Текст книги "Совёнок (СИ)"

Автор книги: Руслан Дружинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

   Сергей отставил палку к стене, нога всё равно перестала болеть, вошёл в ванную и сразу увидел Совёнка. Она сидела внутри, поджав ноги и абсолютно нагая. Горячая вода хлестала струёй точно в сток и совсем не набиралась.

  – Ну что же ты! – воскликнул Сергей, заткнул пробку и переключил струю крана на душ. Совёнок крупно дрожала от холода, было даже слышно, как стучат её зубы. Никогда прежде вода в его доме не была такой горячей! Ещё сегодня днём он еле как смог вымыть посуду, но теперь щедро поливал спину и плечи Совёнка, отогревая её от октябрьского дождя. Во время мытья она не проронила ни слова, а когда с водными процедурами было покончено, Сергей растёр её большим полотенцем. Немного очнувшись, она шепнула, что оденется сама и попросила его выйти. В её голосе действительно звучала обида, или ему показалось?

   Когда он вернулся в гостиную, дом успел преобразиться. Никакой пыли и грязи, никаких остатков пиршества на столе, никакой чужой ручки у ножки стула. Фотошоп на мониторе закрыт, с рабочего стола, на озарённую люстрой комнату, смотрит портрет Совёнка. Парадный вид квартиры всегда успокаивал Сергея, возвращал ему веру в лучшее, но не сейчас. Всё чересчур затянулось.

   Художник подошёл к трюмо, порылся в ящиках, нашел ножницы, после чего с усилием проскрёб на зеркале отчётливую полосу. Это безобразие нарушило общую идиллию в доме, которой и быть не должно. Поручив себе следить за царапиной, он метнулся к пакету, где лежал фотоаппарат. К счастью, тот оказался на месте, заряжен батарейками и полностью функционален.

   В коридоре щёлкнула дверь, художник спешно спрятал фотоаппарат за спину, но нет, так не годится, руки должны быть свободны. Пришлось сунуть фотоаппарат в ящик стола. За этим делом его и застала вошедшая в гостиную Совёнок.

   Мокрые русые волосы разметались по махровому халату, на лице не осталось никакой грусти, она даже слегка улыбнулась:

  – Кто приходил?

  – По работе, – коротко ответил Сергей, заметно нервничая. Он постарался пристроиться где-нибудь возле окна, сделав вид, что выглядывает за портьеры.

  – А-а... – невзрачно протянула Совёнок, прошла к кровати и устало плюхнулась на неё. – Я как собака устала. Занятия до темноты, фигня всякая на дороге, тащиться на двух автобусах, а ещё в пробку попали: фольцваген тойоту подрезал, представляешь? Такое ощущение, что русские машины по нашим дорогам больше не ездят. Опоздала, короче, и в магазин не зашла – сил нет совсем. Сердишься?

  – На что мне сердиться? – Сергей отвернулся от чёрного как круто-сваренный кофе окна, за которым всё равно ничего не было видно. – Ты как себя чувствуешь? Голова не болит, горло? Ты вся замёрзла.

  – Нет, нормально, – пробормотала Совёнок, потягиваясь на постели. – Спать только хочу, словно весь день вагоны с углём разгружала. Вот закроешь глаза, и все эти рожи перед тобой, и гул аудитории в ушах, никто не хрена не учится, все в телефонах сидят – как достало! А ещё только второй год. Глаза слипаются...

  – Конечно, у тебя никогда ничего не болит... – проронил Сергей, покосившись на зеркало. Царапины не было.

  – Что?

  – Я говорю: главное – не болей!

  – Угу... – вяло пробурчала Совёнок, а потом простонала. – Серё-ёжка, ты чертей своих продал?

  – Продал, и получил задаток на будущую часть работы, – хмуро ответил он.

  – А чего тогда хмуришься? Красавчик! Классно же... Даш мне завтра три тысячи? Я не могу больше с этими рожами, хоть один день на такси до института доеду. Меня после сегодняшнего – пушкой не разбудишь, хоть расстреливайте, и так расколбасит, что буду как старушка с ревматизмами-радикулитами по ступенькам спускаться. Но если всё же попрусь в институт, ты мне три тысячи, пожалуйста, дай. Мне там надо... – зевала она и тёрла глаза.

   Хоть десять забери, всё равно из кошелька ни копейки не убудет! Нет, пора с этим кончать. Почему свою реальную жизнь он отдаёт воображению? Кто она вообще такая, откуда взялась, зачем и с какой целью у него поселилась? Никогда не верил в домовых, демонов, всю жизнь атеистом, а теперь поглядите-ка какую тульпу словил! Почему именно она, а не Наташа?!

  – А если я скажу тебе, что у меня другая женщина есть? – вдруг резко проговорил он, вцепившись пальцами в подоконник. Совёнок приподнялась и уставилась на него покрасневшими глазами. Смотрела с осторожной улыбкой: говорит серьёзно или всё-таки шутит? Сергей сделал строгую морду, будто признание было правдиво. Но она всё равно раскусила художника:

  – Ну и чего ты цирк здесь устроил? Женщина... кто?

  – А заказчица моя! – вскипел он, нарочно протаскивая реальность в Беспечный мир. Люстра мигнула, свет приглушился, но Сергей говорил не останавливаясь. – Вот прямо сегодня пришла, в эту квартиру. Между прочим, она дочь очень богатого человека, к тому же очень красивая! Здесь вместе с ней сидели и пили, пока ты не пришла!

  – Ну, слава богу, – спокойно прилегла Совёнок обратно на постель. – А то я так устала врать тебе из-за своих постоянных задержек после института. Всё думала, как тебе рассказать о нас с Матвей Палычем. А у тебя, оказывается, у самого интрижка на стороне.

  – Какой-такой Матвей Палыч? – промямлил Сергей, чувствуя, как от живота поднялась склизкая волна страха.

  – Профессор наш. Тоже, кстати, очень состоятельный человек. Я и деньги-то у тебя беру, только чтобы ты ничего не заподозрил. А на самом деле мне твои копейки нафиг не нужны! И домой я возвращаюсь не на автобусе.

   Под ногами у художника зашаталось. Если Совёнок была ненастоящей, а только его воображаемой музой, то такого бы он себе точно не пожелал! Захотелось наброситься на неё и задушить, как ревнивый Отелло. Реальной девчонке он бы с благородством оскорблённого сударя простил ходку налево, только велел бы убираться из дома. А ей, человеку с портрета, который считал лучшим творением светлой души, такого предательства простить не мог!

  – Ах ты... да ты, дешёвая!..

  – Ну-ну, продолжай, – приподнялась на локте Совёнок, нисколько не смутившись его гневным видом. По её плохо скрытой улыбке, Сергей понял, что она только издевалась над ним. – Коли начал врать, так давай врать на пару! Нет у тебя никакой красивой заказчицы, или есть, но она таких к себе близко не подпускает. Вот зачем ты врёшь мне, Серёжка? Зачем врёшь сам себе?

  – А если не вру? – сглотнул он. Улыбка Совёнка сползла с лица. Она нахмурила брови и отчитала его строгим голосом:

  – А если не врёшь, то я тоже себе какого-нибудь дядечку заведу. У нас много кого к институту на хороших машинах подвозят, а я одна как дура шкандыбаю на ржавом автобусе с пересадкой! И больше чтобы этой заказчицы духу у нас в доме не было, ясно?! Не то я ей глаза выцарапаю!

  – Чушь какая... – Сергей устало потёр лицо. – Ты мне начинаешь указывать, как надо жить и что делать.

  – А если не я, то кто? Волю почувствовал? Скажи спасибо, что я не истеричка какая-нибудь, и тебе за провокации скандальер не закатила, и шпионить не собираюсь. Вот зачем ты мне врёшь?

  'Это не я вру, это ты мне не веришь', – устало подумал Сергей. – 'Как можно самому себе не поверить? Откуда же ты взялась-то такая? Что ты за существо?'

  – Ну хорошо, мир? – спросил он, решив больше не спорить. Глаза Совёнка оттаяли.

  – Мир, художник. Ты спать-то будешь ложиться?

  – Да-да, только сначала хочу тебя сфотографировать, – пробормотал он и направился прямо к столу.

  – Зачем? Ты на меня посмотри, какая я тебе фотомодель!.. Да убери ты свою камеру я сказала! – подскочила она на постели. Сергей сделал вид, что оглох. Включив фотоаппарат, он навёл объектив, но только хотел сделать снимок, как в него полетела подушка – еле удержал фотоаппарат. И всё-таки он изловчился, быстро навёл объектив на Совёнка и щёлкнул. В тот же момент в комнате погас свет. И не только в комнате, но и во всём доме, наверное, даже в целом квартале. Мигнула вспышка. В пустой квартире художника, где вечно царил бардак, не было никого. Темнота прерывалась только шумным дыханием Сергея. Даже системный блок компьютера, с гудением которого он так свыкся, умолк. Из живых, настоящих, здесь был только он и невидимая в темноте кошка.

  – Ничего, наверное, не получилось. Авария, – пробормотал Сергей в полутьмах. Палка осталась где-то далеко в коридоре, он не рискнул за ней возвращаться. Нога адски болела, а если он где-то споткнётся и упадёт, то прощай протезированный сустав. Подсвечивая себе экраном фотоаппарата, он кое-как добрался до постели и лёг. Кровать ещё долго скрипела, пока он устраивался поудобнее и пытался вытянуть ногу. Ему не терпелось увидеть снимок, но одновременно что-то пугало вызывать фотоальбом. Когда он всё-таки сделал это, на камере нашлось только несколько изображений, где он снимал квартиру. Марья потрудилась удалить все свои личные фотографии. Но что толку смотреть на последний захваченный кадр? Наверняка там только чёрный квадрат или его собственная кровать в белой вспышке. Сергей долго не решался открывать снимок, гладил кнопку предпросмотра и всё вёл молчаливый диалог с самим собой, что заниматься фотоохотой на собственное воображение – глупо. Но когда он, наконец, решился посмотреть фотографию, то сделал это разом, чтобы однозначно закончить со всеми страхами и подозрениями.

   То, что открыл ему фотоаппарат, показалось сначала бессмысленным, пятнистым, спутанным и размытым, но потом... Чем больше он присматривался, вычислял тона, тени и линии, тем больше ужасался увиденному. Зачем он только сделал этот паршивый снимок!

   Теперь он не мог спать. Откинув выключенную камеру прочь, будто она и была виновницей всей задумки, Сергей отвернулся к стене и постарался забыть о том, что увидел. Теперь никогда-никогда он не сможет смотреть на Совёнка как раньше, если только она вернётся к нему после неудавшейся фотосессии. Быть может, раскрыв её тайну, он навсегда потеряет её? Так не хотелось терять...

   Трудно пересказать, что он передумал до наступления утра. А когда за окном стало еле-еле светлеть, сна не было ни в одном глазу. С восходом солнца художник понял, что мыслей слишком много для одной головы. Но с кем поговорить? С Марьей? С соседкой? С той девчонкой-заказчицей? Некому было довериться, никому он не мог рассказать.

   До изжоги захотелось курить. За ночь он сделал ещё две попытки посмотреть на злополучное фото, надеясь, что ему примерещилось или снимок сам по себе куда-то исчезнет. Лёжа в постели, он резко вздрогнул, когда на кухне зажегся свет, послышался стук холодильника, кашель, звон стеклянной посуды и журчание воды.

   Нет, она не ушла. Ноги зашаркали по линолеуму, Совёнок появилась в комнате. Сергей старался не смотреть на неё, вообще хотел сделать вид, что он спит, хотя сам так и сжался от страха. Она переползла через него на свою часть постели, зашуршала одеялом и улеглась. Он боялся открыть глаза, будучи абсолютно уверенным, что стоит только на неё посмотреть, как он увидит то самое страшное лицо с фотоснимка.

  – Блин... – тихо выругалась Алёна, привстала и потянулась к тумбочке, чтобы через Сергея достать свой телефон. Защёлкали кнопки – вероятно, она решила проверить будильник, затем хлопнула крышкой и снова притихла. Какой всё-таки липкий, приставучий кошмар привязался к нему. Нет, так жить он не мог! Нужно было узнать, увидеть её самому. Сергей открыл глаза, повернулся, но Совёнок лежала к нему спиной. Должно быть, она успела уснуть, а вернее пыталась доспать оставшиеся до учёбы часы. К чёрту фантазии! Не существует никаких учебных занятий. Вернее, существуют, но проходят они без неё, по той простой причине, что её просто нет!

   Сергей потянул Алёнку за плечо, разворачивая к себе. Совёнок глубоко вздохнула, сама перелегла к нему на руку. Уютно устроившись на плече художника, она натянула одеяло повыше. Ничего-ничегошеньки у неё на лице не было: всё такое же милое, хоть чуть-чуть припухшее ото сна. Не веря, Сергей коснулся щеки Совёнка, огладил пальцами скулы, нос, губы и шею.

  – Ни троай мя, – пробормотала Алёна сквозь сон, вяло отмахиваясь от его пальцев. Но вот она открыла глаза, улыбнулась и потёрлась лицом о подложенную под её голову руку. – Мы договорились с тобой, чтобы ты меня больше не рисовал. Так зачем опять?..

  – Чего опять? – шумно сглотнул Серёжа.

  – Чего щупаешь? Шёл бы в скульпторы, из гипса лепил, тогда бы и щупл... – договаривала она, теряя последние звуки в наступающем сне. Сергей обнял её, почувствовав, какое любимое сердце оказалось в объятьях. Совёнок спала. Он мог слышать её дыхание, чувствовать тепло под сорочкой, ощущать её запах. Какое же она тогда воображение, какой призрак? Почему с ней так страшно и хорошо? Он так не хочет её терять...

   Когда он проснулся, Совёнка рядом не обнаружил. На часах было без четверти девять. В полвосьмого она уходила из дома, спешила к автобусной остановке, и он проспал этот момент, хотя ничего без его участия происходить не должно. Совёнок существует только рядом с ним, когда он бодрствует. Но призвать её днём, под любой надуманной причиной: карантин в институте, забытые ключи или кошелёк, срочная работа на компьютере для подружки – не выходило. До самого вечера день был его временем, и такое странное появление призрака по часам – было бы нормой, живи он в английском замке, где ровно в двенадцать, под бой старинных курант, появляется дух отравленной тётушки, чтобы терзать совесть убийцы-наследника.

  – Убийца... – повторил про себя Сергей, глядя на фотоаппарат на постели. Камера лежала ровно там, куда он вчера её кинул и где ночью спала Совёнок. Идея, что нужно кому-нибудь рассказать, вернулась к нему с беспокоящей ясностью. Но кому? Сочтут психом, да и легко стать таким, если полгода не выходил из квартиры.

   И всё же он твёрдо решил, что если фотография никуда не исчезнет, то он позвонит Наташе, и выскажется хотя бы ей. Ну а чего? Чужой человек, хоть и заказчица, но трезвое мнение. Только вот после вчерашнего, она ничего от него, может, и слушать не станет: разорвёт все контакты вместе с контрактами. Как он вчера её вытолкал!

   Сергей схватил фотоаппарат, подержал кнопку запуска, а когда камера заработала, открыл фотоальбом. Озабоченный вздох вырвался у него из груди. Фото было на месте, всё такое же страшное, переломанное и отталкивающее.

  – Чертовщина! Какая же всё-таки чертовщина! – приговаривал он, разыскивая свой мобильный возле компьютера. Но только он взял сотовый телефон в руки, как вспомнил, что денег на номере нет. Какие-то рубли завалялись на электронном кошельке после старых заказов, но для оплаты нужно было включить компьютер. Сергей запустил систему, поймав себя на мысли, что одновременно и хочет, и боится увидеть Совёнка. Но когда рабочий стол появился, он встретился лицом к лицу с чернокрылой принцессой. Рисунок был слишком сжат, потому что выставлен в неправильное разрешение.

  – Как должен чувствовать себя человек, у которого всё уплывает из рук? – пробормотал Сергей, первым делом проверяя нет ли Наташи онлайн. Ничего удивительного, что после вчерашнего, иконка Натальи в списке контактов тускнела серым. Наверняка она смертельно обижена на художника. Клочок бумаги, на котором она записала свой номер, лежал в кармане штанов. Развернув его на столе, Сергей начал перебирать кнопки, затем снова вспомнил, что на телефоне нет ни копейки, полез на электронный кошелёк, но забыл пароль от него. Ещё около десяти минут он бился над проблемой пополнения счёта, и за это время десять раз менял повод, с которого хочет начать разговор. Верные слова о Совёнке никак в голову не приходили.

  'Приезжай, пожалуйста, я с ума сошёл и мне чудятся призраки... У меня на камере есть фотография НЕЧТО... Спаси, пожалуйста, ко мне каждый вечер приходит спать Франкенштейн!' – чего только он не передумал, когда, наконец, пришло смс о пополнении баланса. Телефон в ладони прибавил в весе. Сергей задумался, что же будет, если он НЕ позвонит?.. Ничего? Всё останется, как и прежде, она будет приходить к нему снова и снова, а он снова и снова будет её фотографировать, видеть настоящей, и медленно соскальзывать в пропасть безумия.

  'Пропасть безумия', – какое избитое выражение. Оно означает лишь то, что, сидя наедине со своей паранойей, действительно сходишь с ума, и тебе нужен хотя бы живой голос со стороны, чтобы взглянуть на проблему яснее.

   Значит, нужно звонить!

   Отбросив сомнения, Сергей набрал номер. Тишина в трубке, а затем голос оператора: 'Набранный вами номер не существует'. Он попробовал ещё раз, и с тем же результатом. Ну конечно. Вчера в прихожей Наталья еле стояла на ногах, она вполне могла написать номер неправильно. Чёрт с ней! Можно позвонить Марье и рассказать ей, пусть сочтёт сумасшедшим, но она-то знает, в каких обстоятельствах он оказался и, может быть, всё поймёт. Он набрал номер Марьи, длинные гудки, а затем снова голос оператора: 'Вызываемый абонент недоступен или находится вне зоны действия сети...'. Никогда не отвечает.

   До половины восьмого он непременно должен с кем-нибудь поговорить. Позже нельзя, иначе снова придётся играть роль незамечающего никаких изменений художника. Грань, когда человек боится показаться смешным или безумным – стёрлась.

   Сергей бросился к компьютеру, рядом с которым лежала его копия договора. В ней наверняка указан юридический адрес – не фактический, и возможно там вообще ничего нет, но может по нему удастся найти Наталью?! Однако, как бы он не искал, подписанный вчера договор не нашёлся. И что бы он вообще мог сказать при личной встрече? В голове промелькнула тысяча отговорок: он просидел в квартире полгода, почти не видел людей, ему больно спускаться по лестнице, а лекарства после операции назначили чересчур сильные; было нечего есть, у него голодные галлюцинации, квартира старая, в советские времена в строительный раствор добавляли летучую дрянь, от которой начинается рак головного мозга и, похоже, он смертельно болен, вот и видится, чувствуется, любится...

   Как же так? Неужели он действительно так легко готов сбежать от Алёнки, своего Совёнка? От единственной, кто была с ним и в радостях, и в горестях, и в бреду, и в здравом уме? Пусть не настоящая, но откуда же знать! Может быть он погиб в той аварии и вся его жизнь теперь ненастоящая! Душа сжата не в стенах тесной однушки, а в каком-то чистилище, где, приняв вернейшее из решений, он должен очиститься и освободиться. Он мёртв или всё-таки жив? С Совёнком он настоящий или только выдумано-счастливый? Быть может он сам только выдуманный, и когда всё прекратится и будет поставлена точка, то его просто не станет?

  – Ой, мама дорогая!.. – художник сжал свою бедную голову. – Живут же люди прямо и просто, никаких перескоков из одного мира в другой никогда не бывает! Да, конечно, они тоже мечтают, фантазируют, забываются о хорошем, но не так как я, не чувствуют фантазию своим телом, не видят её воочию, не прикипают к ней сердцем! Если же мне так хорошо, зачем я это хочу потерять? Ради вот этой моей реальности?!

   Он обвёл взглядом стены с шелушащимся обоями, сырой потёк в углу на стыке плит, пыльную мебель, шумящий компьютер. Когда его глаза задержались на мониторе, он решил вернуть портрет Совёнка на место и убрать чернокрылую принцессу долой: всё равно она недобрая, и в зеркале видит своё истинное отражение, или же само зеркало показывает ей неугодную правду.

   Когда портрет Совёнка утвердился на рабочем столе, и ясные глаза взглянули на автора, Сергей почувствовал себя намного лучше. Он и не заметил, как в комнате стало светлее, на кухне мерно заурчал холодильник, а за спиной зашуршал старый плед. Когда же стало понятно, что он снова совершил путешествие из реальности в Беспечный мир, странное чувство покоя охватило его вместо страха. Повернувшись на стуле, он встретился глазами с Совёнком.

  – Ты же ушла.

  – Сегодня я не хочу в институт, – глубже укрылась пледом она. На ней снова был его старый свитер с растянутым воротом. – Побудешь со мной? Поговорим?

  – О чём мы должны разговаривать?

  – О будущем. Кем ты хочешь стать, когда вылечишься?

  – Я хочу найти тебя...

  – Я с тобой.

  – Это неправда.

  – Человек должен верить тому, что он видит.

  – А ты человек, если говоришь так, будто знаешь о нас гораздо больше?

  – Сейчас человек.

  – А раньше?

  – И раньше была человеком.

  – А будешь?

  – Ты видел.

  – И зачем тебе тогда небо? Ты просила его нарисовать.

  – Это видела я.

  – И тому, что я видел, я тоже должен поверить?

   Сергей указал в сторону фотокамеры. На этот вопрос она не ответила. Сейчас художник разговаривал с чем-то большим, чем просто его любимый Совёнок. Оно смотрело на него карими глазами, будто что-то не случившееся и совершенно прекрасное в жизни.

   И этот их разговор будет последним.

  – Ты такой странный сегодня, – беспечно улыбнулась она, как всегда это делала. – Ну вот зачем ты меня расспрашиваешь? Разве ты не можешь быть просто счастливым? У тебя ничего не болит, у тебя всё хорошо. Возьми меня за руку...

   Она протянула из-под пледа руку с закатавшимся рукавом свитера. Сергей принял её, и почувствовал плоть и кости, тепло кожи и жизнь.

  – Ты ненастоящая. Ты слишком хороша, чтобы быть настоящей. Я всего лишь тебя нарисовал.

  – Звучит романтично. Но для жизни – настоящей, живой жизни, слишком мало одной романтики. Я с тобой, когда нужно, и поверь – это очень редкий, замечательный шанс, который даётся не каждому. Так не упускай. Это я настоящая.

   Сергей держал её за руку, ощущая, что всё больше тонет в карих глазах. Маленькая квартира, дорогие обои на стенах, залитое светом окно.

  – Ты настоящая? – переспросил он, ощущая, как совершенно теряет себя. Он не только не ощущал боли, но и не чувствовал ничего, кроме этой космической невесомости и привязанности к Совёнку. Вместо ответа Алёна кивнула, ещё сильнее стиснув его ладонь. В их квартире было сказочно мирно, и всё это вполне могло стать его единственной реальностью, его правдой. Но когда у нас всё хорошо, не хотим ли мы испытать своё счастье на прочность?

   Сергей потянул Совёнка к себе. Она не ожидала этого, плед соскользнул с кресла на пол, и Алёна невольно подалась навстречу. Одним махом он подхватил её на руки как невесту – лёгкую, но всё-таки имеющую полноценный вес молодой девушки, и сразу перенёс нагрузку на прооперированное бедро. Острая боль пронзила Беспечный мир. Вставленный в кость металлический сустав дал о себе знать. Сергей вскрикнул и повалился. Вместе с ним упала Совёнок. Они оба оказались в пыльной квартире, на липком от грязи линолеуме. Толчками болела нога, перепуганная Алёна схватилась за телефон.

  – Подожди! Я сейчас вызову Скорую! Тише, Серёжа! Зачем ты так сделал?! Зачем?!

  – Просто ты слишком настоящая, для того мира, который мне создала, – сквозь слёзы смеялся художник. Совёнок не слушала его, быстро набрала номер и приложила телефон к уху.

  – Не отвечают. Скорая не может не отвечать! Позвоню со своего.

  – Стой, не надо, – простонал Сергей, но Совёнок вскочила, побежала к сумочке на кресле, вынула телефон и снова набрала Скорую. И снова тишина в трубке.

  – Не могу дозвониться! Занято?

  – Нет, не занято, Алён, – приподнялся Серёжа. – Просто тебе они не ответят.

   Художника пробрал нервный смех, пусть даже он никогда больше не сможет ходить, но он обманул иллюзии своей же собственной реальностью.

  – Не напрягайте ногу. Руки целы, хорошо, что у тебя хоть руки целы, раз ты художник! – смеялся Сергей, зажмурив глаза от боли. А когда он открыл их, рядом не было никого, телефон лежал возле стула.

   С великим трудом Сергей смог приподняться. Бедро отозвалось резкими толчками, но это было можно стерпеть. Палка лежала возле стола: разве это поможет? Тут и инвалидное кресло теперь не сможет помочь! И тем не менее, он дотянулся до палки, прилагая все усилия встал, попробовал сделать шаг и убедился, что худшие опасения не подтвердились. Сустав не выбило, он мог шагать, хотя каждое движение было болезненным. Эта боль и была его бегством в реальность. Ещё миг, и Совёнок могла утянуть его в вечное счастье! Не кисельные берега и молочные реки нужны Несчастливым, а простая жизнь, подкрашенная любовью.

   Как бы то ни было, его решение выйти из квартиры не изменилось. И не важно к кому, куда, главное – отсюда. Он доплёлся до двери, и в этот миг телефон на полу зазвонил – кто-то ему перезванивал. Обернувшись возле вешалки с верхней одеждой, Сергей застыл в нерешительности. Со включенного монитора смотрела Совёнок, и, натолкнувшись на её взгляд, Сергей только быстрее начал надевать куртку.

   Он бежал из собственной квартиры, порог которой не переступал много месяцев. Открыл дверь с вертушки, подобрал вышедшую провожать его кошку, отомкнул внешнюю дверь и, наконец, вышел. Телефон в квартире к этому времени звонить перестал. Где-то в душной, сумрачной тишине, остались пыль, бардак и Совёнок, что смотрит с портрета, или же на свой портрет.

   Даже с более здоровой ногой он прежде не рисковал пройти десяток пролётов лестницы, а сейчас выл сквозь зубы, терпел боль на каждом шагу, но спускался: приставным шагом, по одной ступеньке, по чуть-чуть, но всё-таки шёл. Он шёл ни к кому-то, и не зачем-то, он шёл для себя! Он был в одиночестве целых полгода, и ни на кого не должен был рассчитывать, никого не просить. Может тогда бы она не появилась.

   Мысли скомкались и оборвались, когда на верхних этажах хлопнула дверь. По лестнице зачастили спускающиеся шаги. Сергей как раз был на площадке и прижался к стене, чтобы дождаться проходящего мимо. Может быть стоило попросить о помощи? Только бы спуститься во двор.

   Наверху пролёта показался мальчишка в распахнутой куртке и вязаной шапочке. Он спустился, быстро прошёл мимо Сергея, только бросил косой взгляд на барахтающуюся под курткой встречного кошку. Сергей не окликнул его и ни о чём не попросил. Спускаться предстояло самому – страшно, как, наверное, было, когда в первый раз пошёл из рук матери.

   Он не считал, сколько времени провёл, спускаясь по лестнице, но в конце концов достиг парадной и открыл железную дверь из подъезда. Впервые за целю вечность солнечный свет коснулся его, не минуя рассеивающего стекла и пыльных штор, впервые далёкая звезда приласкала своего зарывшегося в собственной норе сына. Да, как же иначе! Солнце – его мать, прародительница всего живого на планете Земля, и он жив! Жив, открыт Солнцу!

   Какие странные мысли опьянили его вместе с уличным воздухом. Сергей стоял на щербатом бетонном крыльце, щурился от осеннего света и улыбался, хотя ничего особенного во дворе не было: ржавая детская горка, обогнавший его в подъезде подросток сидел на оградке с бандой дружков. Какая-то великовозрастная девка, вытянув ноги, раскачивалась на качелях, наполняя двор надсадным скрипом несмазанных петель. Испачканные в городской грязи машины ждали перед гаражами. Одна тёмная иномарка нагло завалилась правым бортом на тротуар, оттесняя пешеходов.

   Никто не выскочил к нему навстречу с цветами, не поздравил с первым самостоятельным выходом из дома. Только Дунька высунула голову из-под куртки и опасливо принюхалась к осенней свежести. Сергей начал спускаться с крыльца. Здесь было труднее, перил не имелось. За спиной скрипнула железная дверь, из подъезда вышел мужик – совсем незнакомый, но, видя всё положение Сергея, он решил подсобить: крепко взял его за руку и помог спуститься с крыльца на ровную землю.

  – Ты с шестидесятой? – коротко спросил он, предлагая закурить. Сергей протянул исхудалую руку ко вскрытой пачке и взял сразу две сигареты.

  – Угу, – кивнул он, прикуривая от предложенной зажигалки.

  – Обалдеть, а я думал там никто не живёт, – ощерил прокуренные зубы новый знакомец. Впрочем, надолго задерживаться он не стал. – Ну, бывай, не падай. Грязищу от дождя развезло, так что с твоим костылём можно где-нибудь ё...

   Закончив своё пожелание крепким словцом, он отчалил, ускоряя шаг по тротуару, по пути недобро посмотрев на занявшую бордюр иномарку. Дунька отчаянно пыталась сбежать из-под куртки, но Сергей её пригладил и удержал.

   Хоть бы одно знакомое лицо! Всего полгода во дворе не был, а будто все соседи сменились: ни мальчишку он не узнал, ни мужика. Зря он, проходя мимо Ленкиной двери, не позвонил ей с контрольной проверкой: жива там эта белобрысая швабра? Или взаперти он провёл сотню лет, квартира его – это чёрная дыра, в которой нет ни пространства, ни времени: сменились эпохи, все знакомые вымерли, наступил другой век. Стоило спросить у мужика, какой сейчас год.

   Сергей оглянулся, задрал голову и постарался найти глазами окно. Почему-то ему очень захотелось взглянуть на квартиру снаружи. Вот пятый этаж, на нём знакомый соседский балкон, а левее – окно его собственной кухни. Положив руки на прозрачную преграду стекла, за окном стояла Совёнок. Смотрит вниз на сбежавшего от неё человека: глубокими, карими глазами – космической бездной. Сергей отвернулся и поспешил прочь, слушая свои шаркающие шаги и стук палки – настоящие шаги настоящего человека, настоящий стук настоящей палки. Но, дойдя до выезда со двора, он снова не вытерпел и оглянулся. Из окна за ним больше никто не наблюдал. Ему очень хотелось разорвать дистанцию между собой и квартирой, в которой прячется не-пойми-что. Тут же вспомнилось, что он идёт той же самой дорогой, по которой из двора обычно уходят все настоящие люди, и только Совёнок никогда не уходила. Это развеселило его, и он захромал бодрее, даже боль в ноге уменьшалась, хотя вместо покоя, к которому он стремился, художник наоборот напрягал прооперированное бедро.

   Он шёл по октябрьским городским улицам, среди тепло одетых людей, на соседней дороге шумели машины. Никто на него не смотрел, они – только фон для картины, где он сам – единственный настоящий герой. Ветер шуршал листьями на почти голых деревьях. Всех этих снующих людей, грязные машины и осенние деревья видела и Совёнок, когда по тротуару уходила к автобусной остановке.

   Нет, не уходила! Её не существует!

   Сергей сам на себя разозлился, что снова вспомнил о ней, и решил сменить направление, пойти к центру города, где в молодости писал портреты людей. Он и теперь делал это, только не красками и карандашами, а мысленно отмечал особенные черты человеческих лиц, разглядывая случайных прохожих. Новая картина, один общий портрет, где в качестве персонажей сотни и сотни незнакомых, равнодушных, но настоящих, серых людей.

   Когда светофор заставил машины остановиться и по пешеходному переходу вместе с Сергеем двинулась серая масса, он увидел идущую к нему навстречу Алёну. Она единственная остановилась посреди зебры и ждала, когда он подойдёт.