Текст книги "Сомнения Элли Эндрюс"
Автор книги: Рут Сабертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Что это такое? Роман Джейн Остин? Сейчас мама превратится в мистера Коллинза и сделает мне предложение.
– Но я не люблю Руперта, – повторяю я. – Просто… ситуация слегка вышла из-под контроля. Он даже не предлагал обручиться! До субботы я понятия не имела, что он намерен вот так взять и вытащить кольцо! Не могла же я согласиться только для того, чтобы избавить семью от неловкого положения!
Мамино лицо говорит: да, именно так ты и должна была поступить.
– По крайней мере о свадьбе написали большую статью в «Мейл», – напоминаю я, пытаясь смотреть на светлую сторону. – И потом мне нравится жить свободно и независимо.
– Все это, конечно, хорошо, но ты не молодеешь, Элли. И если только ты не подберешь какой-нибудь хороший лосьон, у тебя скоро появятся морщинки.
Я украдкой смотрю на свое отражение в блестящей чайной ложечке. Конечно, на моем веснушчатом лбу и впрямь есть пара задумчивых складок, но, честно говоря, я удивляюсь, что их не десяток после пережитых-то ужасов.
– Ты никогда не встретишь приличного мужчину, если будешь ходить растрепой, – с обычным тактом поучает мама. – Женщина должна работать над собой, когда ей подходит под тридцать, Элли. Извлекай максимум из своей внешности, иначе не найдешь еще одного человека, готового на тебе жениться. Пожалуйста, отнесись к моим словам серьезно.
Я морщусь.
– Зачем спешить? Я пока что умирать не собираюсь.
Мама берет меня за руку.
– Ты – возможно, – шепотом отвечает она – так тихо, что приходится наклониться через стол, чтобы расслышать. Грудью я чуть не раздавливаю кремовое пирожное. – А вот насчет себя я не уверена…
Время внезапно останавливается, все вокруг становится очень резким и отчетливым. Река, текущая за окном, свисток чайника, позвякивание фарфора, который переставляет официантка. Пол подо мной как будто начинает двигаться.
В прошлом году у мамы обнаружили опухоль груди; перенеся операцию и курс лечения, она превратилась в тень, и мы с сестрами невообразимо перепугались. Слово «химиотерапия» до сих пор вгоняет меня в ледяной ужас.
– Но…
Она кивает, и ее глаза наполняются слезами. Мои тоже.
– Я не хотела никому говорить до свадьбы… но рак вернулся, и на сей раз опухоль растет. Онколог сказал, придется сделать двойную мастэктомию и снова пройти курс химиотерапии.
– О Господи!
– Только не паникуй, детка. Если сделать операцию, есть шанс наконец победить эту гадость навсегда, – твердо говорит мама. – Конечно, надо было подумать раньше, но мне не хватило смелости. Рак странным образом меняет человека, девочка. Начинаешь волноваться по пустякам, хочешь быть уверенной, что твои близкие здоровы и пристроены… просто на всякий случай…
Ее голос обрывается, и она принимается пить чай. Чашка громко стучит о блюдечко.
– Вот почему я мечтаю видеть вас окруженными любовью и заботой. Я не хочу с тревогой думать о том, что ты одинока. Я хочу знать, что с тобой все в порядке, и тогда я наконец успокоюсь – когда мои девочки будут счастливы. Я лежу ночами без сна, думая о семье, но больше всего я тревожусь о тебе, Элли…
Я чувствую угрызения совести. Какая я эгоистичная – думаю о разных пустяках вроде целлюлита и калорий, в то время как у мамы серьезные проблемы. Хотя держится она смело, в глазах я вижу страх.
– Я люблю тебя, Элли, – говорит мама, касаясь моей щеки. – Но я так беспокоюсь. Твоя жизнь – сплошные неприятности. И мне больно думать, что они будут продолжаться, когда меня не станет и я больше не смогу за тобой присматривать. Я хочу твердо знать, что ты счастлива. Когда ты выйдешь замуж за порядочного человека, я наконец вздохну с облегчением. Ну разве не приятно было бы устроить еще одну свадьбу? Тогда я бы перестала волноваться. Вот почему я так расстроилась из-за Руперта. Я ни о чем так не мечтаю, как о твоей свадьбе…
– Когда операция? – спрашиваю я, когда удается проглотить комок в горле размером с футбольный мяч.
Она жмет плечами. Мне кажется, или плечи у нее действительно похудели?
– Пока что мы не знаем… Консультант говорит, я еще недостаточно окрепла. Сначала нужно поднять уровень железа в крови, потом удалить опухоль… Мастэктомия – это последняя предосторожность. Надеюсь, она таки сработает.
Какой ужасный секрет. Как тяжело было маме делать вид, что все в порядке, и готовиться к свадьбе Аннабель с таким бременем на душе. И почему я такая эгоистка? По моей щеке скатывается слеза и падает на скатерть.
– Ну хватит. У нас получился слишком грустный разговор. И потом, я справлюсь. Лучше скажи, как ты намерена поступить с работой? – спрашивает мама, решительно меняя тему. – Насколько я понимаю, остаться у Руперта ты не можешь.
Думаю, это еще менее вероятно, чем поступление бен Ладена на службу в ФБР. Но наверное, сейчас не самое подходящее время говорить маме, что Сэм предложила мне место продавщицы в «Синей луне». Сомневаюсь, что мама сочтет приготовление пастернакового супа ощутимым карьерным ростом, хотя лично я не против. Сморгнув слезы, я решаю слегка прилгнуть.
– Руперт сказал, что больше не желает меня видеть. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю.
– Называется, и зачем ты только получала образование! Ты ведь можешь много чем заняться, Элли! У папы такие связи в Сити. Пусть подыщет тебе подходящую работу. Пора уже найти что-нибудь приличное. Тогда ты наконец переедешь из этого ужасного дома.
Мысли о том, что следующие сорок лет придется толкаться в метро, дыша в чужие подмышки и проклиная соседей, достаточно, чтобы по спине побежали холодные мурашки. Неужели мама не понимает? Я не хочу так называемую приличную работу. Мне нравится работать в Тэпли, где я каждую собаку знаю. Притом очень приятно иметь такую работу, из-за которой не надо нервничать, когда идешь вечером домой. И я хочу и дальше жить с Сэм. Конечно, там бывает не прибрано, и в тех случаях, когда мама наносит визит, приходится буквально окуривать весь дом и прогонять Мада в паб, но зато у нас мирно и весело, чего отнюдь не могу сказать о родных пенатах. Самые важные годы развития я провела, стараясь не ходить грязными ногами по ковру и получая разносы за отпечатки пальцев на оконных стеклах.
– Вероятно, Эмили могла бы подыскать тебе местечко, – уверенно продолжает мама, как будто моя сестра работает кассиром в Национальном банке, а не всесильным трейдером в «Голдман Сакс».
Я морщусь. Природа наделила Эм и красотой, и мозгами. Вот уж кому досталось все полной мерой. Даже в детстве она уламывала меня брать у нее Барби в кредит. Разумеется, в промежутках между фотосессиями в детском модельном агентстве.
– Если Эмили – банкир, не факт, что я тоже справлюсь, – замечаю я. – Я провалила экзамен по математике, если помнишь.
– Какие мелочи! – отмахивается мама, как будто неумение считать отнюдь не помешает мне сделать блистательную карьеру в финансовом мире. – Ну а Люси? Пускай найдет тебе работу в журнале.
Люси, вторая по старшинству сестра, в юности была моделью и регулярно появлялась на страницах «Мари Клэр» и «Космо», а потом вышла за какое-то титулованное ничтожество и посвятила свой досуг исключительно визитам в салоны красоты и общению с такими же стильными мамочками. Единственная газета, в которую меня примут на работу, – это скорее всего «Большой вопрос» [2].
– Сомневаюсь, – отвечаю я. – Я слишком мелкая для модели.
Мама кивает:
– О да. Как жаль, что Шарлотта и Аннабель не работают. Они бы непременно что-нибудь придумали.
Я давлюсь чаем. Она действительно так плохо знает собственных дочерей? Шарлотту волнуют только те живые существа, которые обладают копытами и гривой, а Аннабель после фиаско на свадьбе скорее выколет себе вилкой оба глаза, чем согласится помочь.
– Мы как-нибудь выкрутимся, – говорит мама, похлопывая меня по руке. – Не вечно же тебе выдаваться из ряда вон.
Когда у тебя четыре старшие сестры, которые похожи на ангелов Боттичелли, в то время как ты больше напоминаешь пухлого рембрандтовского херувима, твой удел – именно что выдаваться из ряда вон. Я старалась ни в чем не походить на сестер, потому что знала: нет никакого смысла с ними соперничать. Жить на съемной квартире, встречаться с мужчинами, которые – о ужас! – занимаются ручным трудом, и плевать на карьеру – вот мой способ бунтовать. Но сейчас меня посещает неприятное ощущение, что время свободы минуло.
Когда мама уходит, окутанная ароматом духов, я шагаю к «Эстер» и благодарю Бога за то, что «БМВ» уже нет на месте. Еще одной эмоциональной травмы я не выдержу. Стоя на обочине и энергично затягиваясь последней сигаретой, я клянусь фордовской эмблемой «Эстер», что найду подходящего мужчину и дам маме повод мной гордиться. Даже если это будет последнее, что я сделаю в жизни. Если я сосредоточусь на поисках подходящего мужа, то, возможно, избегну нервного срыва. Мои познания о раке весьма ограниченны, но я хорошо знаю: я упаду и разрыдаюсь, если ничем не займу себя.
Итак, найти приличного мужчину, остепениться и сделать маму счастливой – вот три главных пункта в списке. И я твердо намерена их выполнить – в отличие от «выплатить кредит» и «записаться в тренажерку».
Впрочем, настроиться на нужный лад не так-то просто. Юристы не в моем вкусе; когда Руперт водил меня на корпоративные вечеринки, я от скуки лезла на стенку Но сейчас дело уже не во мне. Я должна сделать маму счастливой. После всех неприятностей, которые я причинила, я обязана ей хотя бы этой малостью.
Я докуриваю сигарету. Последнюю. Изучаю свое отражение в ветровом стекле, рассматривая свежеприобретенные морщинки и отводя спутанные волосы со лба. В очередной раз махнув рукой на финансовые трудности, я решаю отправиться в парикмахерскую и купить какую-нибудь приличную одежду, подобающую Элли Эндрюс, которая намерена подцепить идеального мужчину и порадовать бедняжку маму.
По-моему, я заслужила поощрение в виде похода по магазинам.
– Ничего себе! – восклицает Поппи, помощница Сэм, когда через несколько часов я вхожу в «Синюю луну». – Ну-ка повернись!
Я послушно кружусь перед кассой, едва не свалив стойку с ароматическими свечами, и встряхиваю только что подстриженными волосами, как настоящая фотомодель. Новая игривая прическа – до плеч длиной, волосы окрашены в яркий цвет красного дерева, в тон ресницам и бровям. Ноги гладенькие, как зеркало, а что касается линии бикини, то, будь это взлетно-посадочная полоса, пилотам уж точно понадобилось бы орлиное зрение.
– Черт возьми, – говорит Поппи. – Ну и кто он такой?
– Никто.
Я слегка раздосадована: ну и куда подевались феминистические чувства? Женщина, которая работает в магазинчике нью-эйдж и носит одежду от «Док Мартенс», должна жить в большей гармонии со своим внутренним «я».
– Одобряю, – произносит Поппи, заправляя длинные черные волосы за уши. – Решила после прошлой субботы сменить имидж? Кстати, клевый имбирный оттенок. Умно придумано – замаскироваться, чтобы друзья и родичи Руперта тебя не узнали.
– Это не имбирь, а каштан, – возражаю я.
– Тебе идет, – говорит Поппи, ныряя под прилавок. – Знаешь что? Хочешь, я разложу тебе таро? Посмотрим, не грядут ли перемены к лучшему.
Она вытаскивает потрепанную колоду карт и велит снять. Пока Поппи раскладывает карты, я грызу ногти и с тревогой думаю о маме.
– Ух ты! Ты только посмотри, Эл! – восклицает Поппи, тыча в вылинявшие карты тонкими пальцами. – Это – твое настоящее. В общем и целом – хаос, проблемы и метания.
– Ну надо же, – сухо замечаю я. – Есть какие-нибудь хорошие новости, или мне лучше прямо сейчас утопиться в котле с пастернаковым супом?
– Ты чересчур драматизируешь, – замечает Поппи. – Сейчас я посмотрю остальные карты. Не сомневаюсь, что тебя ждет лучезарное будущее.
Она переворачивает карты, смотрит на меня, снова на них и хмурится.
– Странно… Никогда ничего подобного не видела.
– Что там такое? Что странно?
– В твоем будущем – одни только мужчины. Буквально повсюду. Ну ты даешь! – Поппи хихикает. – Если верить картам, ближайшее будущее полно парней.
Я таращусь на нее. Поскольку я совсем недавно поклялась найти себе идеального мужчину, чтобы мама могла мной гордиться, таро и впрямь сверхъестественная штука.
– Серьезно?
– Да! Вот три старших аркана, которые символизируют мужчин, имеющих влияние на твою жизнь. Одного из них опасайся, поскольку в его власти повредить тебе. Другой будет близким другом, которому ты сможешь доверять. А третий… – Поппи молчит и морщит лоб. – Честно говоря, не разберу. Он какой-то туманный.
Как типично! Почему ясновидцы всегда останавливаются на самом интересном месте?
– Хватит говорить загадками! Ну же! Кто они такие? – требую я. – Один из них – наверняка Руперт.
– Не знаю! Карты – это только символы. Не надо меня теребить.
– Чушь, а не символы, – бормочу я. Надо же, чуть не купилась.
– О-о, карты начинают обретать некий смысл. – Поппи поднимает глаза. – Эта, последняя, называется «Любовники» и означает брак. То есть ты выйдешь замуж. Причем тебя ждет любовь на всю жизнь. Блин, Элли, тот третий мужчина – твоя половинка!
– Правда? Как его зовут? – восклицаю я, немедленно позабыв о недавнем скепсисе. Если Поппи назовет мне имя идеального мужчины, выйти замуж станет намного проще, а мама просто запрыгает от счастья. Остается лишь надеяться, что Поппи увидела не Руперта. Не нужно никаких карт, чтобы догадаться, что он скажет, если я попрошу второго шанса. С другой стороны, если он действительно любит меня так сильно, как утверждает, то, возможно, охотно распахнет блудной Элли объятия. Разумеется, если Руперт действительно и есть любовь всей моей жизни…
Но Поппи смотрит на меня как на дуру.
– Я не могу назвать тебе имя! Как ты не понимаешь? Гадание на картах – неточная наука. Я даже не знаю, в каком порядке ты встретишь этих мужчин. Может быть, ты уже знакома со своей главной любовью, а может быть, вы столкнетесь завтра. Боже, как интересно! Я страшно хочу знать, кто он такой.
Мы смотрим друг на друга, крайне заинтригованные, и даже не замечаем мужчину, который поставил рюкзак возле полки с одеждой и терпеливо ждет, когда его обслужат.
Неужели карты не врут? Неужели моя жизнь вот-вот изменится?
Надеюсь, что так.
– Простите, что прерываю, – произносит низкий сексуальный голос, который отзывается у меня где-то внизу живота, – но я ищу Саманту Деламир. Она здесь?
При этих словах и звуке голоса, их произнесшего, мое сердце начинает биться так быстро, что вот-вот разорвется.
Я очень медленно поворачиваюсь, замечаю знакомую улыбку и враз чувствую себя пятнадцатилетней. Перевоплощение происходит быстрее, чем можно сосчитать до трех.
– Привет, Элли, – говорит Джей.
7.17
– Господи, ты до сих пор сидишь в халате! – восклицает Сэм, распахивая дверь и ставя поднос на столик рядом с кроватью. – Ты сейчас должна нежиться в ванне и потягивать шампанское!
Ее брови взмывают ввысь, когда она замечает, сколько я уже вылакала. Сэм поспешно забирает бутылку. Она очень серьезно относится к обязанностям подружки невесты и исполняет их по-военному четко, вкладывая не меньше сил, чем в свои демонстрации и марши протеста. Если уж Сэм взялась за дело, у меня нет иных вариантов, кроме как дойти до алтаря.
– Эй! – восклицаю я. – Отдай! Мне нужно выпить!
– По-моему, уже хватит, – твердо отвечает Сэм, выплескивая остатки в горшок с полузасохшим цветком. – Нехорошо, если невеста будет шататься.
– Вряд ли я смогу пережить свадьбу в трезвом виде, – признаюсь я. – А вдруг я совершаю ошибку? Вдруг поступаю неправильно?
Но Сэм не намерена выслушивать мои жалобы. Она упирается руками в бедра и пристально смотрит на меня.
– Ни слова больше! Ты сама знаешь, что вы – идеальная пара. И все мы знаем.
Я снова беру альбом с фотографиями и принимаюсь листать его так быстро, что папиросная бумага шелестит, а картинки сливаются. Многое изменилось с того солнечного дня, когда эти торжественные моменты были навсегда запечатлены фотографом. Одни люди живут дальше, как жили, другие успели влюбиться, третьи расстаться. Жизнь сложилась не так, как мы думали. Вдруг моя свадьба окажется ошибкой?
– Не распускай нюни, – предупреждает Сэм, когда я, с трудом ворочая языком, делюсь своими опасениями. – Жизнь никому не дает гарантией. В том-то и прелесть.
Вот в чем наше главное различие. Сэм обожает риск и перемены, тогда как я цепляюсь за прошлое, словно толстый неповоротливый моллюск за скалу, и тяну время, так что даже Гамлет покажется рядом со мной сущим живчиком. Просто чудо, что я вообще решилась выйти замуж.
Наверное, только потому, что влюбилась. По крайней мере надеюсь. Что бы это ни значило, как сказал старый добрый принц Чарльз.
– Съешь тост, чтобы немного протрезветь, – приказывает Сэм, плюхаясь на кровать и протягивая мне кусок хлеба. – Я нажарила целую прорву.
И она не шутит. Таким количеством можно прокормить наших космонавтов на Марсе. Интересно, сколько батонов истратила Сэм?
– Ешь! – требует она, когда я беру тост.
Как только я подношу тост к губам, случается нечто очень странное. То, чего я ждала всю сознательную жизнь и о чем мечтала, боясь, что этого никогда не произойдет.
У меня пропадает аппетит. Тост не лезет в горло, прожевать его – не проще, чем отгрызть кусок от тумбочки. Мне вообще не хочется есть. Я ощущаю дурноту.
Прекрасно, самое время. Почему я не лишились аппетита несколько месяцев назад, когда отчаянно пыталась сесть на диету, чтобы влезть в свадебное платье? Я ходила в оздоровительный клуб, свято соблюдала «овощные дни» и «рыбные дни» и съела столько обезжиренного сверхлегкого сыра, что просто каким-то чудом не замычала. Я питалась почти исключительно прозрачным супчиком, а от сельдерея у меня до сих пор челюсти сводит. В результате я похудела всего на фунт – наверное, не надо было съедать целую упаковку сливочного сыра за раз. И все-таки я продолжала сидеть на диете, поскольку не хотела идти к алтарю, будучи похожей на жабу в кружевах. Наконец я поняла, что не создана для оздоровительных клубов, когда на одном из собраний мы похлопали бедной заблудшей душе, которая с восторгом сообщила, что у нее сегодня великий день: она зашла в «Макдоналдс» и всего-навсего выпила диетическую колу. Я чуть не уронила челюсть в стакан с диетическим шоколадом. Великий день? Ужасный день!
Тогда я шикарным жестом бросила диету, ворвалась в ближайший «Макдоналдс» и слопала гигантскую порцию картошки фри, биг-мак и мороженое. Никогда еще вышеперечисленное не казалось таким вкусным. Потом я отправилась домой и провела восхитительный вечер с любимыми мужчинами – мистером Киплингом, Беном и Джерри [3]. Просто рай для языка. Ад для талии.
Но теперь, когда и впрямь нужно чем-нибудь разбавить вредоносный эффект шампанского, я не могу проглотить ни крошки. Я в такой панике, что не в состоянии есть.
Все гораздо хуже, чем я думала. Если я не хочу есть – значит, дело швах.
Сэм смотрит на часы:
– Так, сейчас я позвоню Поппи и выясню, где она застряла. Другие подружки появятся с минуты на минуту, потом приедут визажисты. Парикмахер придет в десять, поэтому пошевеливайся.
Пошевеливаться? Я словно прикована к постели. Честно говоря, хочется спрятаться под нее и исчезнуть. Я не испытывала такого ужаса даже в тот день, когда Сэм заставила меня посмотреть «Обливион».
– Съешь что-нибудь и прими ванну, – весело бросает Сэм. – Я ненадолго. Пойду проверю, положила ли я твой паспорт в сумку, чтобы сразу после церемонии вы могли ехать в свадебное путешествие. В нем твоя новая фамилия и все такое. Представляешь, завтра ты перестанешь быть Элли Эндрюс. Правда, круто?
Она уходит, бренча серебряными браслетами и предоставив мне в одиночку бороться с паникой, которая накатывает, как приливная волна. Если я перестану быть Элли Эндрюс, то кем же я буду? Чьей-то женой? Миссис такой-то? Миссис! Как старуха! Я еще недостаточно стара, чтобы называться миссис! Я до сих пор ношу розовое и покупаю школьные пеналы!
Кстати говоря, вот и мой школьный дневник – он торчит между книг на полке, и половина страниц вывалилась, потому что розовая блестящая обложка оторвана. Дневник, который я вела, когда…
Позабыв о волнении и несъеденных тостах, я вскакиваю с постели – точнее, сползаю, потому что не так-то легко прыгать в утягивающем белье, – и достаю дневник. Исписанные страницы рассыпаются, словно снег, и среди них – потрепанная открытка, на которой изображен красивый особняк. На обороте выцветшими чернилами выведены слова, когда-то столь дорогие: «Кажется, я влюбилась».
Я сжимаю открытку в дрожащих руках и закрываю глаза. Когда-то я действительно так думала…
Я влюбилась
– Привет, Джей, – говорю я, что есть сил пытаясь говорить неспешно и сексуально, но получается какой-то мышиный писк. Лихорадочно оглядев Джея в поисках признаков американского разложения, я разочаровываюсь. Где лысина и пивное брюшко? Где ужасные цветастые гавайские шорты и кеды с носками? Как он посмел вернуться таким красавцем? Никто не имеет права расхаживать столь загорелым и подтянутым.
И почему я решила начать новую жизнь только сегодня?
– Где Сэмми? – спрашивает Джей и дружелюбно облокачивается на прилавок, поигрывая бицепсами. Футболка кажется ослепительно белой на фоне золотистой кожи, не то что мой старенький анорак. От отчаяния хочется биться головой о стену. Даже стиральные машинки любят Джея, в то время как мои вещи они красят в розовый цвет, а носки пожирают.
– Сэм дома, – наконец выговариваю я.
Дыши, Элли, дыши. Тебе двадцать семь, а не пятнадцать. Держись. Не пялься на него, как будто он – Брэд Питт и Джонни Депп в одном лице. Не смей разглядывать острые скулы и блеск золотой сережки среди темных кудрявых волос.
– Ты проколол ухо?! – выпаливаю я.
Блин. Следующим заходом будет приглашение на выпуск-ной бал.
Джей, видимо, слегка удивлен моей наблюдательностью.
– Я это сделал еще несколько лет назад, когда катался на серфе. Нравится?
Я рассматриваю потрепанные мыски собственных туфель, которые внезапно становятся самой интересной вещью на свете.
– Да, ничего, – мямлю я.
Умница, Элли, просто умница. Какими потрясающими навыками общения ты обзавелась за минувшие двенадцать лет. Он наверняка впечатлен.
Пока я пытаюсь вернуть себе контроль над рассудком и голосовыми связками, которые, видимо, решили удрать в самоволку, Поппи оценивает бесчисленные достоинства пришельца и игриво улыбается Джею. Я наблюдаю за ней одновременно с отчаянием и интересом; жертвами ее чар становились и не такие красавцы. Поппи коллекционирует мужчин столь же целеустремленно, как охотники на крупную дичь – тигриные шкуры. Но тут же я с облегчением замечаю, что Джей равнодушен к заигрываниям Поппи. Он улыбается и вновь поворачивается ко мне.
– Отлично выглядишь, Элли, – добродушно говорит он. – Сэм сказала, вы снимаете жилье пополам? Да как ты вообще выжила с моей сестрицей? Когда мы в последний раз жили в одном доме, она помешалась на грибах. Омлет с грибами, ризотто с грибами, грибной суп и так далее. Я чуть не помер, когда узнал, чем она удобряет свои чертовы грибы!
Я слишком хорошо помню этот эпизод – и содрогаюсь. Честное слово, я обеими руками за переработку отходов, но есть пищу, выросшую на мусоре, который Сэм и Мад с таким энтузиазмом пускают в оборот… короче говоря, у меня есть свои границы.
– Мы скоро закрываемся, – сообщает Поппи, бегая по магазину, задувая свечи и гася лавовые светильники. – Хорошо, что ты вообще нас застал.
– Я надеялся застать Сэм. – Джей беззастенчиво зевает, обнажая ровные, безупречно белые зубы. Да ладно, они никогда не были настолько идеальными. Ну и врун. Вставил себе американские зубы. Я немедленно захлопываю собственный рот. Я, конечно, не Остин Пауэрс, но до совершенства мне далеко.
Джей проводит рукой по подбородку, поросшему темной щетиной, снова зевает и виновато улыбается:
– Простите, девочки, не сочтите за грубость, просто я дико устал. Летел из Бостона, ни поспать, ни помыться. Я страшный нахал… но, может быть, кто-нибудь меня подбросит к Сэм? Неохота тащиться с вещами пешком.
Я стою в благоговейном молчании перед человеком, который способен вынести долгий перелет без сна и при этом сохранить пристойный вид, не прибегая к макияжу. Джей как будто сошел с рекламы «Кельвин Кляйн». Минувшие двенадцать лет заметно его украсили. Каким образом я намерена сосуществовать с ним в одном доме? Не пора ли подыскивать новое жилье? Я всегда могу поселиться у родителей…
– Я не вожу, – с гордостью объявляет Поппи. – С меня хватает общественного транспорта и собственных ног. Я не хочу убивать нашу мать-землю.
Какой парадокс. Я часами катаю Поппи по магазинам на своей машине. Она просто никогда не училась водить. С какой стати, если вокруг достаточно простаков, которые охотно выручат?
– Элли тебя подбросит, – радостно продолжает Поппи, которая просто счастлива запихнуть меня в вонючее механическое чудовище. – Тебе ведь так и так в ту сторону, Эл?
Я уже поняла, что сегодня у нас с «Эстер» неудачный день. Одной лишь мысли о том, что ехать домой предстоит в одной машине с Джеем, который водрузит свой обтянутый джинсами зад на обертки от шоколадок и старые журналы, достаточно, чтобы я вспотела. Я и в лучшие-то времена не способна сосредоточиться на дороге. А сегодня скорее всего в аварии погибнем мы оба.
Джей, слава Богу, не понимает, какой опасности подвергается. Он забрасывает рюкзак на плечи и подхватывает два огромных чемодана – легко, как перышко. Невозможно не заметить, как перекатываются бицепсы под футболкой.
– Чем раньше я доберусь до Сэм и залезу в холодный душ, тем лучше.
«Эстер» внутри больше напоминает мусорный бак, чем салон автомобиля. Я поспешно сбрасываю старые журналы и обертки с пассажирского кресла на пол.
– Ну, как поживаешь? – невинно спрашивает Джей, когда мы неторопливо выруливаем на улицу. Он, конечно, просто пытается быть вежливым, но ничего себе начало. И как ответить? «Знаешь, Джей, в субботу я устроила скандал на звездной свадьбе»?
– По-разному, – уклончиво отвечаю я, переключая скорость. – Ничего особо интересного…
– А Сэм говорит другое. – Джей ухмыляется. – Отшить жениха в присутствии национальной прессы – это вам не баран чихнул!
Сэм!..
– Да уж, эмоции у тебя всегда бурлили! – Он хихикает.
Я мрачно смотрю на него, но, к сожалению, Джей сидит, закинув руки за голову, и футболка задирается, обнажая великолепно отработанный пресс и завитки черных волос, которые ведут к…
Господи. Надо успокоиться. Следи за дорогой, женщина! Не задави японских туристов, которые фотографируют мост, и не забывай, что твой собственный живот напоминает сырое тесто.
Я не свожу глаз с дороги. Не собираюсь обсуждать Руперта, мою последнюю по времени любовную проблему, с Джеем – моей любовной проблемой на все времена. Я уже собираюсь ответить какой-нибудь остроумной фразой, когда вдруг слышу легкий храп. Посмотрев вбок, я вижу, что Джей спит, опустив голову на грудь и закрыв глаза.
Я останавливаю машину и выключаю мотор. Руки болят, с такой силой я вцепилась в руль. Десятиминутная поездка получилась самой беспокойной в жизни. И как можно было в такое время спать? Особенно когда на переходе откуда-то выскочила бабка и чуть не села «Эстер» на бампер. Она наверняка повинна в том, что у меня появились первые седые волосы.
Но вопреки всему на свете Джей крепко спит. Очень осторожно и тихо я поворачиваю голову, как натуралист, который заметил птичку необычной окраски. Я только секундочку посмотрю. Немножко ностальгии.
Я знаю, какого рода мужчины мне нравятся. Я пускала слюни по Джорджу Клуни, в Диснейленде однажды вцепилась в двойника Джека Воробья (лучше об этом не вспоминать) и отрывалась на девичнике у Аннабель, но, положа руку на сердце, скажу, что Джей заткнет за пояс любого. Густые черные волосы, квадратный подбородок, смеющиеся зеленые глаза, тело, ради которого стоит умереть… он и правда лучше всех. По крайней мере в пятнадцать лет у меня был хороший вкус. Лучше восхищаться тем, давним Джеем, чем узнать, что бог моих девичьих грез на самом деле странный тип, который носит нейлоновые рубашки. Двенадцать лет назад я умела выбирать.
– Прости, я, кажется, вырубился. – Джей улыбается, глядя из-под полуприкрытых век, и я виновато отвожу глаза.
– Приехали, – поспешно говорю я и вожусь с ремнем без-опасности, стараясь скрыть свое смущение от того, что меня застукали за разглядыванием. – Я страшно занята, а тебе, несомненно, хочется поскорее увидеть сестру…
Джей ухмыляется, но я не поддаюсь обаянию его зеленых глаз. Отныне он для меня не притягательнее вялой морковки.
Предоставив гостю тащить чемоданы по садовой дорожке, я вбегаю в дом, толкаю кухонную дверь… и чуть не получаю разрыв сердца от ужаса.
– О Господи! – восклицаю я, в страхе роняя ключи и сумочку.
В углу стоит человек без головы. Я буквально цепенею.
– Мрм… фр-р-рм… – произносит жуткий призрак, явно страдая от адской муки. Потом появляется голова. – Все в порядке, блин, это я, – повторяет чудовище, и сквозь дебри спутанных волос я вижу носатую физиономию и безумные глаза Мада. Впрочем, я могла бы узнать его и по вечному запаху грязного тела. Вдобавок на кухне отвратительно воняет коноплей. – Сэм связала мне свитер из переработанной шерсти, – объясняет Мад, – но ворот слишком узкий. Пятнадцать минут натягивал, ё-моё. Мне идет?
– Раньше было лучше, – мрачно отвечаю я.
Мад с сомнением косится на меня. Он явно не знает, чего ждать.
– Не ворчи, – советует он.
Не обращая больше на него внимания, я открываю холодильник и извлекаю остатки шоколада. Всего два квадратика, вдобавок украшенные отпечатками, подозрительно похожими на следы зубов. Убью того, кто посягнул на мой шоколад. Если это Мад, да поможет ему Бог. Довольно и того, что он окопался в доме. Поедание моего шоколада карается смертью.
– Привет, Элли, спасибо, что подвезла Джея! – На кухню врывается Сэм, встряхивая бесчисленными косичками, и падает в объятия Мада. Следом бежит грязная борзая, за которой тащится обрывок веревки. Псина то и дело останавливается, чтобы почесаться. Я отшатываюсь, мигом лишившись аппетита. С них станется скормить мой шоколад собаке.
– Рада помочь, – мрачно отзываюсь я, но Сэм слишком занята поцелуями с Мадом, чтобы обратить внимание на мои слова. Больно видеть, как она выказывает столь откровенное презрение к гигиене, поэтому я выхожу из кухни и шагаю в спальню. Узкий коридор и так уже забит грязным барахлом Мада, и теперь к этой куче добавляются чемоданы Джея. Даже Виктории Бэкхем пришлось бы похудеть, чтобы протиснуться.
И вдобавок Джей загораживает проход.
– Извини, – бормочу я.
– Мне некуда деться, – логично замечает Джей. – Я стою тут уже пять минут, пытаясь понять, за что взяться сначала. Раскладывать вещи – это похлеще шахмат. Может, я вдохну, чтоб ты пролезла?
