Текст книги "Живая плоть"

Автор книги: Рут Ренделл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Он пишет книгу, – буркнула старуха. – Там будет все о его прошлой жизни.

– Знаю, – сказал Виктор. – Я читал эту газету. Ты не сказала мне ничего нового.

– В книге будешь и ты.

Виктор снова ощутил гнев, поднимающийся словно пар в закипевшем чайнике.

– Там будет много о тебе, с фотографиями. – Мюриель положила ножницы и сложила вырезку пополам. Ее лицо было запрокинуто к лицу племянника, обвислая плоть шеи спускалась с подбородка двойной складкой. – Чего ты вполне заслуживаешь.

Виктор где-то читал, что ходьба или любые другие физические нагрузки снимают мышечное напряжение и успокаивают гнев. Ему это не помогло. Идя обратно по Ганнерсбери-авеню, он все еще не мог справиться с убийственной яростью. Непонимание бесило, не только тогда, когда он разговаривал с Мюриель, а каждый раз, когда он сталкивался с тем, что люди не способны уразуметь: иногда совершаешь поступки, неожиданные для себя самого, а потом… потом тебя за это наказывают на всю жизнь, и даже после этого они говорят, что это был слишком мягкий приговор.

Он появится в книге Флитвуда. Виктор не любил читать, предпочитал кино и телевидение, но если иногда и брал в руки книгу, то это были биографии и мемуары. Если этот бывший полицейский пишет книгу о своей жизни, а вернее, судя по всему, уже написал и отнес в издательство, то Виктор будет в ней. Возможно, автор посвятит ему целую главу и опубликует его фотографии. Пока над Дженнером шел суд, газеты использовали его фото, сделанное в ателье по просьбе матери, когда ему исполнилось двадцать четыре. Мать не дала бы этот снимок репортерам, значит, это сделала Мюриель. Еще одна фотография была сделана, когда он выходил из дома 62 по Солент-гарденз между двумя полицейскими. Может быть, в книге Флитвуда появятся оба снимка – если он не сможет помешать этому какими-нибудь законными средствами, хотя Виктор не знал, как взяться за это, да и опасался, что это может стоить ему больших денег.

Полицейский может нагородить о нем в книге все что пожелает, и никто не возместит ему ущерб. Вне всякого сомнения, Флитвуд назовет его психопатом и вновь процитирует слова, которые он прокричал в окно: «Я выстрелю ей в нижнюю часть спины, в поясницу!»

Повторив на свидетельском месте эти слова, Розмари Стэнли заплакала. Она с запинками произнесла их и начала плакать – очень действенный метод, думал Виктор, заполучить все симпатии присяжных, будто их и без того было мало. Это наверняка будет в книге Флитвуда, хотя его не было на суде. И книга его будет продаваться повсюду, и в переплете, и в бумажной обложке, по ней будет снят телефильм. От этой мысли Виктору стало не по себе. Вернувшись в свою комнату, он взял «Стандард» с полки под бамбуковым журнальным столиком, чтобы вновь перечесть интервью, узнать из него все, что возможно. Но он сложил газету так, что наверху было сообщение об изнасиловании в парке Ганнерсбери, и его взгляд привлек взятый в кавычки подзаголовок: «Изнасилование – это не сексуальный акт, это акт агрессии». Так сказал какой-то психиатр. Виктор не понял, что это значит, как траханье может быть не сексуальным, а каким-то еще, но тут кто-то позвонил в парадную дверь. Виктор и раньше слышал этот звонок, обычно вечером, и кто-то из других жильцов шел открывать. К нему прийти не мог никто, и открывать он не собирался. Звонок раздался снова. Дженнер услышал шаги, потом голоса. Кто-то открыл парадную дверь, и его это удивило и даже немного встревожило, так как он был почти уверен, что в доме никого нет.

Послышались шаги вверх по лестнице. Виктор знал,что эти люди пройдут мимо его двери, потому что он никому не мог понадобиться. Поднимались, по меньшей мере, двое. Стук в его дверь прозвучал словно гром, тот, от которого вздрагиваешь, потому что перед ним не было вспышки молнии. Спокойствие Виктора, его здравомыслие и эйфория исчезли, он ощутил панику, словно внутри загудели провода под напряжением. Наконец он открыл дверь, сознавая, каким уязвимым, каким беспомощным выглядит.

За дверью стояли женщина в шляпке и двое мужчин в неброской одежде. Виктор прекрасно знал, что так могут одеться только полицейские, считая, что об их профессии никто не догадается, а женщина, скорее всего, миссис Гриффитс, его домовладелица. Понял по выражению ее лица, снисходительному, терпеливому, добродетельному, однако слегка укоризненному, как у людей настолько сознательных, что они пускают бывших заключенных в свой дом, принимая все неизбежные последствия.

– Департамент уголовного розыска, – проговорил старший мужчина в розовато-сером твидовом пиджаке. – Можем мы побеседовать, Вик?

Глава 6

Никто никогда не звал его так – Вик. Он ненавидел это обращение, оно звучало как название мази, которую мать втирала ему в грудь, когда он был маленьким. Да и какое право они имеют обращаться к нему по имени? Виктор услышал, как младший, в кожаной куртке, сказал:

– Большое спасибо, миссис Гриффитс. Извините, что побеспокоили.

Ееони не называли Лили, Бетти или как ее там. Но ведь он сидел в тюрьме, поэтому навсегда утратил человеческое достоинство, право на уважение.

Они вошли, и младший закрыл дверь.

Старший сказал:

– Славное у тебя здесь местечко.

Виктор промолчал. Ладони покалывало, по плечам ползали мурашки, будто насекомые. Он сел. Полицейские так и остались стоять.

– Не думаю, что тебе нужно часто выходить отсюда. Работы у тебя нет, так ведь?

Ответив на это покачиванием головой, Виктор подумал, сможет ли он обрести голос. Горло свела судорога. Виктору хотелось спросить, что им нужно, а не терпеть это шутливое вступление, но он так и не отважился на эксперимент с речью. Оба смотрели на него, но младший по крайней мере сел.

– И все-таки ты сегодня выходил. Конечно, тебе нужно иногда подышать свежим воздухом. Весна хорошая, правда? Так часто бывает после непогожего лета. Но ты не можешь знать, каким было прошлое лето, потому что был тогда, скажем так, в четырех стенах. Для большинства людей в твоем положении, Вик, поначалу выходить из дома – тяжкое испытание. Но для тебя нет. Я прав?

Виктор пожал плечами, по которым продолжали ползать мурашки.

– Но для тебя нет, – повторил старший. – Ты выходил из дома, ты сталкивался с окружающим миром лицом к лицу. Можешь ли ты сказать, сколько раз после освобождения ты был на улице? Каждый день, через день, дважды в день? Например, в прошлый понедельник? Выходил?

Виктор не столько произнес, сколько прокаркал:

– Почему вы спрашиваете?

Не успев договорить, он понял. Для него это было жестоким потрясением. В понедельник вечером в парке Ганнерсбери изнасиловали девушку, он узнал об этом из «Стандард». Он купил этот номер газеты и прочел об изнасиловании, возвращаясь от Джаппа. Виктор попал в тюрьму не за изнасилование, а за выстрел в Дэвида Флитвуда, но во время суда, еще до вынесения приговора, он сознался своему адвокату, еще в двух изнасилованиях. Это было сделано на тот случай, если после отбытия срока полиция попытается обвинить его в этих преступлениях. Адвокату не нужно было знать, что эти два случая были не единственными изнасилованиями, совершенными его подзащитным.

Дженнер не хотел упоминать о них, не хотел выставлять напоказ свою натуру. Но поддался убеждению. И теперь полиция знала. Должно быть, его фамилия была в одном из этих компьютеров, заполонивших мир, пока он отбывал срок. Сейчас Виктору не хотелось думать о том, что это могло означать.

– Давай сделаем так, – прервал паузу старший. – Сперва ты ответишь на мой вопрос. Идет?

– Я ходил навестить свою тетю.

На лице старшего полицейского не дрогнул ни один мускул, но рот младшего дернулся в усмешке:

– И где эта дама живет?

– В Ганнерсбери.

Оба застыли. На несколько секунд.

– Тогда о твоем вопросе, Вик, можно уже забыть, так ведь? Ты прекрасно понимаешь, почему мы пришли. Ты знаешь, кто ты такой, и мы тоже знаем. Нам всем будет проще, если сядем сейчас в машину и поедем в полицейский участок.

Они хотели провести несколько анализов. У старшего было много забавных эвфемизмов для тюремного заключения, он произносил их один за другим, возможно, для того, чтобы видеть замешательство Виктора и подхалимские улыбочки младшего. Поначалу Дженнер отказывался ехать, требовал своего адвоката. Фамилию стряпчего, который давал ему советы одиннадцать лет назад, он еще помнил, но не знал ни адреса его конторы, ни телефонного номера. Не было у него и пяти– или десятипенсовых монет для телефона-автомата. Старший сказал, что он может вызвать своего адвоката, это проще всего, можно позвонить из участка. Тут Виктор сдался, решив, что они могут, в конце концов, заставитьего поехать в участок, хотя каким образом, он не знал.

Девушку звали Сьюзен Дэвис. Она лежала в больнице, и пробыть там ей предстояло долго. Насильника описала как мужчину двадцати пяти – тридцати пяти лет, темноволосого, среднего роста. Все это ему сообщили полицейские. Когда Виктор заметил, что ему тридцать восемь, старший сказал, что большинство людей хочет выглядеть моложе, чем на самом деле, да и старятся люди в заключении не так быстро.

Полицейские сообщили Дженнеру, что собираются сделать ему анализ крови. Виктор выпалил, что требует адвоката. Нет ничего проще, ответил детектив-инспектор, которого Виктор не видел раньше, но когда Виктор попросил телефонный справочник, инспектор сказал, что сейчас под рукой справочника нет и почему бы ему не пойти в лабораторию вместе с сержантом Латимером (тем, что в куртке), пока он будет искать? Разумеется, Виктор пошел. Он сильно нервничал. Латимер объяснил ему то, чего он не знал раньше, – возможно, это не было широко известно или даже не было открыто до того, как он попал в тюрьму. Оказывается, некоторые люди являются «секреторами», то есть их группу крови можно определить по семени и другим телесным жидкостям. Секретор Виктор или нет, выяснить без анализа невозможно.

Тут Виктор понял, что проведение анализа в его интересах. И перестал беспокоиться о поисках адвоката. Ему хотелось только выйти отсюда и отправиться домой – оправданным. Он не насиловал Сьюзен Дэвис, но уже понимал, что не сможет косвеннодоказать, что не был в парке Ганнерсбери во время изнасилования. Никто не мог подтвердить, что он находился дома. А тетя Мюриель – если кто-то мог бы добиться от нее толку – могла бы только подтвердить, что он провел у нее около двух часов после полудня. Анализ крови послужит доказательством, ведь сказал же Латимер, что три четверти людей – секреторы.

Дженнера продержали в участке до получения результатов анализа. О телефонном справочнике больше никто не вспоминал, не напоминал о нем и Виктор. Был ранний вечер, ему принесли гамбургер и чашку чая до объявления результатов. Собственно, результатов ему не объявили, просто сказали, что он может идти домой, больше он им не понадобится. Они обращались с ним подобно Джуди и Тому, только еще возмутительнее, видимо решив, что он недочеловек или недоумок. Виктор сказал, что в таком случае он, должно быть, секретор. Совершенно верно, ответил детектив-инспектор. Какая у него группа крови, спросил Виктор, не надеясь на ответ, ожидая услышать, что он в полицейском участке, а не на Харли-стрит [9]9
  Улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов.


[Закрыть]. Но инспектор ответил, лаконично, отрывисто. У него третья группа, резус положительный. Говорит ему это что-нибудь? Виктор ушел.

По пути домой он забежал в винный магазин, купил кварту [10]10
  Британская кварта – 0,833 литра.


[Закрыть]виски и пачку сигарет. Вскоре после того, как оказался в тюрьме, он бросил курить, хотя это было разрешено. Но он бросил, а теперь ощущал необходимость выпить чего-то крепкого, успокаивающего. По крайней мере, он не поддался панике, не впал в буйство, не пытался хватать, трясти или бить полицейских. Виктор поздравил себя с этим. Сигареты и шотландское виски уймут дрожь в руках и в коленях, начавшуюся после того, как он вышел из участка.

Открыв входную дверь, Виктор заметил на лестничной площадке миссис Гриффитс в шляпке, пальто и в перчатках. Она разговаривала в коридоре с молодой женщиной, которую он видел впервые. Девушка отвернулась. Миссис Гриффитс одарила нового жильца сдержанной улыбкой, говорящей, что она держит в своем доме бывших заключенных, но только в том случае, если они начали новую жизнь. Виктор не курил уже семь лет. При первой затяжке его вырвало в раковину. Он сел на кровать, пытаясь унять озноб.

Создавшиеся обстоятельства внезапно предстали ему с ошеломляющей ясностью. Хотя сделать этот анализ сейчас было явно в его интересах, в конечном счете это было катастрофой. Полицейские узнали его группу крови, узнали, что он секретор, и в довершение всего ему не повезло в том, что у него была редкая группа. Неожиданно Виктору вспомнилась телепередача, которую он видел несколько лет назад. Там комик Тони Хэнкок выступал в скетче, посвященном группам крови. Суть заключалась в том, что у него оказалась самая редкая группа: четвертая с отрицательным резусом. Третья с положительным резусом, группа Виктора, тоже встречалась нечасто, она была только у шести процентов населения.

Всякий раз после нападения на девушку в Западном Лондоне – даже во всем Лондоне и в окружающих графствах, – если преступник окажется секретором третьей группы, полицейские явятся к нему. Но это можно перенести, таких случаев будет не так уж много. Что, если преступником будет он сам? Виктор знал, что наступит время, когда он снова захочет изнасиловать девушку. Какая-то часть сознания говорила, что это никогда не случится, что он будет бороться с этим желанием ради чувства самосохранения, но при этом он понимал, что победа в этой борьбе не гарантирована.

Виктор налил себе виски в один из толстых стаканов миссис Гриффитс, которые дают, когда покупаешь больше тридцати литров бензина. От алкоголя его не вырвало. От виски он согрелся и ощутил головокружение. Если придет время, когда он изнасилует девушку, когдапридет это время, полицейские сядут за компьютер и сделают то, что положено, – видимо, постучат на клавиатуре, как на пишущей машинке. Появится надпись: «Виктор Дженнер, 38 лет, Эктор, Толлешант-авеню, 46, комната В-5, секретор, третья группа крови, резус пол…». И это будет, должно происходить всякий раз, только не будет «всякого» – этот раз будет единственный и последний, потому что потом он окажется в тюрьме до конца жизни. Он представил, как судья называет его «опасным животным», которого нужно посадить под замок «ради безопасности общества», «диким зверем». И если его не изолировать навсегда, то он будет без разбора насиловать женщин и убивать мужчин. «Но я ведь совсем не такой – подумал Виктор, – я не могу справиться со своими страхами, я склонен к панике, я одинок. Я хотел бы получить помощь, но не знаю где, определенно не от Тома или Джуди, предложивших мне лишь вечерние курсы и общественные работы».

Насколько иная, должно быть, жизнь у Дэвида Флитвуда, который во всем этом виноват! Он благополучен и спокоен, владеет домом, получает пенсию. Сексуальные проблемы его окончательно решены. Виктор, пьющий виски в темнеющей комнате, сидя на кровати, подумал, что не отказался бы от такогорешения своих проблем. Тогда желание, искушение, неконтролируемые порывы исчезли бы навсегда. И главное – Флитвуд пользуется уважением. Его все уважают, обожают, чтят. Если б ему пришлось отправляться в полицейский участок на анализы, к нему, наверно, обращались бы «сэр». Это просто нелепо. Все произошло из-за тупости Флитвуда, однако ему досталась вся слава, а Виктор получал все колотушки в течение долгих лет. Может, Флитвуд сделал это нарочно? – пришло на ум Дженнеру. Человеческое поведение непостижимо, это известно всем. Может быть, Флитвуд сознательно напросился на пулю, зная, что потом о нем будут заботиться до конца жизни и что люди обожают искалеченных героев.

Виктор шел по Твайфорд-авеню к Хай-стрит. Он провел две ужасные ночи и скверный день. Ночами он просыпался с сильным сердцебиением, все тело кололо. Когда он открыл глаза в первый раз, то долго лежал плача, а потом уткнулся лицом в подушку, чтобы заглушить вопли, которые уже не мог сдерживать. Утром, встретив на лестничной площадке соседа, был вынужден выслушать его сетования на то, что ночью кто-то кричал, плакал и скрипел матрацными пружинами. Виктор пробормотал, что ничего не слышал. Почти весь день он провалялся в постели, обнаружив, что как только он проваливается в сон, то приходит долгожданное облегчение. Однако ночью паника охватила его с удвоенной силой, стиснула, будто смирительная рубашка, вызывая нестерпимую боль в руках и ногах. Он вскочил с кровати, не в силах больше сдерживаться, и схватил первое, что попалось ему под руку. Это был тростниковый стул, он колотил им сперва о стену, потом о пол. Зубы его были стиснуты, и он слышал собственное рычание.

Одна из ножек стула отломилась и повисла на волокне. Усталый, тяжело дышавший Виктор бросился на кровать. И почти сразу же кто-то постучал в дверь. Дженнер не ответил. Сердце его билось так сильно, что, казалось, готово было вырваться из груди. Стучавший крикнул, что они хотят знать, что там, черт возьми, происходит. Виктор шатаясь подошел к двери и прошептал в нее, что ничего, что уже ничего. «Тьфу ты, черт», – произнес тот же голос.

Он больше не мог спать. Встал он рано, вышел на лестничную площадку с мылом, с металлической мочалкой для чистки посуды и стер надпись на стене. В ней больше не было смысла. Все уже случилось. Дерьмо попало в вентилятор.

Он пошел в библиотеку узнать, что можно прочесть о группах крови. Литературы на эту тему было предостаточно. Виктор знал, что он умен – кто-то измерил его коэффициент интеллекта в колледже, показатель составил 130 [11]11
  Нормой считается 100.


[Закрыть], – и обычно он усваивал легко научные данные, но группы крови оказались ему не по силам. Для него это оказалось слишком сложно. Он усвоил, что система групп крови была открыта в 1900 году, но с тех пор было создано около десятка систем, в том числе резус-фактор. Благодаря системе АВО и четырем основным группам стало гораздо проще определить, кому принадлежит образец крови. Похоже, наступает время, когда кровь каждого человека становится таким же уникальным следом, как и отпечатки пальцев.

Просмотрев эти книги и статьи, Виктор немного успокоился и попытался вновь проанализировать сложившуюся ситуацию. Его никогда не обвиняли в изнасиловании. Кроме того, он решил, что никогда больше не будет нападать на женщин. Если он смог прожить десять лет в тюрьме без этого, то наверняка сможет продержаться до самой смерти. «Изнасилование не половой акт, это акт агрессии», – прочел он в газете. Так что причиной его нападений на женщин был гнев. Значит ли это, что, если он найдет другой способ контролировать гнев, у него больше не будет причин кого-то насиловать?

Том жил в Северном Илинге, неподалеку от станции метро «Парк-Ройял». Примерно то, что и ожидал увидеть Виктор, когда только собирался его навестить. Жилище его куратора было маленьким и неказистым – один из муниципальных домов, построенных в конце двадцатых годов прошлого века в северной части Лондона. Хотя теперь, вполне возможно, Том стал его владельцем. На газоне перед домом был брошен трехколесный велосипед, рядом с ним лежал мордочкой вниз плюшевый медвежонок, казалось, ему кто-то выстрелил в спину. Виктор содрогнулся и подумал, почему ему пришло в голову такое сравнение. Он не собирался приезжать, хотел провести день, вырабатывая очередной план на будущее, сперва гуляя, продолжая свыкаться с окружающим миром, потом у себя в комнате, подсчитывая, сколько у него денег сейчас и сколько он сможет получить. Но, как только он оказался на Илинг-Коммон, начался дождь, и ему ничего не оставалось, как спрятаться от него на станции метро. Дождь не только не собирался заканчиваться, а припустил еще сильнее. До станции «Парк-Ройял» было всего две остановки, и Виктору пришло в голову, что в гостях он бы мог пообедать.

Детский велосипед был усеян дождевыми каплями, и медвежонок выглядел мокрым, хотя дождь уже кончился. Дети Тома, должно быть, бросили игрушки и побежали прятаться от дождя. Виктор не особенно любил детей. Дверь ему открыла худощавая женщина в брюках и цветастом переднике. Она слишком уж восторженно улыбнулась и заверила его очень искренне, что весьма рада его видеть, что ей и детям не терпелось познакомиться с ним. Когда Виктор вошел в гостиную, служившую одновременно и столовой, он кое-что вспомнил. Давно, задолго до тюрьмы, он прочел в газете предположение, что человек не может провести за решеткой больше пяти лет и полностью сохранить психическое здоровье. Автором статьи был психиатр, называвший себя бихевиористом. Когда он сидел в тюрьме, эта статья словно выпала из головы, но теперь Виктор опять ее вспомнил, хотя так и не понял, почему это случилось именно сейчас. И поэтому так и остался посередине комнаты, ошарашенно глядя на Лиз Уэлч и на маленьких, бедно одетых детей.

– Том только что вышел купить бутылку, – сообщила Лиз. – То есть вина. Не хотите пока что баночку пива?

Они ведут нищенское существование, подумал Виктор, и это вынуждает их бегать в винную лавку, когда появляется нежданный гость. В доме, скорее всего, одна-единственная баночка пива. Виктор не пил его, оно ему не нравилось. Уэлчи жили бедно. Тому не платили за содействие бывшим заключенным, по профессии он был школьным учителем, но Виктор не особенно его жалел. Ему казалось безумием жениться, обременять себя детьми и заботой о заключенных.

Дети так и остались в комнате. Они тихо сидели на диване, не сводя глаз с Виктора. У девочки были очки в стальной оправе. Ее брат был младше, он неловко пытался спрятать ногу, его колено было перевязано, и через бинт начинала просачиваться кровь. Увидев ее, мальчик разразился громкими криками, мать посадила его на колени и стала утешать. С Виктором миссис Уэлч говорила о погоде, видимо, посчитав, что другие темы были небезопасны.

– Дождь льет изо дня в день, – сказала она, разбинтовывая мальчику колено. – На прошлой неделе дня не проходило без дождя. Так же скверно, как в прошлом году, правда?

Она поняла, что сказала, и покраснела. Виктору было приятно ее замешательство. Он подумал, не ее ли муж сообщил полицейским, где его найти. Но ведь Том не знает, что он был насильником, так? Том вошел, когда Лиз перевязывала ребенку колено. Дождь пошел снова, и вода стекала с его ярко-синего нейлонового плаща. Он приветливо поздоровался за руку с Виктором, достал бутылку красного болгарского вина, за которым ходил, и сказал, что теперь у них будет все отлично.

Дженнер неожиданно для себя решил не говорить Тому, что намерен уехать из Лондона. Чем меньше будут знать о его передвижениях, тем лучше. Будь они только вдвоем, он, возможно, поделился бы своими опасениями, что в мемуарах Дэвида Флитвуда будет опубликована его фотография. Он бы тогда спросил, что ему в таком случае делать и можно ли этому помешать. Но Виктор вовсе не собирался начинать этот разговор при этой женщине – он надеялся, что она вымоет руки перед тем, как подавать еду, – при плаксе-мальчишке, при девочке, которая с тех пор, как появилась в комнате, не сводила с него глаз.

Наконец обед был подан. Он представлял собой жареную свинину, яблочный соус, консервированный горошек и отварной картофель, затем последовал пирог с ягодами из фирменного магазина «Сейнзбериз». Виктору вспомнились лучшие воскресные обеды в тюрьме. Том говорил о телевизионных передачах, и Виктор заметил, что хочет взять напрокат телевизор. Это, казалось, восхитило Уэлчей, потому что дало возможность рекомендовать различные прокатные компании и сравнивать то, что они знали, о ценовой конкуренции. Том вышел, чтобы сварить кофе, а Лиз – мыть посуду на кухне.

Оставшись наедине с детьми, Виктор зарылся в газету «Санди экспресс». Насколько он видел, там не было ничего ни о Флитвуде, ни об изнасиловании. Необычной оказалась фотография человека, скачущего на лошади в Эппинг-Форесте. Казалось, она несет какой-то смысл, казалось, судьба указывает ему этот путь. И конечно, она не была такой уж необычной. К примеру, хорошо известно, что бог любит троицу, что стоит лишь встретить новое имя или место, так оно в тот же день встретится еще дважды. Он вздрогнул от удара кулачком по газете с другой стороны и убрал ее в сторону, не желая опускать. Но девочка схватила газету за верх, потянула вниз и придвинула поверх нее лицо к гостю.

– Что такое зэк? – спросила она.

– Не знаю, – пробормотал Виктор.

– Папа сказал маме, что в воскресенье нам нужно принимать одного из его старых зэков.

Иногда Виктор думал, что образование он получил, читая журналы. Большинство сведений в его памяти, казалось, было почерпнуто из них. Возможно, чтение журналов было семейной чертой, возможно, эта страсть проявлялась только у него и у Мюриель – он не помнил, чтобы отец с матерью много читали. Но помнил, что тетя приносила ему комиксы, когда он был маленьким. Возможно, эта привычка началась тогда.

Одна статья в журнале привела его к мысли, что он может излечиться от своей фобии. Это было давным-давно, до тюрьмы, до дома на улице Солент-гарденз, до того, как он взял пистолет Сидни. В статье говорилось, что описанный метод заимствован из современной психотерапии – только применять его нужно самому, без психотерапевта. Нужно начинать с разглядывания изображений предмета своей фобии. Недели за две до этого в природоведческом журнале, который Виктор купил наряду с другими, на развороте была статья, посвященная особенностям наземных черепах в Северной Америке, главным образом ритуалу ухаживания у черепах гофер. Едва взглянув на разворот, Виктор захлопнул этот журнал и положил его под другой, чтобы больше не видеть его обложки. Обложка была вполне безобидной, с бабочкой, сидящей на лепестке орхидеи, но поскольку Виктор знал, что внутри, эта невинная и, собственно, очень красивая фотография приводила к ощущению мурашек на спине. Только он не выбросил этот журнал, потому что там была другая статья, которую ему очень хотелось прочесть – если у него хватит мужества снова коснуться обложки. И пока он не прочел о современной психотерапии, мужества ему не хватало. Ну что ж, он попробует.

Когда Дженнер еще учился в школе, они отправились на познавательную экскурсию в Музей Виктории и Альберта. Там был стаффордширский чайник уилдонского [12]12
  Томас Уилдон – знаменитый английский гончар XVIII века.


[Закрыть]типа, изготовленный примерно в 1765 году, – его он запомнил навсегда. Ведь этот чайник был сделан в форме черепахового панциря. Он настолько не ожидал увидеть нечто подобное в музее, что упал в обморок.

Никто не знал почему. Он не собирался никому говорить. Он даже боялся представить, что еще могут сделать одноклассники, если узнают причину, ведь дети в этом возрасте беспощадны. Сопровождавшие школьников учителя сочли, что он болен, и действительно, это произошло вскоре после того, как Виктор переболел гриппом и бронхитом. После этого случая его фобия стала медленно усиливаться, пока не дошла до того, что он не только не мог смотреть на изображения черепах, но и даже прикоснуться к книге, где, как ему казалось, он мог бы их встретить. Более того, опасался близко подходить к полке или к столу с этой книгой. И ничего не говорил окружающим его людям, перенося все это тайком, украдкой, втихомолку. У Полин была щетка для волос из черепахового панциря, он боялся даже едва задеть ее рукой, не говоря уже о том, чтобы взять в руки.

Разумеется, в повседневной жизни человек, если не захочет, едва ли часто будет сталкиваться с черепахами. Это не боязнь кошек или пауков. Но обморок в музее сильно испугал Виктора, как и эти отвратительные фотографии в журналах. Он боялся даже представить, что с ним случится, если он увидит настоящую черепаху.

Но теперь, прочитав журнальную статью, Виктор узнал, как он может победить свой страх. Как только он очутился дома, то раскрыл на развороте злосчастный журнал и заставил себя смотреть. Сперва он почувствовал себя ужасно, его начало подташнивать, руки дрожали, на лбу выступили капельки пота. Но Виктор продолжал следовать вычитанным в статье инструкциям. Твердил себе, что это безвредная рептилия, а на его коленях всего-навсего цветные фотографии на глянцевой бумаге. Они никак не могут ему повредить, и он волен закрыть журнал, как только захочет.

В определенной мере это принесло пользу. Несмотря на то что Виктор ужасно уставал от этих «занятий», со временем он все же приучил себя разглядывать эти картинки, не отводя взгляда. Потом он пошел в библиотеку, нашел «черепаху» в энциклопедии и заставил себя смотреть на самое отвратительное изображение, какое только видел: цветную фотографию гигантской галапагосской черепахи – testido elephantopus, громадной рептилии длиной в четыре фута, весящей больше трехсот фунтов. К счастью, картинка была просто крошечной.

Следующим шагом так называемой терапии должно было стать посещение зоомагазина. Но тут мужество его оставило. Подвел и свод инструкций. Виктору требовалось присутствие психотерапевта, хотя бы для того, чтобы его поддержать. Виктор никак не мог заставить себя пойти туда одному. Он даже позвонил в зоомагазин, спросил, есть ли у них черепахи – произнес это слово по телефону! – ему ответили, что есть, и он уже вышел из комнаты, но тут он почувствовал такую усталость, что не смог сделать ни шага. В конце концов он пришел к выводу, что в посещении магазина не было никакого смысла. В реальной жизни встретить эту тварь или хотя бы ее изображения достаточно трудно.

Виктор решил, что после всех этих «упражнений» его страх потерял свою силу. Ему удалось достигнуть определенных успехов, прогресс был налицо. Теперь он мог относительно спокойно проходить мимо зоомагазинов, мог рассматривать обложки природоведческих журналов, касаться их, несмотря на то, что могло, только могло, находиться внутри. После выхода из тюрьмы это частичное освобождение от фобии не испытывалось на прочность до этого утра, спустя четыре-пять дней после его панического буйства в комнате.

В половине десятого утра кто-то постучал в его дверь. Это была миссис Гриффитс, и впервые Виктор смог рассмотреть ее хорошенько. Она была разодета так, словно явилась на прием в сад Букингемского дворца. На ней был синий костюм, блузка с оборками, соломенная шляпка, украшенная белым нейлоновым цветком, такого же цвета ажурные перчатки и туфли на очень высоком каблуке. Все это вышло из моды лет тринадцать назад. Но Виктор не обратил на это никакого внимания. Он не мог отвести взгляда от левого лацкана ее пиджака. На нем красовалась золотая брошь в форме черепахи, панцирь ее состоял из камней, очень похожих на сапфиры.