Текст книги "Любовники и лжецы. Книга 1"
Автор книги: Салли Боумен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
– Через секунду поймешь, – вздохнула мачеха. – Только не спрашивай, как и когда все это началось. Я не знаю. Мне только известно, что в субботу на моей вечеринке Лиз была страшно взволнована. Она сказала, что боится за Джона. Мне, правда, показалось странным, что ее нервы натянуты до такой степени, но к тому моменту, когда они уходили, Лиз уже выглядела вполне нормально. Впрочем, ты и сама видела. Она чувствовала себя гораздо лучше, была возбуждена. Может быть, даже чересчур… Как бы то ни было, я об этом вскоре позабыла. Но потом, в воскресенье вечером, – да, правильно, это случилось вчера, – мне позвонил Джон. Мы разговаривали с ним невероятно долго, и он был страшно расстроен.
– Из-за Лиз?
– В общем-то да, но не только. – Мэри обратила к своей падчерице беспомощный взгляд. – Дело в том, что Джон очень предан семье, и еще эта его дурацкая гордость… Она ни за что не позволит ему признаться, что у него появились какие-то сложности. Он все держит внутри себя. А уж что касается того, чтобы попросить совета или помощи, так это для него вообще немыслимо. Он не признался мне в этом, но, несомненно, это копилось внутри него не один месяц. Впрочем, ладно. Когда Джон позвонил мне в воскресенье, я поняла по его голосу, что он близок к срыву. И вот, наконец, это вышло наружу. Видишь ли, Джини, с Лиз не все в порядке, причем довольно давно. По крайней мере, с прошлого лета. Она сменила уйму докторов, но ни один из них так и не смог ей помочь. В течение всего воскресенья здесь происходили дикие сцены: истерики, плач…
– Но почему? Чем это вызвано?
Лицо Мэри приняло озабоченное выражение. Она снова вздохнула.
– Я думаю, из-за Джона, хотя ему, разумеется, это нужно меньше всего. С каждой неделей он переживал все сильнее. Конечно, и за Лиз, но в большей степени за мальчиков. Ты же знаешь, дети улавливают и замечают буквально каждую мелочь. А Лиз была настолько взвинчена из-за всех этих вещей, связанных с безопасностью Джона… Она так нервничала, что превратила жизнь ребятишек в сущий кошмар: то кудахтала вокруг них, то без всякой причины выходила из себя. Кроме того, я думаю… Конечно, Джон никогда не сказал бы мне этого напрямую, но, по-моему, эти проблемы не миновали и его. Я подозреваю, что у них с Лиз случались ссоры, и, как мне кажется, младший мальчик, Адам, подслушал одну из них. Он вообще сложный ребенок, всегда был ближе к Лиз, и все ее волнение, беспокойство передалось ему. По словам Джона, он стал очень замкнут, почти совсем забросил учебу… Его преподаватели весьма встревожены.
Мэри тяжело вздохнула.
– Короче говоря, Джон решил, что наилучшим выходом станет отослать детей на несколько месяцев обратно в Штаты, чтобы они пожили у его брата Прескотта. У него самого целая куча ребятишек, поэтому Джон и подумал, что мальчикам это пойдет только на пользу, позволит им отдохнуть от напряженности, царящей здесь. Разумеется, он считал, что от этого станет легче и Лиз. Ее ведь постоянно обуревали всякие дикие фантазии по поводу того, что детей могут похитить или сделать с ними что-то еще. Вот Джон и решил, что Лиз это тоже пойдет на пользу. Он рассчитывал, что когда угроза всяких покушений и террористических актов минует, когда Лиз немного успокоится, дети смогут вернуться обратно.
Мэри замолчала. Джини видела, что она буквально вне себя от волнения, но не проронила ни слова. Она думала, что такое объяснение было, конечно, вполне правдоподобным, но не единственным.
– В любом случае, – продолжала Мэри, – вслед за этим Джон повел себя очень глупо, и я ему прямо заявила об этом. Это похоже на него: он принимает какое-то решение, и баста! Вместо того, чтобы хоть прикинуться, будто он советуется с Лиз по этому вопросу, он попер напролом и, не сказав никому ни слова, сделал все необходимые распоряжения. А вчера утром поставил в известность Лиз. И это при том, что еще накануне вечером дети уже сидели в самолете.
– Накануне вечером? – уставилась Джини на мачеху. – Ты хочешь сказать, что он не только задумал, но и осуществил все это?
– В том-то и дело, милая. Иногда, как, например, в этом случае, он проявляет удивительную слепоту. Он считал, что делает все к лучшему, и априори убедил себя в том, что Лиз с ним согласится. Однако он поступил бы точно так же даже в том случае, если бы знал, что Лиз станет возражать. Уж коли Джон считает, что принял верное решение, его не своротишь. Вот так-то.
– И Лиз взбрыкнула?
Мэри оглянулась и понизила голос.
– «Взбрыкнула» это не то слово, дорогая. Весь вчерашний вечер здесь творилось черт-те что: сплошные вопли, рыдания и битье посуды. К тому времени, когда вчера вечером мне позвонил Джон, им уже пришлось вызвать врача и напичкать ее транквилизаторами. Он был в полном отчаянии, и мне было так его жалко! По-моему, Джон был близок к тому, чтобы заплакать, в его голосе буквально звенели слезы. Он переживал из-за того, что может произойти здесь сегодня. Вот я и сказала, что если во мне есть необходимость, я приеду. И, как видишь, приехала.
Мэри слегка поежилась.
– Представь себе, Джини, я примчалась сюда в десять утра и с тех пор нахожусь здесь. Все это продолжалось целый день, Джону даже пришлось отменить несколько рабочих встреч. Он просто не мог оставить ее, надеялся, что если мы осторожно с ней поговорим, она может успокоиться. Сначала так и получилось. Утром ей первым делом дали транквилизаторы, но примерно к одиннадцати часам их действие прекратилось. И вот тут началось такое… Джини, я была просто в шоке! Тут творилось нечто невообразимое! Она обвиняла Джона в самых жутких преступлениях, говорила немыслимые вещи…
– Какие, например?
– Я не могу все это повторять, – вспыхнула Мэри. – Она говорила про его любовниц, других женщин… Ну ты сама можешь себе это представить. То есть такой абсурд! Джон никогда в жизни даже не взглянул на постороннюю женщину. Это человек беззаветной преданности и верности. Потом она стала говорить про детей, про то, что он хочет отобрать их у нее. Потом… О Боже! Она наговорила целую кучу чудовищных, нелепых вещей: он, дескать, и следит за ней, и письма ее вскрывает… И так далее, и тому подобное. Джон проявил невероятное терпение, был с ней мягок и добр. Я тоже старалась, как могла, но Лиз и слушать ничего не хотела. Джон уже вновь послал за врачом, но Лиз отказалась его видеть и заявила, что сегодня он не переступит порог ее комнаты, так что в конечном итоге Джону пришлось отослать его обратно. Мы снова поднялись наверх и еще раз попытались ее успокоить, – это было около трех часов, – и в конце концов она все же немного угомонилась. Сказала, что чувствует себя гораздо лучше и хочет вздремнуть, но тут, совершенно неожиданно и без всякой причины, все началось сначала, даже еще хуже. Джон хотел уложить ее в постель, а она вдруг набросилась на него. Она напала на него форменным образом, Джини! Стала таскать за волосы, рвать на нем одежду. Это было так страшно, так жутко! Он стоял на одном месте и пытался защититься, а на лице у него было ужасное выражение. Он выглядел мертвым, был в абсолютном отчаянии. Ну и… я ее остановила.
– Ты ее остановила?
– Да. Она находилась в состоянии истерики, и я закатила ей оплеуху.
Мэри с несчастным видом потрясла головой.
– Как ни странно, это возымело эффект. После этого Лиз стала гораздо спокойнее. Она продолжала что-то очень быстро говорить, но, по крайней мере, уже не кричала и не плакала. Вот тогда-то я и сказала, что мне пора возвращаться, поскольку ты меня ждешь. А Лиз снова понесло: Джон, дескать, никогда не позволял ей иметь друзей, отпугивал от нее всех людей, вот и накануне вечером ей так хотелось с тобой пообщаться, а он ей не позволил… Просто не знаю, Джини, это была очередная порция какого-то бреда. Потом она заявила, что хочет тебя видеть. Она твердила не переставая: «Хочу видеть Джини сейчас же. Хочу поговорить с Джини». Вот почему я осталась, а Джон отправил за тобой машину. Это показалось нам самым простым выходом. Лиз вот-вот должна спуститься, но я полагаю, она уже забыла о том, что упоминала о тебе. Потом, я надеюсь, мы с тобой сможем уехать. Сейчас рядом с ней находится сиделка. Джон сказал, что пробудет в министерстве не больше часа, а оттуда отправится прямо домой. Мне его жалко, Джини, но, откровенно говоря, с меня уже довольно.
Джини ничего не ответила. Допив чай, она поставила чашку на столик и снова обвела взглядом элегантную комнату. В доме царила тишина, был уже седьмой час. Паскаль должен был вылететь пятичасовым рейсом. В зимние месяцы разница во времени между Парижем и Лондоном составляла один час, а это значит, что он окажется в аэропорту Хитроу в семь вечера по лондонскому времени. Около восьми он приедет к Мэри. Джини не хотелось отсутствовать, когда он появится, но она предчувствовала, что от Лиз Хоторн ей так просто не отделаться. Джини думала, что существует множество причин – и очень веских! – по которым Лиз хотела бы с ней поговорить. Но ведь не здесь же! Она опять осмотрела комнату. Стали бы устанавливать подслушивающие устройства в этой гостиной? Еще четыре дня назад она отбросила эту мысль как вздорную, но теперь…
В этот момент открылась дверь и вошла Лиз. Она была одета с ног до головы в изысканный светло-бежевый кашемир: кашемировое платье, а поверх него кашемировое пальто. Лиз буквально светилась радушием.
Пройдя через гостиную, она тепло расцеловала Джини в обе щеки. Мэри не спускала с нее изумленного взгляда.
– Пойдемте, Мэри, Джини… – поочередно посмотрела она на них. – Мы уходим.
– Уходим? – поднялась с кресла Мэри. – По-моему, Лиз, это не самая удачная мысль.
– Это просто великолепная мысль! Мэри, извини меня за все огорчения, которые ты из-за меня пережила. Сейчас я понимаю, что вела себя глупо и психовала. По-моему, на меня не очень хорошо подействовала та дрянь, которой вчера напичкал меня доктор. Но теперь все прошло, и я чувствую себя замечательно. Я приняла ванну, немного поспала. Мне сейчас кажется, что я заново родилась. Машину я уже вызвала, так что поехали. Приглашаю вас на ужин. Пусть это будет чем-то вроде компенсации за моральный ущерб. Я хочу отблагодарить тебя, Мэри, за твою доброту.
– Нет, Лиз, – твердо заявила Мэри. – Я обещала Джону, что ты будешь дома. Он вернется с минуты на минуту.
– Чепуха! Он вернется самое раннее в восемь вечера. Если не хотите ужинать, то поедем и хотя бы чего-нибудь выпьем. Ну же, соглашайтесь! Я проторчала тут все выходные, мне необходимо сменить обстановку. Неподалеку от твоего дома, Мэри, есть чудесное местечко. Оно принадлежит другу моего знакомого. Там подают великолепные пирожки. Ну хотя бы на часок, ладно?
Мэри вздохнула и отвернулась. Лиз в упор посмотрела на Джини. Молча, одними губами, она произнесла: «Скажи «да».
– А мне кажется, что это действительно неплохая идея, Мэри, – быстро проговорила девушка. – Всего-то на часок. Может, Лиз от этого станет лучше?
Лиз улыбнулась и направилась к двери, а Мэри устало посмотрела на Джини.
– Поехали, Мэри, – тихо обратилась к ней девушка, – может быть, это пойдет ей на пользу. Почему бы и нет, она выглядит вполне нормально. Ее отвезут и привезут обратно на машине.
Мэри озадаченно взглянула на Джини и пожала плечами.
– Воля ваша, – сказала она.
«Кенсингтон бар», выбранный Лиз, находился всего в двух кварталах от дома Мэри. Это было шикарное, модное и очень людное место. Вез их шофер в униформе, а на переднем сиденье расположился Мэлоун, – один из охранников, присутствовавших на вечеринке у Мэри. За всю дорогу он не проронил ни слова, а когда они подъехали к бару, вылез из машины и первым вошел внутрь. Его не было минут пять, и Лиз уже начала проявлять нетерпение.
– Господи, – раздраженно сказала она, – ну чего они всегда так возятся! Неужели нельзя побыстрее!
Однако Мэлоун, судя по всему, не терял времени даром. Когда они вошли в бар, их уже поджидал свободный столик рядом с запасным выходом. Мэлоун помешкал возле них еще несколько секунд, а затем испарился. Лиз облегченно вздохнула:
– Слава Богу! Теперь он будет торчать снаружи и через каждые десять минут заглядывать: здесь ли я. Можете проверять по нему свои часы.
– Да ладно тебе, Лиз, – миролюбиво сказала Мэри, – что ты на них ополчилась? Они же просто выполняют свою работу.
– Да знаю, знаю… – нетерпеливо махнула рукой Лиз. – Уж лучше он, чем Фрэнк. – Она повернулась и вопросительно посмотрела на Джини. – Вас привез сюда Фрэнк?
– Да, он самый. Лиз скорчила гримасу.
– Жуткая личность. Слава Богу, на уик-энд он был выходным. Он не нравится мне больше всех остальных. Постоянно ошивается вокруг в своих скрипучих ботинках. А Джон даже слушать не хочет, когда я хотя бы заикаюсь про эту гориллу. Они знакомы уже много лет, вместе служили во Вьетнаме, вы, наверное, слышали об этом. А потом он еще много лет работал у отца Джона.
Голос Лиз зазвучал громче, и Мэри напряглась.
– Хватит тебе, Лиз, забудь о нем. Забудь о них всех.
– Ты права, – улыбнулась Лиз и взяла меню. – Джини, вы только взгляните, какие у них тут потрясающие коктейли. Какой вы выберете? А ты, Мэри?
Лиз и Джини заказали минеральной воды, а Мэри, смущенно посмотрев на них, попросила себе двойной скотч. Принесли бокалы и пирожки. Шум в баре нарастал: в отдалении звучала музыка, раздавался смех, громкие разговоры. Лиз огляделась вокруг себя и улыбнулась.
– Как тут мило! – произнесла она. – Мне здесь нравится. Извините, – остановила она проходившую мимо официантку, – не могли бы вы убрать все это?
При этом она указала на маленькую вазочку с цветами, солонку и перечницу, стоявшие на столе. Официантка окинула Лиз удивленным взглядом, но просьбу выполнила. После того, как стол опустел, Лиз, казалось, испытала облегчение. Она еще немного поболтала, а потом поднялась.
– Мне нужно на минутку в дамскую комнату, – пояснила она.
Джини наблюдала, как она пробиралась сквозь толпу людей, скопившуюся возле стойки бара. Девушка заметила, что туалеты находились рядом с телефонными кабинками. Ей вспомнилась магнитофонная запись, которую слушали они с Паскалем, и то, что в прошлый раз Лиз использовала аналогичный прием. Собиралась ли она и теперь кому-то звонить? И зачем ей понадобилось убирать со стола все посторонние предметы? Неужели она предполагает, что в них установлены «жучки»? Джини встретилась глазами с Мэри. Та вздохнула и сделала большой глоток из своего бокала.
– Не говори ничего, Джини. Я понимаю, что ты чувствуешь. Наверное, думаешь, что я все выдумала. Но сейчас она действительно выглядит совершенно нормально. Будем надеяться, что это продлится подольше, в противном случае Джон устроит мне черт знает что.
– Я подумала, что это неплохая идея – развлечь ее.
– Милая, я изо всех сил надеюсь, что ты права. Ох, я только что вспомнила. Ты ведь хотела со мной повидаться, чтобы о чем-то поговорить! У меня совсем вылетело это из головы. Что у тебя случилось, дорогая?
– Ничего. У меня все в порядке, честное слово.
– Да ты и выглядишь хорошо. Я тебя уже очень давно такой не видела. – Мэри хитро посмотрела на падчерицу. – Интересно, почему? Чем это вызвано, дорогая: новой работой, новым мужчиной или чем-то еще?
– Не вынюхивай, Мэри, – улыбнулась Джини.
– Да разве я вынюхиваю! – Мэри взглянула на девушку широко открытыми глазами, изображая саму невинность. – Я, кстати, собиралась тебе сказать, – продолжала она непринужденным тоном, который, впрочем, не мог обмануть Джини, – что была приятно удивлена этим твоим paparazzo. Мы, правда, разговаривали с ним не очень долго, но он показался мне довольно симпатичным. Сколько ему лет, Джини?
– Тридцать пять.
– Правда? Мне очень понравились его глаза. Глаза мужчины имеют очень большое значение и…
– О ком это вы говорите?
Вернулась Лиз. Она сняла пальто и села за столик.
– О друге Джини, Паскале Ламартине, – ответила Мэри.
Глаза Лиз мгновенно загорелись.
– О да, Джини, до чего приятный человек! Такой умница! Настоящий француз. – Она бросила на девушку озорной взгляд. – Вы знаете, я гадала ему по руке… Надеюсь, вы за это на меня не в обиде? Я часто проделываю с гостями такой трюк. У него страшно интересная ладонь. Очень длинная линия жизни, четкая линия судьбы, один брак, одна глубокая привязанность, четверо детей…
– Четверо?
– Сейчас у него, по-моему, один ребенок, значит, со временем появятся еще трое. Да, – помедлила она, – и еще в середине его жизни произойдет одно очень важное событие. Примерно между тридцатью пятью и сорока годами. По его руке это ясно видно: четкий разрыв в линии судьбы. Я сказала ему об этом. Неизвестно, хорошее или плохое, но в его жизни произойдет какое-то очень важное и резкое изменение.
– Правда? – спросила с отвращением к самой себе Джини, чувствуя, что она ловит каждое слово с огромным вниманием.
– Совершенно точно, – с важным видом кивнула Лиз. – Я никогда не ошибаюсь. Например, я предсказала Джону, что этот год будет для него очень трудным, даже опасным, и оказалась права.
– Но ведь сейчас только январь, Лиз… – вмешалась Мэри.
– Знаю, – небрежно отмахнулась от нее Лиз, – в том-то и дело! Год начался именно так, как и должен был начаться. Попробуй пирожки, Мэри, они сказочно вкусные.
В течение следующих двадцати минут Лиз трещала без умолку. Она ничего не ела, лишь время от времени брала пирожок и крошила его над своей тарелкой, а в остальном выглядела вполне спокойной и уравновешенной. Джини размышляла, действительно ли эта женщина была хорошей актрисой, и если да, то когда она прикидывалась: разыгрывая истерику или сейчас? В какой из этих моментов она была сама собой?
Выглядевшая усталой Мэри почти не принимала участия в разговоре. Лиз рассказывала Джини о том, как она трудилась над лондонской резиденцией, как заново отделывала их загородный дом, какое участие во всем этом принял Джон. По ее словам, Джон буквально свихнулся на почве паркового искусства. Без тени горечи Лиз говорила о своих сыновьях, очень тепло отзывалась об их дяде Прескотте и рассуждала, как хорошо будет для мальчиков провести некоторое время в Соединенных Штатах. Лиз рассказывала о приеме, который должен был вскоре состояться по случаю сорокавосьмилетия ее мужа, и, как и сам Джон Хоторн, уговаривала Джини непременно приехать к ним в гости.
Она говорила оживленно, временами даже слишком. Единственное, что удивляло Джини, было то, как часто она упоминала своего мужа. Его имя мелькало буквально в каждой фразе: Джон думает, Джон говорит, Джон считает, Джон надеется…
Джини незаметно поглядела на часы. Она собиралась вскоре уйти, но до этого ей хотелось придать, беседе некоторое ускорение.
– Скажите, пожалуйста, – обратилась она к собеседнице, – когда закончится срок службы вашего мужа в Англии, собирается ли он вернуться к активной политической жизни?
– О, несомненно! – Лиз взглянула на Мэри. – Бедный Джон! Он согласился на это назначение только ради меня. Он считал, что здесь мне будет чем заняться, и, помимо этого, мы сможем проводить вместе больше времени. Джон знал, что мне опостылела жизнь в Вашингтоне. Захолустный городишко с политикой на завтрак, обед и ужин.
Лиз замолчала и вновь посмотрела на Мэри.
– Думаю, он уже начинает понимать, что ему не следовало этого делать. С его стороны это было жертвой, которую я от него не хотела принимать. Я умоляла его не уходить из сената, но Джон иногда бывает так упрям! Я знала, что со временем он пожалеет об этом, так оно и вышло. Если ты рожден для высокого полета, как Джон, от этого не убежать.
– Почему же он покинул сенат? – спросила девушка. – Я никогда не могла этого понять.
– Ох Джини, – вздохнула Лиз, – никто не мог. Нужно слишком хорошо знать Джона, чтобы понять это. Я думаю, он в первую очередь чувствовал себя страшно виноватым. – Она кинула на девушку мимолетный взгляд. – Вы ведь знаете, наш малыш, Адам, ужасно болел, едва не умер, и это время было для нас самым страшным. Джон решил, что должен уделять нам гораздо больше времени, чем это позволяли его прежние обязанности. Вот он и принял такое решение, даже не посоветовавшись со мной. На этом все и закончилось… – Лиз бессильно махнула рукой. – Послом может быть любой. А Джон должен реализоваться в делах куда более значительных, чем те, которыми он занят сейчас.
Они замолчали. Мэри удивленно подняла брови, однако ничего не сказала. Джини подалась вперед.
– Следовательно, вы считаете, что со временем он вернется к полнокровной политической деятельности?
– И даже более того, – с важностью ответила Лиз. Она сейчас напоминала ребенка, излагающего вызубренный урок. – Со временем Джон будет бороться за президентское кресло, как это планировали и его отец, и он сам. И, несомненно, победит.
Лиз проговорила все это с абсолютной уверенностью, словно умела провидеть будущее. В ее голосе не промелькнуло и тени сомнений.
– Понятно, – ответила потрясенная Джини. – А как к этому отнесетесь вы? – осторожно спросила она. – Вы ведь возражаете против Вашингтона.
– Вашингтона? – растерянно переспросила Лиз.
– Да. В последний мой приезд в Штаты Белый дом находился именно там.
– Ах, ну да… – На ее лице появилось недоумение. – На самом деле, я никогда не возражала против Вашингтона. По крайней мере, не до такой степени. Джон считал, что я не люблю Вашингтон, но это было только в его воображении…
Джини нахмурилась.
– Но мне показалось, вы только что сказали, кто когда жили там, то считали его скучным захолустным городишком?
– Неужели я так сказала?
Лиз выглядела искренне удивленной, несмотря на то, что Джини процитировала слова, произнесенные ею всего две минуты назад. Лиз передернула плечами, взглянула на свои часики, а затем на Мэри, сидевшую напротив.
– Наверное, в прошлом у меня были какие-то комплексы, – вздохнула она. – Я была такой застенчивой. Мне понадобились годы, чтобы привыкнуть к светской жизни. Но сейчас… Я не должна быть помехой Джону. Это, наверное, было бы несправедливо с моей стороны. Кроме того… – она запнулась, – я могла бы помогать Джону, он сам об этом говорил. Это дало бы импульс моей благотворительной деятельности, я могла бы отделать Белый дом, как когда-то Джеки Кеннеди. У меня это хорошо получается, даже Джон говорит…
На ее лице появилась прелестная, оживленная и немного детская улыбка. Затем, подняв руку, она помахала ей в воздухе, пытаясь привлечь внимание официантки.
– Какая досада, – сказала она, – эта несносная девица просто не хочет меня замечать! А Мэри, я вижу, вконец измучена. Нет, нет, не спорь, Мэри, так оно и есть, и виновата в этом я одна. Все болтаю и болтаю, а ты, наверное, только и мечтаешь поскорее добраться до дому и отдохнуть. Проклятье, она просто не хочет смотреть в нашу сторону!
Лиз приподнялась из-за столика, но Мэри остановила ее.
– Не глупи, Лиз, тебе вовек не выбраться из этого угла. Я сама ее позову. Где она?
– Да вон же, за стойкой бара. Вон та, с рыжими завитушками.
Мэри встала и начала проталкиваться сквозь толпу посетителей. Обведя глазами зал, Джини заметила, что, во-первых, у официантки, которая их обслуживала, не было никаких рыжих завитушек и, во-вторых, она стояла вовсе не за стойкой бара, а в противоположном конце помещения. Джини повернулась, чтобы взглянуть на Лиз, и увидела разительную перемену, происшедшую в женщине. Приторное выражение было стерто с ее лица словно губкой, его черты напряглись и обострились, она побледнела. Быстро оглянувшись через плечо, она подалась вперед и схватила Джини за запястье.
– О Боже, извините меня! Мне было необходимо поговорить с вами. Вы сможете мне помочь? Вы пытаетесь мне помочь?
Джини захотела что-нибудь ответить, но Лиз не дала ей открыть рот, продолжая говорить приглушенной скороговоркой:
– Я должна была это сделать. Мне было нужно каким-то образом поговорить с вами. Тогда, вечером, я хотела сделать это у Мэри, но он непрерывно следил за мной. Я не осмелилась. Я попыталась помочь вам, ваш друг рассказал? Джон не понял, что я сделала, но он все равно был в бешенстве. Вы не представляете, каким он бывает в ярости! Он наказывает меня. То, что он на следующий день отослал домой моих мальчиков, и явилось наказанием. Пожалуйста, ну пожалуйста, вы должны мне помочь! Вы моя последняя надежда!
Ее начала бить дрожь. Она еще крепче сжала руку Джини.
– Вы еще не нашли Джеймса? Нет? Но вы искали его? Где он? Вы знаете?
– Нет, – ответила Джини.
– О Боже! Боже мой! – лицо ее побелело как мел. – Вы должны найти его. Фрэнк куда-то уезжал на эти выходные. Я должна знать, что Джеймс в безопасности. Я так боюсь, что его уже нет в живых!
Она сжала запястье Джини с такой силой, что той стало больно. Внезапно Лиз отпустила ее и стала закатывать рукав.
– Смотрите, – сказала она, – смотрите!
На ее болезненно тонкой руке виднелся огромный кровоподтек. На белой коже Джини отчетливо разглядела темно-лиловые следы пальцев. Чуть выше синяка виднелись три круглые отметины – следы, оставленные горящей сигаретой.
– Это сделал Джон. Вчера. Есть и другие следы: на спине, на шее. Вот почему я не выдержала. Я больше не могу этого выносить. Мэри ничего не знает. Никто не знает. Прошу вас, найдите Джеймса, пожалуйста! Пока не наступило следующее воскресенье. Вы понимаете, о чем я говорю? Следующее воскресенье…
Ее голос бессильно замер.
– Я понимаю. Следующее воскресенье будет третьим в этом месяце.
– Найдите Джеймса и отправляйтесь в тот дом. Я дала вашему другу адрес. Думаю, все состоится именно там. Он всегда туда приезжает… по воскресеньям, понимаете? Он все время следит за мной. Что ж, пусть теперь последят за ним.
Лиз поежилась и снова оглянулась, после чего опять схватила Джини за руку.
– Он очень умен, Джини, и вы не должны об этом забывать. Он измучил меня врачами: один, второй, третий… Он заставляет меня пить всякие таблетки, следит, чтобы я не отказывалась от уколов. Он хочет, чтобы все поверили, будто я нахожусь на грани срыва, схожу с ума. Вот почему он вызвал сегодня Мэри, – ему просто нужен свидетель. Вы понимаете?
Лиз била дрожь.
– И, конечно, это действует на людей. Они считают меня дурой, истеричной развалиной, отвратительной матерью. – Ее глаза наполнились слезами. – Иногда я даже сама начинаю этому верить. Всей той лжи, которую он распускает обо мне. Я в отчаянии, Джини, вы должны верить мне! Ради меня, ради моих детей. Я так им нужна! Вы же видите, он ни перед чем не останавливается. – Лиз издала какой-то странный звук, и по ее лицу потекли слезы.
– Он давно уже не любит меня, если вообще хоть когда-нибудь любил. Это холодный человек. Он похож на своего отца и стремится убрать меня с дороги, чтобы я не мешала его блестящей карьере. Если он узнает, что я говорила с Джеймсом, обратилась в газету, это будет конец. А он знает, я не сомневаюсь в этом. Вот почему исчез Джеймс, а теперь… О Боже! Мэри возвращается. – Лиз умолкла, одернула рукав и принялась вертеть на пальце обручальное кольцо. – Слушайте меня быстрее. Вы ничего не должны говорить по телефону. Будьте осторожны в своей квартире. За мной следят, за вами тоже. Никогда не подпускайте близко к себе этого Фрэнка. Помните, что я вам сказала. Если вам надо поговорить, идите в парк, на любое открытое пространство, но еще лучше общайтесь в каком-нибудь людном месте вроде этого. Господи… – Она уставила на Джини свои огромные расширенные черные зрачки. Лиз никак не могла унять дрожь, у нее побелели даже губы. – Мэри уже возвращается. Я попытаюсь встретиться с вами еще раз, хотя и не уверена, что у меня это получится. Но я попробую. В среду. Гуляйте в парке, прямо позади нашего дома. По средам, около десяти, я встречалась с Джеймсом именно там. Вы придете? Вы обещаете мне?
– Приду, – коротко ответила Джини.
– Спасибо. – Лиз лихорадочно схватила руку девушки и сжала ее в своих горячих ладонях. – Спасибо вам за все. Я никогда не забуду этого…
Наконец вернулась Мэри и с испугом уставилась на Лиз. Та промокнула глаза платочком и встала из-за столика.
– Извини меня, Мэри, – сказала она, – я просто не смогла удержаться от слез. Мне так не хватает моих мальчиков! Я, пожалуй, отправлюсь с Мэлоуном домой. Наш поход сюда мне очень помог, честное слово.
И не говоря больше ни слова, она подхватила пальто и стала пробираться к выходу. Мэри поспешила за ней, но когда она добралась до двери, автомобиль с Лиз и Мэлоуном на заднем сиденье уже рванулся с места.
Мэри проводила взглядом удалявшуюся машину и, когда она исчезла из виду, со слезами на глазах обернулась к Джини.
– Как же я за нее боюсь! – сказала она, сжав руку падчерицы. – Как я боюсь за нее, Джини! Двое таких чудесных людей, и вот тебе, пожалуйста! Она сделала столько добра, вложила столько любви в их брак, а теперь вот это… Жизнь очень жестока, Джини, ты со мной согласна?
– Люди, это люди жестоки, Мэри, – ответила девушка.
