое выражение.

Но пока он был вежлив. Он принял правую руку Пруденс, когда леди Карнэч представила их друг другу.

– Мисс Этчингем, ваш приезд в Шотландию – честь для меня.

Под прохладным приветствием в его голосе таились хрипотца, глубина и чувственность. Глаза Эмили сузились. Потребовались доли секунды на то, чтобы оценить привлекательность графа. Зачем же с его внешностью и титулом ему понадобилось брать в жены женщину, которую он никогда не видел?

Возможно, Пруденс одолевали те же сомнения. Она не отпустила руку Эмили даже после того, как Карнэч взял ее руку в свою. Наоборот, рука Пруденс сжалась, словно она надеялась, что подруга ее спасет.

Если граф и заметил, что его будущая невеста вцепилась в подругу, как в якорь, – а, учитывая, как он искоса взглянул на Эмили, это не прошло незамеченным, – он проигнорировал этот факт.

– Надеюсь, замок пришелся вам по вкусу? – спросил он.

Звук, который издала Пруденс, совершенно не напоминал радость. Такой звук могла бы издать мышь, попавшая в когти ястреба.

За миг до того, как умереть от ужаса.

Черт. Такая мысль не подобало леди, но Эмили сейчас не чувствовала себя леди. Она чувствовала себя генералом, внезапно столкнувшимся с гибельной миссией. Нет, она не думала, что Пруденс стоит выходить за этого человека.

Но и не хотела ставить подругу в затруднительное положение. Эмили сжала руку Пруденс, крепко и настойчиво.

Пруденс наконец вспомнила, что ей полагается делать. И присела в реверансе:

– У вас прелестный дом, лорд Карнэч.

Реверанс вышел неуклюжим, потому что одну руку Пруденс держала Эмили, а другую Карнэч, но Пруденс справилась. Когда она поднялась, граф запечатлел поцелуй на костяшках ее пальцев.

– Благодарю вас, мисс Этчингем. Надеюсь, вы будете счастливы здесь.

Его тон стал гораздо мягче.

Пруденс снова издала задушенный всхлип.

Эмили улыбнулась, притворяясь, что этот вечер ничем не отличается от других приемов, на которые ее приглашали.

– Вам удивительно повезло с домом, милорд. Декорации заворожили нас с первой секунды, не так ли, мисс Этчингем?

Это было совершенно пустое замечание, из тех, что служат лишь одной цели: чтобы мужчина мог гордиться собой и считать себя умным на фоне девичьей глупости. Но Пруденс перестала задыхаться. Если им обеим удастся остаться пресными и скучными, в светском стиле, к которому их так долго готовили, возможно, Пруденс сумеет справиться с паникой. Тактика, которая позволяла им скрывать писательский талант Эмили и академические занятия Пруденс, не могла не сработать и здесь.

Взгляд Карнэча обратился к Эмили. У него были серые глаза, но «серый» – слишком тусклое слово для обозначения их истинного цвета – мрачной серости туч, которые при взгляде на нее рассеялись и глаза блеснули серебром. Губы графа слегка изогнулись, ровно настолько, чтобы обозначить улыбку, не открывая зубов.

– Местные красоты пленили бы поэтов, я уверен, – ответил он. – Теперь вы почтите меня замечанием о погоде?

Эмили чуть не рассмеялась. Карнэч знал, как должен развиваться разговор, и совершенно ясно дал понять, что в светской беседе видит то же отсутствие смысла, что и она сама. Но она не могла расслабиться с ним – только не при тех планах, которые он строил относительно Пруденс.

Она ответила графу холодным взглядом, держа паузу до тех пор, пока он не изогнул бровь, и поинтересовалась:

– Желаете обсудить шанс того, что завтра будет солнечно? Или возможность дождя? Я готова поддержать любую тему, милорд.

– Если вам столь небезразлична именно погода, миледи, местные разговоры придутся вам по вкусу, – ответил он, скрывая улыбку. – А что же вы, мисс Этчингем? Вы тоже желаете обсудить погоду? Боюсь, у нас здесь слишком мало светских сплетен, которые могли бы вас заинтересовать.

Пруденс взглянула туда, где сидели Алекс и их матери. Она не ответила, и пауза начала излишне затягиваться. Эмили сжала ей руку, возвращая в реальность.

– Простите, милорд, – сказала Пруденс, заливаясь румянцем. – Сегодня я слегка рассеянна.

Карнэч улыбнулся ей, но серебро в его глазах сменилось темнотой грозовых туч.

– Мы можем обсудить и рассеянность, и посевы, если вы предпочтете это погоде.

Пруденс не улыбнулась шутке.

– Как пожелаете, лорд Карнэч.

Его улыбка померкла. Эмили никогда раньше не слышала в голосе Пруденс ноток такой покорности. К чести Карнэча стоило отметить, что эта покорность ему не понравилась.

Затем в комнату вошли его братья, и на лице графа проступило очевидное облегчение. Когда он повернулся к ним для приветствия, Эмили наклонилась к Пруденс и прошептала ей на ухо:

– Не позволяй ему решить, что ты его имущество.

– Разве не для этого я здесь? – огрызнулась Пруденс. – Бессмысленно притворяться, что это не так. И бессмысленно жалеть о том, что я могла бы получить вместо этого.

Времени на то, чтобы ее переубедить, не было – леди Карнэч уже представляла их остальным МакКейбам. Второй сын, Аластер, был местным викарием, и его ангельские светлые волосы идеально подходили его сану. Дункан и Дуглас оказались близнецами, практически идентичными, и волосы у них были темными, как у Малкольма. Но если глаза Малкольма выражали некоторую мрачность, то в лицах его братьев Эмили видела только чистое веселье.

Они были более чем приятными людьми. После нескольких минут в их компании Эмили почувствовала, что сможет насладиться проведенным в Шотландии временем, несмотря на последствия.

И если кто-то из них заметил отвлеченность Пруденс там, где она должна была стараться быть любезной со своей потенциальной новой семьей, они были слишком вежливы, чтобы показать это.

Когда пришло время обеда, один из близнецов предложил Эмили руку.

– Как вы находите нашу погоду, леди Эмили? – спросил Дуглас.

Она фыркнула, затем попыталась замаскировать реакцию кашлем и только тогда поняла, что он не шутит.

– Как вы думаете, завтра возможен дождь или мы насладимся солнцем?

Дуглас принялся просвещать ее по поводу примет, которые позволяют предсказывать подобные вещи. И развернулся с ней к двери, где Эмили заметила, что Карнэч улыбается ей.

Однако граф ничего не сказал по поводу выбранной темы для разговора. Он снова повернулся к Пруденс и говорил с ней мягким и тихим голосом, словно успокаивая нервную лошадь. Если Пруденс вообще отвечала, то слишком тихо, чтобы Эмили могла ее услышать.

Эмили последовала за Дугласом, краем уха прислушиваясь к его историям. Она злилась, когда входила в гостиную, но теперь скорее была обескуражена. То, как Карнэч сосредоточился на Пруденс, вызывало у Эмили подозрения – она любила подругу, но понимала, что Карнэч мог бы выбрать себе гораздо лучшую невесту.

Почему же Пруденс не поддается его очарованию? Возможно, как в одном из готических романов, которые написала Эмили, Пруденс распознала какое-то мрачное знамение, тайное зло, которое Карнэч скрывал от всех остальных.

Будь это один из романов Эмили, Пруденс попыталась бы спастись. Но у Судьбы были иные планы.

Эмили вздрогнула. Это не роман. Пруденс наверняка мог встретиться кто-то гораздо хуже Карнэча. Он не злодей, которого представляла себе Эмили, пусть даже слегка чересчур гладок в общении. Она решила не интриговать до конца вечера, как планировала изначально, – возможно, для Пруденс брак с ним окажется лучшим выходом.

Но если Пруденс захочет от него сбежать, Эмили с радостью ей поможет.

Глава вторая

Несколько часов спустя, собравшись с братьями в кабинете после выдающегося по отвратительности обеда, Малкольм грохнул по столу пустым бокалом для виски.

– Ни слова больше, Дункан. Я принял решение.

Дункан и Дуглас обменялись взглядами. Дуглас сделал жест обеими руками, запутанное движение, словно сметал что-то, а затем протягивал в ладонях, и Дункан рассмеялся в свой бокал. Близнецы еще в детстве придумали свой собственный язык и до сих пор пользовались им, когда не хотели делиться мыслями с другими.

Малкольм нахмурился, глядя в их сторону.

– Я знаю, что это значит. Что покупка личной шлюхи не решит проблем.

Аластер сочувственно закатил глаза.

– Малкольм, не обращай внимания на близнецов. В них до сих пор больше мальчишеского, чем мужского. – Затем он прочистил горло. – Хотя, конечно, устами младенцев порою глаголит истина.

Малкольм и его братья собрались в кабинете сразу после обеда. Граф Солфорд отказался, предпочитая разбираться с корреспонденцией, чем с удовольствием занялся бы Малкольм, если бы братья не заставили его отступить в кабинет и выпить в их компании. По крайней мере, ощущалось это именно как «отступление». В войне за безопасное будущее клана поиск подходящей невесты был его главной целью.

Сегодняшний первый залп прошел не так, как предполагалось.

По крайней мере, у него была поддержка братьев – хотя сочувствие их обычно помогало лишь в том, что раздражение Малкольма переключалось на самих братьев вместо остальных врагов. К тридцати четырем годам Малкольм остался старшим и ответственным за них, с тех пор как в прошлом году не стало отца. Аластер был на три года младше Малкольма и стал сельским викарием, хотя отнюдь не всегда отличался таким благочестием. Но близнецам исполнилось всего двадцать пять, и, без жен, без ренты, без собственных домов, они стали постоянной занозой в боку Малкольма.

– Мне стоило бы купить вам офицерские чины и покончить с вами, – сказал он, вынимая тяжелую пробку из хрустального графина, чтобы налить себе еще виски. – Возможно, в индийском полку, чтобы вы не являлись домой в самоволки.

Дуглас улыбнулся.

– Ты грозишься этим с тех пор, как мы начали ходить. Посылай Дункана. Военная форма идет ему больше, чем мне.

– Только потому, что я чаще моюсь, – ответил Дункан. И повернулся к Малкольму, готовый опять гнуть свою линию.

– Ты же не можешь всерьез думать о браке с этой девчонкой, брат. Это все равно что приковать себя кандалами к овце.

– Или размазне, – предложил свое определение Дуглас.

– Она не размазня, – возразил Аластер. – Мисс Этчингем просто… повесит на тебя ярлык тихони, разве нет?

Малкольм прожег взглядом сутану брата. Аластер обычно принимал его сторону, не близнецов.

– Почему я не могу жениться на тихой женщине? Это будет приятное отдохновение от того, как все вы дружно критикуете каждый мой шаг.

– Наша с Дугласом критика обычно молчалива, – сказал Дункан и подчеркнул это очередным «тайным» жестом, от которого они с Дугласом снова расхохотались.

Малкольм решил, что с него достаточно.

– Мисс Этчингем очень милая юная леди.

– «Юная» слишком мягкое слово, – пробормотал Дуглас.

– Очень милая юная леди, – повторил Малкольм, повысив голос. – Она совершенно очевидно утомлена дорогой. Что до разговоров, я не могу ее винить за то, что она не хотела с вами разговаривать.

– А с тобой она говорила? – спросил Аластер.

Ответ был известен всем. Малкольм сопроводил ее на обед, следил за тем, чтобы на ее тарелке оказывались лучшие деликатесы, вел с ней беседы о погоде, об обществе, обо всем, что только мог придумать, но безуспешно. Ее ответы были односложными. Выражение лица оставалось почти скучающим. Она не поднимала глаз от стола и словно надеялась на чудесное спасение. Пару раз ему удалось добиться от нее слабых смешков, но ничего даже отдаленно похожего на радость.

Он никогда раньше не знал поражений в попытке завязать с женщиной разговор. Даже леди Харкасл, оказавшаяся точно такой кислой мымрой, как и предупреждал Фергюсон, к концу вечера оттаяла.

Малкольм покатал бокал в пальцах.

– Вы знаете, что я должен жениться. Если хочу добиться в палате лордов достаточного влияния, чтобы спасти наш клан, придется проводить нужные и правильные приемы. Для этого необходима хозяйка. Фергюсон высказался в ее пользу. Говорил, что она отлично умеет вести светские беседы. И никогда не участвовала в скандалах. И ей нужен муж.

Аластер глотнул виски.

– Фергюсон знаком с ней всего пару месяцев. К тому же, с чего ты так доверяешь его суждениям о нашем обществе?

Фергюсон был ближайшим другом Малкольма, но покинул Шотландию, внезапно получив титул герцога Ротвела несколько месяцев назад. Теперь он женился на кузине леди Эмили, Мадлен, так он и узнал обеих – Эмили и мисс Этчингем. Когда Малкольм решил быстро подыскать себе достойную жену, чтобы марьяжные планы не отнимали драгоценного времени у политических притязаний, Фергюсон оказался лучшим советником относительно возможной невесты.

– Фергюсон понимает свет, – ответил Малкольм. – Просто не интересуется им.

– Но если тебе нужна хозяйка, не стоит ли подыскать ту, которая способна ею стать? И говорить с людьми? – спросил Аластер.

Дуглас отвлекся от своей молчаливой дискуссии с Дунканом.

– А как насчет той блондинки? Она довольно разговорчива, если ты вдруг этого не заметил в попытках начать беседу на своей стороне стола.

Та блондинка. Такие простые слова для такой прекрасной женщины. Впервые увидев ее в гостиной, он с трудом заставил себя сосредоточиться на женщине, которую собирался взять в жены. Эмили Стонтон была красива – выше его предполагаемой жены, с сапфировыми глазами, в которых светились ум и чувство юмора. И она была верна, судя по тому, как пыталась подбадривать свою подругу.

Но она была не для него.

– Фергюсон сказал, что ничего не знает о ее прошлом, помимо того, что многие пытались ее добиться и потерпели неудачу. Он считает, что надежнее делать ставку на Пруденс. Если кто-то из вас захочет связать жизнь с леди Эмили, ваше право. По крайней мере, она избавит меня от вас.

– И она лучше Индии, – хмыкнул Дункан.

Аластер прожег близнецов взглядом, и они вернулись к своему разговору.

– Леди Эмили не кажется мне неподходящей. За обедом она была очаровательна и остроумна.

Малкольм этого не слышал. Обеденный стол был слишком велик, а сам он, вместе с матерью и Пруденс, сидел в отдалении от других гостей, чтобы дать им возможность поговорить. Но низкий соблазнительный смех Эмили долетал до него в моменты неловкого молчания Пруденс. Он с удовольствием поменялся бы местами с любым из братьев, чтобы услышать ее.

– Если мисс Этчингем не захочет продолжать наше общение, – начал он и тут же одернул себя. – Мисс Этчингем, если дать ей необходимое время, лучше подходит моим запросам. Мне нужна жена, которая будет безупречной, не станет причиной позора или скандала, будет хозяйкой моих приемов и сможет родить мне наследников. Ее родословная безупречна, ее финансы достаточно оскудели, чтобы она была благодарна за все, что я могу ей дать. Я уверен, что мы с ней способны отлично поладить. Леди Эмили может идти к черту. Аластер уставился на него, приоткрыв рот, что было ему несвойственно.

– Так ты хочешь получить тряпку… тряпку, которая будет с тобой из благодарности?

Малкольм залпом допил остатки виски. Подумал о третьем бокале, но решил не искушать благочестивого братца возможностью проповеди.

– А что мне еще делать, Аластер? Судьбой предписано жениться по обязанности, не по любви. Таков наш мир. И мисс Этчингем достаточно хороша.

– Наверняка есть и другие женщины, которые подходят куда лучше мисс Этчингем.

– Возможно. Но я не могу тратить месяцы и годы на то, чтобы гоняться за глупыми девчонками с ярмарки невест. Я должен занять свое место в палате лордов к ноябрю и закончить со свадьбой до этого срока.

– Не думаю, что такая спешка… – начал Аластер.

Малкольм прервал его:

– Я хочу привлечь внимание своими речами, а не поисками невесты. Почему не жениться на той, что уже отвечает моим требованиям? Вы должны поблагодарить меня за это – чем быстрее я обрету влияние, тем быстрее смогу остановить землевладельцев, которые выселяют наших горцев ради нового пастбища для овец.

Аластер покачал головой.

– Ты смотришь на брак только как на обязанность? Если я что и узнал в нашей церкви, так это то, что долг не обязан обходиться без радости.

– Я так не думаю, – возразил Малкольм.

– Когда ты в последний раз был в Эдинбурге не по делам? – спросил Аластер.

– Когда с удовольствием дурачился? – подхватил Дуглас. – Эта выпивка не считается… Я о том, чтобы как следует поразвлечься в пабе, а не в одиночку в запертом кабинете.

– Когда проводил бессонную ночь? – спросил Дункан. – С живой девушкой, а не учетными книгами?

Они знали ответы на все эти вопросы. Когда он был моложе, подобные развлечения нравились и ему, он не искал брака, потому что время для исполнения долга наступило бы лишь после вступления в наследство. Но с тех пор как умер отец, все его время принадлежало только семейному делу.

Малкольм нахмурился.

– Делайте, что хотите. Но я не заставлю свой клан эмигрировать в Америку только потому, что предался бездумным удовольствиям.

Он преувеличивал. И по взгляду Аластера понял, что все они это знают. Никто не мог изгнать МакКейбов кроме самого Малкольма. Но его арендаторы начали сбегать сами, их заставляла экономическая нестабильность, полностью уничтожившая доходы маленьких ферм.

Пусть даже ни один другой шотландский лорд не решался защищать своих подопечных, Малкольм готов был выступить за них всех.

Аластер поднялся, оставив на столе недопитый бокал. Дункан толкнул Дугласа к оставленному бокалу, и тот со смехом его осушил. Аластер вздохнул и снова посмотрел на Малкольма.

– Я обвенчаю тебя с любой, кого выберешь. Но постарайся хотя бы обдумать свой выбор не только как деловую сделку.

После этих слов он вышел, забрав с собой свою проклятую мудрость. Малкольм не хотел этого слышать. Ни от него, ни от близнецов. Поэтому оставил их у графина и вышел на террасу. В темноте и прохладе ранней осени он мог побыть наедине со своими мыслями.

И не думать о том, что в данный конкретный момент его долг радости не приносит.