Текст книги "Отель «Раффлз»"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Когда спустился вечер, мы уселись у камина и закусили спагетти, которые я приготовил сам. В дрожащих отблесках пламени Моэко стала похожа на девочку. Она надела мою рубашку прямо на голое тело, а еще не просохшие волосы ее вспыхивали миллионом искорок.

Мои кулинарные таланты пришлись ей по вкусу.

– Хороши у тебя спагетти.

Она ела медленно, опустив голову, бросая взгляд то на меня, то на горящие в камине дрова.

– Спагетти pomodoro alla fiorentina, сиречь в томатном соусе по-флорентийски.

– Талантливые люди талантливы во всем.

– Нет, я не талантлив. Ты это знаешь, я тебе сколько раз об этом говорил. Может быть, сейчас все это не имеет значения, но мы с тобой не из одной лиги.

– Лиги? О чем это ты?

– В любом роде деятельности существует несколько уровней совершенства. Есть великие деятели, просто таланты, потом – люди заурядных способностей и бездари. Если употреблять спортивные термины, то ты бы заняла место в Высшей лиге, а я на уровне Три А.

Ну так и что же это доказывает? Если бы она не согласилась со мной, то мне было бы нечего добавить. К тому же я уже повторял это раз десять. Данный вопрос являлся для меня определяющим, а Моэко только смеялась над моими выкладками.

– Ты действительно собираешься бросить сцену? Она кивнула.

– Твой талант тебе за это отомстит так или иначе. Ты этого, может, и не замечала, но таланта, насколько мне известно, не бывает в избытке. Чаще все-таки его недостает, причем настолько, что люди применяют любые средства для его восполнения. Ты пытаешься покрыть дефицит своего таланта, но у него своя собственная воля, и если она проявится, талант окажется сильнее тебя.

– Видишь, я…

Она поставила свою тарелку на пол и так тряхнула волосами, что на рубашке отлетела пуговица.

– …Я хотела бы улыбаться, только когда действительно этого хочу.

Конечно, мне следовало сказать ей, что это невозможно, но в тот момент я почувствовал такую жалость к этой женщине, что не смог раскрыть рта.

– Я хочу, чтобы ты сделал мою фотографию, – прибавила Моэко еще жалостливее.

– Хорошо, я сделаю.

Я не знал точно, что именно она подразумевала под этим, о грусть, прозвучавшая в ее голосе, была настолько невыносима, что вынудила меня сказать то, что она ожидала услышать. А на следующий день во время охоты Моэко подстрелила меня из арбалета.

ФРЕЙЗЕРС-ХИЛЛ. ТАКЭО ЮКИ

Актриса бесследно исчезла из отеля. Разумеется, не заплатив ни за номер, ни за ресторан, ни за орхидеи. Я битых два часа проговорил по телефону с директором моей фирмы, и мы пришли к самому простому решению в такой ситуации: заставить заплатить за нее того самого миллиардера на «мерседесе». Я вернулся домой, и Мэт осыпала меня упреками – дескать, я чересчур лебезил перед с актрисой. «Ты был с нею очень любезен». – «Нет, никак особенно я не был любезен». – «О вещах надо говорить прямо». – «Да, но это зависит от собеседника». – «В любом случае, когда речь идет о деньгах, лучше быть прямолинейным». – «Да дело-то не в деньгах». – «Да вообще, почему об этом надо говорить?» – «Я ничего не могу поделать». – «В этом и заключается твоя работа»… Такого рода дискуссии позволяют мне совершенствовать мой английский, так что мы долго бы еще продолжали препираться, если б не зазвонил телефон.

– Это тебя, – сказала Мэт, передавая мне трубку. Звонил тот самый миллиардер с «мерседесом».

– Эй, Мэт, это же тот тип, который нам и нужен! А то меня уже немного достала эта история…

– Это Такэо Юки?

Э, да у него дрожит голос! Что-то произошло…

– Вы меня помните? Мы виделись в холле отеля «Раффлз», я был тогда с Моэко Хомма.

– Да, я помню.

– Простите, что так неожиданно… но я хотел бы попросить вас об одной услуге.

– Кгхм… только…

– Да?

– Я тоже попросил бы вас об услуге.

– Тогда говорите сначала вы. Мою проблему дольше объяснять.

– Госпожа Хомма исчезла, и…

– Моэко здесь, со мной.

– Можно я буду говорить о деле?

– Разумеется.

– У нас с госпожой Хомма заключен договор на туристическое обслуживание сроком на семь дней. Если она выедет из отеля без предупреждения, у меня будут неприятности. Вы понимаете?

– Понимаю.

– Вы знаете про орхидеи?

– Знаю.

– Их заказала госпожа Хомма. Наша фирма получила счет.

– А, право, не беспокойтесь! Я оплачу все расходы.

– Но сумма весьма значительная…

– Если вы принимаете чеки, я немедленно все улажу.

– Это было бы замечательно. Кроме того, госпожа Хомма не оплатила счет за гостиницу и мои услуги. Как поступить в этом случае?

– Вы не могли бы доставить мне счета?

– Вам? А не лучше ли в офис?

– Я сейчас нахожусь в Малайзии.

– В Малайзии?

– Фрейзерс-Хилл. Что-то вроде загородного дома. Слушайте, а почему бы вам не приехать ко мне? Мне больше некого попросить, а вопрос касается ее… Моэко.

– С ней что-то случилось?

– Одному мне не справиться.

Голос его звучал умоляюще. Слушая его, я снова начал испытывать к нему сочувствие, как тогда, в отеле. Судя по всему, миллиардеру сейчас приходилось очень туго.

– Договорились. Я подготовлю документы и приеду к вам. Думаю, я успею до темноты.

– Спасибо, вы мне окажете огромную услугу, – произнес миллиардер, вздохнув с облегчением.

– Что случилось?

– Он боится.

– Миллиардеры всегда боятся.

– Он попросил меня приехать к нему в Малайзию.

– Кажется, актриса показала наконец свой характерец.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты смотрел новый фильм на видео?

– Нет.

– На Землю прибывает летающая тарелка. Инопланетяне выглядят как люди и поначалу ведут себя очень миролюбиво. Но на самом деле они собираются захватить планету, чтобы воспользоваться нашими водными запасами. В своем истинном обличье они напоминают рептилий. Отличный грим, очень реалистично сделано. Там есть кадры, когда они сбрасывают человеческую кожу, а под нею – головы как у ящеров…

Мэт рассказывала мне все это с улыбкой, но меня натурально пробирал мороз по коже.

Давно я не ездил так далеко на машине. При мысли, что снова увижу актрису, сердце мое колотилось как бешеное. По пути мы заехали в драйв-ин и закусили острым малайзийским карри; я два раза заправлял машину, и к заходу солнца мы уже въезжали во Фрейзерс-Хилл.

Дом едва виднелся в тумане. Держа в руке сумку со счетами, квитанциями и бутылкой «Вдовы Клико», я двинулся было ко входу, но Мэт остановила меня:

– Смотри!

На выложенной камнем дорожке я увидел невероятных размеров сколопендру. Она была толщиной с большой палец взрослого человека, и поначалу я принял ее за обрезок шланга или водопроводной трубы. Она ползла, извиваясь, и по бокам ее черного тела шевелились бесчисленные белые лапки.

– Гм, ну и местечко, – заметила Мэт без улыбки. Дверь распахнулась, и на пороге возник миллиардер. Я представил ему Мэт. Дом миллиардера был построен в английском стиле. Климат здесь был прохладный, так как Фрейзерс-Хилл находился на высоте тысячи метров над уровнем моря, но все же я не мог понять, что англичане забыли в таком месте. И что здесь могут делать миллиардеры? Подобные им добрались до Сингапура и Малайзии, кроме того, они оказались в Африке и на Вест-Индских островах. Так как им везде показалось жарко, они построили дороги и загородные дома в местах попрохладнее и там устроили поля для гольфа и теннисные корты. Дальний родственник моей матушки работал на медных рудниках где-то в Северной Африке. Кажется, вокруг была одна пустыня, но он рассказывал, что соорудил поле для гольфа прямо в песках, прихватив грин и метку для мяча. Я полагаю, надо быть полным кретином, чтобы вытворять такие штуки, но у этих людей, по-видимому, свой взгляд на подобные вещи.

Актриса сидела, забившись в угол дивана, отчего показалась мне совсем маленькой. Увидев Мэт и меня, она весело вскричала:

– Как здорово, что вы приехали!

Она была похожа на школьницу, к которой после долгой и тяжелой болезни пришли в гости одноклассники.

– Устроим вечеринку по такому случаю, а, Кария?

Я заметил, что выражение его лица чуть изменилось, но не мог понять, как именно. То ли оно немного расплылось, то ли стало выражать гнев, а быть может, с него исчезла какая-то важная деталь…

– Прекрасная идея с праздником, – произнесла Мэт без улыбки.

Актриса и Мэт танцевали вдвоем. Но не танго, где тела партнеров соприкасаются, а диско, где все движения прописаны изначально. Мэт показала ей несколько несложных па, и актриса повторяла за ней, хохоча, словно одна из тех пустоголовых школьниц, которых можно встретить в Токио в районе Хараюку. Действительно ли ей было так весело? Сейчас она напоминала куклу. Казалось, стоит ей прекратить двигаться, как она тотчас же рухнет на пол.

– Спасибо, что приехали, – сказал миллиардер, наливая мне виски «Сингл Малт» двадцатипятилетней выдержки.

На столе живописно располагались жареная утка, черная икра, пирог с белой рыбой, сэндвичи с овощами и соленым языком. Таких продуктов в Малайзии нет. Это что, такое развлечение – пировать в малазийских джунглях?

– Что-нибудь случилось?

Незадолго до этого Мэт шепнула мне на ухо: «На такой вечеринке нажраться – первое дело». Актриса выпила одна почти всю бутылку «Вдовы», а я угощался неразбавленным бурбоном.

– Что ты думаешь о Моэко?

Комната была полна вещей, какие обычно можно встретить в японском магазине подарков для мужчин. Колпак над камином, символ счастья, фотоаппараты «Никон», «Лейка», «Хассель», два арбалета, стойка для компакт-дисков, телевизор с необъятным экраном… как минимум метровой ширины. В подвале у него, наверное, находился винный погребок, на крыше – телескоп, а на чердаке – игрушечная железная дорога. В гараже наверняка найдется мотоцикл для гонок по пересеченной местности, теннисные ракетки, клюшки для гольфа, акваланги и маски. И посуда – венецианского и богемского стекла, баккара, Джинори и Веджвуд. Имелись также компьютеры «Эпсон» и «Эпл». Были и женщины – актриса и танцовщица.

И при этом миллиардер боялся!

– Трудно, – ответил я. Миллиардер кивнул, как будто одобряя.

– Сегодня она выстрелила в меня из арбалета. Его щека была залеплена пластырем.

– Не может быть!

Я крепко сомневался в его словах. Но миллиардер снял пластырь и показал мне рану. Мне хотелось о многом его порасспросить. Например, где и когда вы познакомились? Вы намеревались пожениться? Всегда ли Моэко была такой? Чем она собирается заниматься, если бросит профессию актрисы? На какие доходы живет она сейчас? На гонорар от роли? Пыталась ли она раньше вас убить? Каково заниматься с нею любовью? О чем вы говорили с нею до того, как мы приехали? Как она собирается жить в дальнейшем?

У миллиардера было много чего рассказать, и кроме того, он хотел знать мое мнение. Но мы сидели молча. Что касается Моэко, то меня одолевало множество подозрений на ее счет. Если бы я попытался прояснить все, это стало бы большой ошибкой. Ибо эта женщина на все сто процентов состояла из надуманностей и тайн. Она была загадкой в человеческом обличье. На своей спине она несла огромный знак вопроса, подобно тому как Христос нес свой крест.

– Удивительные женщины, – произнес миллиардер, глядя на актрису и Мэт.

Когда человек загнан в угол, он склонен рассуждать об очевидных вещах.

– Я больше не могу, – прибавил он, проводя пальцем по пластырю.

Мы оба рассмеялись. Это был третий случай за двадцать три года, когда мне было так грустно.

ФРЕЙЗЕРС-ХИЛЛ. ТОСИМИТИ КАРИЯ

Даже когда она подстрелила меня из арбалета да и после того, Моэко совершенно не выказала никаких эмоций. То есть я хочу сказать, что она полностью отвергла всякое общение со мной. Необходимое условие для установления возможности общения – взаимное признание, что подразумевает под собой понимание чувств другого. И когда я говорю, что Моэко отвергла всякое общение, это не значит, что она вообще не открывала рта. По сути, она выказывала какие-то эмоции. Она отвечала мне, когда я с ней заговаривал. Она грустила или же хохотала во все горло… но все это было совершенно невпопад.

Например, если я спрашивал, действительно ли она хотела убить меня, Моэко разражалась смехом. Для нее такая реакция была не внове. С тех пор как я с ней познакомился, во время нашего слишком короткого «медового месяца» и даже ранее, она то и дело смеялась безо всякой причины. Она смеялась, потому что в тот момент вспомнила о чем-то таком, что имело место задолго до этого. Если я спрашивал ее: «Что случилось?», она обычно отвечала: «Ничего». Но в подобных случаях я еще могу понять человека, поскольку такое случается время от времени с каждым. Но если выражение эмоций никак не связано с реальностью, я вижу только два варианта. Когда человек теряет связь с реальностью неосознанно, то можно сказать, что он душевнобольной. А если человек все-таки понимает, что он делает, то тут можно говорить лишь об отказе от общения с другими. Строго говоря, можно утверждать, что в каком-то смысле в отказе от общения всегда заложено безумие.

Когда она выстрелила в меня из арбалета, я испытал шок, но ее отказ от общения был куда страшнее. Именно по этой причине я позвонил тому молодому человеку из туристического агентства. Найти номер его телефона не составило особого труда.

Я уже видел, как резко менялась Моэко при появлении нового лица. И хотя наша с нею обратная связь полностью редуцировалась, то, что Моэко еще могла общаться с посторонними, говорило в ее пользу. Значит, она еще была способна держать себя в руках. Если человек не в состоянии разговаривать с водителем такси или служащим аэропорта, это означает, что он спятил окончательно. И наоборот, если человек может спокойно беседовать с посторонними, у него еще остается шанс.

Молодой человек и его девушка проявили и ум, и такт, что большая редкость для жителей Сингапура.

Моэко совершенно не в состоянии общаться с людьми, лишенными этих качеств. Увидев своего гида и барышню, она оживилась. Они привезли для нее бутылку «Вдовы Клико», что ей чрезвычайно понравилось. Моэко неплохо повеселилась, танцуя с девчонкой.

Но это не было ее нормальным состоянием. В свое время она набрасывалась на меня с руганью, пыталась задушить во сне – конечно, это трудно назвать нормой, но все же в ней чувствовалась хоть какая-то жизнь. Я спрашивал себя, не сыграл ли главную роль в ее преображении отказ от актерской профессии. С этим же вопросом я обратился и к гиду, но он ответил, что ничего не знает об этом. И только когда Моэко, не попрощавшись, ушла спать, мы смогли спокойно поговорить.

– Она гениальная актриса, вам известно это?

– О да, я понимаю…

– Когда такая женщина перестает сниматься, ее энергия остается запертой внутри нее и не может проявиться вовне.

– Так вы думаете, что ее свела с ума ее же внутренняя энергия?

Я кивнул. Молодой человек недоверчиво покосился. К разговору подключилась девушка.

– У меня такое впечатление, будто она играет какую-то роль, – сказала она.

– Роль? – удивился молодой человек.

Мы перешли на английский. В каком-то смысле разговаривать стало проще, но отразить определенные нюансы мне по-английски трудно.

– Так кого же она играет?

– Женщину. Настоящую женщину и никого больше. Пролетел тихий ангел. Долгое время никто не произносил ни слова; мы поняли, что очень устали, и все трое разошлись спать, даже не пожелав друг другу спокойной ночи. Теперь мне кажется, что все-таки нужно было поговорить побольше с этими людьми.

Среди ночи – не знаю, который был час, – я вдруг почувствовал, как Моэко проскользнула в комнату и стала около моей кровати. В окно я увидел, что на землю опускается туман. Он надвигался подобно плотному белому покрывалу, и на его фоне я видел ноги Моэко, приближающейся ко мне.

Сколько прошло времени, я не помню. Во Вьетнаме во время сторожевых рейдов и в засадах было то же самое. Несмотря на сильнейшее напряжение и страх близкой смерти, изможденное тело не могло противостоять сну. На самом деле сон вызывала не сколько физическая усталость, сколько желание избавиться от томительного ожидания появления противника. «Ты в непроходимых джунглях, – сказал я сам себе. – Сейчас ты лежишь не на своей шведской кровати, а на влажной земле в дельте Меконга». Во время войны рядом со мной всегда находился опытный офицер правительственных войск, но теперь я был совсем один. Как-то раз – я уж не помню, где это случилось, – мы лежали неподвижно в засаде, и я наблюдал дождь из падающих звезд. Метеоры разрезали небо, словно глумливая ухмылка, в тяжелом и влажном тропическом воздухе, они скользили по небосводу, оставляя за собой мерцающий вытянутый след. Подобно этому Моэко возникла у меня в комнате.

– Сфотографируй меня.

Она вытянула вперед руку, но в ней вместо арбалета я увидел фотоаппарат. Лицо ее выглядело совсем по-детски, взгляд был прозрачен. Я на всякий случай закрыл грудь кипой газет, что лежали на ночном столике, и вдруг мне стало ужасно стыдно. Зачем же я был во Вьетнаме, зачем мне надо было смотреть на обгоревшие трупы с оторванными конечностями? Я не раз задавал себе этот вопрос, и каждый раз мои внутренности обжигала волна стыда.

Моэко молча стояла передо мной.

Больше напоминая марионетку с обрезанными ниточками, движимую только силой воли, я укрепил на аппарате вспышку и зарядил пленку.

– Моэко, улыбнись-ка.

Я произнес эти слова так же, как делал это тогда, на съемках фильма, но скорее это были не слова – лишь скупое эхо отразилось от стен моей комнаты, чтобы сейчас же замереть. Во рту у меня пересохло, словно я наглотался наждачной бумаги.

Сверкнула вспышка, щелкнул затвор. С каждым новым снимком Моэко чуть-чуть меняла выражение лица. Я нажимал на спуск снова и снова, как будто опять стал военным корреспондентом.

В ту же ночь Моэко исчезла.

Я не могу понять отчего, но мне никак не удается вспомнить, в какой именно момент она пропала. Случилось ли это сразу после того, как я отдал ей отснятую пленку? А может быть, я сразу же заснул и только утром обнаружил, что ее нет? Или же она сразу после съемки вышла из дому и покинула Фрейзерс-Хилл под покровом ночи? А что, если – это, конечно, невозможно, но мне почему-то кажется именно так – она растворилась в воздухе, когда была сделана последняя фотография?

На войне такое случалось часто: после крайнего напряжения воспоминания смазываются и уже невозможно припомнить, как мы достигли лагеря под ливнем трассирующих пуль и минометным обстрелом. Да, такое случается часто. Кто шел перед тобой, когда мы пересекали болото? Ехали мы на джипе или же на грузовике? А быть может, всю ночь ползли по-пластунски? Ночью мы садились в вертолет или уже был день? Да и был ли на самом деле вертолет? Бесполезно вспоминать об отмороженных ногах, промокшей одежде, которая развевалась на ветру, что дул с возвышенности и врывался через открытую дверь. Невозможно вспомнить, в каком это было бою. Был ли он вчера, месяц тому назад или прошел уже год?

Единственное, что я знаю точно, – это то, что Моэко исчезла. Пропали ее вещи, косметика, одежда, украшения и чемодан тоже. Гид обзвонил все местные таксопарки, отели, коттеджи, звонил даже в полицию. Никто ее не видел. Хотя не исключено – ведь мы находились в джунглях Юго-Восточной Азии, скрытых густым туманом, что водитель такси, который подвозил Моэко, все еще не вернулся в парк. А быть может, она из предосторожности отправилась в Куала-Лумпур и взяла машину у кого-нибудь из служащих отеля. В этих местах за деньги можно даже заручиться содействием полиции. Скорее всего она поступила именно так. Молодой человек был согласен со мной в одном – в любом случае Моэко не могла покончить с собой.

Сейчас все мои воспоминания подернуты дымкой, не только те, что касаются исчезновения Моэко. Я вернулся в Сингапур, потом наступил новый год. Жена с сыном вернулись из Японии. Когда я вижу, как сынок бегает у бассейна и громко хохочет, я готов забыть обо всем. Как тогда была одета Моэко? Было на ней шелковое платье, как при нашей первой встрече, или то, с рисунком в виде капелек воды? Или же на ней была блузка и юбка из розоватой льняной материи, или же только рубашка, которую она взяла у меня, или ночная рубашка? Или же ничего не было, и она стояла передо мной совершенно нагая? Никак не могу вспомнить…

После новогоднего затишья в Брюсселе, Амстердаме и во Франкфурте цены на облигации поползли вверх, и когда я начал делать серию снимков для австралийской авиакомпании, я уже сомневался в том, что Моэко действительно посещала Фрейзерс-Хилл. Моя рана на щеке совершенно зажила, не осталось даже шрама. У меня не сохранилась и пленка, что я тогда отснял. Теперь я даже не знаю, снимал я ее тогда на самом деле или нет. Я припоминаю щелканье затвора, но это накладывается на мои воспоминания о войне, и я не могу их различить. Я думал позвонить гиду, чтобы проверить, но побоялся. Я опасался, что мои нервы не выдержат, если он вдруг мне ответил: «Моэко? Кто это? Никогда не слышал о такой женщине!» К весне ее лицо, тело, ноги, шея, щиколотки уже настолько стерлись из моей памяти, что я уже стал сомневаться в ее существовании и в том, что между нами были какие-то отношения.

Я уверен, что Моэко скрылась в этом странном образовании, которое Клаус Катцерманн называл «черной дырой». С момента ее исчезновения дыра значительно расширилась. Я продолжал заниматься фотографией, но совсем перестал ездить в свой загородный дом и забросил охоту. Я стал все больше и больше пить и через шесть месяцев по совету друзей обратился к психотерапевту.

– Так, значит, вы были знакомы с женщиной по имени Моэко? – спросил меня доктор.

Я кивнул.

– И теперь ваши воспоминания о ней настолько смутны, что вы не можете сказать, что это была за женщина?

– Yes.

– Она заставляла вас страдать?

– Я не знаю.

– Вам было хорошо с ней?

– Я не знаю.

– Вы постоянно думаете о ней? Я не знаю.

Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю.

Повторив раз десять «я не знаю», я разозлился и закричал:

– Проблема-то не в том, существовала она на самом деле или нет!

Врач удивился и спросил, в чем же тогда заключается моя проблема. Я знал ответ, но мне не хватило смелости признаться. Проблема состояла в том, что я не знал, существую я или нет.