Текст книги "Отель «Раффлз»"

Автор книги: Рю Мураками

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

«Да уж, достался мне клиент!» – подумал я в сердцах.

– Если бы он лежал в могиле, все было бы гораздо проще, – произнесла актриса и хихикнула. Она смеялась так, словно сама не знала отчего, и от этого мне стало не по себе.

– Вероятно, она смеялась сама над собой, – сказала Мэт, поднося к губам бокал, на дне которого таяли кубики льда.

Мэт всегда, когда пьет теплый коктейль, делает вид, что смакует его.

– Мне так не показалось.

– А что, по-твоему, она высмеивала того, кого искала? Ей было смешно, что его не оказалось ни на острове, ни в Чайнатауне?

– Это было какое-то необъяснимое веселье. Так, знаешь, словно она увидела, как старуха поскользнулась на банановой кожуре и бухнулась прямо перед ней. Конечно, ей стало бы смешно, но только потому, что это напомнило бы ей о чем-то таком, не связанном с упавшей старухой.

– А не кажется ли тебе, что она воспроизводит какой-нибудь этюд, что задают в «Акторс-студио», а?

– Что еще за «Акторс-студио»?

– Театральный курс. Участвуют двое студентов. Они читают сценарий, что-нибудь из классики вроде Шекспира или Теннесси Уильямса, потом выходят на сцену и интерпретируют его как заблагорассудится. Я могу сыграть что-то из Шекспира или изобразить на сцене ломку наркомана, не имеющего и понятия о Шекспире.

– Но играют ведь двое, так?

– Ну да.

– Но тогда другой может не понять своего партнера.

– Ну, тот, кто начинает импровизацию, имеет, конечно, преимущество, но такие курсы очень полезны для уяснения связи между реальным действием и действием, прописанным в сценарии.

– Гм, теперь я понимаю… Я что-то такое в ней почувствовал…

– А с орхидеями получилось уже после острова? Ах да, орхидеи.

Такое отвращение я испытывал всего два раза в жизни. Первый раз, когда воткнул стеклянную иглу в брюшко паука в период откладывания яиц; а второй – когда увидел, как собака несла в зубах дохлую кошку, кишащую червями.

Прочесав во всех смыслах этого слова Чайнатаун, а потом проведя два часа на катере, уставшие, мы вернулись в гостиницу. Холл отеля был забит народом, как метро в часы пик. Люди сновали взад и вперед, толкались, желая попасть в знаменитый буфет. Актрису то и дело кто-то задевал плечом, и она раздраженно косилась и яростно сверкала глазами. А я все размышлял о том, на кого же должен быть похож человек, ради которого такая женщина бросила все и отправилась на его поиски. Вдруг меня окликнул господин Дункан, управляющий:

– Эй, Такэо, тут счет для тебя!

– Какой счет?

– Зайди в кабинет, – увидишь.

В фирме, на которую я работаю, есть правило – работать без предварительной оплаты. Это касается билетов на паром, на площадки для гольфа и на приобретение сувениров. В принципе это правило распространяется и на покупку орхидей. Мы ездим с цветами даже в Японию, заказчику достаточно указать лишь имя и адрес получателя. Разумеется. Такие расходы включаются в общую сумму платежа за услуги при подведении окончательного расчета.

Когда я взглянул на протянутый мне листок, меня едва не вырвало съеденным дурианом.

Пятьдесят тысяч сингапурских долларов, то есть три с половиной миллиона иен!

Я бросился в «Кеннедиз-сьют». Актриса застыла напротив дверей, а потом сделала жест рукой, означавший: «Давай скорее!» Вся комната утопала в орхидеях. Если бы сэр Роберт Кеннеди увидел такое, он бы умер гораздо раньше от сердечного приступа. В комнате, как обычно, стоял диван и американский бар. Все свободное пространство было покрыто цветами разных оттенков и размеров. Кровать с балдахином, вход в ванную, пол, за исключением небольшого пространства вокруг плетеного кресла, – все было уставлено квадратными горшками. В ванной и на подоконниках тоже стояли цветы, и их красные, белые, желтые лепестки слегка трепетали. Я часто заморгал, мне сделалось дурно.

– Посмотрите! Я думаю, что он где-то здесь, в городе. Это же он прислал цветы!

Актриса смеялась, словно школьница, принесшая из школы отличную отметку, за что родители купили ей вожделенную игрушку.

– Вы хотите сказать, что эти цветы прислал тот человек, которого вы разыскиваете?

Я быстро сунул в карман счет на пятьдесят тысяч сингапурских долларов. Продолжая смеяться, актриса запрокинула голову и стала смотреть на бесшумно вращающийся потолочный вентилятор. Взгляд ее был исполнен такой нежности, какую я и не подозревал у подобной женщины. Мягкий, приветливый… Мне стало страшно. Я спросил, не нужно ли выключить вентилятор. Но актриса покачала головой и ответила:

– Когда я вхожу в пустую комнату или когда просыпаюсь посреди ночи, а он начинает вращаться… Он похож на маленького зверька. Вам не кажется, что он что-то бормочет?

Я закончил свой рассказ. Не помню уж, что сказала мне Мэт, – в моей памяти остались только последние ее слова:

– Эта актриса, должно быть, очень одинокая женщина… Я тоже так думаю.

СИНГАПУР. МОЭКО ХОММА

Как только я увидела очертания города в иллюминаторе самолета, мысль о том, что он находится где-то там, внизу, вызвала во мне прилив такой щемящей грусти, что долго сдерживаемые слезы едва не брызнули из моих глаз. Но даже когда слезы застилают мне взор, я не плачу, точно так же, как я умею сдерживать рвоту, когда уже подкатило к самому горлу. Я не заплакала и в этот раз.

В аэропорту я забрала свой багаж и прошла через досмотр. Встречающего нигде не было. Дело в том, что я воспользовалась услугами гида в этом глупом туристическом агентстве. И куда же он запропастился? Эта турфирма – самая дорогая в Сингапуре. Обращаясь к ним, я полагала, что за такие деньги они выполнят любую мою прихоть и даже не поморщатся. Есть такие дурачки, которые думают, что чем шикарнее место, куда они отправляются, чем дороже они платят, тем выше будет качество обслуживания, питания и всего прочего. Но это совсем не так. Единственное, что имеет смысл, – это гарантии. Гарантия сохранения в тайне подробностей вашей личной жизни и гарантия удовлетворения ваших капризов.

Как бы то ни было, в такой неаккуратности моего гида оказалась и положительная сторона. По крайней мере мне удалось справиться со слезами. Те гиды-японцы, с которыми сталкиваешься в Париже, Лондоне или Риме, ни к черту не годятся. Они просто не могут жить в самой прекрасной стране в мире, в Японии. Подходит к тебе этакая квашня и произносит: «Добрый день, мадам, я приехал за вами!» – и мои слезы чистейшего золота мгновенно обращаются в ржавчину.

Я вышла из здания аэровокзала, думая поймать такси, и сразу же почувствовала, как же здесь жарко и влажно. Впечатление было такое, словно ко мне прикасаются тысячи рук уличных попрошаек. Ну и как же перенести все это, если не помогают ни шелковое белье, ни шелковые чулки, ни платье из того же шелка? Тут приходится следить не только за слезными железами, но и за тем, чтобы не вспотеть.

Пока я старалась сдержать беспокойство, рядом остановилось коллекционное авто, белое купе из разряда тех, от которых писают кипятком молоденькие девчонки, сделавшие в свои тринадцать лет первый аборт.

Из машины выкатился юноша и воззвал:

– Госпожа Хомма? Это ведь вы, госпожа Моэко Хомма? И что все это должно означать?

Он был совсем не похож на тех тупиц, что встречаются в Париже или Риме. Красивое правильное лицо, ухоженный, умеет владеть собой, имеет четко обозначенную цель и старается стать чем-то более значительным.

Мне захотелось рассмотреть его поближе, чтобы составить о нем свое мнение; я бессознательно приподняла солнечные очки и пронзила его взглядом. И в тот же момент я поняла, что нельзя так поступать с человеком, который приехал меня встречать, пусть даже и с опозданием. К тому же в глазах у меня все еще стояли слезы, которые никак не могли высохнуть окончательно.

– Какой красивый город, – сказала я, мысленно превратившись в школьницу и вдохнув тяжелый тропический воздух.

Надо было сказать что-нибудь еще, но так вышло даже лучше. Голос мой был тверд и силен и шел от живота. Я могу контролировать свой голос в сто раз лучше, чем преподаватель вокального искусства. Как и следовало ожидать, мой гид произнес только: «А?»

– Вы первый раз в Сингапуре? – добавил он, причем голос его показался мне совершенным, словно он тренировал его сто лет.

Потом я поняла, что совершенство его речевого аппарата было следствием не столько тренировок, сколько постоянных занятий иностранными языками. Если свободно владеешь даже одним иностранным языком, невозможно поверить, как это облагораживает голос. Интересно, распространяется ли это правило и на сердце?

Разумеется, я не ответила на его вопрос. Но, судя по тону, молодой человек и не ждал от меня ответа. Неожиданно, к своему большому удивлению, я почувствовала симпатию к этому гиду, который так быстро среагировал на собственное невольное «А?».

– Вот и «Раффлз».

Когда он произнес эти слова и указал на старомодное здание, я позволила себе заплакать. В этот плач я вложила весь мой талант. Это было лучшее в своем роде исполнение. «Ты действительно гениальна», – восхищенно подумала я.

Отель «Раффлз» напоминал аквариум, который я видела в детстве. Я очень скучаю по тому времени. Моя первая экскурсия была на полуостров Миура, где и находился тот аквариум. Он был очень старый и белый. Внутри плавали большие усталые рыбы, между которыми вились стайки маленьких рыбок. Мелкие резвились и были похожи на идиотов.

Лонг Бар напоминал интерьер дома, какие строят на побережье Чиба. Кажется, именно в этом баре и родился знаменитый «Сингапур Слинг», который я впервые попробовала в четырнадцать лет в одном из кафе Синдзуку, что неподалеку от моего дома. За стойкой орудовал бармен, он приготавливал коктейли так быстро, словно жарил осьминогов, а потом наливал розоватую жидкость в стаканы, имевшие форму беременной женщины.

– На этой фотографии Сомерсет Моэм, – произнес бармен-китаец, когда мы вошли в просторный и прохладный Бар писателей.

Если бы этого бармена отделать так же, как того вьетконговца на фотографии Кария, он выглядел бы более по-человечески. Я не стала ничего заказывать у него. Когда я вижу ему подобных, не способных усидеть на одном месте, мне почему-то вспоминается Нанкинская резня.

– Это Герман Гессе, а вот там – Киплинг. Здесь запечатлен Джозеф Конрад, – продолжал китаец.

Зря он старался, я все равно ничего не заказала. Если бы я была последним китайским императором, то повелела бы закатать его в бочку с уксусом, как селедку.

– Простите, но…

Ну да, конечно, ты извиняешься… Ты думаешь, что тебя так все и извинят с твоими чертовыми «экскьюз ми» в заднице!

– Вы что, тоже писательница?

Ты когда-нибудь видел писателя, одетого с ног до головы в шелка, в черных очках, в шляпе, писателя, который может с одинаковым успехом контролировать свои слезные и потовые железы? Я актриса, болван.

Гид закончил все формальности и проводил меня в номер по галерее, окна которой выходили на пальмовый садик. Я решила, что какое-то время буду вести себя как провинциальная школьница, с трудом отличающая «Вуиттон» от «Дельво». Это было лучше всего на тот момент.

– Вот «Кеннедиз-сьют». Номер высшего класса. Рядом расположены комнаты, в которых любил останавливаться Сомерсет Моэм.

Ага, да, конечно…

– Здесь неоднократно гостила Ава Гарднер. Говорят, что однажды она забыла в постели свой чулок.

Моя затея сыграть школьницу окончилась полным провалом. А он выкручивается как умеет, этот гид. Надо же, приплел сюда и Аву Гарднер. Ава Гарднер, дочь садовника.

– Вы решили что-нибудь с обедом? – спросил гид уже в номере.

– Я устала. Пойду лягу, – ответила я с таким видом, будто вот-вот рассыплюсь, если кто дотронется до меня.

– Хорошо. Тогда я приеду за вами завтра, в девять часов утра.

При мысли, что он сейчас уйдет, со мной произошло что-то странное. Я почувствовала, как во мне прорастает нечто, словно из луковицы гиацинта. Мне стало непроходимо грустно. Я ничего не сказала, как будто не поняла его. Молчание – средство не из легких.

– Это слишком рано для вас? Может, лучше к десяти часам?

– Я все думаю, как это Эва Гарднер могла потерять свой чулок?

Я сказала это, чтобы прервать воцарившееся молчание. И при всем при этом я, кажется, переврала имя актрисы. Вот же растяпа!

Он меня правильно понял. Он умный и в придачу красивый парень, чтобы понимать еще больше. За это я одарила его своей фирменной улыбкой, одной из самых сложных в моем исполнении.

– Ну, быть может, она была рассеянной… или чулок у нее было столько, что одна-две потерянных пары…

Я ожидала увидеть в номере цветы орхидеи и на мгновение перестала обращать внимание на слова гида. Орхидеи… Ну да, конечно, Сингапур славится своими орхидеями.

Орхидея.

Орхидея.

Орхидея?

Воспоминания о прошлом, если я смотрю на них положительно, похожи на роман Генри Миллера или на симфонию Малера, а если смотреть на них негативно, то на свалку в районе Беверли-Хиллз. Я хочу сказать, что их трудно классифицировать, основываясь на каком-то одном факторе. Однако орхидеи занимают здесь особенное место. Нужно постоянно проверять, в каком отношении они находятся к пустынному пляжу в воображаемом мире.

Но я была настолько очарована этими цветами, что забыла об осторожности и допустила стратегическую ошибку.

Краем глаза я увидела моего гида, который поклонился мне и прикрыл за собой дверь. Я машинально поклонилась в ответ, словно старуха-крестьянка, работающая в сельскохозяйственном кооперативе. Никогда еще за все двадцать шесть лет моей жизни я не делала более банального поклона. Используя мимические морщинки в углах моих глаз и губ, а также различные углы наклона шеи, я обладаю ста тринадцатью способами приветствия. Но поклон гиду был самый что ни на есть заурядный и не входил в это число. Даже самый бездарный режиссер вырезал бы такой кадр. Я не имею привычки прощать себе такое и поэтому стала подыскивать соответствующее наказание, но потом бросила думать об этом. Ненавижу наказывать самое себя, у меня немедленно создается впечатление, будто я разрушаюсь изнутри.

Я поступила по-другому.

Вот, например, орхидеи.

В моем воображаемом мире, который в сто миллионов раз важнее для меня, чем мир настоящий, нет орхидей. Затерянное побережье в моей голове находится гораздо севернее, чем самая крайняя точка, где еще выращивают и продают эти цветы. Но я не могу так говорить. Орхидея является самым сильным и важным фактором, связывающим меня с Кария. Он сам рассказал мне об этом. Он рассказывал мне об орхидеях не помню сколько раз. В Камбодже, вырвавшись из вражеского окружения, он бродил по джунглям и случайно вышел на поляну, заросшую дикими орхидеями. Встретив меня в первый раз, он тотчас же вспомнил тот эпизод… да, я слышала эту историю раз пятьдесят. Кария запуган, запуган самим собой, своей семьей, своей фирмой, друзьями, полицией. Из-за этого ему приходится много лгать, разумеется, ему приходилось лгать и мне, но все же среди всей этой лжи есть одна правдивая история. Я уверена, что есть. Это история про орхидеи. А полиция? «Ты уверена, что его действительно разыскивает полиция?» – спросило меня мое второе «Я», живущее в воображаемом мире. Ее зовут Жанна, она живет в больнице, небольшом здании. Конечно, это очень комфортабельное заведение, расположенное на пустынном побережье. Жанна наполовину француженка, наполовину итальянка. В этой больнице содержатся «везунчики», страдающие либо душевным расстройством, либо СПИДом. Итальянское и французское правительства и какой-то владелец автомобильного завода из Японии выделили на это дело необходимые средства, и Жанна стала первой пациенткой, которую поместили в эту больницу. Я не идентифицирую себя с ней, однако Жанна в одно и то же время является мною. Я отправила ее в тот мир играть моего двойника.

«Скажи-ка, Моэко, ты уверена, что у Кария имеются неприятности с законом?

Ну конечно. Сначала в его жизни был измочаленный труп вьетконговца, потом он бросил свою красавицу-жену, своего любимого сына, оставил работу и своих компаньонов, когда все шло как надо, и все для того, чтобы вернуться в этот мир, который воняет смертью. А может быть, он был скорее любовником твоей героини, которую ты играешь уже два года?»

Для душевнобольной девушки, страдающей от СПИДа, у тебя прекрасная память. Ты хочешь сказать, что я смешиваю кино и реальность, но я не такая простушка, меня не так-то легко поймать… Ясно как день, что Кария преследует полиция, он ведь первый японец, который стал почетным гражданином твоего города, видишь ли.

«Но ведь он нашел пристанище в сингапурских трущобах, не так ли?»

Необходимо найти возможность изгнать Жанну из моей головы. Она утомляет меня, погружаясь время от времени в состояние глубокой усталости, и при этом выказывает крайнюю разочарованность. Мне надо серьезно подумать по поводу орхидей. Кария должен прислать мне цветов в отель на сотню миллионов иен. Он великий лжец, но он не мог солгать о «красных кхмерах». Он не может солгать о трупе вьетконговца. Цветы связали нас: меня, Кария и того вьетнамца.

Если бы Кария знал, что я здесь, он бы обязательно позвонил своим партнерам в Японию, договорился бы о переводе денег ему на счет и послал бы мне миллион орхидей. Ведь именно поэтому я и выбрала «Раффлз». Когда в этом отеле останавливается какая-нибудь знаменитость, слух об этом вмиг облетает весь город. Кария должен знать о моем приезде… «Моэко, заставлять Кария делать подобные вещи может быть опасным делом».

А, это опять Жанна. Она напоминает мне дурнушку, отверженную в девичьей компании. Но она была известной актрисой и даже играла с Жан-Луи Трентиньяном.

«Ты видела «Сансет бульвар» с Глорией Свенсон в главной роли? Ты же знаешь, в области кинематографа я знаю все, от Эдисона до широкоэкранного кино.

Моэко, ты понимаешь? Ты в состоянии сыграть Глорию Свенсон».

О чем это она? В том фильме забытая всеми стареющая актриса посылала сама себе цветы. Она чувствовала себя одинокой. Она хотела показать себе, что ее еще помнят. Мне не нужно прибегать к таким вещам. Зачем мне играть теряющую рассудок стареющую актрису? У Жанны пронзительный взгляд, характерный для больных СПИДом. Знает ли она, что я боюсь сойти с ума от мысли, что Кария не пришлет мне цветов? Когда у меня еще не прорезались глаза, я боялась моря, этой тяжелой, словно асфальт, жидкости, и старалась изо всех сил стать кем-то другим. Я была всего лишь ребенком, но все же обратилась к другой стороне мироздания и улыбнулась. Быть может, я все еще должна делать это.

Я сказала гиду, что хочу направиться в Чайнатаун… Гостиничный холл… Зелень растений и белизна стен отдают желтизной. Здесь пойдет только один цвет платья.

Да, значит, Чайнатаун. Может быть, я найду там Кария. Он стал носильщиком и возит ящики с фруктами, которые здесь называют дурианы. Но даже если я не смогу разыскать его там, я все же не сойду с ума. Ладно, бояться нечего. Он мог поселиться на острове и ловить рыбу. Или заняться реставрацией старых храмов в память о погибшем на войне корреспонденте.

Мне подумалось, что дуриан чем-то напоминает Кария. Гораздо больше, чем, скажем, манго, мангостан или рамбутан. Я не дочь лавочника, так что мало смыслю в фруктах. Я никогда не видела ни манго, ни мангостана, ни рамбутана, но мне кажется, что звучание самого слова «дуриан» отдает чем-то романтическим.

Мне ничего не удалось узнать о Кария у торговца дурианами. Я съела один вместе с гидом.

– Ужасно пахнет, да? Говорят, что в Бразилии есть люди, готовые продать собственную жену ради одного такого фрукта, в Японии он стоит десять тысяч иен штука, но здесь вы можете купить его всего за двести. Дуриан называют королем фруктов.

Действительно ли мне нужно изображать Глорию Свенсон?

– Королем?

– Да, а королевой зовется мангостан. Есть его гораздо легче. Нет, действительно ли мне нужно играть эту роль? Если так, то я исполнила бы ее в совершенстве.

– Скажите, вы кого-то ищете, да?

Какое-то мгновение мне казалось, что этот парень является посланцем из моего внутреннего мира.

За время, что протекло между его рассуждениями о фруктах и моим откровением, получилась такая совершенная сцена, которая даже мне удается один раз из десяти.

– Вы видели, как улыбается ребенок?

Сейчас я признаюсь ему во всем. Даже в том, чего я сама не понимаю. Это называется исповедью.

– Вы знаете, что младенцы улыбаются еще до того, как начинают видеть?

Он стоял с идиотским видом, и я, изображая Глорию, рассказала ему все о Кария. Все было правдой и одновременно ложью.

Это единственный человек, перед которым я могла улыбаться как ребенок. Ложь и правда.

Этот человек удачно женился, был успешным фотографом, и в то же время он потерял что-то очень важное, то, что открылось ему на вьетнамской войне. Он отправился в Сингапур, чтобы вновь обрести утраченное, и единственный человек, который в состоянии помочь ему и понять его, – это я.

Ложь и правда.

Это человек – ложь. Удачно женился – правда. Был успешным фотографом – ложь. Единственный, кто может понять, – ложь. И помочь – правда. Это я – ложь. Этот человек – ложь, женитьба – опять ложь, фотограф – правда, понять – правда, помочь – ложь. Я – правда, ОД – ложь, НА – правда.

Потом мы отправились с гидом на остров. Как же он назывался? Пулау-Секин или что-то в этом духе. Если заметить, что мой воображаемый мир состоит из чистого девяностопятипроцентного кокаина, этот остров – из банального аспирина. «И тем не менее», – говорила я себе, стоя посреди коз, кошек, кур, попугаев и занятых стиркой женщин, распространявших вокруг себя сильнейший запах человеческого тела. И тем не менее, если этот рыбак или подносчик фруктов в Чайнатауне смог бы поправить свои дела при помощи изображения изуродованного трупа, я поверила бы в то, что действительно все возможно и что упитанный поросенок может танцевать лучше Нижинского.

Однако я не видела причин не играть Глорию Свенсон. Ведь я приехала сюда… Или, скорее, нет, не потому. А в силу того, что я слишком умна.

«Островное кладбище, сцена тридцатая, дубль второй, попытка первая».

– Это могила?

Я – сама женственность, готовая отдать в жертву дьяволу свою девственность только для того, чтобы этот человек сделал мою фотографию.

– На острове нет ни одного японца, соответственно, нет и японских могил.

Этот гид – талантливый парень. Как правило, первоклассные гиды обладают прекрасными актерскими способностями.

– Если бы он лежал в могиле, все было бы гораздо проще. Так думают все влюбленные женщины. Почему же любовь такая болезненная штука? Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы его уже не было на этом свете. Напоминает какую-то народную боливийскую песенку. Я рассмеялась – настолько была счастлива, что играю эту роль.

Возвращение в город настроило меня на романтический лад.

А в гостинице меня ждал прелестный подарок от Кария. Мне нужно было показать гиду эти цветы, меня распирало от гордости. Их там было как минимум на миллион иен.

– Посмотрите! Я думаю, что он где-то здесь, в городе. Это же он прислал цветы!

Поймет ли он мою абсолютную чистоту?

– Вы хотите сказать, что эти цветы прислал тот человек, которого вы разыскиваете? – произнес он.

Даже будучи под кайфом, я все равно не смогу забыть этого гида. Ведущий всегда должен знать больше, чем ведомый.

На меня уставился потолочный вентилятор. Роберт Кеннеди, Ава Гарднер – обменивались ли они с ним взглядом? Все вещи, находящиеся в движении, – живые. Мчащиеся машины, движущиеся тела, строящиеся небоскребы – все они живые.

– Когда я вхожу в пустую комнату или когда просыпаюсь посреди ночи, а он начинает вращаться… Он похож на маленького зверька. Вам не кажется, что он что-то бормочет?

Когда я играю, я могу разговорить кого угодно. У меня нет друзей.