Текст книги "Возвращение доктора Фу Манчи"

Автор книги: Сакс Ромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА XVIII
СЕРЕБРЯНЫЙ БУДДА

Из всех лондонских улиц Мюзеум-стрит выглядела наименее подходящей для штаб-квартиры доктора Фу Манчи. Однако, если только воображение не сыграло со мной злую шутку, именно в окне почтенного антиквара, торгующего под именем Дж. Саламан, передо мной мелькнули удивительные, подобные полночному бархату восточной ночи глаза Карамани.

По мере того как я медленно подходил к освещенному окну, мое сердце билось все чаще, и я уже проклинал ту навязчивую идею, которая, наперекор всему, не оставляла меня и продолжала отравлять мне жизнь. В этот час Мюзеум-стрит, которую и днем-то не назовешь оживленной магистралью, казалась совершенно безжизненной, и, если не считать огней какого-то магазина уже по ту сторону музея, коммерческая активность на ней уже полностью прекратилась. Дверь жилого дома, расположенного как раз напротив антикварной лавки, бросала свет на тротуар. По обеим сторонам улицы мне попались навстречу всего два-три человека. Оглядевшись, я повернул дверную ручку и зашел в антикварный магазин. Тот же самый темноволосый и малоподвижный субъект неопределенной национальности вышел из-за занавешенной двери приветствовать меня – единственного покупателя.

– Добрый вечер, сэр, – проговорил он монотонно, сопровождая свои слова легким кивком головы, – не желаете ли что-нибудь посмотреть?

– Я хотел бы взглянуть на все, что у вас выставлено для продажи, – было моим ответом. – Я не ищу какую-то конкретную вещь.

Лавочник снова поклонился, сделал широкий приглашающий жест желтой рукой и сел на стул за прилавком.

Я закурил сигарету с такой беспечностью, как если бы меня вызвали на самую заурядную операцию, и с интересом стал разглядывать предметы, от которых ломились полки и столы вокруг меня. Должен признаться, что впечатления от этого своего турне у меня остались достаточно расплывчатые. Я брал в руки вазы, статуэтки, египетских жуков-скарабеев, бусы, ожерелья, молитвенники, подборку старых литографий, опаловые украшения, бронзу, фрагменты редких кружев, книги, напечатанные двести и более лет назад, ассирийские таблицы, кинжалы, римские кольца и сотни других редкостей. Все это я делал крайне медленно, демонстрируя свой чрезвычайный интерес, и тем не менее не составив ни об одной вещи ни малейшего представления. Исподтишка я продолжал наблюдать за своим лавочником. Я был весь внимание и слух; особенно меня привлекло то, что скрывала занавешенная дверь в задней стене лавочки.

– Должен вас предупредить, сэр, – обратился ко мне человек за прилавком все тем же лишенным чувств монотонным голосом, – что вскоре мы закрываем.

Я положил обратно на стеклянный прилавок тщательно вырезанный и ярко раскрашенный секхекский кораблик и поднял глаза. Действительно, все мои методы были любительскими – я абсолютно ничего не узнал, да и в будущем вряд ли что узнаю. Я старался угадать, как бы Найланд Смит на моем месте провел расследование, изнурял мозги поисками какого-либо средства, чтобы проникнуть во внутренние покои этого замечательного заведения. Я уже полчаса ломал над этим голову, однако ничего мало-мальски подходящего придумать не смог. Почему я не хотел признать свое поражение – трудно сказать, но вместо этого я изо всех сил напрягал свою голову, чтобы оттянуть время.

Пока я озирался по сторонам, продавец очень терпеливо ожидал моего ухода. Тут мне попался на глаза открытый ящик позади прилавка. Три нижние полки были пусты, а на четвертой восседал в своей характерной позе серебряный Будда.

– Можно взглянуть на эту серебряную фигурку? – спросил я лавочника. – Сколько вы за него просите?

– Это не продается, сэр, – ответил человек несколько более живо, чем отвечал до этого.

– Не продается?! – переспросил я с нарочитым удивлением, а глазами энергично сверлил занавешенную дверь. – Как же так?

– Она уже продана.

– Хорошо, но вы не будете возражать, если я все-таки ее посмотрю?

– Эта вещь не продается, сэр.

Такой отпор со стороны торговца в другое время вызвал бы соответствующую реакцию с моей стороны, но сейчас он возбудил во мне какое-то странное подозрение. Улица за окном магазина выглядела относительно пустынной, и, подталкиваемый каким-то странным чувством, которое у меня не было времени анализировать, я выбрал нечто совершенно оригинальное, нисколько не сомневаясь, что в случае необходимости Найланд Смит, используя свои исключительные полномочия, вернет мне свободу. Я сделал вид, что направляюсь к входной двери, затем резким движением повернулся, проскочил мимо продавца и, перепрыгнув через прилавок, схватил серебряного Будду. Перспектива быть арестованным за попытку воровства меня не заботила совершенно. Убеждение, что Карамани скрывается где-то в этом доме, руководило мною. И еще одна идея, неожиданно возникшая по поводу этого серебряного божка, завладела моим рассудком. Не могу сказать конкретно, каких последствий я ожидал, но то, что потом произошло, было поразительнее самой прихотливой игры воображения.

Вцепившись в фигурку, я обнаружил, что она прикреплена к полке. В следующий же момент, когда я потянул ее на себя, оказалось, что это ручка двери, которая тут же передо мной открылась. Под моими ногами были устланные ковром ступени.

Тотчас же мое стремление проникнуть в секреты этого заведения сменилось утроенным стремлением выскочить отсюда немедленно и во что бы то ни стало по той простой причине, что у подножия лестницы лицом ко мне стоял доктор Фу Манчи собственной персоной.

ГЛАВА XIX
ЛАБОРАТОРИЯ ДОКТОРА ФУ МАНЧИ

Не могу себе представить, что кто-либо из простых смертных был близок с доктором Фу Манчи. Я даже не поверю, что кто-либо может привыкнуть к его присутствию, не испытывая при этом страха. До этого я пять или шесть раз видел Фу Манчи, и он все так же носил желтый халат, ходил, уткнувшись острым подбородком в грудь, демонстрируя свой огромный лоб в обрамлении редких бесцветных волос. За всю свою жизнь я ни разу не встречал такой силы взгляда, какой обладал этот человек. Его единственным больным местом (а может быть, и не больным вовсе) была какая-то мутноватая пленка, которой время от времени подергивались его раскосые глаза. Однако в тот момент, когда я перешагнул порог и взглянул на него, эти глаза горели ярким зеленым огнем.

Броситься на него в этот момент было бы пустым ребячеством, однако после минутного замешательства я все же заставил себя двинуться по направлению к нему. И тут я получил огромной силы удар по голове, и сознание мое куда-то провалилось.

Возвращение его ознаменовалось ужасной болью в голове, из чего я заключил, что кто-то сзади ударил меня мешком с песком. Возможно, тот же продавец. Однако мое возвращение к жизни не сопровождалось никакими сомнениями относительно предшествовавших событий и своего настоящего положения, как это бывает. Еще прежде, чем открыть глаза и окончательно прийти в себя, я понял, что руки мои скованы наручниками и что в комнате этой должен находиться доктор Фу Манчи. Эта абсолютная уверенность в присутствии рядом зловещего китайца возникала не благодаря возвращающейся способности соображать, а чисто подсознательно. Так всегда было, когда судьба сводила меня не только с самим Фу Манчи, но и с кем-нибудь из его ужасных слуг.

Воздух в комнате был пропитан какими-то утонченными ароматами, хотя я не думаю, что тут применялись какие-то специальные эссенции или благовония. Скорее их источали восточная мебель и драпировки. Эти неуловимые ароматы Востока!

Каждый город пахнет по-своему. Лондон так, Париж иначе, по запаху слепой сразу отличит Марсель от Суэца, а Нью-Йорк – от Гонолулу. Атмосфера в этой комнате была восточной, и даже правильнее будет сказать – дальневосточной. Она вся была проникнута какой-то таинственной значительностью. Глаза мои открылись.

Я лежал на низкой кушетке в довольно просторной комнате. Два окна были занавешены таким образом, что для находящегося внутри они совершенно потеряли свою европейскую конфигурацию. Все это навело меня на мысль, что к появлению здесь Фу Манчи тщательно и долго готовились. Сильно сомневаюсь, что подобный интерьер можно найти где-нибудь на Востоке или Западе.

Как раз там, где я лежал, с потолка свисал огромный, изысканно украшенный фонарь. В дальнем конце комнаты находились высокие шкафы. В одних стояли книги, но большая часть была заполнена всякого рода научным оборудованием: рядами колб, пробирок, реторт, змеевиков, весов и прочим. За большим, украшенным изысканной резьбой столом восседал доктор Фу Манчи. Перед ним лежал раскрытый том какого-то старинного издания, и некая темно-красная жидкость, напоминающая кровь, кипела в пробирке над бунзеновской горелкой.

Указательным пальцем правой руки с чудовищно длинным ногтем он водил по строчкам открытой страницы, как мне показалось, ежесекундно сверяя процессы, происходящие в пробирке, с тем, что было написано в книге. Кроме того, он все время посматривал на огромную стеклянную емкость, соединенную с конденсатором Либига. Она была установлена на массивной металлической раме и заполнена маслянистой жидкостью, в которой плавало что-то похожее на гриб шестидюймовой высоты, внешне напоминающий поганку, но имеющий блестящую оранжевую окраску. На реторту были направлены лучи трех ультрафиолетовых ламп, а в колбу, которая собирала продукты этого странного эксперимента, капля за каплей падала красная жидкость, похожая на ту, что кипела в пробирке.

Все это я охватил взглядом в один миг. И тут же доктор Фу Манчи оторвался от книги и повернулся ко мне. В этот момент все окружающее исчезло для меня.

– Я сожалею, – раздался пришепетывающий голос, – что пришлось к вам применить столь суровые меры, однако медлить было нельзя. Надеюсь, доктор Петри, что это не доставило вам больших неудобств.

Поскольку на эту тираду было не обязательно отвечать, то я решил промолчать.

– Вам должно быть известно, как я уважаю ваши научные познания, – продолжал китаец голосом, который время от времени переходил в какие-то гортанные звуки, – и вы почувствуете то удовольствие, которое доставил мне ваш неожиданный визит. Я с благодарностью преклоняю колено перед моим серебряным Буддой, ибо думаю, что – в будущем, разумеется, – вам удастся побороть свое предубеждение, обусловленное полным незнанием истинных мотивов моих действий, и рассматриваю вас как своего помощника в благородном деле установления всеобщего интеллектуального контроля, которому предстоит превратиться в новую планетарную силу. Я нисколько не сержусь на вашу прежнюю враждебность ко мне и даже вот теперь, – он указал на реторту, – провожу эксперимент, который поможет вам преодолеть отсутствие взаимопонимания и лучше приспособиться к новым перспективам.

Все это говорилось без малейшего проявления эмоций, после чего доктор вернулся к своим книге, пробирке и реторте с таким видом, будто вообще ничего не случилось. Я думаю, что даже самый сумасшедший взрыв эмоций с его стороны, самые страшные проклятия и угрозы не произвели бы на меня такого обескураживающего действия, как эта холодная, взвешенная речь, произнесенная этим редким, пришепетывающим голосом. В его тоне, во взгляде его зеленых глаз, в каждой позе этого худощавого и сутулого тела чувствовалась некая неземная сила.

Я поставил на себе крест и, как-то сразу после слов доктора сжившись с ролью подопытного кролика, с каким-то болезненным интересом следил за ходом эксперимента. Однако не прошло и нескольких секунд, как я со стыдом обнаружил, что, несмотря на всю мою солидную университетскую программу, я в химии полный профан. И даже не в той химии, в которой творит этот злой гений, а в самой простенькой, на студенческом уровне. Весь процесс являлся для меня полной загадкой Что с чем соединялось и что должно было получиться – я не мог даже предположить.

В комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь бульканьем в пробирке, и понемногу мое внимание переключилось от стола на другие предметы, один из которых меня просто ужаснул. Это была стеклянная емкость почти пятиметровой высоты, заполненная густой жидкостью янтарного цвета. Жидкость была прозрачной и позволяла разглядеть отвратительную собакоподобную физиономию с низким лбом, оттопыренными ушами и свинячьим плоским носом. Мертвый оскал открывал острые клыки, длинное желтовато-серое тело держалось (теперь уже не держалось) на коротких кривых ногах, зато повисшая безвольно правая рука была длины необычайной. Левая была отрублена по локоть.

Должно быть, доктор Фу Манчи был вполне удовлетворен ходом эксперимента, потому что он снова поднял на меня глаза.

– Вас заинтересовал мой бедный циноцефалит? – спросил он, и глаза его затуманились, как при катаракте. – Он был прекрасным слугой, доктор Петри, однако низшие гены в его генеалогии иногда подводили. Потом он потерял руку и, в конце концов, проявил столько неблагодарности по отношению к тому, кто его воспитал, что убил одного из моих самых старых и верных последователей, выходца из Бирмы.

Сказав это, Фу Манчи снова с головой ушел в эксперимент.

Странное дело, он не выказывал ни малейших эмоций и говорил так, как болтают между собой ученые коллеги, заглянув к приятелю в лабораторию. Тем не менее ужас происходящего стал самым печальным образом сказываться на моем самообладании. Представьте себя на моем месте. Вот вы лежите в наручниках в комнате, где находится человек, представляющий собой угрозу всей белой расе. Человек этот как ни в чем не бывало проводит эксперимент, который, если верить его словам, призван навсегда отсечь вас от общества вам подобных, внести какие-то психологические или физиологические изменения в ваш организм и, возможно, низвести до уровня того животного, которое вот здесь, перед вашими глазами, плавает в стеклянной посуде. Кое-что из истории этого страшного экземпляра получеловека-полуобезьяны я знал. Это он покушался на жизнь Найланда Смита, это я отсек ему руку топором во время его последнего убийства. Обо всем этом доктор Фу Манчи, конечно же, знал, и потому его безмятежная речь утроила мой ужас. Я попытался незаметно пошевелить руками, но оказалось, что наручники прикреплены цепью к кольцу, вделанному в стену за моей спиной. Все места пребывания доктора Фу Манчи были с избытком оборудованы такими приспособлениями. У меня вырвался короткий нервный смешок. Доктор медленно поднялся из-за стола и, укрепив пробирку на подставке, с осторожностью поставил ее на полку рядом с собой.

– Я счастлив, что вы находитесь в таком прекрасном расположении духа, – заметил он мягко. – Но, к сожалению, другие дела вынуждают меня временно вас покинуть, а в мое отсутствие ваши глубокие познания в химии, в наличии которых я уже имел случай не раз убедиться в прошлом, помогут вам с живым интересом проследить за действиями ультрафиолетовых лучей на этот великолепный образчик сибирского amanita muscaria. Возможно, в будущем, когда вы погостите у меня в Китае (кстати, я уже начал оформлять документы для вашего визита), мы с вами обсудим некоторые малоизвестные свойства этого гриба. Скажу больше, вашей первой работой, когда вы приступите к выполнению своих обязанностей в качестве ассистента в моей лаборатории в Киянгсу, вам предстоит произвести серии из двенадцати экспериментов, которые я наметил для исследования потенциальных возможностей этого уникального гриба.

Сказав все это, он направился к задрапированной двери своей характерной кошачьей, хотя и немного неуклюжей походкой. Подняв драпировку и слегка кивнув мне на прощание, доктор покинул комнату.

ГЛАВА XX
ПЕРЕКЛАДИНА

Не помню, как долго пролежал я в одиночестве. Голова была занята многими проблемами. Из них самая главная – мое ближайшее будущее. В том, что доктор Фу Манчи за что-то по-своему меня ценит, я мог и раньше убедиться. Должно быть, он составил себе ошибочное представление, что я передовой ученый и могу быть весьма полезен в его экспериментах. И ради того он решил отправить меня в Китай, где в каком-то укромном месте расположена его главная лаборатория. Относительно же средств, которые он собирается использовать, то, прекрасно зная его успехи в некоторых областях науки, я ни минуты не сомневался, что он открыл средство вызывать у человека искусственную каталепсию (двигательное расстройство – застывание человека в принятой им или приданной ему позе, так называемая «восковая гибкость»). По всему судя, меня упакуют в ящик, погрузят в трюм и выгрузят уже где-нибудь на родине зловещего доктора.

Все-таки каким же идиотом я оказался! В какой-то момент было мучительно сознавать, что долгая практика борьбы с доктором Фу Манчи и кое-какое знание его методов меня ровным счетом ничему не научили. И разве не глупо было в одиночку отправиться его выслеживать, не оставив за собой никакого следа, сознательно проникнуть в его логово?..

Как я заметил выше, на моих запястьях были наручники, соединенные цепью со вделанным в стену кольцом. Так вот я решил изменить позицию рук, чтобы они находились не сзади, а спереди. Для этого я с огромным трудом просунул сначала одну, потом другую ногу в петлю, образованную моими скованными руками, и таким образом смог преспокойно рассмотреть устройство моих наручников. Впрочем, результаты не были утешительными. Как я и предполагал, они запирались на замок. Так я сидел некоторое время, тупо уставившись на свои стальные браслеты, пускавшие яркие блики под светом лампы над головой. От неприятных мыслей меня отвлек неожиданный звон ключей. В какой-то момент я начал сомневаться, не ослышался ли, потом подумал, что это, должно быть, один из слуг доктора закрывает дверь комнаты на ночь, потом снова раздался этот характерный звон, и я уверился, что это не случайно. Кто-то работал ключами в соседней комнате.

Сердце мое подпрыгнуло и тут же замерло. С низким свистящим криком какой-то маленький серый силуэт проскользнул в дверь, через которую вышел Фу Манчи, и покатился, как гонимый ветром пушистый ком, под стол доктора. Появление этого странного серого существа сопровождалось звоном ключей.

Страх оставил меня, но место его заняло сильное беспокойство. Существо, которое сейчас что-то лепетало по моему адресу из-под стола, было обезьянкой доктора. В промежутках между бормотанием и гримасничаньем она задумчиво покусывала связку ключей на кольце, которое сжимала своими маленькими ручками. Таким образом она перепробовала на зуб все ключи и, судя по всему, осталась крайне разочарованной тем обстоятельством, что ни один не удалось разгрызть.

У меня мелькнула мысль, что один из этих ключей вполне мог быть от моих наручников. Ни за что не поверю, что муки Тантала были в этот момент сильнее моих. Мысленно я перепробовал тысячи вариантов, как освободиться, но напрочь исключал столь неправдоподобный. Мною овладело что-то вроде священного ужаса. Если с помощью этих ключей я снова обрету свободу, то как же потом смогу сомневаться в милости Провидения? Тем не менее они еще были от меня достаточно далеко, а кроме того, никто не мог поручиться, что ключ от наручников находится именно в этой связке. И вообще, каким образом можно подманить обезьянку? Пока я натужно думал, отбрасывая один замысел за другим, маленькое животное забрало дело в свои руки. Обезьянка бросила кольцо с ключами на ковер в моем направлении, потом прыгнула, подхватила его, повертела над головой и перекувырнулась; затем она снова схватилась за кольцо, и, держа его у самого уха, начала яростно звенеть ключами. Вдруг неожиданно сильным прыжком она оказалась на цепи, поддерживающей лампу у меня над головой. Крутясь там и раскачиваясь, как акробат на трапеции, она посматривала на меня сверху с любопытством. Маленькая голубоватая рожица в обрамлении гротескных бакенбард дополняла сходство с клоуном-акробатом, но кольцо с ключами она не отпускала ни на секунду.

Мое ожидание стало невыносимым. Но вместе с тем я боялся пальцем пошевелить, чтобы не спугнуть обезьянку с ключами. И пока я так лежал, обмениваясь взглядами с маленьким зверьком, настало время второго чуда в нынешнюю ночь.

Знакомый голос, забыть который меня не заставит ничто и никогда, голос, который я постоянно слышу во сне и который некогда слышал наяву, послышался из соседней комнаты:

– Та'ала хина! – звала Карамани. – Та'ала хина, Пеко!

Эффект был мгновенным. Связка ключей полетела вниз, чуть не попав мне по голове, обезьянка одним прыжком оказалась на полу и пулей бросилась к двери.

Не помню случая, чтобы мне требовалось больше присутствия духа, чем в тот момент. Малейшая ошибка закончилась бы для меня катастрофой. Ключи соскочили с дивана, и скованными руками я не мог до них дотянуться. Тогда я быстро изменил позу и постарался без лишнего шума придвинуть их ближе ногой.

Я уже почти в этом преуспел, когда в дверь совершенно бесшумно вошла Карамани с обезьянкой на руках. На ней было легкое муслиновое платье, сквозь складки которого можно было разглядеть ее ножки в шелковых чулках и красных туфельках.

Какое-то время она рассматривала меня с несколько деланным спокойствием, затем ее взгляд упал на лежащие на полу ключи. Медленно, не отрывая глаз от моего лица, она пересекла комнату, наклонилась и подобрала их. Это был один из острейших моментов моей жизни, поскольку все, что она проделала, вдребезги разбило мою надежду на спасение. Те жалкие сомнения, которые я питал раньше, теперь оставили меня. Если бы хоть какая-то искорка былой дружбы еще теплилась в груди Карамани, она могла бы сделать вид, что не заметила ключей. Ключей, в которых была вся моя надежда на избавление от козней дьявола-китайца. Порой молчание бывает красноречивее всяческих слов. С полминуты, а может и более, Карамани стояла, разглядывая меня. И я смотрел на нее взглядом, в котором укоризна и гнев перемешались, как яды в ретортах ее всесильного патрона.

Но Боже мой, какие же у нее были глаза! Обыкновенно яркие темные глаза ассоциируются со смуглым цветом лица, но лицо Карамани имело такой оттенок, что оно мне напоминало скорее всего лепесток чайной розы. Я знал, что многие смеются надо мной, когда я начинал наяву бредить этой девушкой, но эти люди никогда ее не видели, а увидев, наверняка были бы близки к моему состоянию. Наконец она отвела глаза и опустила ресницы. Она подошла к креслу доктора Фу Манчи, положила ключи среди всякого научного хлама у него на столе и, опершись локтем на раскрытую книгу, подперев подбородок ладонью, снова устремила на меня загадочный взгляд.

Я не отважился вспоминать о прошлом, в котором эта юная предательница сыграла такую роковую роль, потому что, даже наблюдая ее сейчас, и в этих обстоятельствах не мог поверить в ее фальшивость. Мое теперешнее состояние было воистину жалчайшим, мне стало так больно на душе, что я готов был заплакать. И вдруг она заговорила. В этот момент эффект, который произвел на меня ее голос, был подобен ланцету хирурга, бередящего старую рану.

– Почему вы так смотрите на меня? – спросила она почти шепотом. – По какому праву вы вздумали меня корить? Разве вы когда-нибудь предлагали мне дружбу, чтобы я имела хотя бы возможность ответить вам тем же? Когда я впервые увидела вас в доме – там, у реки, вы пришли кого-то спасать от (последовала столь знакомая мне пауза, перед тем как назвать имя Фу Манчи)… него, вы обращались со мной как с врагом, хотя я могла бы быть вашим другом…

В ее мягком голосе мне послышался призыв, но в ответ я лишь натянуто рассмеялся, откинувшись на диване. Карамани протянула ко мне руки, и я никогда не забуду того мимолетного выражения ее глаз, но, увидев мою реакцию, она уронила руки, отодвинулась и даже отвернулась от меня. И представьте, даже в этом состоянии бессильного гнева я не нашел в себе сил презирать ее за это жалкое лицемерие. Вместо этого я с прежним чувством любовался ее утонченным профилем, а Карамани, о, лукавая рабыня, делала вид, что совершенно не понимает, какую бурю сейчас подняла в моей душе.

Внезапно она встала, взяла ключи и приблизилась ко мне.

– Ни словом, ни взглядом, – заговорила она совершенно спокойно, – вы не просили моей дружбы. Но я не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо, и докажу вам, что я ни лгунья, ни лицемерка. Вы можете мне не верить, но я готова довериться вам целиком.

Я внимательно посмотрел ей в глаза и почувствовал дикую радость, когда она не смогла выдержать моего взгляда. Она упала на колени рядом со мной, и у меня тут же, как и в прежние времена, закружилась голова от этих утонченных восточных ароматов, которые, казалось, источало ее тело. Но тут замок щелкнул… и я оказался на свободе.

Карамани выпрямилась, я тоже встал, растирая свои затекшие руки. На какой-то волшебный момент ее чарующее лицо было так близко от моего, что я готов был сойти с ума и забыть все на свете. Но вместо этого я сжал зубы и отвернулся. Я молчал, потому что не мог доверять своему голосу.

В сопровождении прыгающей и кувыркающейся обезьянки она вышла в смежную комнату. Я последовал за ней и в темноте мог видеть, как она подошла к окну, раздвинула экран наподобие складывающейся двери и распахнула окно.

– Смотри! – услышал я шепот Карамани.

Я подался вперед и встал рядом. Оказалось, что мы находимся на втором этаже, а под нами Мюзеум-стрит. Запоздалые экипажи еще оживляли Нью-Оксфорд-стрит слева от нас. Но ни души не было под нами на всем пространстве вплоть до Британского музея. Я заметил, что окно противоположного дома, находящееся точно напротив нашего, тоже открыто, а повернувшись, увидел, что Карамани сжимает в руках веревку. В полутьме наши глаза встретились.

Она стала втягивать веревку в окно, и, посмотрев вверх, я обнаружил, что она была прикреплена к телеграфным кабелям, которые именно в этом месте пересекали улицу. Карамани продолжала тянуть, и тонкую веревку в ее руках сменила толстая, один конец которой заканчивался деревянной перекладиной, а другой был укреплен на телеграфных кабелях над самой серединой улицы. Я сообразил, что все это устройство похоже на так называемый мост африканских пигмеев, которые на таких летающих, как маятник, жердочках переправляются с одного берега бурной реки на другой.

– Убедись, что на улице никого нет, – сказала она, высунувшись из окна и посмотрев в обе стороны, – затем оттолкнись от подоконника и перелетай в то окно. Как влетишь, сразу соскакивай и падай ничком. Там специально разложен матрац. Но постарайся выпустить перекладину из рук мгновенно, а то тебя утащит назад. Дверь в той комнате не заперта, тебе останется только спуститься по лестнице и выйти на улицу.

Взяв у нее перекладину, я не мог оторвать взгляда от Карамани. Боже мой, думал я, куда же подевался весь ее прежний огонь, почему она сейчас выглядит такой подавленной?

– Благодарю тебя, – сказал я ей как можно нежнее. В ответ она подавила готовый вырваться крик и отступила в тень. А я продолжал:

– Я верю, что ты мой друг, но не могу понять одной вещи. Может быть, ты мне поможешь? – Я взял ее мягкую, несопротивляющуюся руку и притянул к себе. Когда наши тела сблизились, во мне все затрепетало.

Я почувствовал, что и она дрожит и пытается что-то сказать. Ее губы беззвучно произносили какие-то слова. Я оглянулся через окно на улицу, доселе совершенно пустынную, и встретился взглядом… с доктором Фу Манчи, который снизу внимательно изучал открытое нами окно.

Закутанный в пышный меховой воротник тяжелого пальто, со зловещим выражением лица, которому большое твидовое шоферское кепи придавало совершенно ужасный вид, он смотрел прямо на меня. Я ни на секунду не усомнился, что он меня заметил, но видел ли он ее?

Прерывистым шепотом Карамани ответила на мой вопрос:

– Нет, он меня не видел. Что ж, я сделала для тебя все что могла. Теперь твоя очередь. Спаси мне жизнь.

Она потащила меня от окна через комнату, в лабораторию, где я еще недавно находился в качестве пленника. Упав на диван, она протянула ко мне свои нежнейшие запястья и бросила многозначительный взгляд на наручники.

– Защелкни их на мне, скорее, скорее же!

Хотя голова моя в тот момент работала плохо, но я все же сообразил, как надо обращаться с этим приспособлением. Странно, но приближение опасности делало меня все более хладнокровным. Я укрепил наручники на изящных запястьях Карамани. И тут же услышал, что внизу началась какая-то суета.

– Заткни чем-нибудь мне рот, – продолжала командовать мной Карамани и, увидев, как я растерянно оглядываюсь в поисках чего-нибудь подходящего для этой тонкой операции, чуть не закричала: – Да рви мое платье, рви же скорее!

Повинуясь, я разорвал на ней чуть ли не всю юбку, часть затолкал в рот, а другой конец обмотал вокруг головы. И тут услышал голос доктора Фу Манчи. Судя по всему, он стремительно приближался, на ходу раздавая приказания своим людям, как всегда в минуты волнения, ужасно пришепетывая. Но я, прикоснувшись к роскошным волосам Карамани, почувствовал, что сам черт мне не брат. И когда Фу Манчи оказался на пороге смежной комнаты, я влетел туда со связкой ключей в руках. Когда мы увидели друг друга, он бросился вперед, а я стремительно отскочил к окну и что было сил запустил их прямо ему в физиономию. Судя по гортанному восклицанию, я не промахнулся. Мысленно поздравив себя с успехом, с перекладиной в руке я вскочил на подоконник. Одна нога уже была над бездной, а другая буквально на долю секунды задержалась… и тут я почувствовал, что кто-то мертвой хваткой вцепился мне в лодыжку. Казалось, я спиной видел, как темная комната наполнилась народом. Наверное, вся желтая шайка сбежалась ловить меня.

Я никогда не считал себя изобретательным человеком и всегда завидовал находчивости Найланда Смита, с которой тот выходил, казалось бы, из самых невозможных положений. Но на этот раз боги и меня не оставили. Вцепившись из последних сил руками в перекладину, я позволил своему противнику втащить меня как можно дальше в комнату, а после этого нанес ему страшный удар по голове свободной правой ногой.

Должно быть, я раскроил ему череп, потому что он тотчас же меня отпустил, и я, как на крыльях, полетел над улицей прямо в окно напротив.

Но, уже подлетая, подумал, что рано поздравлять себя с победой. Потому что меня уже ждали. Из окна навстречу мне высунулся один из тех косоглазых и злобных бирманских бандитов, с которым мне уже приходилось сталкиваться два года назад. Обнаженные мускулистые руки он держал у груди. В одной из них я увидел длинный изогнутый нож. Он явно ждал меня, чтобы перерезать горло.

Я уже говорил, что Карамани вселила в меня удивительное самообладание, которое не покинуло меня даже в эту критическую минуту. Черт его знает, с какой быстротой может работать голова, и я еще успел подумать, что в этих обстоятельствах сам Найланд Смит не смог бы изобрести ничего лучшего.