355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Садриддин Айни » Смерть ростовщика » Текст книги (страница 5)
Смерть ростовщика
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 19:21

Текст книги "Смерть ростовщика"


Автор книги: Садриддин Айни



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Лошади моих спутников казались хуже моей, но они шли по льду куда быстрее и ловчее. Я спросил стариков о причине этого.

– Наши лошади недавно подкованы, а ваша либо совсем без подков, либо они уже стерлись, – ответил Розык-халифа.

– Она совсем не подкована, – сказал Холик-ишан, который ехал сзади нас и мог видеть копыта моей лошади.

Тем временем мы доехали до моста Мехтаркасым. Отсюда начиналась ужасная «асфальтовая» дорога. Я поделился со своими спутниками удачным опытом, который однако чуть не стоил жизни мне и моему коню. Опыт мой был ими одобрен, и мы отправились дальше по обочине дороги.

Когда мы добрались до селения Гала-Ассия, солнце уже близилось к закату. Нам было известно, что если не доедем до городских ворот прежде, чем наступит вечер, то их закроют на ночь, и придется остановиться в какой-нибудь чайхане перед воротами. Поэтому нужно было торопиться. Но моя лошадь была не в состоянии прибавить шагу, особенно после того, как, миновав селение, мы были вынуждены снова перейти на покрытую льдом дорогу, так как множество канав, стоков, овражков и строений не позволяло нам гнать лошадей целиной. Моя лошадь вовсе не решалась бежать по «асфальту». Когда она, под ударом камчи, была принуждена идти вперед, ноги ее разъезжались в разные стороны.

Пришлось Холик-ишану слезть со своей лошади и, уступив ее мне, идти пешком, ведя моего коня на поводу. Таким образом мы добрались до города к вечерней молитве и успели войти в городские ворота.

Я вручил баю привезенную мною из Розмоза «вещь», неподкованную лошадь и письмо арбоба Хотама, снял и отдал баю суконный халат, полы которого, сначала вымокшие в воде, а потом высушенные у огня, стояли колом, как карагачевые доски, и, отказавшись от настойчивых приглашений бая зайти поесть плова и обогреться около огня, поторопился вернуться к себе в келью.

Несмотря на усталость и то, что в прошлую ночь я не выспался, я не мог заснуть всю ночь: мои мысли занимали привезенные свидетели и их оплата в пятьдесят тенег, если дело будет выиграно, и в двадцать пять – если его проиграют, и вообще все это загадочное предприятие.

* * *

Утром я встал часов в девять и, выпив чаю, вышел на улицу. Мои мысли все еще были заняты «свидетелями» и письмом арбоба Хотама. Эту загадку я мог разрешить только с помощью сына бая и поэтому направился прямо к его лавке. К счастью, он был там один.

Я присел около юноши, рассказал ему о своем путешествии, о письме его отца к арбобу и о его ответе. Сообщил также, что арбоб прислал со мной двух человек в качестве «свидетелей», и спросил, что все это означает.

– Я полностью вам доверяю и знаю, что вы никому не раскроете нашей тайны, – сказал он. – Мой отец совершает большую несправедливость по отношению к нашему старому слуге Абдунаби. Он служил у нас десять лет и ничего не получал от отца, кроме пищи и одежды. Правда, я давал ему иногда четыре-пять тенег из лавки, но отец этого не знает...

Отхлебнув чай из пиалы, стоявшей перед ним, он налил мне и, протягивая чай, продолжал:

– Когда Абдунаби заболел, отец не стал о нем заботиться и тому поневоле пришлось уйти в свое селение, к братьям, бедным дехканам. Недолго проболевши, он умер. Отец предъявил к его братьям иск в том, что он якобы уплатил Абдунаби до того, как он заболел, за четыре года, сколько было договорено, две тысячи тенег, эту сумму он дал вперед, а Абдунаби умер, ее не отработав. Теперь отец требует возмещения ее от братьев на том основании, что они, являясь наследниками Абдунаби, должны уплатить его долги.

– Раз они бедные дехкане, как можно выжать из них столько денег? – прервал я рассказ.

– Дело идет о том, чтобы взвалить им на шею этот долг и тем самым закабалить их, – ответил сын бая. – Уж если они судом будут признаны должниками, отец, сумеет выжать у них деньги. Они подрабатывают то поденной работой, то переноской грузов. Все свои деньги им придется тратить не на еду и одежду, а отдавать отцу. Короче говоря, они до конца жизни останутся его рабами.

– Но как же сумеет твой отец взвалить им на шею этот долг?

– Вот эти «свидетели» как раз и нужны, чтобы подтвердить притязания отца, – объяснил юноша. – Дело один раз уже разбиралось – утром в прошлый вторник. Казий потребовал или представить письменный документ об уплате денег, или вызвать свидетелей. Отец обещал, что свидетели будут в четверг. Как раз сейчас они пошли на разбор дела.

– Но ведь эти «свидетели» вовсе не знают не только Абдунаби, но и твоего отца. Какие же смогут они дать показания?

– Я и сам совершенно уверен, что до сих пор отец их никогда не видал, но вчера, после вечернего плова, отец выслал меня из комнаты и имел с ними секретный разговор. Я попробовал подслушать под дверью, но разобрал только, что отец наставлял их, как держаться на суде, а чему учил – я понять не смог.

– Чему он их учил, это узнать не очень нетрудно, – сказал я и пошел прямо в дом казия, где находилась и его канцелярия, в которой должен был происходить суд.

В доме казия было много тяжущихся, дела которых должны были разбираться сегодня. В одном углу комнаты сидели бай со своими свидетелями и его ответчики – братья Абдунаби, которые привели с собой также старшину своего селения.

Спустя некоторое время служащий кази-калона, подойдя к баю, сказал:

– Будьте любезны, проходите. Ваша очередь!

Бай со своими свидетелями впереди, ответчики со старшиной селения – за ними взошли на высокую глинобитную суфу, находившуюся перед канцелярией казия.

Кази-калон сидел на возвышении. У него было узкое птичье лицо, редкая и очень длинная козлиная борода, близко сидящие обезьяньи глаза с красными веками без ресниц, оттопыренные, торчащие уши, длинные, как у зайца, и острый, опущенный книзу нос, похожий на клюв кеклика.

– Ну что?

Неподалеку, под айваном, на возвышении была постелена простая циновка. Истец и ответчики рядом, плечо к плечу, сели на эту циновку, поджав под себя ноги. Когда бай и братья Абдунаби опустились на циновку, казий, сузив и без того узкие глаза, оглядел одного за другим истца и ответчиков и спросил у служителя:

– Ну, что?

– Бай привели своих свидетелей, – ответил служитель и с поклоном передал казию исковое прошение.

Пробежав глазами поданное прошение, казий спросил бая:

– Кому дали вы эти две тысячи тенег?

– Брату этих людей, по имени Абдунаби, – сказал бай, указав на ответчиков. – Но он умер, а это его братья и наследники.

– Признаете вы этот долг или не признаете? – спросил кази-калон у ответчиков, вперив им в лицо, свои маленькие глазки.

– Мы знаем, что мы умрем, но об этом деле мы ничего не знаем, – начал один из ответчиков, который казался постарше другого. – Мы знаем только то, что наш брат Абдунаби служил у них десять лет, не получая платы, а когда заболел...

Кази-калон грубо прервал его:

– Не распространяйся! Говори – признаешь или не признаешь?

– Не признаю, господин! – сказал снова ответчик постарше.

Кази-калон задал тот же вопрос другому ответчику и, получив такой же ответ, обратился к истцу:

– У вас документ или свидетели?

– У меня свидетели, господин!

Выслушав это, кази-калон сказал служителю, пере давая ему прошение:

– Выведи их и разберись! Если можно, уладь миром, если нет – приведи их обратно. Решение последует в соответствии с благородным законом шариата.

Служитель взял с поклоном прошение из рук кази-калона, промолвив:

– Хорошо, господин! – И он сделал знак тяжущимся, чтобы те вышли за ним.

Когда все сошли с суфы, служитель кази-калона сказал:

– Ваше дело отложено до субботы. До завтрашнего дня вам дается срок. Если примиритесь, выдадим вам бумагу о прекращении дела. Если нет – в субботу снова явитесь к господину защитнику шариата. А теперь уплатите мне за труды.

Бай вынул пять тенег и протянул их служителю казия.

– Этого мало! – сказал тот. – Сегодня, завтра да суббота – это три дня. По пяти тенег за каждый день – это будет пятнадцать тенег.

– Получите и с них! – сказал бай. – А от меня вот вам еще, чтобы слова ваши были сказаны не напрасно! – И он дал ему еще одну теньгу.

– Ну, теперь очередь за вами, – сказал чиновник, обращаясь к братьям Абдунаби.

Старшина селения открыл кошелек, чтобы заплатить за ответчиков.

– Дайте с нашей стороны пять тенег, и хватит! – сказал вполголоса один из братьев, приблизившись к старшине.

– Почему? – спросил тот с недоумением. – Разве вы не знаете порядка? Пока тяжба не разрешится, каждая сторона несет расходы в равной мере. Когда тяжба окончится, господин защитник шариата вынесут решение – на чью шею должны упасть эти расходы. – И, вытащив из кошелька двенадцать тенег, он вручил их служителю кази-калона.

– Удовлетворите и старшину, – сказал тот, взглянув на ответчиков.

– Хватит того, что вы будете удовлетворены, а мы уж как-нибудь договоримся друг с другом! – возразил старшина.

После этого все разошлись.

Я сожалел, что тяжба не была решена сегодня кази-калоном, мне очень хотелось узнать результаты разбора дела.

«Сумею ли я прийти к разбирательству в субботу – ведь это как раз день лекций?» – раздумывал я. Мне предстояло в субботу прослушать шесть лекций, причем они должны были читаться в разных местах, отстоявших одно от другого не менее чем на версту. Правда, я как раз в тот день должен был заниматься и у кази-калона, и занятие это было назначено на одиннадцать часов.

Но было неизвестно, придется ли оно ко времени разбора дела.

* * *

В субботу я бегал на очередные занятия из одного медресе в другое. Не терпелось скорее закончить все лекции, чтобы как можно раньше попасть в канцелярию казия и послушать показания подкупленных свидетелей на разбирательстве дела бая.

Сколько бы я ни торопился, я не мог изменить ни очередности, ни продолжительности занятий.

Как только закончилась последняя лекция, я чуть ли не бегом пустился в путь и добрался до места за пятнадцать минут до начала занятий. Посмотрел туда-сюда – канцелярия была полна тяжущихся, но тех, которых я искал, не было видно.

Огорченный, я уселся у двери в ряду моих товарищей, которые, так же как и я, ожидали начала лекции кази-калона.

Постепенно все, кто должен был присутствовать на занятиях, собрались. Группа слушателей, занимавшихся у кази-калона до нас, уже вышла. Мы заняли просторную комнату канцелярии кази-калона; в ней же он проводил занятия с учащимися медресе. Ученики расселись на полу, от передней стены комнаты до самых дверей, подобно собранию маддахов – проповедников и чтецов священных историй.

Я был сегодня среди тех, кто пришел к кази-калону заблаговременно. В комнату я вошел одним из первых и успел занять место впереди, прямо против того окна, у которого сидел кази-калон. Обычно такие места занимали те из моих товарищей, которые обладали сильными плечами и здоровенными руками. Они становились у входных дверей и не давали пройти вперед таким ученикам, как я. Сами же они старались садиться как можно ближе к кази-калону, чтобы быть у него на глазах.

В промежутке между занятиями с двумя группами кази-калон успевал разбирать несколько тяжб. И в этот день, используя время до начала занятий с нашей группой, он опрашивал тяжущихся, находившихся снаружи, на террасе.

Когда было закончено разбирательство того дела, которое начало слушаться до моего прихода, на циновку уселась следующая группа. Наконец ушли и они.

На циновку села третья группа тяжущихся. Это и были те, которых я ждал, – бай и его ответчики.

Я весь обратился в слух, не сводя с них глаз.

Казий взял из рук служителя прошение бая, снова задал те же вопросы, что и два дня назад, и выслушал те же ответы. Когда на вопрос, имеет ли бай подтверждающий его иск документ, или у него есть свидетели, тот ответил, что у него есть свидетели, казий сказал:

– Представьте своих свидетелей!

Бай подал знак привезенным мной из Розмоза «свидетелям», которые уже стояли за его спиной. Те уселись рядом с баем на циновку.

– Ого, да это давно знакомые «честные мусульмане, верные и безупречные, всегда говорящие одну правду», – пробормотал себе под нос кази-калон.

Услышав слова кази-калона, я подумал: «Он, очевидно, понял, что эти люди подкуплены». И у меня появилась надежда, что выслушав их показания, кази-калон бросит им в лицо обвинение в том, что показания их ложны, что они подкуплены, отвергнет их свидетельство и прикажет их арестовать.

– Знаете ли вы, как по шариату нужно давать свидетельские показания? – спросил кази-калон свидетелей.

– Знаем, господин, знаем! – один за другим ответили курносый Холик-ишан и горбоносый Розык-халифа.

– Обязательное условие для того, чтобы давать свидетельские показания, – это быть правоверным мусульманином. Знаете ли вы основные религиозные предписания?

– Знаем, господин, знаем!

– Можете вы прочитать символ веры и изложить наизусть двадцать одно обязательное правило?

– Можем, господин, можем!

– Если так, изложите мне их!

Сначала Холик-ишан, а за ним Розык-халифа изложили эти правила так точно, полно и даже изысканно, как, пожалуй, не смог бы изложить их перед кази-калоном никакой ученый мулла-имам.

– Прекрасно! Теперь давайте свои показания!

Сначала выдвинулся вперед и дал показания Холик-ишан.

– Аузу биллахи минашшайтони раджим! Бисмиллохи рахмону рахим.{23} Свидетельствую перед богом нелицеприятно, что покойный Абдунаби, их брат (при этом Холик-ишан указал рукой на ответчиков), взял у бая в долг при нас, седовласых старцах, когда мы были у бая в гостях, две тысячи тенег, что составит триста рублей русскими бумажными деньгами, обязавшись отработать за них четыре года.

И Розык-халифа, в свою очередь, дав точно такое же показание, также «честно» заслужил свои пятьдесят тенег.

Вопреки моим ожиданиям кази-калон, взглянув на ответчиков, сказал им:

– Теперь этот долг в две тысячи тенег считается за вами. Расходы по суду также падают на вас. Вы должны уплатить их наличными здесь же, в канцелярии суда, а не то будете заключены в тюрьму. Если договоритесь с баем, можно будет тут же оформить долговое обязательство.

Ответчики, восклицая «господин, господин», хотели что-то растолковать кази-калону, но он с шумом захлопнул окно, заклеенное вместо стекол бумагой, и обратился к учащимся, чтобы начать лекцию.

Ответчики, дрожа и стеная, вскочили со своих мест и бросились к окошку, желая поговорить с кази-калоном, но служители, грубо прикрикнув на них, силой стащили их с суфы, которая была перед канцелярией. Однако голоса их еще доносились в комнату. Можно было разобрать, что дехкане, потеряв теперь всякую почтительность к баю и называя его на ты, всячески поносили и проклинали, а служители, желая их запугать и заставить замолчать, кричали: «Хватай их, вяжи, тащи в тюрьму».

Не знаю, о чем задумался кази-калон, но некоторое время он молчал, опустив голову. Я подумал, что, может быть, он сам перед собой сознает, что приговор несправедлив, и это мучит его. Наконец, взглянув на старшего ученика, который всегда читал текст, разбираемый на лекции, кази-калон приказал:

– Читайте!

Прежде чем тот начал читать, я поднял руку и сказал:

– Господин! Разрешите обратиться!

Кази-калон недоуменно уставился на меня,

– Мне знакомо это дело, которое только что разбиралось. Бай клевещет, а его свидетели подкуплены. До этого времени они не знали ни бая, ни покойного Абдунаби! – торопливо и волнуясь проговорил я.

Кази-калон пожевал губами и, все так же пристально глядя на меня, произнес:

– Шариат принимает за истину то, что очевидно. Он не старается докапываться до тайн, как ты. Свидетели, правоверные мусульмане, дали показания в соответствии с шариатом. Ответчикам присуждено выплатить деньги. И ты не можешь доказать ни то, что этот иск является клеветой, ни то, что свидетели подкуплены. Если они услышат, что ты назвал их лжесвидетелями, они будут вправе предъявить тебе иск за оскорбление. Ты же, конечно, не сможешь привести двух правоверных мусульман в свидетели и тогда будешь наказан сам. Лучше тебе не вмешиваться в такие дела, а стараться понять свои уроки.

После такого наставления мне ничего другого не оставалось, как опустить голову и замолчать.

Насмешливые улыбки моих товарищей, которые завидовали тому, что я сел близко к кази-калону, показывали, что они присоединяются к его мнению, и это заставило меня опустить голову еще ниже.

К счастью, начался урок. Старшина класса, на обязанности которого лежало чтение разбираемого текста, громко прочел одно предложение из книги, по которой мы занимались. Остальные ученики, вытягивая шеи и взъерошившись, наподобие бойцовых петухов, стали громко спорить друг с другом о том, как толковать прочитанную фразу. В пылу спора обо мне, конечно, забыли.

Целый час продолжался крик. Один ученик ругал другого, совсем не понимая того, что говорит его противник. Наконец очередь ругаться дошла до кази-калона.

– Ах вы, ослы! Ах вы, растяпы, ах вы, невежды! Замолчите! Поймите наконец, что хотел сказать этой фразой покойный автор, да будет над ним милость аллаха!

Так окончилась лекция, и мы вышли из аудитории.

От служителя я узнал, что ответчики сверх того, что оказались должны баю тысячи тенег, принуждены были обязаться уплатить сто тенег судебных издержек. Но и этого мало: их посадили в тюрьму за то, что они бранили бая и его свидетелей.

Больше я ничего не слышал ни о бае, ни о его сыне. Все, что я мог сделать, – это порвать с ними знакомство.

IX

Вернемся, однако, к Кори Ишкамбе. Постепенно я разузнал кое-что из его биографии.

Отец дал ему имя Исматулла. Когда мальчик подрос, его определили в школу. Едва он научился немного читать, отец отдал его на обучение к чтецам Корана, и, после того как он выучил наизусть Коран, к его имени стали прибавлять почетное «кори», что означает «чтец Корана».

Тем временем отец его умер, оставив в наследство сыну маленький домик и две кельи в одном из доходных, имеющих много вакуфного имущества медресе Бухары.

Деньги, которые он получал в качестве вакуфного дохода от келий, и то, что он зарабатывал чтением Корана, сообразительный молодой человек стал давать малосостоятельным соседям по кварталу и мелким торговцам в рост, под проценты.

Вскоре он нашел и другой источник дохода: подружившись с мальчишками со своей улицы, он научил их азартным играм. Добывая где-то карты и игральные кости, он все больше заражал азартом мальчишек. Началась игра на деньги. Этого-то и добивался Кори. Он стал получать от игры регулярный доход. Раскрашивая кости, он продавал их игрокам по высокой цене. Всегда была у него за пазухой нераспечатанная колода карт. Когда карты у мальчиков загрязнялись и покрывались всякими отметками, он вытаскивал новую колоду и предлагал ее за цену, раза в четыре большую, чем она стоила в действительности.

Играл он и сам, разумеется не проигрывая. Он ссужал проигравшихся и «попавшим в рабство»{24} давал деньги до следующего вечера, когда они должны были вернуть свой долг в двойном размере.

Из своих доходов Кори Исмат на себя ничего не тратил. Днем он обедал с теми, кто жил в принадлежавших ему кельях, а вечером наедался досыта, садясь за дастархан вместе с другими игроками.

Впрочем, дружба его с мальчиками продолжалась недолго. Однажды завязалась горячая игра. Начавшись вечером, она продолжалась до рассвета. В конце игры каждый подвел итог, и оказалось, что некоторые проиграли все деньги и, сверх того, задолжали еще Кори Исмату; другие же обнаружили, что, хотя они выигрывали несколько раз, в их карманах денег меньше, чем до начала игры. Сложив вместе все деньги, они решили посмотреть, сойдутся ли расчеты.

– Сколько у тебя было денег вечером? – спросили одного.

– Десять тенег.

– А у тебя?

– Двадцать...

Так они подсчитали, сколько денег было у каждого до начала игры и прибавили к ним сумму долга, который считал за проигравшимися Кори Исмат. Затем сложили все наличные деньги. И оказалось, что они не составляют и половины той суммы, которая имелась у них перед игрой.

– Куда же девались деньги? – удивились ребята.

– Э! – сказал вдруг один из них. – А мы не подсчитали тех денег, которые попали к Кори!

– Действительно! – воскликнул другой и, взглянув на Кори Исмата, предложил: – Ну-ка, ну-ка, вынимайте деньги, подсчитаем, сойдется или нет!

Кори Исмат, услышав это, плотно запахнул полы халата.

– Еще чего не хватало! Нет, нет, своих денег не покажу!

– Покажите, мы только подсчитаем, потом вернем их вам обратно, – предложил вежливо и мягко один из мальчиков.

Кори Исмат, запахнувшись еще плотнее, ответил решительно:

– Сказал нет, значит, нет!

– Ну, если так, отнимем силой! – крикнул самый большой мальчик и вцепился в Кори. Остальные бросились помогать товарищу. Кори, втянув голову в плечи и поджав ноги, свернулся в клубок, подобно испуганному ежу. Ребята таскали его по земле, но он, катаясь, как мяч, не разжимал рук и ног, подтянутых к животу, и никому не удавалось вытянуть его кошель на свет божий.

– Бейте его! – крикнул, разозлившись, один из мальчиков.

Удары маленьких кулаков посыпались на голову Кори, зашлепали по его телу, как капли дождя по обтянутому кожей бубну. Однако и это не помогло. Один мальчик изловчился наотмашь ударить Кори Исмата по голове кулаком, но тут же, поднеся руку ко рту и дуя на ушибленное место, принялся кричать:

– Ой, моя рука, ой, моя рученька!.. Ну, погоди же! – пробормотал он, разъяренный, и, схватив кирпич, которым они пользовались во время игры в кости, швырнул его в голову Кори Исмата.

Удар был очень силен, из рассеченной головы потекла кровь; Кори Исмат ослабел, руки и ноги его разжались. Мальчики забрали из его карманов все деньги, которые тот собрал за эту ночь. Они поделили их между собой и, прочтя молитву, дали друг другу зарок не играть больше в азартные игры и не позволять играть в них и другим ребятам своего квартала. Кори Исмата они вытащили на улицу, приказав ему отправляться домой. Но у него не хватило сил двинуться с места. Из рассеченной головы все еще текла кровь. Он упал на землю и остался лежать. Мать того мальчика, в доме которого в этот вечер шла игра, узнав о драке, вышла из внутренних комнат.

Увидев лежащего на земле Кори Исмата, она не оставила его без помощи: приложила к ране жженую кошму, перевязала голову и, втащив пострадавшего в комнату, уложила на тюфячок. Только через час Кори Исмат пришел в себя и смог добрести до своего дома.

От этого вечера на память Кори осталась большая неровная плешь. Даже из нее он сумел извлечь выгоду: стал платить вдвое меньше парикмахеру.

* * *

Когда Кори Исмат лишился доходов от азартных игр, он всю свою энергию обратил на мелкое ростовщичество, а также на чтение за плату Корана и на получение даровых угощений у своих должников, учеников медресе, которым сдавал кельи.

Возмужав и постепенно скопив кое-какой капитал, он оставил мелкое уличное ростовщичество, при котором всегда есть риск потерять деньги.

Кори предпочел вести дела с более крупными купцами. За этими долг почти никогда не пропадал. Если даже иному купцу и грозило банкротство, он все же сначала полностью рассчитывался с Кори Исматом, понимая, что ростовщик может пригодиться ему и в дальнейшем. Только после этого купец объявлял себя банкротом, выплачивая другим кредиторам лишь часть своего долга.

По словам самого Кори Ишкамбы, в молодости был случай, когда его деньги должны были, казалось, пропасть. Обанкротились два бая, взявшие у него большую сумму в долг. Однако и тут Кори возместил потерю: он получил за долг дочерей своих должников. Две жены – искусные вышивальщицы тюбетеек, которые говорили со мной, когда я впервые пришел к Кори, – были как раз дочерьми тех самых обанкротившихся баев.

С тех пор как Кори Исмат завел дела с солидными купцами, он окончательно избавился от нужды покупать мясо и сало для своего обеда. Каждый вечер он шел к кому-либо из своих должников и угощался жирным пловом с мясом, жареными курами, жарким из молодого барашка, колбасой, пельменями и прочими яствами, причем съедал столько, сколько мог осилить.

Кори стал быстро толстеть, живот его увеличивался с каждым днем. Люди, прибавив к его имени прозвище «ишкам», то есть «живот», стали называть его Кори Ишкам.

Когда же его обжорство перешло всякие границы и люди увидели, что сколько бы ростовщик ни съел, он никогда не насыщается, его прозвали Кори Исмат Ишкамба.

Между тем нашлись и такие, которые тяготились произнесением этого длинного имени, и оно постепенно сократилось, превратившись в прозвище Кори Ишкамба.

В то время, когда я познакомился с Кори Ишкамбой, поговаривали, что его капитал достигает уже пятисот тысяч тенег, то есть семидесяти пяти тысяч рублей.

Деньги, на которые не находилось охотников взять их в долг под зверские проценты, Кори Ишкамба держал в банке.

Но вот произошло событие, которое чуть не подорвало его доверие и к банкам.

Среди банков, открывших свои отделения в городе Бухаре, был и Русско-Китайский, или иначе, Русско-Азиатский. В нем-то и держал ко времени нашего рассказа свои, свободные от операций, деньги Кори Ишкамба.

Здание этого банка помещалось в узкой улочке, начинавшейся от мануфактурных рядов и шедшей мимо топки бани Саррофон, а дальше переходившей в кривые запутанные переулки Еврейской слободы.

Однажды банк, по обыкновению, в назначенный час закрылся после операций. Во дворе у ворот, как обычно, стоял часовой с ружьем. Он выпускал тех, кто выходил из банка, окончив свои дела, а желающим войти говорил, что банк закрыт.

Наконец все посторонние вышли, и в банке остались только служащие.

В это время в переулке, где помещался банк, появилось десять-двенадцать незнакомцев, одетых в европейское платье. Они пробрались к зданию банка и встали в ряд, прижавшись к стене так, что часовой их не видел.

Тот, кто стоял первым, постучал в ворота. Приоткрыв калитку, часовой сказал:

– Уже два часа, банк за...

Не успел он окончить, как неизвестный силой ворвался в калитку и выхватил у него ружье. За ним вошли в ворота и остальные. Один из них запер за собой ворота, другие, угрожая часовому оружием, заставили его молчать.

Боясь за свою жизнь, часовой не издал ни звука. Повалив его на землю, бандиты стащили с него форменную одежду, связали ему руки и ноги. Нацепив на себя форму и взяв в руки ружье, на место часового у калитки встал один из членов шайки. Остальные с револьверами в руках прошли наверх, где служащие банка еще заканчивали подсчеты и записи в книгах.

– Руки вверх!

Увидев перед собой вооруженных людей, служащие банка были принуждены повиноваться. Некоторые из них так испугались, что не могли шевельнутся, другие без чувств попадали на пол. Вооруженные бандиты приказали всем молчать. Вытащив из-за пазухи веревки и ремни, они стали вязать работникам банка руки и ноги, затыкать им рты, валить их на пол. Затем грабители перерезали телефонный провод и занялись своим делом: взламывали кассы, вытаскивали деньги и ценные бумаги, укладывали добычу в специальные банковские мешки, упаковывали их в холщовые мешки-канары. После этого, еще раз приказав служащим молчать и не шевелиться, грабители ушли, оставив двух человек караулить связанных. Тот, кто стоял на страже у ворот банка, открыл калитку, выпустил товарищей, а сам по-прежнему оставался на своем посту. Через некоторое время спустились и те, что оставались наверху караулить пленников. Повесив на железные ворота большой замок, бандиты благополучно скрылись.

Пока служащие банка освободились от пут и подняли крик, прошло еще несколько минут. За это время грабители успели уйти далеко.

* * *

Собрался народ. Узнав о происшествии, явились люди миршаба, отряд кушбеги{25}, служители кази-калона и сам раис. Сломав замок, они проникли в здание банка, расспросили служащих и принялись за поиски. Однако сколько ни обыскивали город – не нашли ни одного подозрительного человека.

Кушбеги выслал в погоню отряд отборных эмирских сарбазов, которые назывались «кавказцами», потому что носили форму кавказских войск. Преследователи поскакали во все стороны, но единственной их находкой были пустые банковские мешки, валявшиеся у болота Шуркуль за северными воротами города.

Только одна группа преследователей, пустившаяся в юго-восточном направлении, наткнулась возле железнодорожной станции Мургак на трех неизвестных. Хотели их схватить, но те открыли стрельбу. Несколько минут длилась перестрелка, но после того как один из сарбазов был ранен, остальные отказались от преследования и повернули назад.

Так и не поймали грабителей, осталось неизвестным кто они были.

После этого происшествия в работе банков, находившихся в Бухаре, появились некоторые изменения. Ни один из них не оставлял в городе денег. Сразу же по окончании служебного дня все наличные деньги отвозились в Каган{26}. Центральные кассы банков находились в Кагане. Утром деньги, нужные для очередных операций, под усиленной охраной привозились в Бухару, а вечером увозились обратно в Каган.

После ограбления банка люди стали пугать Кори Ишкамбу, уверяли его, что деньги всех вкладчиков пропали.

Он и сам не очень надеялся получить их обратно, и это так сильно повлияло на него, что в его поступках появились признаки безумия.

Однако страхи оказались напрасными. Как только банк открылся, Кори пошел и потребовал свои деньги. Без всяких разговоров ему тут же их выдали.

Тогда доверие Кори Ишкамбы к банкам возросло больше прежнего. Он пошел и в тот же день снова сдал свои деньги в этот банк. После того стал вкладывать в банк каждую свободную копейку. Если же деньги попадали ему в руки вечером или в конце дня, когда банк был уже закрыт, ростовщик впадал в сильнейшее беспокойство. С одной стороны, его огорчало то, что деньги пролежат один день без пользы, не принося процентов, а с другой – он боялся грабителей. Из страха перед тем, что его могут ограбить, он стал искать потайное место, где можно было прятать деньги так, чтобы никто не догадался.

Постепенно я понял, как тяжела была жизнь этого человека: его терзал постоянный страх, он подозревал каждого встречного, ему казалось, что все следят за ним, что все только и ждут момента, чтобы узнать, гдё у него деньги, и похитить их.

Только одному человеку доверял Кори Ишкамба – сторожу склада «Кавказ». Один лишь сторож знал, где прячет ростовщик свои деньги, оказавшиеся у него на руках после закрытия банка.

История того, как возникло это доверие, столь забавна, что ее стоит рассказать.

Однажды, когда Кори Ишкамба выходил на улицу из склада «Кавказ», сторож, желая подшутить над ним, вынул из кармана и бросил на землю теньгу. Окликнув уже вышедшего на улицу Кори Ишкамбу, сторож спросил:

– Дядюшка Кори, не вы ли потеряли вот эти деньги?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю