Текст книги "Холодные близнецы"
Автор книги: С. Тремейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
4
Энгус Муркрофт припарковал возле отеля «Селки» взятую напрокат в аэропорту Инвернесса дешевую машину, выбрался наружу и посмотрел в ту сторону, где за грязевой отмелью и морем виднелся Торран. В солнечном небе не маячило ни единого облачка – настоящая редкость для пасмурной ноябрьской погоды. Воздух был чист, но Энгус едва различал дом, стоящий на покрытых водорослями скалах у подножия белого маяка.
Прикрывшись ладонью от солнца, Энгус бегло взглянул на новое жилище для своей семьи, но его раздумья прервал скрип тормозов подъехавшего автомобиля.
Из старого синего «Рено» вылез его друг Джош Фридленд, одетый в толстый аранский свитер и джинсы, слегка присыпанные гранитной крошкой. А может, сланцевой. Или, вообще, мраморной. Энгус махнул ему рукой и мельком взглянул на свои собственные джинсы. Да… он наверняка будет скучать по дорогим костюмам и шелковым галстукам.
– А вот и наш белый колонист! – поприветствовал его Джош.
Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спине. Энгус извинился, что припозднился из-за того, что не успел на самолет, но Джош велел ему выкинуть всякие глупости из головы.
Энгус мысленно отметил иронию ситуации – раньше постоянно опаздывал именно Джош. Прежде Джош был самым ненадежным человеком во всей Великобритании. Но с тех пор многое изменилось.
Мужчины повернулись к берегу пролива.
– Прикинь, Джош, – пробормотал Энгус. – Я и забыл, как здесь красиво.
– Ну, а когда ты был тут в последний раз?
– Когда летом приезжал. С тобой и с ребятами.
– Серьезно? – изумился Джош и расплылся в искренней улыбке. – Наркоман за бортом! Наркоман за бортом!
Он произнес кодовую фразу из того знаменитого лета, когда они, студенты колледжа, поехали на остров бабушки Энгуса. Они провели просто эпический уикенд – пьянствовали, орали, жутко надоели местным своим поведением – и шикарно повеселились. А однажды роскошной шотландской летней ночью, когда не бывает темноты и небо залито фиолетовым светом, они чуть не потопили весельную лодку, совершив титанический заплыв с острова Скай. А потом вдруг появились тюлени, которые пристально наблюдали за их дурной компанией. Вот тогда-то и появился «наркоман за бортом» – Джош, закинувшийся «экстази», попытался обнять тюленя и рухнул в холодную воду. Времени было около одиннадцати вечера.
Все могло закончиться трагически, но им тогда исполнилось по двадцать с небольшим, и, похоже, они были бессмертны. Полностью одетый Джош доплыл до острова, и в обветшалом домике смотрителя маяка они опять напились в хлам.
– Сколько лет-то прошло? Пятнадцать? Господи Иисусе! – разглагольствовал Джош, засунув руки в карманы и поеживаясь от ветра, который ерошил волосы на его рыжей еврейской голове. – Но и оторвались мы тогда знатно, да? Сколько сидра тогда выпили на Коруиске… С кем-нибудь из парней еще видишься?
– Не особо…
«И сам знаешь, почему», – мог добавить Энгус, но промолчал.
Джош, конечно, знал, почему.
Весь прошедший год после смерти Лидии Энгус главным образом общался с Джошем, а не с прочими друзьями – они подолгу беседовали по телефону и засиживались в пабах, когда Джош наведывался в Лондон. Встречи у них получались больше похожими на сеансы у психотерапевта: говорил в основном Энгус, а Джош честно и искренне слушал, как Энгус рассказывал о Лидии. Он не замолкал часами, пока слова не начинали перемешиваться с пьяной слюной, и его не подкашивал вызванный виски хмельной сон.
Джош был единственным человеком, который видел, как Энгус рыдает, оплакивая умершую дочь: это случилось в тот роковой вечер, когда ночной цветок страдания открылся и распустился. Тогда Энгус нарушил свое табу, и, возможно, все было даже к лучшему. Мужчины сидели друг против друга: Джош слушал, а Энгус рыдал взахлеб.
Ну а теперь?
Джош копался в телефоне, и Энгус принялся разглядывать Торран. Оказалось, что идти до острова через грязевые поля надо гораздо дольше, чем он помнил. Значит, сперва им нужно спуститься в приливную полосу, обогнуть крупный приливный остров Салмадейр, а затем по дамбе попасть на меньший островок Торран. Путь занимал, по меньшей мере, минут тридцать-сорок.
И это тоже было очень важно, поскольку утлая лодка, которую они прежде использовали, давным-давно сгнила. Других средств для переправы у них не имелось. Получалось, что ему, Саре и Кирсти придется всякий раз брести через сырую и скользкую отмель, чтобы добраться до дома, да и то только при низком приливе.
– Ты не знаешь, тут кто-нибудь продает моторку недорого?
Джош оторвался от мобильника.
– Парень, ты хочешь сказать, что у тебя нет лодки?
– Ага.
– Шутишь? Гас, ну ты даешь! Как вы сможете жить на Торране без лодки?
– Никак. Но мы должны выкручиваться, пока я не достану лодку. Все упирается в деньги.
– Могу тебя на своей подбросить хоть сейчас.
– Нет, я хочу пойти через грязевые поля – попробовать.
Джош наклонил голову, скептически ухмыльнувшись.
– Ты хоть забыл, насколько это опасно?
– Нет.
– Гас, послушай меня. Ночью, после гражданских сумерек,[1]1
Гражданские сумерки – наиболее светлая часть сумерек. Считается, что в это время на открытой местности можно выполнять любые работы без искусственного освещения. Если гражданские сумерки продолжаются в течение всей ночи (и плавно переходят в утренние), то такая ночь называется белой. (Здесь и далее прим. пер.)
[Закрыть] лучше по трясине не ходить даже с фонарем. Подвернешь лодыжку на камнях или увязнешь в грязи – и конец тебе.
– Джош…
– На Скае твоих криков никто не услышит – половина летних домов на побережье пустует! Зимой вода студеная, и ты сразу погибнешь.
– Джош, хватит! Торран, между прочим, мой остров. Я там практически все детство провел.
– Но ты ведь почти всегда жил здесь летом, да? А на Гебридах с декабря по февраль световой день пять часов длится, если не меньше. Подумай хорошенько, парень. Зимой на Торране может быть тяжко, даже если лодку купишь – все равно можно там застрять на неделю.
– Ладно тебе. Зимы здесь не сахар. Я знаю, что будет нелегко. Но мне без разницы.
Джош хмыкнул.
– Понял тебя. Делай, как знаешь.
– Ты мне по телефону говорил о приливах, – продолжал Энгус. – Во сколько он нынче вечером начнется?
Джош взглянул на отступающее море, затем уставился на Энгуса.
– Я же тебе кинул ссылку по электронке – официальная таблица приливов Маллейга, там все подробно.
– Я еще почту не проверял – с самого утра путешествую.
Джош кивнул. Он задумчиво смотрел то на грязевую отмель, то на подсыхающие на слабом солнце водоросли:
– Ладно… Сейчас отлив… максимума он достигнет в четыре. В твоем распоряжении час до и час после. В общем, нам еще тридцать минут нужно где-нибудь болтаться, часиков до трех.
Между приятелями опять повисло молчание. Энгус сообразил, что сейчас будет. Мягким тоном его друг задал вопрос:
– Как Кирсти?
Вот именно – как Энгус и предчувствовал. «Как Кирсти?» или «Как дела у Кирсти?»
И что ответить?
Энгусу хотелось рассказать другу правду. Что примерно полгода назад Кирсти начала вести себя очень странно, и с его единственной оставшейся в живых дочерью произошло нечто непонятное. Личность Кирсти пугающе изменилась. И на этой почве Энгус чуть было не пошел к врачу, но в самый последний момент нашел верное средство. Весьма специфическое.
Но он не мог никому в этом признаться, даже Джошу. Ведь Джош наверняка растрезвонит все Молли, своей жене, а Молли с Сарой – закадычные подружки. А Сару не следует посвящать в новые проблемы… в принципе, ей вообще не стоит знать о кардинальных переменах, случившихся в их семье.
Энгус ей просто-напросто не доверял в подобных вопросах.
Энгус не доверял ей уже много месяцев – во многих вопросах.
Похоже, придется врать.
– С Кирсти нормально. Для данной ситуации.
– Ага. А Сара? Она как – в порядке? Не хочу быть навязчивым…
Очередной неизбежный допрос.
– Разумеется, у нее все хорошо. У нас все отлично. Сара безумно хочет переехать, – заявил Энгус, стараясь говорить небрежным тоном. – Кирсти мечтает русалку увидеть или тюленя. Думаю, что со всяким зверьем ей повезет.
– Ха!
– Джош, ты говоришь, нам полчаса нужно где-то болтаться? Может кофе попьем?
– Давай. Заодно вспомнишь старую забегаловку, ее уже не узнать, – сказал Джош, толкнув заскрипевшую дверь паба.
И Джош не ошибся – едва они переступили порог «Селки», Энгус удивленно завертел головой по сторонам.
Грязная уютная пивнушка, где собирались рыбаки-селедочники, преобразилась. Вместо попсы в колонках играл турбо-фолк – бойраны[2]2
Бойран – ирландский бубен, применяемый, как правило, для ритмического сопровождения традиционной ирландской музыки, а также изредка – для сольной игры.
[Закрыть] и скрипочки, а ветхий ковер на полу сменился дорогущей серой плиткой.
В противоположном конце помещения висела доска, на которой было мелом написано: «мясо лобстеров». Молодая круглолицая девчонка орудовала за барной стойкой, где были раскиданы рекламные программки местных театров и брошюры о том, как наблюдать за орланами. Барменша угрюмо теребила колечко в носу – она явно обиделась на то, что Джош заказал лишь два кофе.
Энгус был впечатлен, но не шокирован: подумаешь, обычные дела, просто появился еще один новомодный отель с гастропабом, рассчитанный на богатых туристов, которые прилетали в Хайленд и на Гебриды в поисках свежих впечатлений.
А пропахшей кислятиной пивнушки, которую Энгус помнил двадцать лет назад, конечно, и в помине не было.
Хотя сейчас туристы отсутствовали – какие приезжие будут мерзнуть на острове в середине ноября? Холодно, да и не сезон. Единственными клиентами были местные.
– Да, оба с молоком. Спасибо, Дженни.
Энгус посмотрел в угол. За круглым деревянным столом сидели пятеро разномастных мужиков, зато в почти одинаковых свитерах без ворота. Кроме них, в баре больше никого не было. Мужики покосились на Энгуса поверх своих пинтовых кружек с пивом и замолчали.
Затем они повернулись друг к другу с заговорщицким видом и возобновили беседу на очень странном языке.
Чтобы не таращиться на них, Энгус спросил Джоша:
– Гэльский?
– Он самый. На Слейте ты его повсюду услышишь. Здесь рядом недавно гэльский колледж построили. И в школах его учат, само собой, – Джош усмехнулся. – Но я готов поспорить, что, пока мы сюда не пришли, они болтали по-английски. Они так шутят – прикалываются над новенькими.
Джош поднял руку и помахал одному из мужчин – небритому крепышу приятной внешности лет под сорок на вид.
– Как жизнь, Гордон?
Гордон ответил с мрачной улыбкой.
– Здорово, Джошуа. Здорово. Ciamar a tha thu fhein?[3]3
Как сам? (гэльский).
[Закрыть]
– Прекрасно. Но в мою тетку ударила молния! – воскликнул Джош с добродушным видом. – Гордон, ты ведь не забыл, что я никогда не учил гэльский?
– Ничего, Джош, может, еще как-нибудь попробуешь – и выучишь.
– Хорошо, я тебе обещаю. Позже пересечемся!
Барменша с пирсингом принесла кофе. Энгус посмотрел на две маленькие чашки, которые казались еще меньше в руках Джоша – грубых красных лапищах каменщика.
Энгус жаждал скотча. Само собой разумеется, что в Шотландии ты должен пить шотландский виски – но ему было неловко глотать спиртное после полудня, да еще в обществе непьющего Джоша.
Вот ведь парадокс! Если говорить начистоту, то Джош Фридленд не всегда слыл трезвенником. В юности он изрядно напивался. Когда другие ребята из университета – в том числе и Энгус – экспериментировали с чем попало, Джош совершал смертельные виражи. Синтетические таблетки на вечеринках привели его к серьезной героиновой зависимости, и дальше – в темноту и ужас. Несколько лет казалось, что Джош пошел в разнос полностью и его нельзя вытащить, хотя они пытались, особенно Энгус.
Но внезапно в возрасте тридцати лет Джош спас себя сам. С помощью «Анонимных наркоманов».
Джош ударился в трезвость с тем же пылом, с каким раньше кололся. Он не пропускал ни одной ежедневной встречи за шестьдесят дней, одолел программу «двенадцати шагов» и вверил себя высшим силам. Потом он познакомился с симпатичной богатой молодой женщиной по имени Молли Маргеттсон, естественно, на встрече «АН» в Ноттинг-Хилле. Она сидела на кокаине, но избавилась от зависимости, как и Джош.
Джош и Молли сразу понравились друг другу и вскоре поженились. Церемония была малолюдной и трогательной, а затем они уехали из Лондона на север. Они продали квартиру в Холланд-парке и купили симпатичный домик в самом сердце тех мест, которые всегда любили: на Слейте, прямо возле воды, в полумиле от «Селки», неподалеку от острова бабушки Энгуса.
Пролив Слейт прекрасен – от него у Энгуса всегда дух захватывает.
Джош работал каменщиком, а Молли замечательно совмещала домоводство и бизнес: торговала фруктами, вареньем, медом и чатни[4]4
Чатни – традиционные индийские соусы.
[Закрыть] – на жизнь хватало. Иногда она рисовала картины.
Энгус задумчиво смотрел на дальнюю стенку. Годами он жалел Джоша, а теперь, как оказалось, завидует ему. Да, он искренне радовался за них с Молли, но и завидовал первозданной чистоте их жизни: только воздух, камни, небо, стекло, соль, скалы и море. А еще гебридский вересковый мед. Значит, и Энгуса тоже потянуло к истокам. Смыть бы с себя городскую пыль и все сложности и погрузиться в чистоту. Морской воздух, настоящий хлеб, сильный ветер, дующий в лицо.
Друзья прошли к столику подальше от Гордона и его гэльскоговорящей компании. Джош сел, отхлебнул кофе и с хитрой улыбкой сказал:
– Это Гордон Фрейзер, наш мастер и умелец. Занимается всякой всячиной от Кайлерхеа до Ардвасара – тостерами, моторками, оставшимися в одиночестве замужними бабами. Если тебе надо лодку, он может помочь.
– Ага. Я его припоминаю вроде бы, – Энгус пожал плечами.
Значит, Гордон Фрейзер… А что он, Энгус, вообще способен воскресить в своей памяти из тех лет? По правде говоря, ему до сих пор немного стыдно оттого, что он ошибся с расстоянием от острова Торран до суши.
Наверное, он стареет.
И главное – память его уже подвела, не подведет теперь и судьба? Он сам-то верит в мирную жизнь с Сарой на острове? А им будет очень трудно, если учесть, что Сара лазит на чердаке по коробкам с фонариком в руках.
А если она ему врет? Опять?
Он хотел подумать о чем-нибудь другом.
– Джош, а насколько все изменилось на Торране? Совсем плохо?
– Ты про дом? – уточнил Джош. – Парень, приготовься к худшему. Я, конечно, за хибарой смотрел – я тебе говорил по телефону, и Гордон тоже, он к твоей бабушке хорошо относился, и рыбаки там останавливались, но все-таки домишко не в лучшем виде, это факт.
– А смотрители маяка?
Джош покачал головой:
– Они приезжают раз в две недели и совсем ненадолго: линзу почистят, батарею проверят, и работа закончена, можно бухать в «Селки».
– Ясно.
– Мы старались, но ты же понимаешь, жизнь такая штука, что бывает и своих дел полно. Да и Молли не любит, когда берут ее лодку. Твоя бабушка последний раз приезжала четыре года назад, и с тех пор в доме никого толком не бывало.
– Четыре года – долгий срок.
– Именно, парень. Четыре длиннющих гебридских зимы – сырость, плесень, ураганы, и все это имеет последствия, – вздохнул Джош, но опять повеселел. – Хотя у вас прошлым летом были незаконные жильцы.
– У нас?
– Ага. Но они оказались вполне нормальными. Два парня и две милые девчонки. Детишки, студенты. Они как-то вечером завалились в «Селки», крутые, как яйца, и Гордон с ребятами рассказали им разных сказочек, дескать, что на Торране водятся привидения. Студентам стало интересно, и они утром уехали на Торран. Но они бед не натворили, только сожгли почти все дрова, которые оставались после твоей бабушки. Лондонцы, что с них взять.
Энгус оценил юмор ситуации. Он вспомнил, как они с университетскими ребятами приехали из Лондона и вели себя точно так же: сидели в пабе, слушали страшилки местных жителей про Скай и угощали их выпивкой. Все эти байки были придуманы темными зимними вечерами, чтобы убить время. Бабушка рассказывала ему точно такие же истории про Скай: про Вдову из Портри, про ужас, что бродит во тьме, и самую страшную – про Груагах: волосы у нее белы как снег, и она оплакивает свое отражение…
– А ты чего не появлялся?
– Что?
– Тебя здесь целых пятнадцать лет не было, – продолжал Джош. – Почему?
Энгус нахмурился и вздохнул. Вопрос хороший, он бы и сам себе такой задал. Он лихорадочно начал искать ответ.
– Не знаю. Хотя нет. Может, для меня Торран стал чем-то вроде символа, домом, куда я когда-нибудь вернусь. Потерянным раем. Словно до него – пять миллионов миль. Я действительно хотел здесь побывать, когда вы с Молли сюда переехали, но… – опять зловещая пауза. – Но у нас родились девочки, близнецы, и все изменилось. В корне. У нас – двое орущих младенцев. Грудных. А здесь суровый климат. Есть причины испугаться, Джош. Да ты и сам поймешь, когда у вас с Молли будут дети.
– Если у нас будут дети, – Джош покачал головой и уткнулся носом в чашку с пятнами от выпитого кофе с молоком. – Если.
Межу ними повисла напряженная тишина, сдобренная горечью. Один мужчина грустил об умершем ребенке, а другой – о детях, которых у него нет.
Энгус допил остывший кофе, повернулся на неудобной деревянной скамье и посмотрел в окно, забранное толстым ветроустойчивым стеклом – такие вставляют в иллюминаторы самолетов.
Стекло искажало прекрасный вид на Торран и делало его отвратительным. Пейзаж был косым, размазанным и неправильным. Энгус вспомнил слабоосвещенное лицо Сары в полумраке чердака. Когда она лазила по коробкам.
С этим пора кончать.
– Отлив в самом разгаре, – встрепенулся Джош. – Дружище, у тебя два часа. Ты уверен, что доберешься? Может, мне проводить тебя или на лодке довезти?
– Нет. Сам дошлепаю.
Мужчины покинули паб. На улице стало промозгло, и вместе с отливом усилился ветер. Энгус махнул Джошу на прощание, мол, завтра к вам зайду, и машина Джоша тронулась, разбрызгивая грязь.
Энгус открыл багажник и достал рюкзак. Сегодня утром, в дешевой гостинице в Инвернессе, он аккуратно сложил туда все, что понадобится ему в первую ночь на острове. Остальное он купит завтра, а сейчас ему нужно поспеть на остров до темноты.
Через грязевую отмель.
Энгусу вдруг сделалось неловко, будто кто-то с усмешкой наблюдал, как он подтягивает лямки рюкзака, распределяя вес. Он рефлекторно обернулся в поисках прилипших к окнам лиц или детей, которые смеются и тыкают на него пальцем, но на него таращились только голые деревья и притихшие дома. Людей было не видать. Пора отправляться в дорогу.
Тропинка начиналась прямо от «Селки» – от парковки и вниз по обомшелым и выветренным каменным ступеням. Энгус зашагал вперед. После лестницы тропа огибала ряд деревянных лодок, вытащенных высоко на берег подальше от надвигающихся зимних штормов. Затем она спускалась еще ниже – в раскинувшийся на много акров лабиринт из покрытых водорослями камней и вонючей грязи, да там и пропадала. Энгус прикинул, что весь путь займет около получаса.
Неожиданно у него зазвонил мобильник.
Энгус удивился, что здесь есть сигнал, у него мелькнула тень надежды, что телефон поймает сеть и на Торране. Он поставил рюкзак на гальку и достал мобильник из кармана джинсов.
«Сара», – гласила надпись на экране.
Уже четвертый звонок за сегодняшний день.
– Привет.
– Ты там?
– Еще нет. Только иду туда. Я сейчас на Орнсее. Видел Джоша только что.
– Ну и как там?
– Солнце мое, я не знаю! – воскликнул он. – Я ж тебе сказал: я еще не доковылял до Торрана! Давай я сперва доберусь до острова и сразу же тебе перезвоню!
– Да, извини, – она рассмеялась фальшивым смехом. Энгус мог определить это, даже не видя ее, на расстоянии в шестьсот миль.
– Сара, вы в порядке?
Пауза. Она колеблется.
– Да, Гас. Правда, я чуточку нервничаю. Ну, из-за этого…
Она снова замолчала. Энгус нахмурился. Плохи дела! Ему надо как-то отвлечь жену, заставить ее думать о будущем. Очень осторожно он заговорил:
– Сара, на острове красиво. Как я и помнил. Даже еще лучше. И мы не ошиблись, когда решили переехать. Мы все сделали правильно.
– Ага. Ой, извини, я тебя заболтала. Я с этими вещами возилась…
Энгус готов был поспорить, что Сара явно чем-то встревожена. И значит, он должен задать ей самый жуткий вопрос, на который он не хотел знать ответа. Но в итоге он был вынужден спросить:
– А как Кирсти?
– Кирсти хорошо, она…
– Она что?
– Да так… ничего.
– Чего?
– Ничего.
– Нет, Сара, я чую, ты что-то скрываешь! Что у вас стряслось? – он подавил ярость.
Его тихоня-жена любила в разговоре подбросить какую-нибудь животрепещущую тему, а потом сказать «ничего», и ему каждый раз приходилось вытягивать из нее информацию, чувствуя себя еще и виноватым.
Каждый раз, даже если он и не нуждался в этой информации. Вот как сейчас.
В последние дни ее тактика сводила его с ума, заставляла злиться и нервничать.
– Сара, что у вас случилось? Сара!
– Ну… она… – и опять дико раздражающее молчание.
Энгусу очень хотелось заорать «Да что за херня у вас творится?», но он стиснул зубы.
Наконец Сара выдала:
– Она прошлой ночью опять видела кошмар.
Как бы то ни было, но Энгус успокоился. Всего лишь дурной сон? И стоило огород городить?
– Кошмар?
– Да.
– Тот же самый?
– Да, – произнесла Сара, и на том конце линии снова повисла продолжительная пауза из тех, которые столь свойственны его жене. – Про комнату, когда она в белой комнате и не может пошевелиться, а на нее сверху смотрят какие-то лица. Она слишком часто видит кошмары, причем одинаковые. Почему, Энгус?
– Сара, я не знаю, но уверен, что это скоро пройдет. Помнишь, что нам сказали в центре Анны Фрейд? Потому мы и решили переехать: новая жизнь, новое место и новые сны. Никаких старых воспоминаний.
– Да, конечно. До завтра?
– До завтра. Люблю тебя.
– Люблю тебя.
Услышав, как она повторила его слова, Энгус нахмурился и нажал «Отбой». Он сунул телефон в карман и поднял тяжелый рюкзак, чувствуя себя альпинистом перед восхождением. Тяжелая бутылка с вином в рюкзаке звякнула обо что-то твердое, похоже, что об его швейцарский армейский ножик.
Он старался держаться камней и песка – так безопаснее. Повсюду витал резкий запах гниющих водорослей, над головой орали и мяукали чайки, будто горячо обвиняли его в том, чего он не делал.
Вода ушла, оставив лежать в грязи посеревшие металлические цепи, к которым крепились пластиковые буйки. Справа на Энгуса безразлично глазели белые дома, раскинувшиеся на поросшем лесом извилистом берегу огромного острова Скай, а слева скалистым куполом возвышался Салмадейр, покрытый высокой травой и истыканный ельником. За елками Энгус разглядел крышу особняка, принадлежащего шведскому миллиардеру.
Джош рассказывал Энгусу о Карлссене: тот приезжал сюда на месяц – порыбачить, поохотиться, полюбоваться видами заливов Лох-Хурн и Лох-Невис, омывающими полуостров Нойдарт с его заснеженными горами.
Согнувшись под тяжестью рюкзака, Энгус устало брел дальше. Вдруг он поднял голову и обвел взглядом горный хребет. Великие вершины Нойдарта, последний кусочек дикой природы в Западной Европе. Глядя на загадочные вершины, Энгус понял, что до сих пор помнит, как они называются. Бабушка столько раз показывала ему Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор и Фрух Бэнь.
Звучало прямо как стихи. Энгус не очень любил стихи, но все на этих островах было пропитано поэзией.
Сгурр-ан-Фуаран, Сгурр Мор, Фрух Бэнь.
Он потащился вперед.
Вокруг царила непривычная тишина, прямо какое-то царство спокойствия. Никто не рыбачил с лодок, берег оказался пустым, даже машин не было слышно.
Энгус взмок и едва не поскользнулся. Он не переставал удивляться здешней погоде. Воздух был кристально чистым, и Энгус различал в синей дымке на горизонте паром, идущий из Армадейла в Маллейг.
Во многих домах, построенных среди елок и рябин, окна были закрыты зимними ставнями. Вот в чем причина тишины – безлюдье. В этом отношении великолепный уединенный полуостров Слейт на юге Ская чем-то напоминал шикарные лондонские квартиры – богатые жильцы пользовались ими лишь по нескольку дней в году. Недвижимость являлась выгодным вложением инвестиций, обычным способом хранения денег. На других островах архипелага не столь красиво, но забавно, что именно там жизнь бьет ключом – и дома стоят гораздо дешевле.
Красота этих мест была их проклятием.
Но все равно здесь было красиво. И уже начинало темнеть.
Путь занял пятьдесят тяжелых минут: ботинки постоянно вязли в серой грязи, а один раз он вообще свернул не туда – стал держать направление на Салмадейр и увидел в сгущающемся сумраке два ряда ржавой колючей проволоки, а за ними – стеклянную стену гостиной в особняке миллиардера.
Вместо того чтобы обогнуть Салмадейр по пляжу, он зачем-то взял слишком влево.
Энгус вспомнил, что Джош говорил ему про ночь на грязевых отмелях. Запросто можно погибнуть. Люди погибают.
И как часто? Раз в год? Раз в десять лет? Перейти улицу в Лондоне куда страшнее, чем гулять на Торране. И преступности тут нет, и экология хорошая. Детям на острове будет лучше. Кирсти здесь будет лучше.
Медленно преодолевая знакомый путь, Энгус продрался сквозь кусты утесника и взобрался на скользкие камни, сплошь покрытые ракушками морских уточек. Он где-то до крови ободрал руку, устал и исцарапался. Северный ветер пах пометом чаек, фукусом[5]5
Фукус – род бурых водорослей.
[Закрыть] и ароматом свежесрубленных сосен, которые везли из Скорейга и Ассинта.
Он почти дошел. В свете заходящего солнца он видел приливную дамбу, сложенную из серых валунов и камней помельче, усеянную раздавленными крабьими панцирями. Пересекая дамбу, змеилась тонкая зеленая труба, то уходя в песок, то появляясь наружу. Энгус понял, что это водопровод, и моментально вспомнил эту часть пути. Сколько раз он ходил мимо этой трубы – сперва мальчишкой, затем студентом. И теперь он опять сюда вернулся.
Косые солнечные лучи освещали маяк и домик у его подножья. Через каких-то две минуты Энгус откроет дверь и переступит порог нового жилища. Здесь обоснуется его семья, они все постараются начать новую жизнь.
Он задумчиво достал мобильник. Сигнала нет. Разумеется. А чего он ждал? Торран – одинокий и изолированный остров, самое отдаленное место, какое только есть в Британии.
Энгус поднялся к домику смотрителя маяка, обернулся и окинул взглядом грязевые поля.
Да. Труднодоступное местечко. И хорошо. Энгус был рад, что уговорил жену принять решение о переезде. Здорово, а ведь он убедил ее в том, что решение принадлежит в основном ей. Он полгода хотел, чтобы они сбежали из Лондона, и наконец добился своего. На Торране они окажутся в безопасности. Никто не будет задавать вопросы: ни настырные соседи, ни друзья и родственники, ни полиция.
