Текст книги "Пионовый фонарь: Японская фантастическая проза"

Автор книги: Рюноскэ Акутагава

Соавторы: Эдогава Рампо,Ихара Сайкаку,Санъютэй Энтё,Асаи Рёи,Танака Котаро,Судзуки Сёсан,Огита Ансэй,Уэда Акинари,Цуга Тэйсё,Дзиро Осараги
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

– Боженька, если ты есть на свете, помоги нам! – взмолились брат и сестра. И вдруг прямо с небес спустилась длинная цепь. Дети ухватились за цепь и взмыли в воздух.

Увидела это ведьма и завизжала:

– Пусть и мне спустится цепь! Не выпущу девчонку с мальчишкой!

В тот же миг ведьме спустилась цепь. Ликуя, ухватилась она за нее, но цепь порвалась, и ведьма рухнула вниз. Ее кровь забрызгала стебли цветов, но не запачкала белых как снег лепестков.

Вот оттого и стала гречиха красной… [97]97
  Вот оттого и стала гречиха красной…– Не вызывает сомнений связь новеллы с японской сказкой об Аманодзяку – отвратительном демоне с лягушачьим ртом. За злые козни его настигает заслуженная кара, и кровь его проливается на землю – оттого и красна гречиха.


[Закрыть]

Проклятие кеты

Река Тонэгава, разделяющая провинции Хитати и Симоса, впадает в море у мыса Инубодзаки.

Давно это было – в те времена, когда еще в Тонэгаву заходила кета… В местечке Ёккаитиба, что близ городка Тёси, жил один бедный рыбак. Когда начинала идти кета, он, забыв про покой и сон, день и ночь промышлял рыбу.

…В тот год в устье реки Тонэгава уже гуляли осенние ветры, по небу неслись хмурые облака. Рыбак достал сеть, хранившуюся в сарае, залатал дыры, обновил порванные веревки и стал ждать, когда пойдет кета. И вот он настал, долгожданный час. Рыбак приготовился бросить сети, как рассветет. Вечером он велел жене приготовить соба – гречневую лапшу, и пропустил две-три чарки сакэ – на счастье. Над стрехой светила одинокая звездочка, в воздухе раздавался писк комаров.

– Завтра, кроме нас, никто не выйдет на лов. Надо не упустить счастье! Много рыбы возьмем, – сказал рыбак жене, поедая лапшу. Ему живо представились запутавшиеся в сетях огромные рыбины.

– Хорошо бы, да так ли будет… – усомнилась жена.

– Будет хороший улов! – повторил с уверенностью рыбак. – Если нынче не повезет, то когда же еще?

– Рановато для лова.

– Рановато?! Вспомни-ка прошлый год: рыба пошла на десять дней раньше!

Тут им почудилось, будто кто-то вошел в дом. Глядь – и впрямь, у дверей стоял странствующий монах. Яркое пламя сосновых поленьев осветило серое одеяние.

– Да это святой отец! А мы тут с женой решили отпраздновать начало лова. – Рыбак покосился на жену. – Угости-ка, что ли, его лапшой…

Жена положила в чашку немного лапши и подала монаху.

– Благодарю. – Монах поднес миску ко лбу [98]98
  …поднес миску ко лбу…– традиционный жест благодарности.


[Закрыть]и присел на край веранды, покрытой бамбуковой плетенкой. – За угощенье – спасибо. Только вот что я скажу: откажитесь от вашей затеи. Богомерзкое это дело.

Рыбак рассмеялся.

– Говорите, дурное дело – ловить рыбу? Что же нам делать с женой – с голоду помереть?

– Дурное это дело, – повторил монах, – убивать живых тварей. Вас постигнет страшная кара.

– Отец мой и дед промышляли кету. Вот и я живу этим.

– И все же лучше вам обождать, хоть несколько дней.

– Несколько дней? А разве потом это будет не богомерзкое дело?

– За два-три дня кета успеет пройти, так что грех ваш будет не столь велик.

– Вам, святой отец, ведомо, когда пойдет рыба?

– Да. – Монах кивнул.

– Значит, я не ошибся! – обрадовался рыбак, однако слова монаха засели у него в голове.

Он помолчал. Монах принялся за соба.

– Значит, меня ожидает кара? – переспросил рыбак.

– Страшная кара. Вы низринетесь в Мир скотов и в будущей жизни воплотитесь в собак.

Монах доел лапшу и поставил миску на пол.

Рыбака снедала алчность, однако пророчество монаха изрядно напугало его.

– Может, и впрямь обождать?.. – пробормотал он.

– Послушай меня, откажись! Монах дурного не пожелает!..

Рыбак внял совету и решил выждать несколько дней. Монах же, поблагодарив за угощение, ушел.

– Ты что, в самом деле хочешь остаться дома? – холодно усмехнулась жена.

Рыбак посмотрел на нее.

– Так советовал нам монах.

– Ах ты простофиля! Неужто не догадался, что его попросту подослали? Кто-то хочет всю рыбку загрести в одиночку, вот и подговорил монаха, чтоб он наплел тебе невесть что. А ты и уши развесил!

Рыбак почесал в затылке.

– И впрямь… Твоя правда.

– А то как же, уж будь уверен. Иначе откуда монаху известно, когда пойдет рыба?

– И впрямь, – повторил рыбак. – Значит, завтра выходим с рассветом.

– Да уж конечно, – кивнула жена. – И нечего слушать всяких врунов.

Рыбак с женой встали с первыми петухами и бросили сети на самой стремнине. Река кишела шедшей вверх по течению рыбой. Еще не рассвело, а рыбак с женой уже отвели груженную до бортов лодку к дому и, возвратившись, снова взяли богатый улов. Глядя на них, вышли на реку и другие, но никому так не сопутствовала удача.

Вечером рыбак решил купить в лавке сакэ, приготовить закуску и пригласить соседей на угощенье. Выбрав несколько рыбин пожирнее да повкуснее, он стал разделывать их.

И вдруг из вспоротого рыбьего брюха посыпалась гречневая лапша. Рыбак вспомнил, как угощал монаха, и у него защемило сердце.

В тот день рыбак заработал целую кучу денег и стал первый на деревне богач. Теперь у него ни в чем не было недостатка, но гречневая лапша, вывалившаяся из рыбьего брюха, не шла у него из головы. Вскоре жена рыбака понесла и летом следующего года разрешилась от бремени девочкой. Дитя родилось некрасивое; мало того, лицо его было усеяно красными, словно рыбьи икринки, мелкими пятнами, а волосы завивались в гадкие завитки. Взглянув на уродца, жена рыбака занемогла и вскорости умерла от горя. Рыбаку снова вспомнилось пророчество монаха и клубок гречневой лапши, вывалившийся из рыбьего брюха. С ужасом взирал он на свою безобразную дочь, спавшую на руках у кормилицы.

Богатство рыбака все приумножалось. Дом его был полная чаша. Но ничего он не мог поделать с уродством собственной дочери. Он был готов пожертвовать богатством – только чтобы его ребенок стал таким же, как все.

Тем временем дочь уже стала девушкой на выданье. Красные пятна у нее на лице разрослись, мелкие кудри сделались огненно-рыжими. Девушка тоже стыдилась своей наружности и день-деньской сидела за ширмой в дальней комнате, не показываясь никому на глаза.

И тут в деревне появился заезжий гадальщик. Внезапно его свалила какая-то хворь, и богач, стремясь милосердием хоть сколько-нибудь искупить свои прегрешенья, взял его в дом и стал ухаживать за больным. Гадальщик оказался хорош собой. Прознав об этом из рассказов служанки, хозяйская дочь воспылала к нему любовью. И вот при содействии той же служанки ей наконец удалось украдкой взглянуть на юношу.

С того дня она стала отказываться от пищи и сидела в комнате, погруженная в тяжкие думы. Богач обеспокоился. Позвав кормилицу со служанкой, он попытался выяснить, что приключилось. Выслушав со внимательностью рассказ служанки, он на другой же день призвал к себе юношу.

– Дочь моя занемогла от любви к вам, – сказал он. – Она безобразна, но в придачу я отдам вам все, что имею. Возьмите ее в жены!

Гадальщику доводилось видеть дочь богача. Но несмотря на все отвращение, он не мог отказать благодетелю. Скрепя сердце юноша дал согласие.

– Значит, по рукам? – возрадовался богач. – Благодарю от всего сердца! Доброе дело нельзя откладывать. Нынче же вечером отпразднуем свадьбу в семейном кругу.

Богач приказал челядинцам убрать гостиную к торжеству. Затем, усадив рядышком дочь и гадальщика, подал им чарки. Жених старался не смотреть на невесту. Та прятала уродливое лицо.

Следуя долгу, гадальщик скрепил союз чаркой сакэ, однако не мог совладать с отвращением.

Дождавшись, пока молодая уснет, он тихонько выскользнул из постели и, приоткрыв ставни, вылез на улицу. Ноги сами несли его к деревушке Кохама. Была осенняя ночь, и луну застилала туманная дымка.

Внезапно гадальщику стало жаль дочь богача. Ему пришло в голову, что бросить женщину, занемогшую от любви, недостойно мужчины. Но лицо ее в красных крапинках и курчавые волосы показались ему не просто уродливыми – они вселяли безотчетный ужас, и юноша не сумел заставить себя повернуть обратно. В то же время мысль о том, как опечалится девушка, обнаружив побег жениха, сковывала его по рукам и ногам. Одолеваемый сомнениями, он наконец добрел до берега смутно белевшей в ночи реки Тонэгава.

Если жена поверит, что муж утонул, то волей-неволей будет вынуждена смириться, подумал он. Решив так, он сделал то, что делает человек, собирающийся войти в воду: разулся и поставил дзори у кромки воды, а сам направился к храму Сэйандзи.

Проснувшись и обнаружив, что гадальщик исчез, дочь богача обыскала весь дом и увидела неприкрытые ставни. Жених сбежал, устрашившись ее уродства, тотчас же догадалась она. Обезумев от горя, она выбежала из дома и заметалась в поисках жениха. К утру дочь богача добрела до реки. Там она увидела стоящие у воды знакомые дзори. [99]99
  Дзори– легкие сандалии, плетенные из бамбука.


[Закрыть]Девушка поняла, что жених утопился от отвращения к ней – и бросилась в волны…

Тело умершей от горя девушки прибило к берегу в устье реки, возле города Тёси. Жители деревни, жалея дочь богача, похоронили останки. Зубы и гребень с цветами, украшавший волосы девушки, положили в могилу рядом с телом и стали поклоняться им. На восточной окраине Тёси за храмом Эмпукудзи стоит на холме часовня, посвященная доброму божёству Кавагути-мёдзин – духу Речного устья. – Но люди прозвали его Хакуси-мёдзин – Бог зубов и гребня. [100]100
  Мёдзин– в синтоизме доброе милостивое божество, как правило, местного культа.


[Закрыть]

Окрестные женщины поклоняются доброму божеству: те, кого неумолимая карма наделила кудрявыми волосами, приносят ему в подношение гребни; другие, чьи лица обезображены пятнами и нарывами, жертвуют богу румяна с белилами, умоляя об исцелении. Говорят, божество милостиво к несчастным.

Легенда гласит, что девушку звали Эммэй-химэ; имя ее жениха – Абэ Сэймэй. [101]101
  Абэ Сэймэй– якобы сын легендарной лисы Кудзуноха; знаменитый ученый и гадатель эпохи раннего феодализма. В этой новелле Танаки Котаро, очевидно, произошло наслоение двух независимых фольклорных сюжетов.
Г. Дуткина

[Закрыть]Часовня бога Сэймэя находится близ храма Сэйандзи, и того, кто придет поклониться ему, ожидает богатый улов…

перевод Г. Дуткиной

ПИОНОВЫЙ ФОНАРЬ
повесть

Санъютэй Энтё
ПИОНОВЫЙ ФОНАРЬ

Глава 1

Еще когда Токио называли Эдо, одиннадцатого апреля третьего года Кампо [102]102
  1773 г.


[Закрыть]в Юсимском храме было торжество в честь достойной памяти принца Сётоку. [103]103
  Принц Сётоку(Сётоку Тайси; 574–622) – видный политический и культурный деятель Японии раннего средневековья, активно способствовал проникновению и распространению буддизма в Японии. Впоследствии был обожествлен.


[Закрыть]Богомольцев сошлось к храму великое множество, и толкотня была страшная. Неподалеку, в третьем квартале Хонго, была тогда лавка оружейника по имени Фудзимурая Симбэй. Возле выставленного в лавке доброго товара остановился один самурай. По внешности было ему года двадцать два, с лица он был белый, брови красивые, взгляд прямой и смелый, как у человека с несколько запальчивым нравом, волосы уложены строго и аккуратно. Одет он был в прекрасное хаори и отличные хакама, [104]104
  Хакама– широкие штаны, заложенные складками у пояса, составная часть парадного костюма самурая.


[Закрыть]а обут в кожаные сандалии. Его сопровождал слуга в голубой короткой куртке хаппи, [105]105
  Хаппи– род куртки с гербом хозяина, которую носили слуги самураев.


[Закрыть]подпоясанный нарядным поясом, с деревянным мечом, обшитым медью. Поглядев на выставленные мечи, самурай сел перед ними и сказал:

– А ну, хозяин, покажи-ка вон тот меч с черной рукоятью и с гардой из старого заморского железа… шнур у него не то черный, не то синий… Кажется, добрый клинок.

– Сию минуту, – с готовностью отозвался хозяин. – Эй, кто там, подать господину чай!.. Нынче у нас в храме торжество, народ валом валит, вы, верно, совсем замучились от пыли… – Он обтер меч. – Вот здесь отделка немного попорчена.

– Действительно попорчена, – согласился самурай.

– Зато клинок, как сами изволите видеть, хоть куда. Он вас не подведет, если будет у вас за поясом. Товар отменный, что и говорить, из хороших рук вышел… Да вот, извольте сами взглянуть.

С этими словами хозяин протянул меч самураю, и тот принялся его разглядывать. В старину, когда самурай, выбирая себе в лавке оружие, вытягивал его из ножен прямо тут же, на улице, лучше было держаться от него подальше. Что уж тут хорошего, если молодой горячий воин, распалившись душой, принимается вовсю размахивать обнаженным мечом. Но наш самурай был настоящим знатоком оружия. Ему даже не нужно было пробовать клинок на изгиб, чтобы определить, не пережжена ли сталь. Он прежде всего прикинул, как меч будет выглядеть за поясом, попробовал острие, осмотрел головку рукояти и все прочее, – словом, сразу было видно, что он из господ хатамото, [106]106
  Хатамото– звание самурая, непосредственного вассала дома военно-феодальных диктаторов средневековой Японии Токугава.


[Закрыть]а не из каких-нибудь простых самураев.

– Да, – сказал он, – вещь, кажется, весьма хорошая. Бидзэнской работы, [107]107
  Бидзэнская работа– то есть меч изготовлен в провинции Бидзэн, где сосредоточивалось производство оружия.


[Закрыть]так ведь?

– Ну и глаз у вас! – воскликнул хозяин. – Я просто в восхищении! Мы, оружейники, тоже считаем, что это меч работы Тэное Сукэсады. К великому сожалению, в те времена он не ставил своего клейма на изделиях.

– И сколько ты за него хочешь, хозяин? – спросил самурай.

– Спасибо, господин, – ответил хозяин. – Запрашивать я не буду. Цена этому мечу была бы очень большая, если бы на нем, как я только что говорил, было клеймо. Но ничего не поделаешь, клейма нет, и я уступлю вам меч за десять золотых.

– Как? – удивился самурай. – Десять рё? [108]108
  Рё– старинная золотая монета.


[Закрыть]Что-то очень уж дорого. А не уступишь ли за семь с половиной?

– Да ведь я тогда останусь в убытке! Он мне самому достался недешево…

Пока они усердно торговались, какой-то пьяница за спиной самурая вдруг сцепился с его слугой. Схватив слугу за шиворот, он заорал: «Т-ты как с-смеешь?..» – пошатнулся и упал, шлепнувшись задом о землю. Затем он кое-как поднялся на ноги, исподлобья грозно уставился на слугу и, взмахнув кулаками, принялся его колотить. Слуга терпеливо сносил побои, понимая, что тот дерется спьяна. Он уперся руками в землю и нагнул голову, бормоча извинения, однако пьяница его не слушал, свирепел все больше и бил все сильнее. Самурай, видя, что избивают его слугу Тоскэ, очень удивился, вежливо поклонился пьяному и сказал:

– Я не знаю, какое невежество позволил себе мой слуга, но прошу у вас за него извинения. Простите его, пожалуйста.

– Так этот болван – твой слуга? – вскричал пьяный. – Грубый нахал, мерзавец! Раз уж сопровождаешь самурая, должен, само собой, быть подле него и вести себя тише воды, ниже травы! А он что? Расселся тут возле этой вот пожарной бочки, загородил всю улицу – ни пройти, ни проехать… Пришлось, конечно, ему всыпать.

– Я вас очень прошу, – сказал самурай, – простите этого тупицу. Я сам прошу у вас прощения вместо него.

– Иду это я себе, – продолжал пьяный, – и вдруг – бац! – натыкаюсь. Что такое, думаю, собака, что ли? А тут, оказывается, холуй этот вытянул ноги на всю улицу, а я, изволите видеть, всю одежду из-за него в пыли вывалял! Ах ты, думаю, невежа, нахал! Как ему начал давать. Может, скажешь, нельзя? А ну, подай мне его сюда, я ему еще добавлю!

– Примите во внимание, – терпеливо сказал самурай, – это же тупой и невежественный человек, все равно что собака. Пожалуйста, простите его.

– Вот тебе и на! – завопил пьяный. – Впервые такое слышу! Да где это видано, чтобы самурай разгуливал с собакой? А раз он у тебя все равно что собака, так отдай его мне, отведу его домой и накормлю крысиным ядом… Нет, как ты там ни проси, не будет ему моего прощения. Ведь как хозяин должен просить прощения за невежество своего слуги? Как положено, уперев руки в землю и низко кланяясь, и приговаривать при этом: «Признаю свою вину, очень виноват…» А ты что? Кто же просит прощения с мечом в руке? Самураи так не поступают. Ты уж не рубить ли меня собрался?

– Да нет же, – сказал самурай, – я покупаю этот меч, и как раз осматривал его, когда вы схватились со слугой, вот и все.

– А мне что до этого? – сказал пьяный. – Какое мне дело, покупаешь ты или нет?

Пьяница бранился, самурай все пытался его образумить, а в толпе зевак, что собрались вокруг них на улице, говорили:

– Ну, сейчас подерутся…

– Что, драка?

– Ух ты, оба же самураи, быть беде…

– И из-за чего это они?

– Да очень просто, ругаются, кому покупать меч, а кому не покупать… Вон тот пьяный самурай приценился первым, да цена высокая, купить не смог, а тут подходит этот молодой самурай и тоже стал прицениваться, ну пьяный и рассвирепел… Как, мол, смеешь, не спросясь меня, прицениваться к вещи, которую я сам хочу купить… Тут все и началось.

– Да совсем не так это было. Здесь ссора из-за собаки. Ты, мол, отравил крысиным ядом мою собаку, так отдавай мне свою, я ее тоже отравлю… Ссоры из-за собак исстари ведутся. Возьмите, к примеру, Сираи Гомпати. [109]109
  Сираи Гомпати(Хираи Гомпати) – самурай клана Тесю; влюбившись в гетеру, совершил из-за нее преступление и был казнен.


[Закрыть]С ним вся эта буча началась после драки за собаку.

– И вовсе не так. Эти самураи – родственники, дядя и племянник. Вон тот, красномордый и пьяный, это дядя, а молодой красивый самурай – его племянник. А ссорятся они потому, что племянник не дает дяде карманных денег.

– Да нет же, просто вора поймали.

– Этот пьяница живет в подворье храма Маруяма Хоммёдзи, – сказал тут один человек. – Прежде он был в вассалах князя Кондэ, но потом сбился с пути, пьянствует и развратничает. Иной раз бродит с мечом наголо по городу, пугает людей, безобразничает. А то ввалится в харчевню, нальется водкой, набьет брюхо закусками, а за деньгами, говорит, приходите ко мне в подворье Хоммёдзи. Зовут этого бесчестного самураи Курокава Кодзо, он привык всюду жрать и пить бесплатно, и к молодому самураю, видно, пристал, чтобы тот купил ему водки.

– Вот оно что! Ну, другой на его месте давно уже зарубил бы этого пьяницу, да молодой самурай на вид что-то немощный, где уж ему рубить!

– Что вы, просто он не умеет фехтовать. Самурай, если он не умеет фехтовать, всегда трус.

Говорилось это все вполголоса, но некоторые слова дошли до ушей молодого самурая. Он так и затрясся от ярости, лицо его покраснело, будто залитое киноварью, на лбу вспухли голубые жилы. Он подошел к пьянице вплотную и сказал:

– Итак, несмотря на все мои извинения, вы не желаете покончить дело миром?

– Заткнись! – заорал пьяный. – Напугал, тоже мне! Ай-ай-ай, как же это вы, ваша милость, такой великолепный самурай, – не знаю только, прямой ли вы вассал дома сёгуна или изволите принадлежать к какому-нибудь иному могучему клану, – как же это вы унизились до презрения к бедному ронину? Ну а если я и не желаю покончить дело миром, что ты сделаешь? – И с этими словами он харкнул молодому самураю прямо в лицо.

Тут уж терпение молодого самурая окончательно лопнуло. Лицо его исказилось гневом.

– Подлая тварь! – закричал он. – Ты посмел плюнуть в лицо самураю?! Ну ладно, я был с тобой учтив, я хотел разойтись с тобой по-хорошему. Не хочешь? Получай!

Рука его рванулась к рукоятке бидзэнского меча. Миг – и блестящее лезвие сверкнуло перед самым носом пьяницы. Толпа зевак испуганно раздалась. Никто не ожидал, что этот слабый на вид юноша обнажит меч. Словно осенние листья под ветром, все бросились врассыпную, вопя и причитая, спеша укрыться в домах и переулках. Торговцы поспешно позакрывали свои лавки, и кругом воцарилась тишина. Один лишь оружейник Фудзимурая, которому бежать было некуда, ни жив ни мертв остался сидеть на месте.

Курокава Кодзо был пьян, да ведь всем известно, что вино обнажает суть человека. Устрашенный блеском меча, он повернулся и, пошатываясь, побежал. Самурай бросился его догонять, шлепая по пыли кожаными сандалиями. «Стой! – кричал он. – Трус! Хвастун! Позор воину, который показывает противнику спину! Стой! Вернись!» Тогда Кодзо понял, что ему не убежать. Он остановился, ноги его тряслись. Он схватился за облезлую рукоять своего меча и обернулся. В то же мгновение молодой самурай набежал на него и, пронзительно вскрикнув, глубоко погрузил меч в его плечо. Кодзо со сдавленным воплем упал на одно колено. Стоя над ним, молодой самурай вновь ударил его, разрубив левое плечо до самой груди. Двумя косыми ударами Кодзо был разрублен на три части, словно рисовая лепешка. Молодой самурай быстро нанес точный завершающий удар и, помахивая окровавленным мечом, вернулся к лавке Фудзимураи. Он был совершенно спокоен – ведь противник сам накликал на себя гибель.

– Возьми меч, Тоскэ, – сказал он слуге, – и смой с него кровь водой из этой бочки.

Тоскэ, который все это время трясся возле лавки, проговорил с помертвелым от страха лицом:

– Вот ведь беда какая, и все из-за меня… Что, если при расследовании этого дела выплывет ваше имя, господин? Что мне тогда делать, как оправдаться?

– Пустяки, – сказал самурай ласково, – не волнуйся, бояться нечего. Что с того, что я зарубил негодяя, державшего в страхе весь город! – Затем он подозвал ошеломленного Фудзимураю и приветливо сказал ему: – А знаешь, хозяин, я и не думал, что меч так хорош. Рубит превосходно. Более чем превосходно.

Хозяин, дрожа всем телом, отозвался:

– Да нет, дело тут не в мече, это все ваше мастерство…

– Мастерство мастерством, – возразил самурай, – а меч замечательный. Ну что ж, если уступишь мне его за семь рё и два бу, [110]110
  Бу– старинная денежная единица; четыре бу составляли один рё.


[Закрыть]мы поладим.

– Уступаю, пожалуйста, – с готовностью согласился Фудзимурая, который страсть как не хотел быть замешанным в эту историю.

– Не бойся, – сказал самурай, – твою лавку не потревожат. Но сообщить обо всем городской страже необходимо как можно скорее. Подай мне тушечницу, я напишу тебе мое имя.

Тушечница стояла тут же, рядом с хозяином, но хозяин, в смятении своем не замечая ее, дрожащим голосом закричал: «Эй, мальчик, принеси тушь!» Никто, однако, не отозвался, в лавке было тихо, потому что все домочадцы с самого начала разбежались и попрятались кто куда. Самурай заметил:

– А ты, хозяин, молодец, вел себя достойно, остался, лавку не бросил.

– Напрасно изволите хвалить, – пробормотал хозяин. – Как мне было сбежать, когда у меня ноги со страху отнялись…

– А тушечница ведь подле тебя, – сказал самурай.

Тогда хозяин заметил наконец тушечницу и поставил ее перед самураем. Самурай открыл крышку, взял кисть и бегло написал иероглифы своего имени: «Иидзима Хэйтаро». Сообщив затем о случившемся городской страже, он направился к себе домой в особняк на Усигомэ, [111]111
  Усигомэ– старинный квартал в северо-западной части Эдо.


[Закрыть]где подробно рассказал все почтенному отцу своему господину Иидзиме Хэйдзаэмону. «Ты поступил правильно», – сказал господин Хэйдзаэмон и сейчас же пошел доложить об этом деле начальнику хатамото превосходительному Кобояси Гондаю. Дело было оставлено без последствий, победитель был объявлен правым, а побежденный признан виноватым.