Текст книги "Живая плоть"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– На вас поступили жалобы, мистер Дженнер, – произнесла она.

Домовладелица не выбирала выражений, не колебалась, не предваряла своих слов оговорками «боюсь, что» или «позвольте сказать вам». Она сразу же предъявила обвинение грубым, почти простонародным голосом, совершенно не вяжущимся с ее претенциозной внешностью. Виктор бросил взгляд на брошь, сглотнул и отвернулся. Но не почувствовал ни приближения обморока, ни тошноты. Даже подумал, что сможет взглянуть на нее снова, если сосредоточит взгляд на голубых камнях и не станет смотреть на крошечную выступающую голову.

– Стучали ночью, – продолжала хозяйка квартиры. – Топали. Колотили чем-то тяжелым о стену. – Виктор заметил, что она осматривает мебель, нет ли повреждений. – Что это было с вами?

– Мне снились дурные сны, – ответил он и снова взглянул на брошь.

– В следующий раз смотрите их, лежа в постели, – сказала миссис Гриффитс и, заметив его бледный вид и остановившийся взгляд, добавила: – Надеюсь, у вас все в порядке, мистер Дженнер. Хотелось бы верить, что у нас не будет никаких неприятностей. Кстати, полиция еще будет вас навещать?

– Нет, – ответил Виктор. – Ни в коем случае.

Хорошо бы переехать как можно скорее, подумал Виктор, когда она ушла. Закрыв глаза, он снова увидел брошь, светящийся темный образ на белом фоне, но постепенно он расплылся и исчез.

Глава 7

На платформе станции, как обычно, была схема метро. Виктор не стал смотреть на нее, так как уже заметил на табло, что следующий поезд пойдет до Эппинга. Это одна из последний станций Центральной линии. По небольшой дополнительной линии в часы пик шли поезда до Норт-Уилда и Онгара. Он стоял на платформе с обратным билетом в кармане, ожидая поезда, который пойдет только до Эппинга. В последующие недели он часто спрашивал себя: что было бы, если бы он посмотрел на схему метро? Как резко изменилась бы его жизнь, пошла бы, так сказать, по другому пути, по другой линии? Разумеется, Виктор мог передумать, не ехать в тот день в Эппинг. Но в конечном счете, видимо, нет. Скорее всего, к тому времени он уже решил сделать определенные шаги, избрать неизбежные линии поведения, хотя не отдавал себе в этом отчета.

Поездка была далекой и медленной, вскоре поезд нырнул в туннель и не выходил оттуда, пока не достиг восточного края Лондона. Виктор купил журналы «Эллери Куинз мистери мэгэзин» и «Прайвит ай». Поезд начал заполняться на станции «Ноттинг-Хилл-гейт». Пожилая располневшая женщина бросала жадные взгляды на его сиденье и вздыхала всякий раз, когда ее толкали или кто-то протискивался мимо. Уступать ей место Виктор не собирался. С какой стати? Никто из женщин ничего для него не сделал; они были явно враждебны ему: нерадивая мать, злобная старуха Мюриель, Полин, Розмари Стэнли, закричавшая и разбившая окно, когда он сдался на ее милость, эта бездушная Гриффитс. Он ничем не был обязан женщинам и даже слегка возмутился, когда пожилой мужчина уступил ей место.

После Лейтона поезд наконец вышел из туннеля. Виктор по этой линии так далеко еще не забирался. Это была сущая окраина, глазу открывались задние стороны домов с длинными садами, полными травы, цветов и грушевых деревьев, тянущимися до шоссе. Еще четыре станции, похожие друг на друга, как близнецы, а затем, после Бакхерст-Хилл, внезапно возникла сельская местность, часть окружающего Лондон зеленого пояса. Лоутон, Дебден и громадный участок, застроенный муниципальными домами с промышленными зонами, но и эти остатки мегаполиса сошли на нет. Опять пошли сельские дома и бесконечные сады. Поезд замедлил ход и остановился. Станция называлась «Тейдон-Буа».

Виктор уставился на название станции. Он не смотрел на схему метро, и ему не приходило в голову, что Тейдон-Буа будет в этом лесном углу, рядом с Эппингом. «Эссекс» – было написано в «Стандарде», и, конечно, это был Эссекс, столичный, но все-таки Эссекс. Одно из самых больших графств Англии, протянувшееся от Вудфорда на юге до Харвича на севере. Ему казалось, что буквы начали дрожать и расплываться. Покрывшись испариной, Виктор резко вскочил и, опершись руками на оконную раму, еще раз вчитался в название станции. Двери закрылись, и поезд тронулся. Виктор отвернулся и невидяще посмотрел в лицо попутчика, мужчины средних лет.

Сосед ему улыбнулся.

– Тейдон-Буа, – сказал он, – или Тейдон-Буэ, как называют его местные жители.

И захихикал своей шутке.

Виктор промолчал. Он сел на свое прежнее место, пытаясь справиться с дрожью в руках. Значит, вот где живет Флитвуд. Где-то там, за станционными зданиями и деревьями, находится дом с красивым фронтоном, с розами вокруг двери и кормушкой для птиц в саду. Если бы он посмотрел на схему метро, подумал Виктор, то увидел бы, где находится Тейдон-Буа, и не поехал бы по этой линии. Закрыв глаза, он никак не мог выкинуть из головы название этой станции. И буквы, словно живые, продолжали дрожать, наливаясь белым светом, а потом пустились в пляс. Теперь Виктор очень сожалел, что вообще решил в этот день выбраться из дома. Еще с утра его подташнивало и знобило. Может, он заболел, да и какой смысл был ехать в Эппинг? Что это могло ему дать? Купить дом ему не по карману, и там не будет сдаваемых квартир, в таких местах их никогда не бывает. Будто ему хотелось жить всего в миле от Флитвуда!

Поезд остановился в Эппинге, и Виктор вышел. Все равно это конец линии. Заколебался, подумав, что вполне можно было остаться в поезде и ехать обратно, но его остановило то, что его начало опять подташнивать. Свежий воздух должен помочь. Виктор и представить себе не мог, как его стошнит в вагоне, на глазах у людей.

Насколько он видел, Эппинг не особенно изменился. Хай-стрит даже казалась несколько спокойнее, менее загруженной автомобилями. Да и пробок почти не было. Виктор заметил уличные знаки, указывающие выезды на новое шоссе, построенное за десять его пошедших псу под хвост лет. Широкая рыночная площадь почти не изменилась. Такими же остались и водонапорная башня, выстроенная в форме замка, заметная за несколько миль, и церковь из серого камня, и большая треугольная лужайка, и высокие тенистые деревья. Виктор прошел город из конца в конец, от края леса, примыкающего к водонапорной башне, до больницы Святой Маргариты. Но во время своей прогулки ничего не замечал. Будто бы в его мозгу выключили какие-то проводки, и он мог думать только о Флитвуде и том факте, что бывший полицейский находится лишь в одной-двух милях от него, за склоном холма на юго-востоке. Или даже ближе, ведь жители Тейдон-Буа наверняка ездят сюда за покупками.

Шагая обратно, вниз по склону холма, он сознавал, что ищет Флитвуда. Здесь припарковалось достаточно много автомобилей, и Виктор заглядывал во все, ища наклейку с изображением человека в инвалидном кресле. Если Флитвуд делает покупки в городе, он должен быть в инвалидном кресле. Виктор заметил такое кресло возле супермаркета и зашел туда, снова почувствовав приступ тошноты. Но уже издали, ярдов с пятидесяти, увидел, что у человека в кресле, сидевшего к нему спиной, светлые волосы. Пройдя мимо него, Виктор оглянулся, сглотнул скопившуюся во рту слюну и увидел юношу с подтянутыми к груди коленями и искривленными болезнью руками.

Время было раннее, еще не было и двенадцати часов. Дождь, на который жаловалась Лиз Уэлч, снова начался – так же внезапно и мощно, с раскатами грома и редкими молниями над лесом. Виктор вошел в ближайшее кафе, взял чашку кофе и, поскольку лил дождь и близилось время обеда, гамбургер, салат и клубничный йогурт. Тошнота прошла. Дождь резко прекратился, как и начался, вышло солнце, принесшее тропическую жару. Блики на лужах слепили глаза, словно множество маленьких зеркал.

Виктор прочел объявления у магазина, торгующего газетами и журналами. Сдавалось несколько меблированных комнат: две или три в самом Эппинге, одна в Норт-Уилде и одна в Тейдон-Буа. Он записал номера телефонов. Норт-уилдовское объявление предлагало «справиться внутри», но, когда он вошел в магазин, девушка за прилавком сказала, что комната сдана несколько недель назад, просто владельцы не потрудились снять объявление, она не знает почему.

– Могу я дойти отсюда пешком до Тейдон-Буа?

Девушка с улыбкой посмотрела на него:

– Вы,наверно, можете. Про себя я знаю, что нет. – Собеседница Виктора, видимо, решила, что он заинтересовался сдаваемой там комнатой. – Думаю, что тот дом уже сдан. Большинство этих объявлений устарело.

Говорила она с равнодушием служащей, работа которой неприятна и скучна.

Виктор не собирался идти в Тейдон-Буа и не представлял, почему задал этот вопрос. Что и говорить о жизни там! Оказавшись на улице, он направился к станции метро. Раз уж хочется жить за пределами Лондона, чем плохи пригороды, находящиеся у реки, например Кью, или Ричмонд, или граница с Хертфордширом на севере? На станции стоял поезд, но отправлялся он не скоро. В вагон вошла пожилая женщина с хозяйственной сумкой. Кроме нее и Виктора, никого не было. Вскоре Дженнер понял, что с ней что-то неладно, что она, видимо, входит в разряд городских сумасшедших, с головой у нее точно было не в порядке. Женщина была одета в длинную юбку с красными цветами и майку с номером, как у американского бейсболиста. Совершенно неподходящая одежда для ее возраста, но туфли и чулки были вполне приличными, а на голове красовалась вязаная старушечья шапка с завязками под нижней челюстью.

Сперва женщина просто сидела, улыбаясь и кивая, переставляя сумки, то одну справа от себя, другую слева, потом обе справа, потом обе между колен. Двери вагона закрылись, содрогнулись, открылись снова. Женщина поднялась, оставив сумки на месте, побежала вприпрыжку в конец вагона и опустила окно между ним и следующим, побежала в другой конец и сделала то же самое с окном там. Высунулась из открытых дверей, посмотрела в оба конца залитой солнцем безлюдной платформы. Виктор понял, что она представляет себя либо охранником, либо частным детективом, и по его хребту прошла холодная дрожь. Женщине было не меньше семидесяти лет. Он не помнил, чтобы видел охранников в поездах метро даже в прежние дни, хотя они и существовали, и теперь эту роль взяла на себя выжившая из ума старуха. Он понимал это, но все-таки вздрогнул, когда она, высунувшись, закричала: «Двери закрываются!»

То ли это было совпадением, то ли женщина что-то знала, но во время ее выкрика двери стали закрываться. Она заскочила внутрь и, с явным удовольствием потирая ладони, обратилась к Виктору: «До Ливерпуль-стрит, Оксфорд-серкус, Уайт-сити и Илинг-Бродвей посадка окончена!»

Виктор промолчал. Он был в явном замешательстве и не знал, что ему делать. В голову вернулась мысль, пришедшая еще накануне в доме Уэлчей. Тот психолог утверждал, что тюрьма делает сумасшедшими всех, кто провел там более пяти лет. Он, Виктор, просидел вдвое дольше. Он судорожно начал искать у себя похожие симптомы, пытаясь справиться с наступающей паникой, уже ощущая у себя зачатки отклонения от нормы и едва понятные желания. Станет он когда-нибудь таким, как эта старуха? Она снова сидела напротив него, переставляя сумки, что-то шепча и улыбаясь. Поезд набрал скорость и шел к Тейдон-Буа. Соседка Виктора пробежала вприпрыжку по проходу между сиденьями, ухватила ручку вагонной двери и стала пытаться открыть ее. Дженнер с ужасом подумал, что она хочет выброситься. Он не знал, что делать. Ее сумки остались на полу напротив него, и он вздрогнул, заметив, что одна из них начала двигаться, – легкое движение вбок, ткань сумки то раздувалась, то спадала. Внутри могло находиться какое-то живое существо – кролик? Тварь, называть которую он не хотел? Или просто пластик сумки так реагировал на перемену температур? Но Виктор не думал, что дело в этом. Он поднялся и облокотился на дверь. Старуха подошла к нему впритык и подняла взгляд к его лицу.

Поезд, казалось, шел до Тейдон-Буа несколько часов. Замедлял ход, потом снова набирал скорость и наконец остановился на станции. Двери открылись, и Виктор с громадным облегчением вышел. Он собирался пробежать по платформе, сесть в следующий вагон и сам не понимал, почему встал, наслаждаясь вновь обретенной свободой. Старуха крикнула за его спиной: «Двери закрываются!»

Виктор смотрел, как поезд набирает ход, унося с собой сумасшедшую. Впоследствии он думал, что, несмотря ни на что, все равно бы вышел на этой станции. Это была его судьба, жребий, или так сложились звезды, в конце концов, что-то свыше заставило его сойти на этой станции. Но в ту минуту Виктор был раздражен тем, что упустил поезд, оставшись на платформе. Возможно, следующего поезда пришлось бы ждать не меньше получаса.

Это пустая трата времени и денег, подумал он, выходя со станции и пробивая использованный билет. Теперь, покончив с тем, что собирался делать в Тейдон-Буа, он возьмет билет в один конец до Уэст-Эктон. А что он собирался делать? «Искать дом Флитвуда», – ответил негромкий, спокойный голос.

Городок оказался гораздо больше, чем ожидал Дженнер. В его центре была разбита громадная лужайка, пересеченная дубовой аллеей. Вокруг лужайки стояли дома, церковь, ратуша, а расходящиеся от нее улицы показывали, что этими постройками Тейдон-Буа не ограничился, что есть еще и другие районы. Виктор направился вдоль магазинов, ощущая, как в нем растет чувство настороженности и незащищенности. Он заметил машину с заветной наклейкой на ветровом стекле. Но таких наклеек тысячи. Алан как-то рассказал ему, что получить такую несложно. Врачи выписывают эту наклейку чуть ли не по причине мозолей или приступа подагры. Нет причин полагать, что эта машина, стоящая у торговых рядов, принадлежит Флитвуду. И нигде не видно человека в инвалидном кресле или на костылях. Виктор увидел в одной из витрин отражение своего лица – хмурого, вытянутого, темные глаза запали и лихорадочно блестели, короткие черные волосы были тронуты сединой. Виктору пришла более странная, чем обычно, мысль: возраст, как и мороз, приносит белизну, увядание, вред, уничтожающий все яркие свидетельства желаний. Узнал бы теперь его Флитвуд, если бы встретил?

Если фотографии не лгали, бывший полицейский почти не изменился. Но с чего ему меняться? Он то и дело лежит в больницах, его обслуживают, о нем заботятся, его балуют, он ведет безбедную, беззаботную жизнь, не делает ничего и не подвергается ничему такому, что могло привести к ранним морщинам или седине. Виктору зримо вспомнилась та спальня в доме 62 по улице Солент-гарденз, он, стоящий спиной к шкафу, держащий перед собой Розмари Стэнли, обхватив за талию. Дверь распахивается, и в проеме стоит Флитвуд – Флитвуд, неспособный предвидеть, что через две или три минуты он до конца жизни потеряет способность стоять и ходить. И в эти моменты они смотрели друг на друга, разговаривали друг с другом, а потом Виктор отпустил заложницу, и она бросилась в объятия полицейского. А может, прошло целых пять минут до того, как ветер задул внутрь шторы, и Виктор краем глаза заметил человека, карабкающегося по лестнице. Флитвуд повернулся спиной, и Виктор в него выстрелил. От силы пять минут они разглядывали лица друг друга, смотрели друг другу в глаза, и Дэвид отказался поверить его словам, демонстративно повернувшись к нему спиной, бросил вызов Виктору. Вызов был принят, и пистолет выстрелил, но перед этим они изучили лица друг друга лучше, чем каждый из них знал лицо своей матери, не хуже чем собственные, глядящие на них из зеркала.

Или просто у Виктора разыгралось воображение? Или это чушь, и он думает, что так легко узнает лицо Флитвуда только потому, что не мог отвести взгляда от фотографий из газетных и журнальных вырезок? У Дэвида Флитвуда не было такой возможности. У него на руках могли быть только фото десятилетней давности. Первая – Виктор, выходящий из дома 62 по Солент-гарденз между двумя полицейскими. Вторая, о которой Дженнер старался забыть, – безликая, не годящаяся для опознания. На ней человека, обвиненного в том, что он стрелял в полицейского, выводят из зала суда, а он, пытаясь скрыться от вездесущих репортеров, закрывает лицо полой черного пальто. Виктор оглянулся и заметил женщину с забинтованной ногой, которая вышла из магазина и села в машину с инвалидной наклейкой. В поисках нужного дома он блуждал по маленьким уютным улочкам, краем глаза отмечая сады в белых и розовых цветах и зеленеющие деревья. Здесь было так много домов, построенных в том же стиле, что и жилище полицейского, похожих на дом Флитвуда как две капли воды, но Виктор понимал, что ни один из них не был тем.

Улица, по которой он шел, опять привела его к главной площади. За ней, за деревьями виднелись еще более красивые, окаймленные цветущими садами улицы, кирпичные дома, оштукатуренные, обитые досками, с поднимающимися вьющимися растениями, с тюльпанами на клумбах. Виктор пересек дорогу и пошел по лужайке, испытывая дурное предчувствие, не сомневаясь, что, едва увидев, узнает нужный ему дом. Теперь он ругал себя: неужели он с самого начала не мог пойти по самому простому пути – нужно было сразу зайти на почту или поискать в телефонной будке адресную книгу. Уже сейчас у него на руках был бы адрес Флитвуда. А вместо этого он мечется по этому городку, словно загнанный заяц.

Виктор дошел до дубовой аллеи, пересекающей лужайку по диагонали. Она привела бы его обратно к центру городка и многочисленным магазинам. Едва войдя в тень дубовых ветвей, Виктор увидел то, от чего сердце будто ухнуло вниз, а потом, будто через силу, мучительно забилось. С дальнего конца аллеи к нему медленно приближались мужчина с девушкой, и мужчина сидел в инвалидном кресле.

Они были далеко, и Виктор не мог разглядеть их лиц, он только смог понять, что на девушке красная блузка, а на мужчине синий пуловер, но и этого было достаточно, чтобы Виктор поверил в то, что перед ним Дэвид Флитвуд. Полицейский сам приводил в движение кресло, девушка шла рядом, и они о чем-то оживленно разговаривали. И хотя было довольно далеко, Виктор слышал ясный, счастливый, беззаботный смех девушки. Это, должно быть, Клара, подумал он, его подружка по имени Клара. Через несколько секунд, хотя они двигались медленно, он сможет отлично разглядеть их лица, а они его. Он не сможет отвести взгляда от этого лица с правильными чертами, мужественным подбородком и черными бровями. Это случится в первый раз за десять лет, но лишь во второй раз за всю его жизнь. Виктор даже не понял, что произошло. Он вовсе не пытался избежать этой встречи. Видимо, просто сдали нервы, и ноги сами понесли его прочь с аллеи. Он и сам не заметил, как пересек газон, шоссе, гаражи и оказался на противоположной стороне улицы, рядом с пабом и гаражами. И тогда он побежал к станции, словно едва мог успеть на поезд.

Глава 8

В прежние дни Виктор покупал по меньшей мере две ежедневные газеты и одну вечернюю, «Рейдио таймс» и «Ти-ви таймс», «Ридерз дайджест», «Уич?» и «Уот кар?», иногда даже «Плейбой» и «Форум», хотя первый наводил на него скуку, а последний вызывал отвращение. Увлечение Кэла порнографией, мягкой и жесткой, было ему непонятно. Когда Виктор работал у Алана, ему часто приходилось ждать, и читал он главным образом сидя в машине. Иногда он даже покупал солидные издания, «Спектейтор» или «Экономист», но вскоре осознал, что хочет произвести этими покупками впечатление на клиента, который будет ошеломлен, увидев шофера, внимательно изучающего заумную литературную критику или политическую полемику. Почти всегда на журнальном столике квартиры в Финчли лежала груда газет и журналов, хотя Виктор не копил их, как Мюриель.

Один психиатр писал в «Ридерз дайджест», что модели поведения людей обычно возобновляются, даже если обстоятельства изменились, и существовал период вынужденной их перемены. «Именно это и происходит со мной сейчас», – думал Виктор, покупая очередную газету или журнал, успокаивая себя тем, что другие так называемые модели поведения могут не проявляться сколь угодно долго. Итак, он снова стал покупать две ежедневные и одну вечернюю газеты, не забывая читать их от корки до корки, и таким образом наткнулся на сообщение об аресте человека за изнасилование той девушки в парке Ганнерсбери. Маленькая заметка внизу страницы, и только. Фамилия преступника не упоминалась, но отмечалось, что ему двадцать три года, что он жил в Саутолле. Обвиняемый предстал утром перед эктонским судом магистратов и привлечен к судебной ответственности. Виктор подумал, что, может, этот человек тоже секретор с редкой группой крови. По крайней мере, это означало, что полиция оставит его самого в покое – до следующего раза, само собой.

В газетах ничего не было о Флитвуде. Понятно, Флитвуд не знаменитость, каждый шаг которой становится новостью для поклонников. Скорее всего, никакой информации публиковаться не будет, пока не выйдут в свет его мемуары. Виктор твердил себе, что так много думает о Флитвуде лишь из-за того, что совсем не хочет «прославиться» благодаря этим воспоминаниям. Сперва он горько сожалел, что убежал, когда казалось, что он и бывший детектив-сержант должны непременно встретиться, хотя понимал, что бежать его заставила паника, почти не поддающаяся контролю. А потом решил, что это к лучшему: что они могли сказать друг другу, разве что дать волю гневу и взаимным обвинениям. Однако что будет в этой книге? Появится он там, изображенным в таком свете, что всякий, кто прочет книгу, будет избегать и ненавидеть его?

Однажды утром приехал Том сообщить, что узнал о вакансии на работу, если Виктору это интересно. Владельцу местного винного магазина требовался водитель для доставки товара. Том заметил это объявление в витрине. В этот магазин он ходил тем воскресным утром купить болгарский кларет.

– Тебе придется сказать о своем прошлом, – с неловкостью заметил Том.

– На эту вакансию откликнется сотня людей. Из них только я отсидел десять лет, так что, наверное, мне она и достанется, так ведь?

– Я не хочу давить на тебя, Виктор, ты это знаешь, но тебе нужно быть хоть немного увереннее.

Виктор решил, что раз Том здесь, он вполне может задать вопрос, который мучил его в последние дни. И показал ему статью в «Стандард» о книге Флитвуда.

– Я не настолько компетентен, чтобы судить, будет ли это клеветой, – сказал Том с обеспокоенным видом. – Не имею понятия. Не думаю, что он может писать о тебе все, что захочет, но, честно говоря, не знаю.

– Наверно, можно выяснить у какого-нибудь адвоката.

– Да, но за это придется раскошелиться. Я вот что тебе скажу. Ты можешь навести справки в Бюро консультаций для населения. Там есть адвокат, он дает советы бесплатно.

Вместо этого Виктор пошел в публичную библиотеку, где были телефонные справочники со всей страны. Стал искать там адрес Флитвуда и нашел его – «Флитвуд Д. Г., «Сан-Суси» [13]13
  Сан-Суси – самый известный дворец Фридриха Великого, расположенный в Потсдаме.


[Закрыть], Тейдон-Манор-драйв, Тейдон-Буа». Виктор знал, что название дома французское, но не знал, что оно означает. Не долго думая, взял с полки словарь и нашел «souci». Что означает «Sans», он уже знал. Это переводилось как «беззаботный» или «беззаботность». Виктор счел, что название для дома странное. Сам ли Флитвуд выдумал его, и действительно ли он так уж беззаботен? Хотя может быть и так. Ему не о чем беспокоиться, не нужно забывать ужасного прошлого, бояться ненадежного будущего. Ему не нужна работа, он, видимо, получает приличную пенсию, и его не особенно заботит наступление старости.

Виктор не хотел возить товар в винный магазин, эта мысль казалась ему нелепой. Кроме того, главным образом, ему бы пришлось не сидеть за баранкой, а таскать по лестницам на собственном горбу тяжелые ящики. Но, несмотря на это, он поехал на метро до станции «Парк-Ройял» и нашел этот магазин, убогое заведение с витринами, обклеенными флаерами о низких ценах и поразительных скидках. Объявления о предложении работы не было, а когда Виктор зашел внутрь и спросил, ему ответили, что место уже занято.

Возвращаясь пешком к метро, Дженнер понимал, что отказался бы, даже если бы ему предложили это место. Из-за этой работы пришлось бы оставаться здесь, либо жить в доме миссис Гриффитс, либо искать другое жилье поблизости. Ему все еще хотелось уехать подальше. Как только он закрывал глаза, то снова и снова возвращался в Эппинг и Тейдон-Буа с зеленой площадью и дубовой аллеей. Этот городок ассоциировался в его памяти с каким-то спокойствием, с ласковой, пронизанной солнцем тишиной. Но там жил Флитвуд, тем самым не давая возможности ему туда переехать, и Виктор почувствовал, как в душе нарастает волна возмущения. Сейчас ему казалось, что этот полицейский опять толкает его в пропасть отчаяния. Десять лет назад по его вине Дженнер оказался в тюрьме и провел там лучшие десять лет своей жизни. Теперь Флитвуд изгонял его, словно из рая, из единственного на свете места, где ему хотелось жить.

После возвращения из Тейдон-Буа, после долгого и тяжкого пути из одного конца Лондона в другой, его мучило сознание незавершенного дела. Нужно было не убегать, нужно было не сдавать позиций. Виктору часто приходила в голову странная мысль, когда он шел по Твайфорд-авеню, как сейчас, сидел в комнате или, лежа в постели, ронял журнал, потому что уставал читать – мысль, что, если бы он тогда встретился с Флитвудом, поговорил с ним, чары бы рассеялись. Например, он больше бы не считал невозможным поселиться в Эппинге или даже в Тейдон-Буа. Его покинул бы сжигающий страх неожиданной встречи с полицейским, например, когда он выходит из дома или направляется в магазин. Ведь вполне возможно, что после разговора с Флитвудом они могли бы случайно встречаться на улице или на дубовой аллее, здороваться и, может, обмениваться замечаниями о погоде. Возможно, но маловероятно, вынужден был признать Виктор. Как-никак нужно иметь в виду его книгу и тот факт, от которого не отделаться: Флитвуд причинил ему невосполнимый вред. Разумеется, большинство людей сказало бы, что они квиты, что вред причинен и Флитвуду. Ну и ладно, подумал Виктор, только вред нужно измерять по его продолжительности, а теперь, и это никто не сможет отрицать, полицейский вполне доволен жизнью. Он знаменитый и уважаемый человек, автор бестселлера, живущий в доме под названием «Беззаботность», в то время как он… Нет смысла раз за разом погружаться во все это снова. Ничто не изменит его отношения к факту незавершенного дела, которое будет тяготить его, пока не будет поставлена жирная точка.

В доме миссис Гриффитс, на первом этаже, в темном углу за лестницей находился телефон-автомат. Когда-то там стоял шкаф, потом его стенки и дверцу убрали, чтобы освободить немного места. Когда, стоя у телефона, поднимешь взгляд, то видна задняя часть ступеней лестницы, шероховатая древесина, до сих пор некрашеная, хотя дому уже около ста лет. Жильцы годами записывали телефонные номера карандашами и шариковыми авторучками на задней стороне этих сосновых ступеней.

Виктор записал телефон Флитвуда на тот же листок, где Том оставил адрес винного магазина. Теперь он вывел цифры на ступеньке и, поддавшись порыву, добавил рядом «Дэвид Флитвуд», смутно представляя, как пройдет совсем немного времени, как кто-то другой, стоя с трубкой в руке, будет смотреть на эту надпись и удивляться, дожидаясь, когда ему ответят. Написал имя Флитвуда, потом набрал номер его телефона. Виктор был уверен, что в доме один. Обычно в это время так и бывало, и Норин всегда уходила, когда наступало время обеда.

Он досчитал до семи, потом, видимо, его соединили, а потом послышались частые, отрывистые гудки. Виктор держал трубку, вытянув провод на всю длину, присев на корточки, и все потому, что не доверял себе, боялся, что, как только он услышит голос на том конце провода, колени его подогнутся и он окажется на полу. В руке он держал десятипенсовую монету. Протянул руку вверх, опустил ее в прорезь. Мужской голос произнес:

– Алло? Дэвид Флитвуд.

Виктор опустился на колени. Голос не изменился. Он узнал бы его и без упоминания имени. Последний раз он слышал его в той спальне. Он произнес тише, чем сейчас: «Чья это кровь?»

Флитвуд заговорил снова, с ноткой легкого раздражения:

– Алло?

Виктор никогда не обращался к нему по имени. В той комнате он, естественно, даже фамилии его не знал. Теперь произнес его хриплым шепотом:

– Дэвид.

Он не услышал того, что ему ответили. Трубка выскользнула из руки и закачалась на проводе. Виктор встал и положил ее на место. Услышал собственный стон и продолжал стоять, прижавшись лбом к ступеньке, где было написано имя Флитвуда и его телефон. Почему он так и не смог заговорить с ним? Что с ним случилось? Нужно было объяснить, кто он. Даже если бы бывший полицейский бросил трубку, что из того? Уж точно, это не причинило бы ему никакого вреда. А может быть, Флитвуд не бросил бы трубку, но тон его разговора был холодно-вежливым, и, возможно, дал бы согласие на встречу, если бы Виктор спросил, можно ли приехать, повидаться с ним и поговорить о книге.

Этот голос звенел и звенел у него в ушах. Виктор поднялся по лестнице в свою комнату и бросился на кровать ничком. Голос Флитвуда продолжал звучать в его голове, говорить те слова, которые он сказал за час между приездом на улицу Солент-гарденз и падением на лестничную площадку с пулей в позвоночнике. Виктор помнил каждое сказанное слово так ясно, словно в мозгу у него был магнитофон, который требовалось только включить.

«Это очень разумно с вашей стороны. Мисс Стэнли, подойдите, пожалуйста, сюда. Вы будете в полной безопасности».

Виктор сказал, что Флитвуд должен дать ему обещание.

«Какое же?»

Та же нотка раздражения, как только что по телефону.

Потом его ультиматум, его предложение, его просьба о том, чтобы ему позволили уйти из дома и дали пять минут форы, как у играющих в прятки детей. Но Флитвуд ничего не обещал, потому что тут появился другой полицейский наверху лестницы, ветер поднял штору, и Виктор увидел его.

«Отведи ее вниз», – проговорил Флитвуд.

Пистолет в руке Виктора выстрелил, заполнив комнату и маленький дом самым громким звуком, какой он слышал в жизни, сотрясая его тело от пальцев ног до кончиков волос так, что он чуть не свалился от этой дрожи на пол. Но там оказался Флитвуд, повалился лицом вниз к лестничным балясинам, ухватился за них и начал медленно сползать в полной тишине. А Виктор кричал. Молчание и крик, казалось, длились целую вечность, пока в них не вмешался спокойный голос раненого полицейского, спросив: «Чья это кровь?»

Виктор вспоминал все это, его разум прокручивал эту пленку бесконечно много раз. Но когда же в таком случае Флитвуд сказал ему, что не верит, что пистолет настоящий? Должно быть, он повторял эти слова снова и снова, потому что именно они заставили Виктора выстрелить, чтобы доказать, что он не лжет. Но почему тогда Виктор никак не мог вставить слова полицейского в эту запись? Они обязательно должны были быть, иначе все теряло всякий смысл. Может быть, он сейчас чересчур сбит с толку, оглушен этим вновь услышанным голосом и не в состоянии как следует все вспомнить.