Текст книги "Дом обезьян"

Автор книги: Сара Груэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

«Улыбка, улыбка, обнять, обнять».

Исабель перекинула влажное кухонное полотенце через плечо и вытерла все еще скользкие руки о бедра.

– Хочешь, я схожу? – вызвалась Селия.

– Конечно. Спасибо. А я пока тут закончу.

Предложение Селии было сюрпризом для Исабель, и, принимая во внимание головную боль, она была ей даже благодарна – формально смена интерна закончилась четверть часа назад.

Селия подождала, пока Исабель выстроит тележки вдоль стены, и тихонько кашлянула.

– Что? – спросила Исабель.

– Можно я возьму твою машину? Моя в магазине.

Тайна разгадана. Исабель чуть не рассмеялась. Селия хотела смотаться домой под конец вечера.

Исабель похлопала по карманам, пока не звякнула связка ключей.

«Сделай картинку», – сказала Бонзи.

– Не забудь видеокамеру, – напомнила Исабель и предельно точно перебросила ключи Селии. – Только точно закажи кофе. И не забудь про молоко.

Селия кивнула и поймала ключи.

Все бонобо, а Бонзи в особенности, любили смотреть видео, где люди выполняли их просьбы. Раньше бонобо в некоторых случаях выезжали вместе с сотрудниками лаборатории, но два года назад этому был положен конец. Тогда Бонзи вздумалось порулить, и машина чуть не врезалась в фонарный столб. Бонобо вдруг взяла и схватилась за руль. Исабель успела затормозить до столкновения, но с дороги все же съехала. А меньше чем за неделю до этого, когда машина доктора Хьюза медленно ползла в очереди от окошка «Макдоналдса», шофер микроавтобуса, который маячил перед ними, углядел в зеркало заднего вида Мбонго, сидевшего на переднем сиденье с желанным чизбургером в руках. Через минуту и дети, и взрослые облепили машину доктора Хьюза и, пытаясь засунуть руки в окно, орали: «Обезьяна! Обезьяна!» Мбонго в результате нырнул под заднее сиденье, а доктор закрыл все окна в машине. Это был первый звоночек, затем последовал водительский порыв Бонзи, и это уже был похоронный звон по выездам бонобо из лаборатории.

Бонобо тосковали по контактам с внешним миром (хотя, когда их спрашивали, они выражали абсолютную уверенность в том, что двойное электрическое ограждение игрового двора и ров за ним служат для того, чтобы не впускать к ним людей и кошек, а не наоборот), так что с некоторых пор Исабель и другие сотрудники приносили им внешний мир на видео. Владельцы местных магазинов не имели ничего против того, чтобы их снимали на радость соседям-обезьянам.

– Постарайся раздавить по пути парочку протестующих, – сказала Исабель.

– Снаружи сейчас никого, – ответила Селия.

– Неужели? – удивилась Исабель.

За воротами уже около года каждый день собиралась толпа манифестантов. Они не кричали, а просто держали плакаты, на которых было изображено, каким чудовищным процедурам подвергаются человекообразные обезьяны. Но поскольку протестующие явно не были в курсе, чем занимаются в лаборатории, Исабель старалась их игнорировать.

Селия открыла видоискатель, щелкнула переключателем и проверила батарейки.

– Лари-Харри-Гари и фрик с зелеными волосами болтались там до обеда, но, когда я выходила покурить, их уже не было.

– Фрик с зелеными волосами? И это говорит девушка с ярко-розовой шевелюрой?

– Какой же это ярко-розовый, – возразила Селия и потеребила эльфийский завиток возле уха. – Это фуксия. И я не имею ничего против цвета его волос. Я просто думаю, что он сам – жопа с ручкой.

– Селия! Придержи язык!

Исабель быстро оглянулась и с облегчением обнаружила, что Бонзи вернулась в комнату досматривать фильм и, стало быть, упустила шанс обогатить свой словарный запас.

– Тебе следует быть более осмотрительной. Выбирай выражения, я серьезно.

– А что такого? – Селия пожала плечами. – Они же меня не слышали.

Исабель поймала себя на том, что снова разглядывает Селию. Татуировки девушки одновременно завораживали и отталкивали. Обнаженные тела и русалки спускались по ее плечам, резвились на предплечьях, их волосы и грудь обвивали чешуйчатые конечности каких-то адских существ. То тут, то там были вытатуированы подковы и черепа с маргаритками в глазницах. И все это исполнено в красном, желтом, фиолетовом и могильном сине-зеленом тонах. Исабель была всего на восемь лет старше Селии, но ее собственный юношеский бунт ограничился тем, что она с головой зарылась в книги и постаралась как можно скорее умчаться подальше от дома на поезде образования.

– Ладно. Я отчаливаю, – заявила Селия и сунула под мышку видеокамеру.

Исабель вернулась к посуде. Через несколько секунд она услышала, как открылась входная дверь. Исабель резко развернулась и крикнула:

– Подожди! А у тебя есть права…

Дверь захлопнулась. Исабель какое-то время смотрела в сторону двери, потом взяла под мышку бутылочку с «Лубридермом» и пошла смотреть окончание фильма. Сэм уже вернул себе право владения мячом, а Мбонго в одиночестве дулся в своем гнезде. Он надел на плечи свой новый рюкзак, объем рюкзака выдавал отсутствие мяча. Мбонго ссутулился и скрестил руки на груди. Исабель присела рядом и положила руку ему на плечо.

– Сэм забрал свой мяч обратно? – спросила она.

Мбонго скорбно смотрел прямо перед собой.

– Тебя обнять? – спросила Исабель.

Сначала он не ответил, а потом быстро-быстро показал: «Целовать, обнять. Целовать, обнять».

Исабель подалась вперед, взяла голову Мбонго в руки и поцеловала его в сальный лоб, а потом расправила его длинные черные волосы.

– Бедный Мбонго, – сказала она и обняла его за плечи. – Вот что я тебе скажу, завтра я принесу тебе новый мяч. Только не таскай его в зубах. Ладно?

Бонобо перестал обиженно выпячивать губы, улыбнулся и с готовностью кивнул.

– Тебя помазать маслом? Дай-ка я проверю твои руки, – сказала Исабель.

Мбонго послушно протянул ей ладони. Исабель взяла одну его руку и провела пальцами по ладони. Несмотря на то что зимой увлажнители воздуха в лаборатории работали постоянно, он не шел ни в какое сравнение с воздухом в родном для бонобо бассейне реки Конго.

– Так я и думала, – сказала Исабель.

Она выдавила на ладонь шарик «Лубридерма» и втерла его в длинную и узкую кисть бонобо.

Все бонобо одновременно повернулись в сторону входной двери.

– Что такое? – удивилась Исабель.

«Гость», – показала Бонзи.

Остальные бонобо не двигались и смотрели в одном направлении.

– Нет, это не гость. Гости уехали. Гостей нет, – сказала Исабель.

Обезьяны продолжали смотреть в одну сторону. Волосы у Сэма встали дыбом. У Исабель возникло ощущение, будто у нее по шее и по голове забегали крохотные паучки, она встала и приглушила звук телевизора.

Наконец и она услышала тихое шуршание.

Сэм вытянул губы и закричал:

– Уав! Уав! Уав!

Бонзи подхватила Лолу под мышку. Из стены на разных уровнях выступали платформы. Бонзи свободной рукой ухватилась за пожарный шланг и запрыгнула на самую нижнюю. Макена прыгнула следом, она цеплялась за других самок и нервно улыбалась.

Шуршание прекратилось, но все – и человек, и обезьяны – продолжали смотреть в сторону коридора. Вскоре вместо шуршания послышалось тихое позвякивание. Сэм настороженно раздул ноздри, повернулся к Исабель и показал: «Гость, дым».

– Нет, это не гость. Это, наверное, Селия, – сказала Исабель, но тревогу в голосе ей скрыть не удалось.

Селия не успела бы за такое короткое время купить кофе и вернуться. Кроме того, Селии незачем было возиться у дверей, она бы сразу вошла. Сэм встал на задние лапы.

Самки перебрались выше и прижались спиной к стене. Мбонго и Джелани на четырех лапах выскочили из комнаты и скрылись за углом.

Исабель прошла за перегородку, которая отделяла внутреннее помещение бонобо от остальной лаборатории, остановилась и убедилась, что дверь за ней закрылась. За восемь лет работы в лаборатории она еще никогда не видела, чтобы бонобо так себя вели. Их возбуждение передавалось, как инфекция.

Исабель включила свет. В коридоре не было ничего странного. Шум, откуда бы он ни исходил, стих.

– Селия? – неуверенно позвала Исабель.

Ни звука в ответ.

Она прошла к двери, которая вела на парковку. Оглянувшись, она увидела, как мимо входа в групповую комнату галопом проскакала черная мускулистая фигура. Это был Сэм.

Исабель потянулась было к двери, но отдернула руку. Вся подалась вперед, ее лоб едва не касался двери.

– Селия? Это…

Взрыв целиком вырвал дверь из коробки. Пока дверь несла Исабель спиной вперед по коридору, она успела осознать, что движущей силой является стена клубящегося огня. В голове было ясно, она как будто по кадрам просматривала видео. Времени сделать что бы то ни было не было, оставалось только фиксировать происходящее.

Врезавшись в стену, она отметила, что череп перестал двигаться до того, как перестал работать мозг. Когда дверь зафиксировала ее в вертикальном положении, она отметила, что левая сторона ее лица, та, которой она прижималась к двери, приняла на себя удар. А когда перед глазами вспыхнули искры и рот наполнился кровью, она заархивировала эти факты на будущее. Не в силах что-либо предпринять, она наблюдала за тем, как огненный шар с шипением покатился в сторону, где обитали бонобо. Когда дверь наконец упала вперед, перестав прижимать ее к стене, Исабель рухнула на пол. Она не могла дышать, но не горела. Ее взгляд переместился в сторону дверного проема.

Смутные фигуры в черных костюмах и масках-балаклавах проникли в коридор и разошлись в стороны. Они двигались молча, и это особенно пугало.

Монтировки разбивали стекла, но люди сохраняли молчание. Так продолжалось до тех пор, пока один из них не опустился на одно колено рядом с ее головой.

– Вот дерьмо! – выругался он.

Исабель его не слышала, но смогла прочитать ругательство по приплюснутым прорезиненной тканью губам. Она все еще не могла дышать. Но пыталась держать глаза открытыми и боролась с невероятной тяжестью, навалившейся на грудь.

Черно-белое мерцание, жужжание миллионов пчел пробивались под ее дрожащие веки. Мимо пробежали чьи-то ноги в ботинках. Исабель лежала на спине, голова была повернута вправо. Она пошевелила распухшим, как морской слизень, языком и вытолкнула из уголка рта сначала один, потом второй, потом третий зуб. Снова мерцание, на этот раз более продолжительное. Потом ослепительная вспышка и невыносимая боль. Она задыхалась. Глаза ее медленно закрылись.

Она не знала, как долго пролежала в таком положении, потом кто-то дернул ее за плечо. Чей-то едкий латексный палец проник ей в рот, яркий луч фонарика осветил внутреннюю сторону ее век. Она резко открыла глаза.

Над ней склонились какие-то люди и напряженно о чем-то переговаривались. Их голоса доносились до нее, как сквозь шум морского прибоя. Руки в перчатках разрезали ножницами ее футболку и лифчик. Кто-то собрал вместе ее рот и нос и накрыл их маской.

– …респираторный дистресс. Слева дыхание не прослушивается.

– У нее трахеальное смещение. Вставляйте трубку.

– Вошел. Есть крепитация?

Чьи-то пальцы массировали ей грудь. Внутри что-то скрипело и лопалось, как пузырчатая упаковка.

– Крепитация установлена.

Исабель попыталась вдохнуть, но смогла только сипло прохрипеть.

– С вами все будет хорошо, – сказал голос, который принадлежал руке, удерживающей кислородную маску. – Вы понимаете, где находитесь?

Исабель попыталась вдохнуть, и боль, как тысяча ножей, пронзила ей грудь.

Над ней появилось мужское лицо.

– Сейчас вы почувствуете холод на коже. Мы должны ввести иглу, чтобы вы смогли дышать.

Ледяной мазок антисептиком, длинная игла взлетела вверх и вонзилась ей в грудь. Боль была мучительной, но в то же мгновение наступило облегчение. Воздух с шипением прошел через иглу и наполнил легкие. Исабель снова задышала. Она с такой жадностью хватала ртом воздух и всасывала его в себя, что маска прилипла к лицу. Она попыталась ее сорвать, но рука удержала маску. Исабель обнаружила, что маска, несмотря ни на что, продолжает поставлять ей кислород. Маска пахла поливинилхлоридом, как дешевые занавески для ванной или игрушки, которые она старалась не покупать для бонобо. Когда-то она прочитала, что такого рода игрушки при поломке выделяют искусственные эстрогены.

– Положите ее на спинодержатель.

Руки подхватили ее с боков и под голову и переложили на спину. Где-то на заднем плане бормотала рация.

– У нас пострадавшая женщина. Двадцать пять – тридцать лет, жертва взрыва. Пневмоторакс, на месте проведена декомпрессия. Лицевая и челюстная травмы. Травма головы. Неустойчивое сознание. Готовы к эвакуации, расчетное время прибытия – семнадцать минут.

Исабель позволила себе закрыть глаза, и снова зароились пчелы. Весь мир закружился, к горлу подкатил ком. Когда морозный воздух ударил ей в лицо, она резко открыла глаза. Каталка вздрагивала от движения по гравию.

На парковке сверкали фотовспышки и выли сирены. Ремни на липучках не давали Исабель повернуть голову, поэтому она перевела взгляд в сторону стоянки. Селия кричала, плакала и умоляла пожарных пропустить через ограждение. Она все еще держала в руках поднос с большими карамельными маккиато. Когда она увидела каталку, поднос и кофе полетели на землю. Видеокамера качалась на ремешке у нее на запястье.

– Исабель! – душераздирающе закричала она. – О господи! Исабель!

И только тогда Исабель поняла, что с ней произошло.

Когда колеса каталки соприкоснулись с фургоном и сложились под ней, Исабель заметила в кроне дерева темный силуэт, потом еще один, потом еще и еще. Она замычала сквозь маску. По крайней мере, половине бонобо удалось спастись.

На месте звездного неба возник потолок салона «Скорой помощи», и глаза ее закрылись. Кто-то поднял ей сначала одно веко, потом другое и посветил в глаза. На фоне интерьера «Скорой» она видела лица, униформу, руки в медицинских перчатках, пакеты с жидкостью для внутривенных вливаний и путаницу прозрачных трубок. Гудели голоса, шипела рация, кто-то звал ее по имени, но она была не в силах преодолеть уносящее ее течение. Исабель старалась оставаться с людьми – это было бы вежливо, учитывая, что они знали, как ее зовут, – но не могла. Голоса людей становились все тише, она проваливалась в пропасть, которая была по ту сторону шума и непроглядной черноты. Это было абсолютное отсутствие чего бы то ни было.

3

Джон открыл дверь в свой дом и встал как вкопанный. Его выбил из колеи запах «Пайн-Сола».

Девять недель назад смерть кота столкнула его жену в пропасть, откуда, казалось, ей уже не выбраться. Но это был итог долгого пути, а началось все больше года назад, еще до того, как Джон получил работу в «Инквайере» и они из Нью-Йорка переехали в Филадельфию.

Джон понимал, что для Аманды переезд будет трудным делом. Она еще не отошла от почти одновременной потери контрактов на две свои книги и утраты агента. То, что прежде эвфемистически называлось экономическим спадом, превратилось в селевую лавину и без следа смыло ее издателя. На агента Аманды это произвело столь ошеломляющее впечатление, что она бросила этот бизнес и открыла бутик одежды из натуральных тканей и оставила ее в буквальном смысле сиротой.

Джон как мог старался вселить в жену оптимизм. Кто устоит перед кухней, красотами и архитектурой Филадельфии? Но Аманда устояла. Она скучала по своим друзьям. Скучала по Нью-Йорку. Она даже с тоской вспоминала об их квартире на шестом этаже в доме без лифта, при этом, казалось, она напрочь забыла о том, что на лестнице постоянно сновали мыши. Джон надеялся, что в их новом доме в Квин-Виллидж с садиком и аллеей Аманда почувствует прилив энергии и воспрянет духом. Это и произошло, она так отчаянно хотела вырвать победу из пасти поражения, что сразу приклеилась к своему лэптопу и с головой ушла в завершение второго романа. Аманда работала в полной изоляции, у Джона было ощущение, что она выбрала добровольное заточение. Он надеялся, что жена обзаведется новыми знакомыми и друзьями, но она с внушающей тревогу стремительностью всей душой влюбилась в кота.

Это существо звали Магнификэт, но на самом деле это был старый одноухий мейн-кун весом двадцать три фунта, с неисправимо изогнутым хвостом. Еще у него была петехиальная сыпь, из-за чего у него там и сям встречались шелушащиеся проплешины, с чем можно было бы смириться, не упорствуй он в своем стремлении спать вместе с хозяевами. Он вытягивал свою «великолепную» тушу между их подушками и бодался, если они недостаточно его гладили. Аманда не понимала, почему Джон так нервничает из-за какой-то горстки перхоти на подушке. А он не мог объяснить, что в принципе ожидал, что она заведет какого-нибудь питомца, но рассчитывал, что это будет маленький детеныш, а не жуткая зверюга со слезящимися глазами и постоянно высунутым языком, потому что зубов, чтобы держать язык там, где положено, у него не осталось. И все же, когда через восемь месяцев у Магнификэта отказали почки и они вынуждены были его усыпить, Джон горевал не меньше Аманды. Тогда они целых двадцать минут сидели в машине и, обнявшись, плакали над опустевшей кошачьей клеткой, и только тогда Джон более-менее успокоился, чтобы вести машину. Дома Аманда задернула шторы, забралась в постель и пролежала там три дня. Это просто убивало Джона, он не мог видеть ее в таком состоянии. На сто миль вокруг у нее не было ни одного друга, карьера ее рухнула, кот умер, а он ничем не мог ей помочь. Когда он предложил завести другого кота, она посмотрела на него в ужасе, как на последнего предателя. Предложение Джона проконсультироваться у врача было встречено еще хуже, хотя даже он видел, что у нее самая настоящая депрессия.

Аманда практически ничего не ела. Она не могла спать, хотя для того, чтобы встать с постели, ей требовалось все больше и больше времени. Но даже встав, она не одевалась, а просто перебиралась с кровати на диван и устраивалась там с лэптопом на коленях. Шторы всегда были задернуты, комнату освещал только голубой свет монитора.

До тех пор, пока это не началось, Джон даже не представлял, какой объем домашней работы выполняла Аманда. В его ящике больше не появлялись чистое белье и носки. В углу шкафа скапливались грязные рубашки и лежали там горой, пока Джон не относил их в прачечную. Жирная паутина ползла по плинтусам и грозила схватить своими серыми щупальцами нижние части мебели. Стол в холле практически исчез под грудами счетов, каталогов и предложений кредитных карт. Джон до определенной степени поддерживал порядок на кухне, но в раковине всегда стояла грязная посуда, да и на столе тоже. На этом этапе Аманда ограничивалась только тем, что прыскала лимонным «Пледжем» в туалете и, если появлялась угроза прихода гостей, переворачивала полотенца.

Увы, но «гостями» всегда были его родители. Обдумывая переезд, он как-то не учел близость их проживания, и это упущение дорого им обходилось.

Почти год после их переезда Патриция и Пол Тигпен старались заманить Джона и Аманду в свою церковь. Если бы это делал кто-то другой, Джон мог бы посчитать, что они задались целью познакомить их с новыми людьми. Но он даже представить себе не мог, что его родители будут мелькать пусть и на периферии их с Амандой круга общения. Казалось, что старики Тигпены сдались, но теперь они заявлялись в полдень каждое воскресенье, чтобы пересказать проповедь и поведать о том, какими милыми и восхитительными были дети. Скорбные вздохи и напряженные паузы доводили Джона до такого состояния, что он готов был свернуться калачиком и взвыть. Аманда терпела их с равнодушным благородством. Смирилась она или чувствовала себя выше, Джона это не волновало. В семье Аманды было принято разрешать конфликтные ситуации при помощи битья посуды, поэтому он в любом случае был ей благодарен.

По мере того как дом приходил в упадок, Патриция все чаще поджимала губы и недовольно сверкала глазами. Воскресенье за воскресеньем Джон смотрел, как она пытается испепелить Аманду взглядом. Он знал, что должен как-то защитить жену, но его роль в семье не предполагала, что он сможет среагировать на обвинения матери по поводу того, кто виноват в том, что в доме бардак и нет детей, и не вызвать при том ее неудовольствия. Дело в том, что если мужчины в семье Тигпен и выступали единым фронтом, то их девизом было: «Нельзя расстраивать маму». Его братья даже не представляли, как им повезло, что они живут на других континентах. А может, как раз и представляли.

И вот Джон, держась рукой за притолоку, еще раз с опаской принюхался. Помимо «Пайн-Сола» он уловил аромат свечей, жареной говядины и пены для ванной. Он взял себя в руки, вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Аманда была в гостиной, она склонилась над кофейным столиком и укладывала на блюдо с колотым льдом вскрытые устрицы. Тут же стояли две бутылки «Перрье Жуэ» и два хрустальных фужера, а на фарфоровой тарелке из их свадебного сервиза возвышалась аккуратная горка черной икры. Аманда стояла босиком на чистом полу, на ней был подаренный Джоном на Рождество шелковый халат. Этот подарок – исполненный надежды и отчаяния жест, неуклюжая попытка побороть ее возрастающее нежелание покидать постель. Насколько Джону было известно, она надела его впервые. Он вдруг почувствовал легкое головокружение. В последний раз, когда он пришел домой и попал в такую же обстановку, Аманда продала «Речные войны». Что теперь? Нашла другого агента? Кто-то купил ее вторую книгу?

– Ух ты, – сказал он.

Аманда обернулась к нему и улыбнулась.

– Я не слышала, как ты вошел.

Она схватила со стола бутылку шампанского и подошла к Джону. Ее волосы – густые непослушные кудри цвета, который он называл «золотой Боттичелли», а она – «оранжевый Макдоналдс», – были забраны в небрежный узел на затылке. Маникюр был молочно-розового цвета, в тон шелку халата, на веках поблескивали тени.

– Потрясающе выглядишь, – заметил Джон.

– В духовке говядина «Веллингтон», – отозвалась она.

Аманда поцеловала Джона и передала ему шампанское. Он снял фольгу, скатал ее в шарик на ладони, а потом освободил горлышко от проволоки.

– Что случилось?

Аманда кокетливо улыбнулась, как будто робея.

– Сначала про тебя. Как прошла поездка?

Вспышка радости заставила забыть о первоначальных опасениях. Джон засунул холодную бутылку под мышку и выудил из кармана сотовый.

– Вообще, – сказал он, водя пальцем по экрану, – это было потрясающе…

И с видом триумфатора выставил перед собой телефон.

– Та-да-да-да!

Аманда прищурилась и подалась вперед, потом вскинула голову и спросила:

– Что это?

– Подожди.

Джон снова развернул к себе телефон и увеличил фото незнакомки из самолета, которая читала «Речные войны».

– Вот.

Аманда наконец-то поняла, на что смотрит, и выхватила у Джона телефон.

– Наблюдение в дикой природе! – радостно улыбаясь, провозгласил Джон.

Он открыл шампанское и выжидающе посмотрел на Аманду.

Она держала телефон обеими руками и без малейшего намека на ликование смотрела на экран. Улыбка Джона погасла.

– Все в порядке?

Аманда шмыгнула носом, вытерла уголок глаза и кивнула.

– Да, да, все хорошо, – сдавленным голосом ответила она. – Вообще-то у меня есть для тебя новости. Давай сядем.

Джон прошел за ней к дивану. Аманда сидела с прямой спиной, сцепив руки. Он, ничего не понимая, разглядывал ее профиль. Не было никаких сомнений – Аманда приготовилась отметить какое-то событие, но в то же время он видел, что она готова расплакаться. Беременна? Вряд ли, если к шампанскому приготовила два фужера. Джон постарался не обращать внимания на появившийся во рту металлический привкус страха и, наклонившись вперед, разлил шампанское по фужерам. Фужеры он трогать не стал, а вместо этого взял ее руку в свою. Пальцы у нее были холодными, ладонь – влажной. Аманда упорно смотрела на край стола.

– Милая, – сказал он, – в чем дело?

– Я нашла работу, – тихо ответила она.

Джон поморщился. Просто не смог сдержаться. Он старался дышать ровно и сохранять спокойное выражение лица. Было неясно, как реагировать – притвориться, что рад такой новости, или попытаться ее разговорить? Писать книги – вот чего всегда хотела Аманда, и она только что закончила «Рецепт несчастья», так что сейчас было совсем не время сдаваться. Но, с другой стороны, работа – повод вставать по утрам, а это было бы для нее полезно. Вместо того чтобы сидеть дома и получать письма с отказами из разных редакций, она могла начать контактировать с внешним миром и завести новых друзей.

Аманда ждала его ответа.

– Где? Какую? – наконец спросил он.

– Ну, это самое сложное, – сказала она. – Работа в Лос-Анджелесе.

– Где-где? – переспросил Джон, ему показалось, что он ослышался.

Она придвинулась ближе и крепко сжала его руки.

– Знаю – это может показаться безумием. Я понимаю. И знаю, что сначала ты захочешь сказать «нет», но, пожалуйста, не отвечай сразу. Может, даже лучше подожди до утра. Хорошо?

Джон выдержал паузу в несколько секунд и ответил:

– Хорошо.

Аманда напряженно смотрела ему в глаза. Потом сделала глубокий вдох и продолжила:

– Мы с Шоном написали синопсис сценария. На прошлой неделе он уже побывал на предварительной встрече с представителями Эн-би-си. Сегодня нам дали зеленый свет. Выпустят четыре эпизода. А там видно будет.

Комната «снялась с якоря». Потолок закружился, как вода в унитазе. Джон уперся ногами в ковер и напомнил себе, что он никуда не плывет. Что еще за Шон? И что такое «синопсис»?

Аманда все разъяснила. В чате для писателей она познакомилась с одним человеком. Его зовут Шон. Они переписывались несколько недель. Джон не должен ни о чем волноваться – она прекрасно знает об опасностях общения в онлайн-чатах и открыла ящик для почты под вымышленным именем. Они с Шоном начали обмениваться реальной информацией, только когда она убедилась, что он не врет о себе. Шон уже не один год работает в Сети, подбирает сценаристов для разных телевизионных проектов. На этот раз проект его собственный, и он хочет взять ее в команду. Шон читал «Речные войны», и ему очень понравилось. Он считает, что роман незаслуженно обойден вниманием прессы, потому что, если бы это случилось иначе, любое другое издательство оторвало бы ее второй роман с руками. У нее сложилось самое хорошее впечатление об этом проекте, она убеждена, что сюжет зацепит огромную зрительскую аудиторию – сорокалетние или около того женщины свободных нравов занимаются беспорядочным сексом. (Очевидно, поколение бэби-бумеров предпочитает думать о себе как о сорокалетних, а не шестидесятилетних.) Они вместе работали над синопсисом, и если в Эн-би-си после первых четырех серий решат продолжить работу над проектом, она будет получать по пятнадцать тысяч за серию. Она не рассказывала об этом раньше, потому что не хотела его обнадеживать.

В какой-то момент Джон понял, что Аманда уже не говорит, а пристально смотрит ему в глаза и ждет ответа.

– Ты не хочешь, чтобы я этим занималась, – наконец сказала она.

Он пытался выдавить из себя какой-нибудь ответ, чтобы выиграть время на осмысление полученной информации.

– Я этого не говорил. Просто это слишком неожиданно, вот и все.

Аманда ждала, что он скажет дальше.

– А как же «Рецепт несчастья»?

– Мне отказали сто двадцать девять агентов.

– Но они не соглашались, чтобы ты прислала им книгу. На самом-то деле ее же никто не читал.

– Это неважно. Никто и не прочитает. Скорее всего.

– Объясни, почему ты хочешь связаться с этим проектом.

– Я хочу писать. Это тоже способ писать.

– Книги. Ты хотела писать книги.

– И мне отказали все агенты, профессионально работающие в этой области.

Джон резко встал и начал мерить шагами комнату. Что, если она права? Он гнал от себя мысль, что Аманда когда-нибудь откажется от своего призвания, но, с другой стороны, упорство в определенный момент может перерасти в мазохизм.

– Давай все как следует обдумаем. Чем я буду заниматься в Лос-Анджелесе? В газетах для меня там места нет. Придется найти другую работу. Мне повезло, что хоть эта есть.

– Вот об этом и поговорим.

Последовала пауза, достаточно долгая, чтобы он понял – то, что она собирается сказать, ему не понравится.

– Тебе не обязательно ехать прямо сейчас. Ты можешь остаться работать здесь. Ну, знаешь, до тех пор, пока мы не будем уверены, что они возьмутся за шоу.

Целых три секунды Джон беззвучно шевелил губами и только потом смог выговорить:

– Ты хочешь поехать в Лос-Анджелес без меня?

– Нет-нет, – горячо возразила Аманда. – Конечно, нет. Мы будем летать друг к другу на выходные.

– Через всю страну?

– Можно летать по очереди. Один уик-энд – я, другой – ты.

– Как мы будем оплачивать все эти перелеты? А твои расходы? Тебе понадобится квартира. Машина.

С каждой фразой голос Джона звучал все громче.

– Мы можем залезть в наши сбережения…

Джон затряс головой:

– Нет. Категорически – нет. А что будет, если в Эн-би-си решат продолжать снимать ваш сериал? Так и будем жить порознь?

– Тогда ты переедешь ко мне. Если решат снимать, я буду получать достаточно, чтобы хватило на нас обоих, пока ты не найдешь работу.

– А как с авансом?

Аманда опустила глаза.

– Без аванса?

– Сериалы по сценарию стоят очень дорого, у них проблемы с финансированием…

– Ты издеваешься?

– Пойми, это для реалити-шоу производство практически ничего не стоит по сравнению с тремя миллионами за эпизод для сериала по сценарию. Раньше они выпускали дюжину драм или комедий в надежде, что одна сможет выстрелить. Теперь выпускают всего пару, а остальное время заполняют тупыми шоу для идиотов. В надежде найти настоящую любовь герои там каждый вечер под камеру занимаются сексом в ванной с разными партнерами. Я уверена – мне заплатят. Но если я сейчас откажусь, найдется тысяча писателей, которые готовы умереть, лишь бы им дали такой шанс.

Джон всплеснул руками и хлопнул себя по бедрам. Ему хотелось, чтобы все это оказалось сном. В погоне за голливудской химерой, которая, насколько он понимал, явилась к ней в виде спама, жена предлагала ему жить в разных концах страны. В этих писательских чатах сидят одни неудачники, некоторые из них озлоблены, а Аманда сейчас очень уязвима. Ему стало интересно, заплатила ли она что-нибудь этому Шону. Все, абсолютно все в этой затее очень скверно попахивало.

Молчание затянулось, тишина уже грозила стать невыносимой, и тут зазвонил мобильник Джона.

Трубку взяла Аманда.

– Да? – она протянула телефон Джону. – Твой редактор.

Джон провел ладонью по лицу и потянулся за трубкой.

– Привет, Элизабет. Нет, все нормально. Да, правда. – Он вытаращил глаза. – Что? Вы шутите? Господи Иисусе. А как?.. Как она? Угу… Конечно. Хорошо.

Джон закончил разговор и прикрыл глаза, потом повернулся к Аманде:

– Мне придется вернуться в Канзас.

– Что случилось?

– Лабораторию взорвали.

Аманда поднесла ладонь ко рту.

– Ту самую? С бонобо?

– Да.

– О боже. Кто же мог это сделать?

– Не знаю.

– Обезьяны не пострадали?