Текст книги "История начинается в Шумере"

Автор книги: Самюэль Крамер

19. «Дом рыбы»
Первый рыбный заповедник

«Дом рыбы» – характерный пример удивительных открытий, которые мы продолжаем делать, изучая шумерскую цивилизацию по литературным текстам. Текст, о котором сейчас пойдет речь, не только свидетельствует о необыкновенном внимании этого древнего народа к жизни обитателей морей и рек и о его заботе о них, но также дает нам описание первого заповедника (или «святилища») для рыб, хотя трудно предположить, чтобы такой идеализированный «аквариум» действительно существовал в каком-либо из городов Шумера.

Наш документ, состоящий из 150 строк, стал известен всего несколько лет назад. Он начертан на девяти табличках и фрагментах, хранящихся в настоящее время в Стамбуле, Лондоне и Филадельфии. Шесть из них до сих пор не были опубликованы, а три (самые большие) в копиях, сделанных Гэддом, бывшим сотрудником Британского Музея, были совсем недавно предоставлены в мое распоряжение. Благодаря последним мой испанский коллега и сотрудник по Музею Пенсильванского университета М. Сивил смог установить, что остальные шесть фрагментов относятся к этому же документу, и расположить их в соответствующем порядке. Более того, он установил, что три фрагмента (два из Филадельфии и один из Стамбула) – части одной и той же таблички.

Работая в этом направлении, Сивил заново восстановил и перевел текст, потратив на это несколько месяцев упорного труда. Он подготовил текст к изданию вместе с переводом и комментариями. [24]24
  См. IRAQ,vol. 22, 1960, pp. 154–175.


[Закрыть]

Это произведение представляет собой монолог неизвестного человека или божества, проявлявшего глубокий интерес к жизни водных обитателей и стремившегося к тому, чтобы все рыбы жили в полной безопасности, в наиболее благоприятной для них среде.

Текст начинается с описания жилища, специально построенного для рыб. Это род аквариума, который автор характеризует как «родной дом» для рыб:

 
Моя Рыба, я построил для тебя дом, я построил для тебя житницу,
В построенном мною доме есть запасной двор и большая овчарня для тебя,. . .
В доме есть еда – самая лучшая еда,
В доме есть еда – дающая здоровье еда,
Из твоего дома, где пиво льется рекой, не выгонишь мух….
Порог, засов, окропленный пол, кадильница – все есть в доме,
В доме аромат, подобный благоуханию кедровой рощи.
В доме есть пиво, есть хорошее пиво.
До самой изгороди из тростника все наполнено сладкими напитками и медовыми печеньями.
 

Поэма, – а это несомненно поэма, судя по повторам и параллелизмам, характерным для поэтического стиля, – приглашает далее всех родственников рыбы и всех друзей прийти в этот дом и отдохнуть.

 
Пусть придут твои знакомые,
Пусть придут твои близкие,
Пусть придут твой отец (и) предки,
Пусть придут сыновья твоих братьев, пусть придут сыновья твоих младших братьев,
Пусть придут твои малые и твои большие,
Пусть придут твоя жена и твои дети,
Пусть придут твои друзья, твои товарищи,
Пусть придут твой шурин и твой тесть,
Пусть придет толпа твоих свидетелей,
Не забудь и своих соседей, ни одного из них!
 
 
Входи, мой возлюбленный сын,
Входи, мой добрый сын,
День проходит, ночь приходит….
С уходом дня, с приходом ночи,
Кто войдет, – отдохнет: я приготовлю тебе место,
В середине его я устрою тебе ложе.
Моя Рыба, тех, кто лежит вокруг, никто не потревожит,
Те, кто сидят вокруг, не затеют ссоры.
 
 
Войди, мой возлюбленный сын,
Войди, мой добрый сын,
Как засолившийся канал, от которого не отводят рвов,
Как речной ил, который не сдвинешь с места,
Как струящаяся вода, твоя постель будет расстелена.
 
 
Приходи же теперь, обратив свой лик в сторону «святилища»,
Приходи же теперь, как. . . на свое ложе, обратив свой лик в сторону «святилища»,
Приходи же теперь, как собака на свою подстилку, обратив свой лик в сторону «святилища».
Приходи же теперь, как бык в свое стойло, как овца в свой загон, обратив свой лик в сторону «святилища».
 

Следующий абзац сильно поврежден, однако можно понять, что автор описывает различные виды рыб, которые должны войти в «святилище» вместе с «его Рыбой»:

 
У кого превосходные усы, кто ест сладкие растения,
Большая рыба сухур [25]25
  Возможно, разновидность рыбы Barbus,у которой по два уса с каждой стороны рта.


[Закрыть]пусть тоже войдет с тобой,
 
 
Кто ест. . . тростник, кто . . . ко рту,
Маленькая рыба сухурпусть тоже войдет с тобой,
 
 
У кого толстые губы, кто сосет тростник….
Рыба гуд(карп) пусть тоже войдет с тобой.
Кто похож на черный шест для лодки и порожден в полях,. . .
Рыба губи(угорь) пусть тоже войдет с тобой.
 

Большинство рыб автор описывает в общих чертах, обычно не более чем в двух-трех строках. Зато одной рыбе он отводит целых одиннадцать строк! Судя по загадочным подробностям, которые он приводит, речь идет, по-видимому, об электрическом скате с голой кожей, плоским туловищем и заостренным хвостом:

 
Голова – мотыга, зубы – гребень,
Ее кости – ветви пихты,
Кожа на ее брюхе (?) – кожаный мех для воды, мех Думузи (бога пастухов),
«Безволосая» кожа, которая не нуждается ни в какой обработке;
Ее тонкий хвост – бич рыбака;
Прыгающая рыба с кожей от рождения гладкой;
Ее «внутренности» не в ее носу;
Рыба, которая поражает своего противника в руки и в ноги
Своей иглой, служащей ей копьем,
Эта рыба – табу, ее не приносят на алтарь в городском святилище,
Рыба мур,пусть она тоже войдет с тобой, моя Рыба!
 

После краткого описания некоторых других рыб (каких – до сих пор неизвестно) – кин, пешгид, гур, агаргар, сагга, турхар(?), азагга, муш, гируи салсал– автор переходит к описанию различных птиц, а также крокодила, то есть тех, кто истребляет рыб. Из-за них убежище для рыб еще более необходимо.

Начало абзаца не сохранилось. Остальные строки звучат так:

 
Кто издает свой зловещий крик на болоте и на реке?
Птица акансхватит тебя, моя Рыба.
 
 
Кто там в воде, где растянуты сети, плавает вокруг них, (высматривая) тебя?
Птица убурсхватит тебя, моя Рыба.
 
 
Длинноногая, хохочущая,
Кто приходит из отдаленных вод, кто оставляет следы на иле?
Птица аншебарсхватит тебя, моя Рыба.
 
 
Тот, кто не разукрашен…,
У кого голова (?) птицы, а ноги рыбы,
Птица кибсхватит тебя, моя Рыба.
 
 
Тот, кто нападает (?) на четвероногих, бегающих по болотам, —
Крокодил схватит тебя, моя Рыба.
 

В связи с множеством опасностей, поджидающих ни в чем не повинную, ничего не подозревающую рыбу на каждом шагу, убежище приобретает для нее насущную необходимость. Наш любитель рыб заканчивает свой монолог следующими словами:

 
Чтобы тебя не схватили, чтобы тебя не раздавили,
Моя Рыба, время не ждет, приди ко мне!
Время не ждет, приди ко мне.
Царица рыбаков,
Богиня Нанше будет радоваться вместе с тобой.
 

Собрания пословиц, поговорок и басен представляют собой лишь часть назидательной литературы древнего Шумера. Шумерские писцы создали также жанр наставлений, которые представляли собой либо сборники советов и указаний, как «Календарь земледельца» (см. гл. 11), либо описывали жизнь школы (см. гл. 2). Но у шумеров был особый литературный жанр, пользовавшийся наибольшей популярностью, – это жанр диспута, словесного поединка. В таком произведении в основном излагался спор двух соперничающих сторон, каждая из которых могла олицетворять что угодно: время года, животное, растение, металл, камень или же – как в сильно сокращенном варианте библейской легенды о Каине и Авеле – определенный род занятий.

Такому первому в истории человечества литературному спору и посвящена следующая глава.

20. Диспуты
Первые литературные споры

Шумерские учителя и литераторы не были, да и не могли быть, настоящими философами и глубокими мыслителями. Однако во всем, что касалось природы и окружающего мира, они проявляли себя внимательными наблюдателями. Длинные списки названий растений, животных, металлов и камней, которые составлялись как пособия для преподавания в школах (см. главу I), свидетельствуют о подробном изучении природных явлений и живых существ – во всяком случае их наиболее характерных особенностей. Кроме того, шумерские предшественники современных специалистов по истории культуры впервые сознательно попытались проанализировать, что представляла собой цивилизация того времени, и с этой целью составили перечень названий более ста входящих в нее элементов: различных общественных институтов, профессий, ремесел, оценок и норм поведения.

Одной из особенностей нашего отношения к окружающему миру является естественное сопоставление каких-то двух понятий или вещей – времен года, видов животных или растений, металлов, орудий производства, – которые настолько прочно связаны между собой в нашем сознании, что, называя одну вещь, мы не можем не вспомнить вторую. В такой сельскохозяйственной стране, как Шумер, этими парами были, например, зима и лето, скот и зерно, птица и рыба, дерево и тростник, серебро и бронза, мотыга и плуг, скотовод и земледелец. В определенных ситуациях все эти пары были в какой-то степени антагонистичными.

Общее же у них всегда было одно: их значение и полезность для людей. Поэтому естественно возникал вопрос: что или кто из двух полезнее для человека? Стремление дать ответ на этот вопрос, произвести своего рода оценку вещей влекло шумерских педагогов к жанру литературного спора, или диспута, созданного наиболее одаренными из них специально для этой цели.

Основную роль в таких диспутах играют доводы противников, каждый из которых «возвышает» себя и «принижает» своего соперника. Все это излагается в форме поэтического произведения, ибо шумерские авторы являлись прямыми наследниками еще не знавших грамоты певцов более ранних эпох, и поэзия была им ближе, чем проза.

Обычно спор композиционно обрамлялся мифологическим введением, где рассказывалось о сотворении соперничающих сторон, и соответствующей концовкой, в которой какое-нибудь почитаемое божество шумерского пантеона – или несколько божеств – выносили решение в пользу одной из сторон.

Сегодня мы располагаем частичными или полными текстами семи таких литературных споров. Однако из них пока изучены только три. Первый – это спор между божествами скота и зерна, достаточно подробно освещенный в гл. 15. Второй можно назвать так: «Лето и Зима, или Энлиль выбирает бога – покровителя земледельцев». Это один из самых длинных «диспутов», и когда текст будет восстановлен целиком, с использованием всего имеющегося в нашем распоряжении материала, он, кроме того, вероятно, окажется одним из наиболее интересных текстов с точки зрения конкретных сведений о земледелии в древности. Содержание его можно предположительно изложить следующим образом.

Бог воздуха Энлиль решил создать всевозможные деревья и злаки, дабы на земле воцарились процветание и изобилие. С этой целью он сотворил двух братьев – Эмеша (Лето) и Энтена (Зиму) и возложил на каждого из них определенные обязанности. В чем они заключались, видно из таких строк:

 
Энтен заставил овцу рожать ягнят, а козу – рожать козлят,
Корову и быка он заставил размножаться, дабы сливок и молока было в изобилии,
На равнине он радовал сердце дикой козы, осла и барана,
Птицам небесным велел на обширной земле вить гнезда,
Рыбам морским велел в зарослях тростника метать икру,
Пальмовые рощи и виноградники он заставил давать в изобилии мед и вино.
Деревья, где бы они ни были посажены, он заставил плодоносить,
Сады он одел в зеленый убор, украсил их пышной растительностью,
(Он) умножает зерно, брошенное в борозды,
Подобно Ашнан (богине зерна), благостной деве, он заставляет зерно произрастать.
 
 
Эмеш сотворил деревья и поля, расширил хлева и овчарни,
В хозяйствах он умножает урожай, покрывает землю….,
В дома он приносит урожай обильный, наполняет житницы доверху.
Он заставляет возводить города и жилища, строить дома по всей стране
И воздвигать храмы высокие, как горы.
 

Справившись со своими делами, оба брата, Энтен и Эмеш, решают отправиться в Ниппур, в «дом жизни», и почтить там благодарственными жертвами отца своего Энлиля. Эмеш несет различных животных, диких и домашних, а также птиц и всякие растения. Энтен несет драгоценные камни и металлы, деревья и рыб. Однако когда они приходят к порогу «дома жизни», завистливый Энтен начинает ссориться с братом. Они вступают в горячий спор, и наконец Эмеш говорит, что не признает за братом права называться «земледельцем богов». После этого оба отправляются в Экур, центральный храм бога Энлиля, и каждый излагает свою точку зрения. Энтен жалуется Энлилю:

 
«Отец мой Энлиль, ты поручил мне заботу о каналах, и я доставлял воду, дающую изобилие,
Сделал так, чтобы поле примыкало к полю, наполнил житницы доверху.
Приумножил зерно, брошенное в борозды,
Подобно Ашнан, благостной деве, заставил зерно произрастать.
А теперь Эмеш, тот. . . ., который ничего не понимает в земледелии,
Оттолкнул мою. . . руку, толкнул. . плечо,
Возле царского дворца. . . .»
 

Эмеш излагает свою версию ссоры. Он начинает с льстивых фраз, чтобы заручиться расположением Энлиля, однако заключительная часть его речи неожиданно коротка, и понять ее пока не удалось. После этого Энлиль отвечает Эмешу и Энтену:

 
«Воды, приносящие жизнь всем странам, поручены Энтену,
Земледельцу богов, который производит все.
Эмеш, сын мой, как же ты можешь сравнивать себя с твоим братом Энтеном!»
 
 
Высокие слова Энлиля полны глубокого смысла,
Решение его незыблемо, – кто осмелится противоречить?
 
 
Эмеш преклонил колени перед Энтеном, обратился к нему с молитвой,
В его дом он принес нектар, вино и пиво,
И братья пьют досыта нектар, веселящий сердце, пьют вино и пиво.
Эмеш дарит брату золото, серебро и лазурит.
Как братья и как друзья они радостно совершают возлияния…
 
 
В споре между Эмешем и Энтеном
Верный земледелец богов Энтен доказал, что он побелил Эмеша,
. . . . отцу Энлилю слава!
 

Третий литературный спор можно назвать «Инанна выбирает мужа». По форме он отличается от других произведений этого жанра. Это скорее маленькая пьеса с несколькими действующими лицами, каждое из которых поочередно появляется в нужный момент и произносит свою речь. Кроме того, здесь нет мифологического вступления. Таким образом, большая часть этого произведения не имеет формы спора, диалога, а представляет собой длинный монолог, в котором один из персонажей, вначале отвергнутый и удрученный, старается поправить дело, перечисляя свои достоинства. Правда, далее этот персонаж порывается завязать ссору со своим соперником, но тот по своему миролюбию, а также из осторожности предпочитает не вступать в борьбу и кончить дело миром.

В поэме четыре действующих лица: богиня Инанна, ее брат бог солнца Уту, бог пастухов Думузи и бог земледельцев Энкимду. Действие развивается следующим образом: после короткого и, кстати, сохранившегося лишь в отрывках вступления бог Уту обращается к своей сестре Инанне, уговаривая ее стать женой бога пастухов Думузи.

 
Брат ее, герой, воитель Уту,
Говорит непорочной Инанне:
«О моя сестра, пусть пастух женится на тебе!
О дева Инанна, почему ты не согласна?
Сливки у него превосходны, молоко у него превосходно.
Все, чего касается рука пастуха, расцветает.
О Инанна, пусть пастух Думузи женится на тебе!
О ты, украшенная драгоценностями, почему ты не согласна?
Свои превосходные сливки он будет пить вместе с тобой,
О защитница царей, почему ты не согласна?»
 

Инанна отказывается наотрез. Она решила выйти замуж за земледельца Энкимду:

 
«Пастух на мне не женится,
Своим новым одеянием он меня не укроет,
В свою тонкую шерсть он меня не оденет.
На мне, юной деве, женится земледелец,
Земледелец, выращивающий растения в изобилии,
Земледелец, выращивающий зерно в изобилии…».
 

После ряда плохо сохранившихся и малопонятных строк следует длинная речь пастуха, обращенная, видимо, к Инанне. В ней он перечисляет свои достоинства и старается доказать, что земледельцу с ним не сравниться.

 
«Земледелец лучше меня? Земледелец лучше меня? Земледелец, чем же он лучше меня?
Энкимду, человек каналов, плотин и плуга,
Чего у него больше, чем у меня, чего у земледельца больше, чем у меня?
Если он даст мне свое черное одеяние,
Я дам ему, земледельцу, мою черную овцу взамен.
Если он мне даст свое белое одеяние,
Я дам ему, земледельцу, мою белую овцу взамен.
Если он мне нальет своего пива наилучшего,
Я налью ему, земледельцу, моего желтого молока взамен.
Если он мне нальет своего пива хорошего,
Я налью ему, земледельцу, моего молока „кисим“ взамен.
Если он мне нальет своего пива соблазнительного,
Я налью ему, земледельцу, молока… взамен.
Если он мне нальет своего пива разведенного,
Я налью ему, земледельцу, молока растений взамен.
Если он мне даст хорошее питье,
Я дам ему, земледельцу, молока „итирда“ взамен.
Если он мне даст хорошего хлеба,
Я дам ему, земледельцу, сладкого сыра взамен.
Если он мне даст мелких бобов,
Я дам ему, земледельцу, маленькие сыры взамен.
А насытившись и напившись,
Я еще оставлю ему сливок,
Я еще оставлю ему молока.
Чего у него больше, чем у меня, чего у земледельца больше, чем у меня?»
 

В следующем отрывке пастух Думузи сидит на берегу реки и радуется. Очевидно, его доводы убедили Инанну и заставили ее изменить свое первоначальное решение. Здесь он и встречает Энкимду и начинает задирать своего соперника.

 
Он радовался, он радовался, сидя на глинистом берегу реки, он радовался!
На берегу, на берегу пастух радовался!
Он привел, пастух, он привел своих овец на берег.
Пастух ходил взад и вперед по берегу,
И к нему, пастуху, приблизился земледелец,
Земледелец Энкимду приблизился.
Думузи. . с земледельцем, царем каналов и плотин,
Пастух на его равнине,
Думузи на его равнине заводит с ним ссору,
Пастух Думузи на его равнине заводит с ним ссору.
 

Однако Энкимду, чтобы избежать ссоры, позволяет Думузи пасти стада на своих землях:

 
«С тобой, пастух, с тобой, пастух, с тобой
Из-за чего мне тягаться?
Пусть твои овцы щиплют траву на берегу реки,
Пусть твои овцы бродят среди моих возделанных земель,
Пусть они едят зерно на светлых полях Урука,
Пусть твои козлята и ягнята пьют воду из моего (канала) Унун».
 

Думузи тотчас успокаивается и дружески приглашает земледельца на свою свадьбу:

 
«Я же, пастух, приглашаю тебя на свадьбу,
Приходи, земледелец, как друг,
Земледелец Энкимду, как друг, земледелец, как мой друг,
Да будешь ты на моей свадьбе, как друг!»
 

На это Энкимду отвечает, что принесет Думузи и Инан – не свадебный подарок – отборные продукты из своего хозяйства:

 
«Я принесу тебе хлеба, я принесу тебе бобов,
Я принесу тебе чечевицы . . .,
Ты, юная дева, все, что есть. . для тебя,
Юная дева Инанна, я бы тебе принес. . . . .»
 

И поэт завершает свое сочинение традиционной концовкой:

 
В споре между пастухом и земледельцем,
Да будешь прославлена ты, дева Инанна!
 

Читатель, наверное, уже не раз улавливал на предыдущих страницах книги отзвуки библейских тем. Первозданный океан, отделение неба от земли, сотворение человека из глины, моральные нормы, законы и кодексы, страдания и покорность, спор, подобный спору Каина с Авелем, – все это хотя бы отдаленно напоминает многие мотивы Ветхого Завета. Обратимся же теперь к шумерской поэме, в которой излагается миф о рае, и посмотрим, не проглядывают ли сквозь нее некоторые мотивы Книги Бытия.

Следует сказать сразу: в шумерской поэме речь идет о небесном, а не о земном рае. В нем нет Адама и Евы, не устоявших перед соблазном. Но в этом мифе содержится ряд параллелей с библейской легендой о рае. Быть может, он также дает объяснение – правда, несколько неожиданное – происхождению и первоначальной основе эпизода о сотворении женщины из ребра мужчины.

21. Рай
Первые параллели с Библией

Археологические исследования, проведенные за последнее столетие в Египте и на Ближнем Востоке, обнаружили такие сокровища духовной и материальной культуры, о каких и не подозревали предшествующие поколения ученых. Благодаря наследию древних цивилизаций, извлеченному из-под толщи песка и пыли, в результате расшифровки древних языков и восстановления давно утерянных и забытых литературных памятников наш исторический горизонт сразу расширился на много тысячелетий.

Одним из важнейших результатов археологических исследований в «библейских странах» были находки, проливающие новый, яркий свет на первоосновы и происхождение самой Библии. Сегодня мы можем с уверенностью сказать, что этот литературный памятник возник вовсе не мгновенно – отнюдь не как некий искусственный цветок, выросший на пустом месте. Он уходит корнями в глубь веков, он впитал в себя соки всех соседних стран. И по форме и по содержанию, книги Библии имеют немалое сходство с литературными произведениями древнейших цивилизаций Ближнего Востока.

Шумерская литература оказала на древнееврейскую глубокое и сильное влияние. Поэтому одной из увлекательнейших сторон расшифровки и перевода клинописных текстов является установление сходства или параллелей между шумерскими и библейскими сюжетами. Разумеется, шумеры не могли оказать прямого влияния на древнееврейскую литературу, потому что сами исчезли задолго до того, как появились евреи. Однако нет никаких сомнений в том, что шумеры многое дали хананеям, непосредственным предшественникам евреев в стране, которая позже стала называться Палестиной, а также соседним народам – ассирийцам, вавилонянам, хеттам, хурритам и арамеям.

Убедительным примером таких параллелей может служить миф «Энки и Нинхурсаг». Текст этого мифа был опубликован еще в 1915 г., однако его содержание оставалось неясным вплоть до 1945 г., когда я напечатал в Bulletin of the American Schools of Oriental Researchновый вариант текста.

Поэма насчитывает 278 строк, размещенных в шести колонках одной таблички, хранящейся в Музее Пенсильванского университета в Филадельфии. Меньшая копия той же таблички, опознанная Эдуардом Чиерой, находится в Лувре. Содержание этого мифа о рае, – впрочем, рае скорее для богов, чем для людей, – вкратце сводится к следующему.

В стране Дильмун – «чистой», «непорочной», «светлой» «стране живых», не знающей ни болезней, ни смерти, – не было пресной воды, столь необходимой для жизни растений и животных. Поэтому Энки, великий шумерский бог воды, приказал богу солнца Уту доставить в Дильмун воду с земли. Когда это было исполнено, Дильмун превратился в божественный сад, где зеленые поля перемежались с цветущими лугами.

В райском саду богов великая богиня-мать Нинхурсаг (возможно, первоначально она была матерью-землей) вырастила восемь растений. Ей это удалось только после довольно сложной процедуры, во время которой на свет появилось три поколения богинь, зачатых богом воды, причем – это подчеркивается в поэме неоднократно – все они появились на свет без страданий и мук. Но Энки, по-видимому, пожелал отведать растений, выращенных Нинхурсаг. И вот его посланец, двуликий бог Исимуд, срывает драгоценные побеги один за другим, дает их своему господину, и Энки съедает все без остатка.

Разгневанная Нинхурсаг проклинает Энки, обрекая его на смерть. И для того чтобы не смягчиться и не изменить своего решения, она покидает общество богов.

Здоровье Энки начинает ухудшаться. Восемь его органов поражает болезнь. По мере того как он все быстрее теряет силы, остальные боги погружаются в траур и простираются во прахе. Даже бог воздуха Энлиль, царь всех шумерских богов, не может справиться с бедой. И тут, неизвестно откуда, появляется лиса. Она говорит, что за соответствующее вознаграждение может найти Нинхурсаг. Лиса выполняет свое обещание. Каким-то способом, – этот отрывок текста, к сожалению, поврежден, – она заставляет богиню-мать возвратиться к богам и исцелить умирающего Энки. Нинхурсаг садится рядом с ним, спрашивает, какие части тела у него болят, и, по мере того как он их называет, производит на свет соответственно восемь исцеляющих божеств. Энки выздоравливает, смерть ему больше не грозит.

Какая же связь между всем этим и библейской легендой о рае?

Прежде всего есть основания полагать, что сама идея рая, сада богов, зародилась в Шумере. Шумерский рай, согласно поэме, был расположен в стране Дильмун, очевидно в юго-западной части Ирана. В этой же стране Дильмун поместили позже свою «страну живых» – страну бессмертия – вавилоняне, семитический народ, покоривший шумеров. Есть ряд указаний на то, что библейский рай тоже располагался на востокот Палестины, в Эдеме – там, откуда берут начало четыре величайшие реки, в том числе Тигр и Евфрат. Похоже, что это был все тот же рай шумеров, страна Дильмун.

Далее, отрывок, в котором бог солнца Уту орошает Дильмун водой, принесенной с земли, весьма напоминает слова Библии: «Но пар поднимался с земли и орошал всю поверхность земли» (Книга Бытия, 2, 6).

Рождение богинь без мук и страданий проливает свет на происхождение проклятия Евы, обреченной в муках рожать детей своих. А эпизод, когда Энки съедает восемь растений, навлекая на себя гнев матери-богини Нинхурсаг, напоминает сцену с запретным плодом дерева познания добра и зла, погубившим Адама и Еву, которые были прокляты за этот грех.

Однако, пожалуй, наиболее интересным результатом сравнительного анализа шумерской поэмы и Библии является вытекающее из него объяснение загадочной истории сотворения Евы, «матери всех живущих», из ребра Адама. Почему из ребра? Почему древнееврейские авторы предпочли ребро всем другим частям тела, когда речь шла о создании Евы, чье имя, согласно библейской традиции, означает «та, кто дает жизнь»?

Это можно объяснить тем, что в основе библейской легенды о рае лежит литературная традиция шумерской поэмы о Дильмуне. На шумерском языке ребро обозначается словом «ти». Богиня, созданная для того, чтобы исцелить боль в ребре Энки, носила имя Нинти, то есть «госпожа ребра». Но шумерское слово «ти» означает также «давать жизнь». Таким образом в шумерской литературе «госпожа ребра» благодаря своего рода игре слов превратилась в «госпожу, дающую жизнь». Это была одна из первых литературных ошибок, которая укоренилась на века благодаря библейской легенде о рае, хотя здесь уже никакой игры слов не осталось, потому что на древнееврейском языке «ребро» и «дающая жизнь» звучат по-разному.

Я пришел к такому, вполне возможному, объяснению библейской легенды через влияние шумерской поэмы совершенно самостоятельно в 1945 г. Однако та же мысль была высказана на тридцать лет раньше выдающимся французским ассириологом Шейлем, о чем мне сообщил американский востоковед У. Олбрайт. Раз к подобному объяснению пришли двое, значит, оно вполне правдоподобно.

Чтобы дать представление о настроении и стиле шумерской поэмы, я приведу ряд наиболее ярких и характерных отрывков.

Вот как описывается счастливая страна Дильмун, где нет ни болезней, ни смерти:

 
В Дильмуне ворон не каркает,
Птица «иттидду» не кричит,
Лев не убивает,
Волк не хватает ягненка,
Дикая собака, пожирательница козлят, здесь не живет,
. ., пожиратель зерна, здесь не живет.
Вдов здесь нет,
Птица на высотах не… свое. .,
Голубь не прячет голову,
Нет таких, которые бы говорили: «У меня болят глаза»,
Нет таких, которые бы говорили: «У меня болит голова»,
Нет старухи, которая бы говорила: «Я стара»,
Нет старика, который бы говорил: «Я стар».
Девы не омываются, прозрачная вода не струится по городу,
Пересекающий реку (смерти?) не произносит…
Вокруг него не ходят с рыданиями жрецы,
Певец не возносит жалоб,
У стен города он не сетует и не плачет.
 

А вот отрывок о безболезненном и легком рождении богинь, которые созрели во чреве матери всего за девять дней вместо девяти месяцев:

 
Богиня Нинму вышла на берег реки,
Энки среди болот смотрит вокруг, смотрит вокруг.
Он говорит своему посланцу Исимуду:
«Я ли не поцелую юную красавицу?
Я ли не поцелую прекрасную Нинму?»
 
 
Исимуд, его посланец, отвечает:
«Что ж, поцелуй юную красавицу,
Поцелуй прекрасную Нинму!
Для моего царя я подниму сильный ветер».
 
 
Энки входит в лодку один,
Во второй раз он входит….,
Он обнимает ее (Нинму), он ее целует,
Он извергает семя в ее лоно.
 
 
Она принимает в свое лоно семя, семя Энки,
Один день для нее – один месяц,
Два дня для нее – два месяца,
Девять дней для нее – девять месяцев, девять месяцев «материнства».
Нинму, как по… маслу, как по… маслу, как по лучшему превосходному маслу
Родила богиню Нинкурра.
 

Эпизод, когда Энки съедает восемь растений, описан с типичными для шумерской поэзии повторами:

 
Энки среди болот смотрит вокруг, смотрит вокруг.
Он говорит своему посланцу Исимуду:
«Я хочу определить судьбу этих растений, я хочу познать их „сердце“.
Скажи, что это (за растение)?
Скажи, что это (за растение)?»
Исимуд, его посланец, отвечает:
«Мой царь, это растение – дерево», – говорит он.
Он срубает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это растение – трава придорожная (?)», – говорит он,
Он срывает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это растение – трава придорожная (?)», – говорит он
Он срезает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это водяное растение», – говорит он.
Он срывает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это колючее растение», – говорит он.
Он срывает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это растение – каперсовое», – говорит он.
Он срывает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это растение —», – говорит он.
Он срезает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
«Мой царь, это растение – кассия», – говорит он.
Он срывает его для Энки, и Энки его съедает.
 
 
Энки определил судьбы всех растений, познал (?) их «сердце».
За это Нинхурсаг прокляла имя Энки:
«Пока он не умрет, я не взгляну на него глазами жизни!»
 

Итак, Нинхурсаг исчезает, однако лисе удается каким-то образом ее вернуть. И вот Нинхурсаг принимается лечить восемь больных частей тела Энки, в том числе и ребро, и для этого производит на свет восемь божеств-целителей:

 
Нинхурсаг посадила Энки возле себя.
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Мой. . болит».
«Для тебя родила я бога Абу».
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Моя челюсть болит».
«Для тебя родила я бога Нинтулла».
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Мой зуб болит».
«Для тебя родила я богиню Нинсуту».
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Мой рот болит».
«Для тебя родила я богиню Нинкаси».
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Мой. . болит».
«Для тебя родила я богиню Нази».
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Моя рука болит».
«Для тебя родила я богиню Азимуа».
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Мое ребро болит».
«Для тебя родила я богиню Нинти» (то есть «госпожу ребра», или «госпожу, дающую жизнь»).
 
 
«Брат мой, что у тебя болит?»
«Мой… болит».
«Для тебя родила я бога Эншага».
 

В представлении шумерских теологов рай предназначался не для смертных людей, а для бессмертных богов. Впрочем, один смертный – но только один! – по словам шумерских сказителей, все же был допущен в этот рай богов. Речь идет о шумерском «Ное». Здесь мы подходим к мифу о потопе, самой близкой и разительной параллели с библейским текстом во всей клинописной литературе.