Текст книги "Контрабандист из Варшавского гетто"

Автор книги: Рустам Бахытжанович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Здравствуй еще раз, – широко улыбнулся Пассенштейн, крепко пожав руку Новаку, который в ответ улыбнулся и молча кивнул головой. Пассенштейн не отпуская руки Новака, как —будто бы боясь, что тот убежит.

– А ты изменился, заматерел, – сказал довольным голосом Пассенштейн. Новак тоже внимательно посмотрел на полицейского. От прежнего адвокатского лоска не осталось и следа. Вроде улыбается так же, но какой—то тоскливый что ли.

–Давай пройдемся, – предложил Пассенштейн и они, не сговариваясь вышли на улицу Налевки и неторопливо пошли в сторону людной Францишканской улицы.

–Слушай, сегодня утром на блокпосту полицейские звали тебя по фамилии Новак, я не ослышался? —спросил Пассенштейн.

–Нет, не ослышались, —неловко ответил Новак.

–Значит ты теперь Новак, —засмеялся Пассенштейн. —а звать —то тебя как?

–Пшемисл, —ответил Новак, опустив глаза. – Пшемисл Новак.

– А почему Пшемисл Новак, если не секрет?

– Да какой секрет, —виновато улыбнулся Новак. – когда немцы зашли в Варшаву, я залег на дно от греха подальше, – Новак ухмыльнулся, взглянув на Пассенштейна. —В шести километрах от моей родненькой Праги есть село Зеленка. Там я и подрядился к одной старушке – божий одуванчик, потом понравился я ей чем —то, прижился у нее. Она сына потеряла в тридцать девятом. Призвали его в армию. Как он ушел, так и пропал. А фамилия у старушки Новак. Ну вот, – улыбнулся Новак.

– То есть фамилию ты не просто так взял?

– Да обычная фамилия, – Новак пожал плечами.

– А документы как сделал?

– У меня знакомый есть, —чуть наклонившись, тихо произнес Новак, посмотрев по сторонам, – лучше всех в Варшаве рисует документы, но и берет правда, —ухмыльнулся он.

– Хорошо делает? —замедлив шаг, спросил Пассенштейн.

– Я же говорю, лучше всех.

– Это хорошо, очень хорошо, —улыбнулся Пассенштейн и посмотрев на Новака, спросил. – Ну а контрабандистом как стал?

– А что еще было делать, – ответил Новак, пожав плечами. —Вернулся в Варшаву в сороковом, а дружки все мои уже за стеной. Вначале нашел их, ну а потом пошло —поехало, – ответил Новак и полез в карман пиджака за папиросой. С минуту они шли молча и дойдя до Францишканской, не сговариваясь свернули направо.

– Ну а вы– то как, пан адвокат, рассказывайте, —прервал молчание Новак.

– А что про меня рассказывать, сам все знаешь, – тоскливо ответил Пассенштейн.

– Давно в полиции? —осторожно спросил Новак.

– С зимы сорок первого. Один знакомый предложил. Тогда в полицию как раз набирали людей, из бывших военных, полицейских и адвокатов, – Пассенштейн ухмыльнулся и посмотрел на Новака, —среди евреев Варшавы полицейских и военных ничтожное число, так что в еврейской полиции сейчас одни адвокаты, представь себе.

– Ну большинство на адвокатов не похожи, – съязвил Новак.

– Есть и бывшие преступники, —добавил Пассенштейн.

– А живете где?

– Здесь не далеко, на улице Островской.

– В общем, вижу, устроились вы, пан адвокат, – засмеялся Новак.

– Как видишь, —тихо сказал Пассенштейн.

– А пан Эйдельман, как поживает? —спросил Новак, внимательно посмотрев на Пассенштейна. Тот остановился.

– Пана Эйдельмана больше нет, —тихо произнес Пассенштейн.

– А где он? —с недоумением спросил Новак.

– В январе ушел покупать дрова на рынок и пропал. Обыскали все гетто, во всех щелях, но увы, как сквозь землю провалился.

– Да, – потянул Новак, покачав головой. —жалко.

– Помнишь, наверное, какие морозы стояли в январе. Каждое утро сотни трупов на улице валялось. Я искал его, но не нашел.

– Думаете замерз?

– Может быть. А могли ограбить и убить, теперь уже не разберешь, – сказал Пассенштейн. —Он мне как отец был. Когда нас всех согнали сюда и отгородили от арийской стороны, его дом номер восемь на улице Сенной как раз попал в границы гетто, —улыбнулся Пассенштейн. – Пан Эйдельман так радовался этому, как ребенок, ей – богу. Я даже жил у него первое время, – грустно улыбнулся Пассенштейн.

      —А его дочь, Юдифь Эйдельман? —спросил Новак, и его голос задрожал.

– Она здесь, – тихо ответил Пассенштейн, опустив взгляд, но спустя несколько секунд он поднял глаза и внимательно посмотрев на Новака, спросил. —Ты разве с ней знаком?

– Ну как же, пан адвокат, —усмехнулся Новак. —Вы же сами знакомили меня с ней в вашей конторе на Банковой площади. Я ведь приходил к вам, не помните?

– Честно, не помню, – улыбнулся Пассенштейн.

– В августе тридцать восьмого, спустя две недели после суда, ну вспоминайте.

– Ну может быть, – задумчиво произнес Пассенштейн, пожав плечами.

– Ну не помните и ладно. Вы лучше расскажите, как пани Юдифь поживает?

– Не знаю, – холодно отрезал Пассенштейн. —В последний раз я видел ее зимой, когда пропал ее отец.

– Вы разве не общаетесь? —удивленно спросил Новак, вытащив папиросу из кармана пиджака.

– Почти не общаемся, – не глядя на Новака, ответил Пассенштейн.

– А живет она где? —спросил Новак.

– Должно быть там же, на Сенной.

– Ну ясно, – произнес Новак, заметив, что про пани Юдифь Эйдельман, пан адвокат не шибко хочет говорить. Они молча прошлись еще немного.

– Я кое, о чем хотел поговорить с тобой, – не уверенно начал Пассенштейн, когда Новак пульнул окурок в сторону. – Точнее попросить.

– Знаете, пан адвокат, —остановился Новак, —я этого момента ждал несколько лет. Просите, о чем угодно, сделаю.

– Да ну брось, – сконфузился Пассенштейн.

– Нет я серьезно, чтобы со мной стало, если б не вы и не пан Эйдельман.

– У меня есть дочка, Рахель, —начал было говорить Пассенштейн, но навстречу им шла сгорбленная старая женщина, волоча за собой какой —то мешок. Пассенштейн и Новак остановились, расступились и пропустили ее. Старуха прошли между ними, не поднимая головы, бормоча себе под нос. Проводив ее взглядом, пан адвокат подошел поближе к Новаку и тихо спросил. —В общем, ты мог бы вывезти мою дочь из гетто?

– Вашу дочку? —переспросил Новак.

– Да, —твердо произнес Пассенштейн. Новак несколько секунд с удивлением смотрел на Пассенштейна.

– Пан адвокат, давайте – ка все по порядку.

Пассенштейн тихо кивнул головой и показал рукой идти дальше. С полминуты он собирался с мыслями.

– Я хочу вывезти свою Рахель на арийскую сторону. У меня есть там близкие друзья, они помогут мне, возьмут девочку к себе, – тихо сказал Пассенштейн.

– А зачем вам это? —спросил Новак, почему —то вспомнив разговор с немецким офицериком из санитарной службы. Пассенштейн остановился и взглянул на Новака.

– Рано или поздно немцы нас всех прикончат, – сказал он.

– Но разве полицейских…– начал было говорить Новак, но Пассенштейн его перебил:

– Думаешь нас не тронут, – ухмыльнулся он.

– Послушайте пан адвокат, —встрепенулся Новак, —вы просите переправить вашу дочь на арийскую строну, но про себя ничего не сказали.

– Я здесь остаюсь, – сразу ответил полицейский, опять зашагав по тротуару.

– А супруга ваша? – осторожно спросил Новак.

– Мы с ней останемся, —ответил Пассенштейн. – Я думал об этом. Если все вместе сбежим на арийскую сторону, нам не выжить. Посмотри на меня, —Пассенштейн остановился, повернулся к Новаку лицом, приподняв подбородок. – Внимательно посмотри, с таким лицом там не выжить. За километр видно, кто я такой.

– Да я понял теперь.

– Мне не повезло, как тебе, —ухмыльнулся Пассенштейн, внимательно смерив взглядом Новака. – Думаю ты сможешь провернуть это, ты же в этих делах должен быть как рыба в воде, —добавил Пассенштейн. Новак остановился, медленно вытащил папироску из кармана пиджака, помял ее в руке, смяв кончик и вставив папиросу в рот, поджег спичку и долго прикуривал.

– Пан адвокат, я людей ни разу не провозил, – сказал он, выпустив дым. —Только товар, понимаете.

– Но ты ведь можешь, я знаю.

– Пане адвокат, я должен провести вашу дочь на арийскую сторону и там передать вашим друзьям?

– Да, все верно.

– Знаете, я тут вспомнил, – Новак заметил шаг и почесал затылок. —Рассказывали, что одного ребенка провезли через блокпост. Мальчик кажется. Его усыпили и спрятали, и он тихо проспал всю дорогу.

– Провести спящего ребенка через блокпост, – Пассенштейн задумчиво посмотрел на Новака. – Надо подумать.

– Пан адвокат, я все сделаю. Мне только время нужно. День, может два все обдумать, переговорить кое с кем.

Хорошо, спасибо тебе, – Пассенштейн остановился и с признательностью в глазах посмотрел на него.

– Да будет вам.

– У меня еще одна к тебе просьба, – Пассенштейн опустил глаза. – Сам понимаешь, на арийской стороне моей дочери понадобятся новые документы.

–Ну это проще простого, —подмигнув, улыбнулся Новак. —девочке сколько лет?

– Четыре, скоро пять будет.

– Свидетельство о рождении значит, —сказал Новак и на секунду задумался, глядя перед собой. – Данные родителей, что там еще надо. Ну вы лучше меня знаете, пан адвокат.

– Я понял. Я все подготовлю и напишу тебе.

–Десять дней и документу готовы.

– А сколько они будут стоить?

– Я все сам сделаю, пан адвокат, я же говорил, —твердо ответил Новак.

– Спасибо тебе, —еще раз поблагодарил Пассенштейн.

– Не беспокойтесь, я уже прикинул по—быстрому, как можно провернуть дельце, – хитро улыбнулся Новак.

– Будем надеется, что все пройдет удачно, —не уверено произнес Пассенштейн, а затем спросил. —У тебя есть немного времени?

– Да, вроде есть, —ответил Новак.

– Хотел показать тебя, где я живу. Здесь недалеко, минут десять —пятнадцать.

Оставшуюся часть пути Пассенштейн вспоминал суд в тридцать седьмом году, а Новак расспрашивал про пана Эйдельмана.

– У пана Эйдельмана еще дети есть? – спросил Новак, когда они вышли на улицу Островская.

–Нет, Юдифь единственная дочка.

– А супруга пана Эйдельмана?

– Она умерла еще до войны, в тридцать шестом.

– А родственники есть?

– Не припоминаю, вроде нет, а что?

– Нет, я просто спрашиваю. Получается пани Юдифь Эйдельман совсем одна.

– Да, совсем одна, – произнес Пассенштейн, опустив взгляд.

– Вы говорили, что не видели ее с зимы.

– Я бы рад ее навестить, но у нас с ней не очень, – вздохнул Пассенштейн. —Скажу тебе честно, она не хочет меня видеть. Кстати, вот мой дом, —Пассенштейн показал рукой на четырехэтажный, серый дом. —Второй подъезд, второй этаж, квартира слева.

– Понял, – сказал Новак, внимательно оглядев дом.

– Может зайдешь? —спросил Пассенштейн.

– Нет, пан адвокат, мне уже пора.

– С женой и дочкой познакомлю.

– Спасибо пан адвокат, но давайте в другой раз.

– Ну в другой, так в другой, —улыбнулся Пассенштейн, а затем спросил. – Когда мне ждать тебе?

– Дайте мне пару дней, – ответил Новак и протянул руку на прощание.

– Я буду ждать, – сказал Пассенштейн, не решаясь отпустить руку Новака.

– Я понял, – улыбнулся Новак.

Новак проводил взглядом Пассенштейна, и посмотрел на часы. До комендантского часа оставалось минут сорок. Впереди была улица Смоча, по которой можно было бы вернуться на улицу Генся и по ней выйти через блокпост у Еврейского кладбища, либо уйти из гетто через главные ворота на улице Дзикая, до которых было рукой подать. Незаметно дать на лапу жандарму десять злотых на папиросы, наплести чего—нибудь и спокойно уйти. Но Новак даже не думал о том, как выйти из гетто, хотя вчера твердо решил, что сегодня он в последний раз заходит в гетто, а потом зароется на арийской стороне так, что никто не найдет его. Сейчас, когда он стоял на улице Островская и смотрел на часы, его магнитом тянуло на улицу Сенная, к дому номер восемь. Он не знал, что будет делать, зайдет ли он в подъезд и постучит ли в дверь, что он скажет.

Он не думал об этом, а думал о том, ка ему добраться до улицы Сенная и успеет ли он уйти в малое гетто до наступления комендантского часа. Если нарваться на патруль можно схлопотать пулю в лоб. У жандармов разговор короткий. Однако Новака это не пугало. Не пугало его и то, что дойти за сорок минут до Хлодной было невозможно. Он быстрым шагом вышел на опустевшую улицу Смоча и повернув налево, зашагал по тротуару и не успел пройти и полквартала, как позади себя услышал скрип педалей. Новак обернулся и не поверил своему счастью. Мальчишка —рикша лет пятнадцати устало крутил педали, таща перед собой пустую, двухместную коляску.

– Стой, – все еще не веря своей удаче, Новак выбежал на пустую проезжую часть и замахал руками, – стой говорю.

– Да я уже домой, —выпалил запыхавшийся мальчишка.

– Пятнадцать злотых даю, если довезешь до моста на Хлодной, – сразу же предложил Новак и для подтверждения, залез во внутренний карман и вытащив пачку денег, потряс ею в воздухе.

– Садитесь пан, – глаза у мальчишки заблестели при виде денег. Новак уселся и обратился через плечо:

– Управишься за тридцать минут?

– Управлюсь, – ответил мальчишка, усиленно крутя педали.

– А живешь где? – спросил Новак.

– Здесь недалеко, на Волынской, —мальчишка показал головой налево.

–Домой, видать, уже не успеешь, —многозначительно произнес Новак.

– Не успею, —печально вздохнул мальчишка, вспомнив свою двухлетнюю худенькую сестренку, которая каждый вечер ждала брата с гостинцем.

– Зачем согласился тогда?

– Пятнадцать злотых на дороге не валяются, —тяжело дыша, ответил мальчишка.

– И то верно, —кивнул головой Новак, —тогда за риск еще пятерку накину.

– Щедрый пан, —воскликнул мальчишка и закрутил педали еще сильнее.

– Так что делать будешь?

– Не пропаду, —с придыханием ответил мальчишка, которому тяжело давались слова, поэтому Новак не стал его больше расспрашивать. На улице потемнело. Улица Сенная, дом номер 8, Новак крутил в голове этот адрес, который показался ему знакомым. Он даже припомнил длинный, четырехэтажный дом с красивыми балконами и широкой аркой. Этот дом стоял совсем рядом с улицей Твардая. Новаку даже показалось, что, кажется, он видел этот дом сегодня утром, стоя с паном адвокатом недалеко от блокпоста. Он также припоминал, что частенько ходил мимо этого дома, но ни разу не столкнулся с пани Юдифь Эйдельман.

А если бы столкнулся, то сказал бы ей: «Пани Эйдельман, неужели вы меня не помните. Мы встречались в конторе вашего отца на Банковой площади в августе тридцать седьмого». Потом он бы расспросил пани Юдифь об ее отце, пане Эйдельмана, а затем предложил бы свою помощь и пригласил бы пани Юдифь в лучший ресторан. Да хотя бы в то же Мерил —кофе, где поет Марыся Айзенштадт. Они зашли бы в круглый зал с низким потолком. Повсюду, прижимаясь друг к другу, стояли бы круглые столики, но для него официант поставил бы столик рядом со сценой, где усталый пианист, в ожидании выступления Марыси Айзенштадт, играл бы что – то грустное и невероятно скучное. В это время, пока около них суетились бы официанты, весь зал во все глаза рассматривал бы пани Юдифь Эйдельман. Новак представил, как бы ее пожирали глазами подвыпившие посетители, вальяжно развалившиеся на своих стульях, и бросали бы на него завистливые взгляды.

Он вспомнил как она выглядела в августе тридцать седьмого года. Этот образ навсегда застрял в его сердце, обжог внутри, оставив незаживающую рану в его душе. В тот солнечный, августовский день, когда он встретил ее в адвокатской конторе пана Эйдельмана, она была в легком, летнем, подчеркивающем все достоинства платье светло – бежевого цвета и в бордовых туфлях на высоком каблуке. Ее длинные, сильно вьющиеся волосы светло – каштанового цвета были небрежно собраны на голове. Она была в волнении и видимо ей не терпелось что– то рассказать отцу и от того, что рядом с ним были посторонние, она надула губки, отчего они стали еще чувственнее. Все в ней тогда было страстно и горячо: движения, пышное тело, глаза. Этими большими и яркими глазами, она жгла его, а он, опустив голову, не смел ее больше поднимать, уставившись на ее туфли.

Но зачем он сейчас спешит на улицу Сенная, к дому номер восемь? Ну найдет квартиру, где она живет, дальше что. Неужели он постучит в дверь? Что он ей скажет? Новак не знал, что будет делать, когда окажется возле дома номер восемь. Его просто тянуло туда. Его рана, за годы притихшая и как – будто зажившая, после разговора с паном адвокатом, вновь начала пульсировать, нагрелась и рванула старой болью.

Мальчишка не обманул, довезя Новака до моста через улицу Хлодная ровно за тридцать минут. Начался комендантский час.

– Ну будьте, добрый пан, —бросил на прощанье мальчишка и закрутив педали, скрылся в сгустившейся темноте.

Очень осторожно проходя по мосту, Новак видел, как внизу, по хорошо освященной улице Хлодной, принадлежавшей арийской стороне, не спеша проходили люди. Оказавшись наконец в малом гетто, он, знавший все выходы и входы, исчез с больших улиц, стараясь идти кривыми, замысловатыми улочками и переулками и вышел на улицу Сенная со стороны улицу Марианская. Первый дом на улице Сенная, который оказался на его пути был дом номер двенадцать. Широкая и красивая улица Сенная была пуста и темна. Окна в квартирах не горели. Новак заметил лишь несколько тусклых лампад. Он прижимался к обочине, стараясь идти тихо, чтобы не было слышно шагов. Вот уже десятый дом. У следующего дома Новак остановился и посмотрел в сторону улицы Твардая, которая отсюда была хорошо видна. Он ухмыльнулся и сделав несколько шагов от дома, оказался на широкой проезжей части и поднял голову, чтобы рассмотреть красивый фасад с маленькими балкончиками. Да, это тот самый дом, мимо которого он проходил сотни раз. Довольный, он вернулся к дому и увидев небольшую табличку с номером дома «Сенная, 8», вошел в широкую арку. Двор был совершенно темный. В доме было три подъезда. Изредка в темных, закрытых окнах слышался какой —то шум, но он был недолгий. Новак вытащил папиросу и закурил, всматриваясь в темные окна. Он не знал ни подъезд, ни номер квартиры, где живет пани Юдифь Эйдельман. Зачем же он пришел сюда? Что теперь ему делать? В самом деле, не станет же он стучать во все двери, чтобы найти пани Юдифь. Не далеко жили его приятели и он мог бы пойти к ним на ночь, что еще оставалось. Новак сильно затянулся.

Вдруг из самого крайнего подъезда послышался стук каблуков. Кто – то быстро спускался по лестнице. Новак сделал несколько шагов назад, так что бы его не было видно. Его сердце застучало. Дверь подъезда заскрипела и оттуда вышла молодая женщина. Она быстрым шагом шла в сторону арки, так, как будто не было никакого комендантского часа, а за прогулку на улице в такое время не грозил расстрел на месте. Новак присмотрелся и не поверил своим глазам. Это была Юдифь Эйдельман. Когда часто и подолгу думаешь о человеке, даже если судьба, вживую, свела всего лишь на пару минут, то кажется, знаешь о нем очень многое и способен узнать в долю секунды в любой ситуации, будь– то в толпе или в темноте. Новак растеряно провожал ее взглядом, не зная, что предпринять. Куда она идет? Ее нужно было во что бы то ни стало остановить и вернуть домой. Новак хотел было догнать ее, но остановился. Тихо скрипнула дверь того же третьего подъезда и показалась еще одна фигура. Это был мужчина небольшого роста, одетый в костюм и кепку. Открыв дверь, мужчина смотрел вслед девушке и когда она свернула в арку, он последовал за ней, идя мягким и бесшумным шагом. Новак замер, не отводя от него глаз. Девушка уже скрылась в арке и уже застучала каблуками по Сенной. Как только мужчина вошел в арку, Новак тихо последовал за ним. Новак не понаслышке знал, что почти любое преступление в гетто оставалось безнаказанным. А одинокая девушка во время комендантского часа лакомый кусочек для таких вот как этот. Новака охватило негодование и злость. Он сжал кулаки. Выйдя из арки, Новак остановился и осторожно выглянул. Девушка быстро шла в сторону улицы Твардая. Он ее не видел, но хорошо слышал ее каблуки, а вот спину следившего за ней мужчины он видел отчетливо. Новак, прижимаясь к обочине тротуара шел за ним, не отводя глаз. Вдруг стук каблуков прекратился, а этот в костюме остановился и прижался к дому. Новак медленно, почти что на цыпочках подошел поближе, встав в метрах двадцати и замер у какой– то темной витрины. Каблуки опять застучали и уходили куда– то вправо. Слух не обманул Новака, мужчина повернул направо, и исчез в темной подворотне. Новак уже не прячась забежал в узкую и очень длинную арка. Впереди все так же слышался стук каблуков. Он быстро настиг мужчину в длинной арке и с разбегу свалил его с ног. Тот повалился и охнул. Впереди раздался женский крик. Новак посмотрел вперед и увидел девушку. Да это была она, Юдифь Эйдельман. Она испуганно попятилась назад и уткнулась спиной в стену арки. Новак взял мужчину за пиджак, чуть приподняв, нанес сильный удар рукой в ухо. Тот еще раз охнул и повалился.

– Ты кто такой? – тяжело дыша спросил мужчина. Новак еще раз приподнял его, тот уже закрыл лицо руками. —Я из полиции идиот, – закричал мужчина, испуганно поглядывая на Новака сквозь пальцы рук. Новак ничего не ответил, и схватив его за волосы, несколько раз со всей силы стукнул головой о мостовую. Мужчина, обмяк, не издав ни звука. У его головы образовалась, расползаясь, кровяная лужа. Новак стоял над лежащим телом и тяжело дышал. Он снял кепку и вытирая рукой мокрый лоб, почувствовал, что его рука стала липкой. Он вытер руки о пиджак лежащего и пошарил по его карманам. Из внутреннего кармана пиджака он вытащил карточку. Это был аусвайс еврейского полицейского. Все поплыло перед глазами Новак. Он даже на секунду забыл про пани Юдифь. Новак бросил карточку и побежал. Двор оказался сквозным. Слева была еще одна узкая арка, выходившая на небольшую улочку, которая, извиваясь, затем вливалась в улицу Паньская. Выбежав на эту улочку, Новак остановился и прислушался. Слева доносился знакомый стук каблуков. Он бросился на звук каблуков.

– Пани Юдифь, – прокричал Новак, догоняя девушку, —остановитесь. Да постойте же.

Девушка остановилась, тяжело дыша и как —будто бы заскулила, прижав руки ко рту. Новак подошел поближе и сняв кепку, испуганно улыбнулся.

– Вы меня не узнаете? – учащенно дыша, спросил он.

Юдифь Эйдельман подняла испуганные глаза. Его лицо показалось ей знакомым. В ее голове кружились мысли, и она еще ничего не вспомнила, страх ее совершенно сковал, и она была уверена, что сейчас с ней случиться непоправимое, страшное, но вдруг пронеслась тихая мысль об отце. Его образ возник перед ней, и она даже немного успокоилась. Мысль об отце сразу потянула за собой смутные воспоминания, где этот молодой человек с безумными глазами стоял рядом с ее отцом, а тот смеялся и похлопывал его по плечу.

– Ну как же, пани Эйдельман, мы в тридцать седьмом встречались в конторе вашего отца, – горячо произнес он. Теперь она вспомнила и страх ее отпустил. Это было громкое уголовное дело, а она, проходя скучную практику в конторе отца, живо интересовалась именно этим делом. А потом они действительно встречались в конторе, правда он стоял тогда, опустив голову и кажется не произнес не единого слова.

– Абрам Пассенштейн защищал меня в суде. Мы до войны встречались в конторе вашего отца на Банковской площади, ну же вспоминайте, —широко улыбаясь, продолжал он, продолжая тяжело дышать.

– Я, кажется, помню вас, – немного успокоившись сказала она и тут же пришла в ужас от того, что с ней могло произойти.

– Значит вы помните, – искренне обрадовался Новак.

– Что там случилось в арке? – спросила она, продолжая изучать Новака.

– Я потом вам все расскажу, сейчас нет времени, нам нужно быстро уходить, —Новак посмотрел по сторонам. – Вам домой возвращаться нельзя, поверьте мне. Тут недалеко мои друзья, – все еще задыхаясь от волнения произнес он и показал ей идти за ним. Сделав несколько шагов, он остановился, а следом и она.

– Пани Юдифь, скиньте пожалуйста туфли, вас за квартал слышно, – улыбнулся он. Она молча подчинилась и скинув туфли, взяла их в руки. Новак повел ее в квартиру, где проживали его дружки и куда сегодня утром они сгрузили товар. Дорогой до улицы Простая они шли молча, а пани Юдифь изредка смотрела на Новака. Зайдя в подъезд и поднявшись на второй этаж, Новак постучал в дверь и прислушался. В квартире стояла мертвая тишина, хотя до этого там был слышен шум и непонятная возня. Новак обернулся и посмотрел на стоявшую за его спиной пани Юдифь.

– Сейчас откроют, – тихо сказал он.

– Кто там? – наконец за дверью послышался сиплый голос.

– Да я это, открывай, – в нетерпении ответил Новак. Дверь открылась.

– Ты? – сиплый с удивлением уставился на Новака, но приметив за его спиной молодую девушку, расплылся в широкой улыбке, показав черные зубы.

– Добрый вечер пани, прошу Вас проходите, – немного растягивая слова, произнес сиплый, липким взглядом пожирая пани Юдифь Эйдельман. Однако, Новак не обращая внимание на трескотню сиплого, сразу заглянул в гостиную, в которой было несколько человек и стоял стойкий дым от папирос и сильно пахло спиртом.

–А там кто? – спросил Новак, показав рукой в сторону дальней комнаты с закрытой дверью.

–Никого, – с влажным взглядом ответил сиплый. Пани Юдифь стало нехорошо от этой слащавенькой манеры сиплого говорить, и она старалась быть поближе к Новаку.

–Проходите, – Новак показал ей рукой в сторону дальней комнаты.

В комнате из мебели была кровать у стены, по центру небольшой квадратный столик, возле него единственный стул. Новак усадил пани Юдифь как раз на этот стул, зажег свечу на столе, а сам сел на кровать. Он немного сконфузился, заметив, как пани Юдифь внимательно его рассматривает.

– Теперь я, кажется, вспомнила, – сказала она. – Я даже припоминаю тот день, когда мы встречались в адвокатской конторе отца. Это ведь вас обвиняли в жутком преступлении?

– Ну вот видите, – радостно ответил Новак, встав с кровати, – а я боялся, что не вспомните.

– Только я не помню, ваша имя.

– Меня зовут Пшемисл Новак, пани Юдифь, – быстро сказал Новак и отошел к окну.

– Пшемисл Новак, – с недоверием в голосе, медленно повторила пани Юдифь.

– Да что мы обо мне, да обо мне, —горячо произнес он и вернувшись, опять сел на кровать. – Вы знаете, кто был тот человек, почему он следил за вами? —спросил он.

– Следил за мной? —с недоверием переспросила она, – с чего вы решили?

Новак встал с кровати и подойдя к окну, закурил. Он рассказал ей, как утром случайно встретил Пассенштейна. Пассенштейн рассказал о смерти пана Эйдельмана и сообщил ему, где она живет. Он пришел к ней, чтобы предложить свою помощь. Потому– что когда—то ее отец, пан Эйдельман, помог ему.

– Значит этот предатель рассказал вам про меня, —пани Юдифь прервала рассказ Новака и встав со стула, начала нервно ходить по комнате, шлепая босыми, миниатюрными, сильно испачканными ножками по деревянному полу.

– Почему предатель? – спросил он.

– Почему? —она остановилась и посмотрела на Новака. —Вы еще спрашиваете. Я так хотела плюнуть в его улыбчивую рожу, когда он заявился к нам в своей новенькой форме, жаль меня отец тогда удержал.

– Ну в общем, —продолжил Новак, желая сменить тему, – я увидел, как вы выходите из подъезда, следом за вами этот, – Новак незаметно взглянул на свои ладони. – Ну я и пошел за ним, – вздохнул он.

– Ну рассказывайте, рассказывайте.

– Ну что рассказывать, —он поднял глаза. – Дальше вы сами все знаете. Правда, он сказал, что из полиции.

– Он полицейский? —удивленно спросила она.

– Да вы не переживайте, —неловко улыбнулся он. —Только вот, зря вы но ночам гуляете.

– А причем здесь это?

– Думаете, зачем он за вами следил.

– Не знаю, —опустила глаза пани Юдифь.

– Все– таки не разумно ночью, во время комендантского часа выходить на улицу, – строгим голосом произнес он, подойдя к столу и внимательно посмотрев на нее.

– Ладно, что дальше было, вы его отпустили? – спросила она, взглянув прямо на него. Ее глаза горели каким —то странным, пожалуй, нездоровым огоньком. Новак опустил руки и хотел было спрятать их в карманах брюк, но она подошла поближе и остановила его. Она взяла его руку в свою и повернула к себе ладонями верх.

– Вы его убили, да? —спросила она, рассматривая его окровавленные руки. Новак опустил взгляд. Он спасал ее и сделал бы это еще раз.

– Значит он сказал, что из полиции, —спокойно произнесла пани Юдифь, отпустив его руку. Она отошла и сев на свой стул, надела туфли.

– Пани Юдифь, давайте завтра поговорим, —устало произнес Новак и подошел к ней. Он внимательно посмотрел ее. Ее лицо сильно похудело, щеки ввалились, под глазами были видны большие черные круги, а плечи были такими худыми, что казалось на кости натянута кожа. От прежней пани Юдифь Эйдельман не осталось и следа, лишь полные, чувственные губы и горящие, большие как слива глаза, да копна волос. Но как же его тянуло к ней. Даже еще больше, особенно теперь, когда она так нуждается в его помощи.

– Послушайте, к черту этого полицейского или кто он там, —воскликнул Новак и пулей выскочил из комнаты. Вернулся он спустя несколько минут. В своих окровавленных руках, он держал толстый кусок ветчины и открытую банку мясных консервов, в которую была воткнута вилка. В кармане его пиджака выпирало что—то большое. Он положил на столик банку и ветчину, из кармана вытащил полбуханки черного хлеба, из другого ножичек. Быстро нарезал хлеб.

– Я сейчас, – радостно произнес он и опять исчез. Вернулся с початой бутылкой водки и двумя стеклянными стаканами.

– Что вы сидите, ешьте, —сказал он командным голосом и налил себе водки. —Ешьте пани Юдифь, я знаю вы голодны.

– Откуда все это? —спросила она, подняв на него свои большие глаза.

– Не спрашивайте, пани Юдифь, ешьте, – Новак по—хозяйски нарезал ветчины, положил один толстый кусок на хлеб и протянул ей. Она долго смотрела на банку консервов, хлеб, но особенно на ветчину. Она, не глядя, на Новака, неуверенно взяла хлеб с ветчиной. Новак взял себе кусок хлеба и отошел к кровати. Сев, он залпом выпил водки. По его телу растеклось тепло, голова сразу же потяжелела. Пани Юдифь ела, иногда боязливо поглядывая на него. Съев хлеб с ветчиной, она виновато, как маленький ребенок, посмотрела на него, и принялась за консервы, быстро проглатывая куски тушенного мяса, толком не прожевывая. Новак подошел к столу и налил ей немного водки.

– Выпейте, – сказал он, протягивая ей стакан, когда она закончила есть. Она взяла стакан и поднеся к губам, отпила и сильно поморщилась.

– Вот и хорошо, – улыбнувшись сказал он. —Вы здесь ложитесь, не бойтесь ничего. Здесь вы в полной безопасности. Завтра поговорим.

Новак вышел из комнаты. В гостиной уже погас свет. Он прикрыл дверь в комнату и сел возле нее, облокотившись спиной о стену. Его глаза сами закрывались несмотря на то, что в груди тянуло и жгло и он слышал стук собственного сердца. Он вспомнил убитого им полицейского, испуганную пани Юдифь в подворотне, вспомнил он и пана адвоката. Все это кружило в его дремотной голове, а затем он куда —то провалился.