Текст книги "Забытый август"

Автор книги: Рустам Ибрагимбеков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

– А где ты их взял? Юрка замялся.

– Сам написал, – признался он. – Я давно их пишу.

– Про любовь?

– И про любовь тоже есть, но мало.

– А про что?

– Про людей, про природу, труд. Ну, такие, как ты хотел. Хочешь, я тебе прочту?

– Сейчас не надо, – попросил я его. – А потом обязательно прочтешь... Я хочу с Паханом поговорить про Нелю. – Юрка вытаращил на меня глаза. – Чтобы он не приставал к ней. Она сама испросила меня об этом. Пусть, говорит, оставит меня в покое.

Юрка удивился еще больше.

– А она знает уже про тебя?

– Да, она все знает. Я ей сказал. . – .

– Ты молодец! – обрадовался Юрка. – Я же говорил – надо брать на абордаж... А как это получилось? Ты прямо так и сказал ей про все?

– Она по почерку узнала. Письмо же у нее было.

– А-а... – Юрка даже подскочил от восторга. – Здорово получилось!

– Слушай, только ты пока не говори никому, – попросил я его. – Пока я с Паханом не поговорю.

– А ты обязательно хочешь с ним поговорить? – спросил Юрка. – Может, не надо? Он же... Сам понимаешь...

– Обязательно, – сказал я твердо. – Иначе я себя уважать не буду.

К. нам подошел Рафик.

– А ты знаешь, где вчера была твоя Нелька? – спросил он у меня.

– Не твое это дело, – сказал я. – И отойди отсюда, я не хочу с тобой разговаривать.

– Она к Пахану на свидание ходила, – сказал Рафик.

– Врешь!

– А ты почитай, что на стенке рядом с каланчой написано. Я посмотрел на Юрку.

– Я ничего не видел, – сказал Юрка. – Честное слово!

– Никто не видел, – сказал Рафик, – мне Хорек сказал. Они у каланчи сидели весь вечер. Гусик пел для них, а Хорек на "атанде" стоял.

– Врешь ты все! – сказал я.

– Сейчас сам увидишь... Он за ней поехал.

– Отойди отсюда, – сказал я, стараясь не заплакать. – Я же сказал тебе, отойди!

– Ты не слышишь, что ли? – спросил его Юрка. – Тебе же говорят.

Он отвел Рафика в сторону, что-то шепнул на ухо и вернулся ко мне.

– Все женщины склонны к измене, – сказал он, чтобы успокоить меня. – Ты знаешь, я не хотел тебе говорить, но сейчас скажу, – продолжал Юрка. – Я же тоже ее любил, но потом понял, что она не для меня. У них денег полно.

– При чем тут деньги? – сказал я.

Послышался треск мотоцикла. Потом он появился из-за горки и понесся к пляжу. Сперва мне показалось, что Пахан сидит на нем один и на заднем сиденье никого нет. Потом я увидел руки, которые держались за его рубашку, и начал молить, сам не знаю кого, чтобы это была не она, а какая-нибудь другая девушка.

Но это была она. Они промчались мимо нас и остановились метрах в двадцати. Сперва слезла она, потом он. К ним подошел Хорек.

– Элик, – услышал я 'Юркий голос, – не обращай внимания. Она тебя не стоит.

– Юрка, но ведь она сама мне сказала, – прошептал я, – чтобы я защитил ее от Пахана.

– Пойдем домой, – попросил Юрка. – Что нам здесь сидеть?

– Нет, – сказал я, – я хочу, чтобы она меня увидела.

Я встал на ноги.

– Не надо, – умоляюще сказал Юрка.

Я оттолкнул его и пошел к мотоциклу. Юрка догнал меня и обхватил за плечи.

– Пусти! – крикнул я. – Я хочу с ней поговорить! Я рванулся из его рук и оказался рядом с ними.

– Неля, – сказал я, – можно тебя на минуту? Она не знала, что мне ответить. О Пахане я вспомнил только, когда она бросила на него испуганный взгляд.

– Отойди, – сказал он мне так, будто я мешаю ему пройти в дверь.

Я посмотрел на них. Все зависело от нее. Если бы она сказала, что согласна со мной поговорить, все могло бы кончиться по-другому. А она смотрела в землю, разглядывала полосу, которую оставило на песке колесо.

– Неля, – спросил я, – ты не хочешь со мной поговорить?

Она бросила взгляд на меня, потом на него, а потом снова уставилась на эту полоску на песке.

Тогда он ударил меня. Я замахал руками в ответ, забыв даже сжать их в кулаки, но бил изо всех сил, надеясь, хоть раз попасть ему по роже. Потом я упал. И он бил меня ногами. Я был в полном сознании, но почему-то не мог подняться: лежал на боку, прикрыв одной рукой голову, и понимал, что он бьет меня ногами, но боли не чувствовал. И ничего не слышал. Ни ее крика (Юрка сказал мне, что она кричала), ни ругани...

Потом они сели на мотоцикл и уехали.

Ребята подошли ко мне. Даже Хорек хотел помочь мне подняться с земли. Но я оттолкнул всех и пошел с пляжа...

На деревянной стене у каланчи я прочитал: "Аркадий – Неля. 20.8.45 г." Это означало, что они действительно вчера сидели здесь, а Гусик пел им песни...

Дома никого не было. Я лег на кровать и заплакал.

Разбудила меня мама.

– Элик, что случилось? – спросила она. – Кто тебя побил? Я увидел, что вся моя подушка, майка и даже брюки в крови...

Мама обняла меня.

– Мальчик мой, скажи мне, что у тебя стряслось? Кто тебяпобил.

Я лежал, уткнувшись ей в колени, и молчал.

– Ты не знаешь этих людей, – сказал я наконец. – Они чужие,

– Как чужие? А где это произошло?

– На пляже.

– С кем ты был?

– Один.

– Элик, ты врешь! Ты что, не хочешь мне сказать правду?

– Нет, – сказал я.

Мама встала с кровати и вышла из комнаты. Я был настолько без сил, что снова уснул.

Проснулся я от голоса за дверью и жужжания машинки. Это были папа и дядя Шура.

– Я так считаю, – говорит дядя Шура, – если я один и он один, то лучше нам стать одной семьей. Я пришел к вам за советом. Вы знаете меня двадцать лет и должны мне дать совет.

– Понимаешь, Шакро, – папа иногда называл дядю Шуру его грузинским именем, – это такое дело, тут советом не поможешь. Надо поступать, так, как велит сердце.

– Еще неизвестно, он согласится или нет, – сказал дядя Шура.

– Надо вам познакомиться поближе, – сказала мама.

– Это обязательно, – сказал дядя Шура. – Я вчера весь вечер был у него с вашим Эликом.

– Дети очень сложное дело, Шура, – сказала мама, тяжело вздохнув. – Ты берешь на себя большую ответственность.

– А где я еще найду такого мальчика? – спросил дядя Шура. – Потом всю жизнь буду жалеть. Если он согласится, то я счастлив буду.

– Да, мальчик хороший, – согласилась мама.

– Второго такого нету, – с гордостью .сказал дядя Шура.

– Шуре нужен сын, – сказал папа маме. – Сколько он может ЖИТЬ-ОДИН?..

– Конечно, нужен, – согласилась мама. – Но не так это все просто, как может показаться...

Она подошла к двери и плотно прикрыла ее. Их стало плохо слышно. Голова сильно болела и кружилась. Я закрыл глаза.

Когда я открыл их снова, рядом сидел Леня.

– Который час? – спросил я.

– Одиннадцать... Очень больно? Я покачал головой.

– Они будут топить тебя, – сказал Леня, и по щекам его потекли слезы. Хорек сказал всем, что тебя выгнали из отряда, и с завтрашнего дня все будут тебя топить.

– А чего ты плачешь? – сказал я. – Мне теперь все равно. Пусть топят.

Леня продолжал плакать.

– Не надо плакать, – попросил я и почувствовал, что у самого навертываются слезы. – Что ты плачешь? Он обнял меня.

– Я тебя всегда буду помнить, Элик, – сказал он. – Всю жизнь... Ты настоящий человек... – больше ничего сказать не мог, только всхлипывал.

– А мне действительно все равно, – сказал я. – Я не вру. Я больше не боюсь их... пусть топят...

22 августа (записано 29 августа)

А ночью мне приснился сон, что мы катались все на яхтах. И даже Пахан с нами. И она тоже... Мы с ней сидели на отдельной яхте...

Я опять встал поздно, чтобы успели уйти на работу родители. 'Папа подходил к моей кровати утром, но я сделал вид, что сплю. Когда они ушли, я, не умываясь, подошел к окну.

Все были в сборе, делили еду у каланчи. Бедный Леня тоже был с ними.

Из ворот части вышел Костя. Он перешел пустырь и зашел в ворота своего двора.

Я посмотрел на себя в зеркало нашего трельяжа: лицо опухло от слез и ударов, верхняя губа была сильно разбита, на подбородке и на правом ухе осталась засохшая кровь. Когда я полотенцем вытирал ее, то увидел в зеркале, что моя рука движется спокойно и даже замедленно. Это мне понравилось. Я уже знал, как буду вести себя в дальнейшем, и поэтому мне нравилось, что я могу спокойно вытирать кровь со своего лица и не жалеть себя при этом. Значит, я действительно не боюсь их больше...

Потом я вышел на пустырь. Они уже купались, вернее, сидели у бассейна и ждали меня. Сперва я подошел к деревянной стене у каланчи. Там прибавилась новая надпись: "Аркадий – Неля. 21.8.45г.".

Я подошел к бассейну и начал раздеваться. Пахан подошел ко мне.

– Ты... гнида, – сказал он, – обманывал весь отряд и ходил к ней каждый день. Я молчал.

– Получай, – сказал Пахан и ударил меня. Я опять бросился на него.

Они столкнули меня в бассейн и начали топить. Я барахтался, сколько мог, цепляясь за все, чего касалась моя рука, глотал то воздух, то воду и постепенно начал терять силы. Я не различал их лица и видел только ноги, которые толкали меня назад, в воду... Я старался ухватиться за них, чтобы не утонуть, но вдруг наступила такая усталость, что я не мог уже сделать ни одного движения и ничего не видел и не понимал.

Когда я пришел в себя, все почему-то сгрудились кучей рядом с бассейном, а я лежал почти совсем вытащенный из воды, раскинув руки и прижавшись лицом к земле; мои колени скользили в воде по мокрой стенке бассейна, пытаясь от чего-нибудь оттолкнуться. Я не мог понять, почему они больше не топят меня.

Вдруг они раздались в стороны, и я увидел человека в военной форме, который дрался с кем-то. Я не мог разглядеть их лица, настолько все вокруг было мутным и расплывчатым, но сразу понял, что это Костя и Пахан.

Это, действительно, были они, хотя я и сейчас не могу поверить в то, что Пахан посмел поднять на него руку. "Это же сын полка! Он же воевал на фронте!" Мне казалось, что я кричу эти слова Пахану, но на самом деле я лежал беззвучно и неподвижно, а Пахан бил Костю, потому что был сильнее и старше его. Костя сопротивлялся, как мог, но я понимал, что это безнадежное сопротивление.

Я с трудом встал и, шатаясь, пошел в их сторону.

Пахан уже повалил Костю на землю. Он сам тоже упал и придавил Костю своим телом. Они продолжали наносить друг другу удары... Пахан бил сильно, обеими руками, откидываясь всем телом. Я видел его лицо. Оно стало совсем звериным. Костя лежал под ним.

Я упал на них сверху. Не помню, что я делал: бил, кусал, царапался? Но я мог бы сделать все с Паханом за то, что он поднял руку на Костю. Он превратился для меня в фашиста, который бьет нашего бойца.

Я отлетал в сторону, падал, хватался за руки, висел на его ногах, снова падал...

Хорек пытался оттянуть меня в сторону, но я ударил его ногой, и он испугался. Остальные не вмешивались.

Мы придавили Пахана к земле.

Он изворачивался, как мог, чтобы сбросить нас с себя. А мы лежали на нем, тяжело дыша, не зная, что делать дальше.

– Лежи тихо, – сказал ему Костя, – а то свяжем тебя... Пахан продолжал вырываться. Он, как и мы, сильно устал, но дергался, не переставая.

– Пусти его, – вдруг сказал мне Костя.

Мы поднялись на ноги. Пахан тоже. Мы стояли в двух метрах, покачиваясь от усталости и готовые снова броситься друг на друга.

– Может, хватит? – сказал Костя.

Пахан смотрел на нас с ненавистью. Меня тошнило. Я еле держался на ногах. Если бы он напал на нас еще раз, я бы не смог даже рукой пошевелить.

– Пошли, – сказал мне Костя. – Нечего тебе тут делать. – Он повернулся и пошел к своему дому.

Я пошел за ним. Через несколько шагов я оглянулся. Пахан стоял на том же месте, сжав кулаки. Остальные смотрели на него, ждали, что же он сделает. Они, как и я, знали, что он обязательно что-то сделает. Никогда он не потерпит, чтобы на глазах ребят все так кончилось.

Я шел вслед за Костей, пока не услышал крика Лени. Мы обернулись одновременно – Костя и я – и увидели, что Пахан стоит на том же месте.

– Элик, – услышал я крик Лени, – у него револьвер!

И только тогда я увидел, что Пахан что-то держит в руке.

– Негодный, наверное, – сказал я.

И тут же раздался выстрел. Упал Костя. Они бросились врассыпную. Пахан побежал к оврагу.

Я щупал тело Кости и не мог понять, куда попала пуля. На мокрой от пота гимнастерке кровь проступила не сразу. И только после того, как проступила кровь, я увидел, что пуля попала ему в грудь.

Костя открыл глаза,

– Это револьвер милиционера, – сказал я, как будто сейчас имело значение, из какого револьвера его ранили.

Нас окружили люди. Подняли Костю на руки. Понесли. Я пошел за ними.

Его увезли в больницу. Меня в машину не взяли...

Через час меня допрашивал следователь. Он сидел за столом управдома в его подвале.

– Ты знал, что у Аркадия Резчикова есть револьвер?

– Нет.

– За что они тебя топили?

– Пахан приказал.

– За что?

Я молчал.

– Бандит тяжело ранил твоего товарища, а ты молчишь, – сказал следователь.,– Ты что, не понимаешь, что этот Пахан бандит? Он же связан со взрослыми уголовниками. Ты знаешь, что мотоцикл, на котором вы все катались, краденый?

– Нет.

– Краденый... А револьвер, из которого он стрелял, – личное оружие старшины милиции. Преступники совершили на неги покушение на вашем пустыре и украли револьвер. А теперь, оказывается, это сделал Пахан или его взрослые дружки. Так за что он приказал тебя топить?

– Из-за одной девочки.

– Какой девочки?

– Нели Адамовой.

– А какое она к тебе имеет отношение?

– Никакого.

– А к Резчикову?

– Она ему нравится.

– А тебе?

– Тоже.

– Понятно, – сказал следователь. – Ну, ладно, иди. Только будь дома, можешь еще понадобиться.

Я вышел в коридор. На скамейке вдоль стены сидели все члены нашего "отряда". Они вскочили на ноги и окружили меня,

– Ты сказал ему, что мы не дрались с вами? – спросил Гусик.

Хорек и остальные испуганно ждали моего ответа. Я молчал. Тогда они заговорили все сразу, перебивая друг друга:

– Откуда мы знали, что у него револьвер?

– Мы не дрались! Он один с вами дрался.

– Нам что говорили, мы то и делали.

– Он нас тоже бил.

– Мы боялись Пахана.

Они пытались доказать мне, что ни в чем не виноваты. Один Леня сидел спокойно.

– Не бойтесь, – сказал я. – Ничего вам не будет... Дайте пройти...

У двери меня догнал Хорек. Он боялся больше всех.

– Элик, – сказал он, – ты сказал следователю, что я вместе с тобой помог Лене. Помнишь, ты приходил ко мне...

В больницу меня не пустили.

– Нельзя, мальчик, – сказала мне дежурная. – Потом придешь, когда полегче ему станет...

А через неделю его из больницы перевезли в военный госпиталь, а оттуда повезли в часть, к боевым друзьям. Я так и не увидел его больше.

29 августа

Сегодня за Костиными вещами приехала машина из части. Управдом открыл дверь, и усатый сержант, фотография которого висела у Кости на стене, собрал в вещмешок его пожитки и отнес в машину. Я хотел помочь сержанту, но он оттолкнул меня.

– Полвойны прошел человек, ни одной царапины не получил, а вы тут чуть не загубили его...

Он положил мешок на заднее сиденье, сел рядом с водителем, и машина, рванув с места, уехала.

Я пошел домой. Наверное, я шел очень медленно, потому что, когда услышал свое имя и обернулся, взрослых на пустыре уже не было, а за мной, растянувшись в цепочку, плелась вся наша бывшая компания...