355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Хасбулатов » Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву » Текст книги (страница 6)
Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 13:11

Текст книги "Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву"


Автор книги: Руслан Хасбулатов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В то же время мировая экономика создала устойчивые тенденции к глобальному движению в направлении рыночно-капиталистической трансформации национальных экономических систем, которые втягивали в свою орбиту и экономические отношения в СССР. Обсуждения и дискуссии этих вопросов в советском обществе, при высоком уровне гласности, формировали у большей части людей стремление пересмотреть основные параметры социалистического общества с позиций конвергенции – то есть соединения позитивных элементов социализма и капитализма. Эти всеобщие мировые тенденции, как и сдвиги в общественном сознании советского общества, оказались недоступными для сознания правящей бюрократии горбачевской эпохи. Отсюда – гибель этой бюрократии вместе с СССР.

Горбачев – Картер – Рейган: корпоратократия

Горбачев был, несомненно, идеалистом-романтиком, он занял позиции решительной ревизии коммунизма в направлении сближения с европейской социал-демократией (хотя официально остерегался провозглашать такой курс для КПСС, выдвинув лозунги «очищения партии» и «вся власть Советам»). При этом он глубоко верил в то, что такие позиции обеспечат ему прочную поддержку в народе, упустив из виду, что такая поддержка в демократическом государстве всегда покоится на вещественных результатах деятельности власти (уровень жизни населения). Эти романтически-гуманистические ожидания своей мессианской роли отчетливо отразились, например, в самом названии его книги «Новое мышление для СССР и всего мира», положения которой претендовали на некую универсальность (что было просто смешным). Однако реальная политика Горбачева провозглашала честность и открытость во внутренней и международной политике, необходимость существенного сокращения вооружений и вооруженных сил, снятие политической напряженности между супердержавами и в конфликтных регионах мира, решение межгосударственных противоречий исключительно через переговоры, диалог конфликтующих сторон, резкое повышение роли ООН и т. д.

В этом отношении Михаил Горбачев в значительной мере напоминал американского президента Дж. Картера (с его приоритетом на морально-нравственные принципы политики США), который проиграл в ноябре 1980 г. президентские выборы Рональду Рейгану. Истинными причинами тогдашнего поражения Картера явились не некие факторы, связанные «со слабоволием» президента, и прочие, на которые указывали аналитики, а совсем другие. Это прежде всего два следующих: во-первых, подписание Картером исторического договора между США и Панамой (с генералом Омаром Торрихосом) о переходе контроля над Панамским каналом в руки Панамы; во-вторых, провал операции по спасению американских дипломатов в Иране (от пришедшего к власти в Иране после свержения иранского шаха имама Хомейни). Эти два события настроили против Картера крупные американские корпорации (корпоратократия – по определению Джона Перкинса). (См.: Перкинс Джон. Исповедь экономического убийцы. Пер. с англ. М., 2007. С. 272.) Вот что пишет этот автор, сравнивая Картера и Рейгана:

«Возможно, Картер не был успешным политиком, но его видение Америки совпадало с тем, что было определено на-шей Декларацией независимости. Сейчас, по прошествии времени, он представляется наивно старомодным, отголоском идеалов, на которых строилась наша страна и которые влекли наших дедов к ее берегам. В сравнении со своими ближайшими предшественниками и преемниками, Картер представляется аномалией… Рейган, напротив, совершенно очевидно был строителем глобальной империи, слугой корпоратократии. Еще во время выборов я подумал, что его актерское прошлое вполне соответствовало ситуации: это был человек, подчинявшийся указаниям свыше, знавший, что значит действовать по указке. Он будет прислуживать людям, перемещавшимся из кабинетов генеральных директоров в правления банков и залы правительства, тем людям, которые, на первый взгляд, прислуживают ему, но на самом деле руководят правительством, – таким людям, как вице-президент Джордж X. У. Буш, госсекретарь Джордж Шульц, министр обороны Каспар Уайнбергер, Ричард Чейни, Ричард Хелмс и Роберт Макнамара. Он будет защищать то, чего хотят эти люди: Америку, контролирующую весь мир и все его природные ресурсы; мир, подчиняющийся ее приказам; американских военных, насаждающих придуманные Америкой порядки; международную коммерческую и банковскую систему, обеспечивающую поддержку Америки как генерального директора глобальной империи… Вместо президента, чьей величайшей целью было достижение мира во всем мире и уменьшение зависимости США от нефти, пришел человек, веривший в то, что законное место США – на вершине мировой пирамиды, при поддержке военной силы, а контроль США над нефтяными месторождениями, где бы они ни находились, является частью Замысла Провидения. Президента, установившего солнечные батареи на крыше Белого дома, заменил человек, который их демонтировал, едва вселившись в Овальный кабинет».

Под натиском Рейгана Горбачев непрерывно отступал. К удивлению огромного числа интеллектуальной элиты СССР и восточноевропейских стран, была прекращена деятельность Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), который нуждался в реформах, а не в «роспуске». И это в тот период, когда были установлены официальные отношения между ЕЭС и СЭВ как двумя ведущими интеграционными экономическими группами стран в Европе. Отметим: в течение ряда лет восточноевропейские страны оказались в тяжелейшем положении, поскольку они не особенно были нужны в те времена Западной Европе. А СССР их просто «выкинул» за пределы своего влияния. Рейган сказал, обращаясь к Горбачеву: «Уберите эту стену!» – к огромному удивлению всего мира (Берлинскую. – Р.Х.), хотя не верил, что это произойдет. – В этом Рейган признался при его визите к нам, в Верховный Совет России, вскоре после августовских событий, когда мы с Ельциным его принимали. Горбачев убрал без всяких условий. Так ослабились позиции СССР и вместе с ними – Горбачева. СССР рухнул, под его развалинами ушел в политическое небытие Горбачев. Воссияла звезда Ельцина.

Глава 2
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ: РЕЗУЛЬТАТЫ – «СУХОЙ ОСТАТОК»

Решения и действия

Прежде всего Михаил Горбачев и премьер Николай Рыжков с самого начала перестройки с апреля 1985 г. сделали ударение на экономической реформе. Развернулась большая организационная деятельность по изменению управляющих систем – непрерывно организовывались и реорганизовывались центральные министерства и ведомства, укреплялась правовая база предприятий – они стали более самостоятельными в использовании части прибыли. Трудовые коллективы этих предприятий провозглашались ответственными за результаты деятельности предприятий – это делалось для того, чтобы у людей появился реальный интерес в их продуктивной работе. Позитивные процессы неизбежно углублялись, поскольку была в значительной мере освобождена (трудовая, но не частная) инициатива. Быстро стала расти кооперация, в рекордно короткие сроки появились десятки тысяч кооперативных предприятий. Получила свое развитие аренда в различных формах, первые частные банки (с конца 1988 г.). Все это являлось косвенным признанием принципа частной собственности. И следует отметить, эти нововведения давали первоначально определенный эффект, способствуя росту товаров народного потребления, услуг, развитию инициативы и предприимчивости у многих людей.

Но эти меры, хотя и значительные для догматического социализма, не могли способствовать решению задачи коренной модернизации колоссальной экономической системы, управленческие конструкции которой уже не могли справиться с новым уровнем научно-технологической революции, волнами накатывающейся на общество и экономику. Необходима была глубокая реорганизация всей системы государственно-монополистической собственности, придания качества смешанной экономики на основе денационализации.

Государственно-монополистическая экономика – тормоз экономической реформы

В СССР сложилась система государственно-монополистической экономики (материальная база государственно-монополистического социализма), которая выступала несомненным тормозом в проведении реформ, она требовала своей коренной модернизации. (См. об этом более подробно в моей книге «Пора Перемен. Беседы на Красной Пресне». М., 1991.) Для профессиональных экономистов очевидно, что создать рынок невозможно было без ломки этой сложившейся системы единой государственной собственности. В ней действуют директивные «законы» ценообразования – во г почему я выступил в середине 80-х гг. против попыток центральных властей (В. Павлова) решить проблемы неэффективности экономики за счет роста цен на потребительские товары (при крайне низких коэффициентах заработной платы) – практически бюрократия пыталась переложить трудности на трудящихся. Поэтому, чтобы в целом реформировать систему ценообразования в отечественной экономике, следовало прежде всего реорганизовать саму эту экономику, абсолютно монополизированную государством, как единую и абсолютную общенародную собственность.

На практике она долгие десятилетия являлась по своей сути «министерской собственностью», поскольку министерская бюрократия в полной мере реализовала права собственника – владения, распоряжения и управления ею. Экономика оказалась как бы встроенной в государственно-административный аппарат, и ей были приданы определенные функции государственного органа. Сформировалась жесткая иррациональная система организации и управления макро– и микроэкономическими процессами. При этом директора крупнейших (союзных, не говоря уже о других) предприятий не могли самостоятельно перестроить системы управления в соответствии с технологическими требованиями и информационными прорывами, вносить какие-то изменения в штатное расписание управления. И соответственно, любые попытки рационализировать управленческие процессы, вносить какие-либо изменения в устоявшийся экономический порядок, придать некую логику даже через частичные нововведения и инновации наталкивались на мощные блокираторы, прежде всего в лице союзно-отраслевой экономической бюрократии, и особенно – на органы КПСС (комитеты разных уровней, начиная от «райкома КПСС»).

Такие могущественные межотраслевые ведомства, как Госплан СССР, Госснаб СССР, Госстрой СССР, государственные комитеты и многие другие, которые появились еще в первые годы советской власти и в особенности укрепились после ломки НЭПа, и по сути – реставрации основных идей «военного коммунизма» в сфере экономики, – разрабатывали и определяли политику и практическую деятельность всех предприятий союзного подчинения, а отраслевые министерства осуществляли повседневное руководство ими. Государственно-административный аппарат концентрировал под своим началом возрастающую часть национального дохода, перераспределявшегося через государственный бюджет. Об этом свидетельствовали такие показатели: в 1970 г. через бюджет перераспределялось 53 % национального дохода, в 1980 г. – 64 %, а в 1990 г. – уже 77 %. Таким образом, централизация в этой области достигла совершенно неразумного предела. И это в то время, когда вроде бы реализовывались экономические преобразования, направленные на рост самостоятельности предприятий, а также регионов – областей, краев и республик. И, как видим, финансовая база государства также непрерывно возрастала, усиливалось финансово-экономическое воздействие государства на общество, человека. Но увеличение возможностей такого рода не означает автоматически блага для общества. Чем больше у неэффективно действующего правительства возможностей воздействовать на социально-экономические процессы, тем больше вероятность нарастания сложностей в национальной экономике. Тем шире возможность «освобождения» правительства и его министерств от «опеки» со стороны общественных институтов, наращивания бюрократического аппарата, различных «околоправительственных», государственных, полугосударственных учреждений и организаций. Их обилие буквально «растворяло» попытки общества так или иначе влиять на их деятельность, какими бы внешне грозными ни казались контрольные функции, встроенные в систему.

Государственно-монополистический социализм

Следствием всего этого и является полная утрата самого духа предпринимательства – незнание основ рынка, неумение самостоятельно вести хозяйственные дела в условиях, когда такая возможность появилась. Доминирует психология иждивенчества, этакие раннехристианские представления о том, что «кто-то», точнее – государство, должен о «всех позаботиться». Людей трудно винить в этом – само государство обобрало всех и обещало позаботиться о всех и каждом. Обнаружилось, что государство обмануло, – оно оказалось банкротом в своих обещаниях, неспособным их выполнить. Но в таком случае государство должно вернуть людям украденную у них экономическую свободу: то есть «сделка» между народом и государством оказалась несостоятельной, она должна быть расторгнута.

Таким образом, смысл и содержание понятия «государственно-монополистическая собственность» отражены уже в самом ограничении экономической свободы человека. Государство через множество различных отраслей и ведомств непосредственно владеет, использует и распоряжается, по сути, всеми видами материализованных объектов, созданных трудом человека, выделяя последнему лишь минимальные средства для поддержания его способности к труду. Человек, гражданин никак не влияет на производительные силы (или факторы производства) – землю, капитал, промышленность, рабочую силу, технологии и пр. Он, по сути, крепостной, поскольку отчужден от факторов производства государством.

Это отчуждение – естественное следствие запрета принципа частной собственности, что ведет к полному отрицанию экономической свободы. Реализация государственно-монополистической собственности происходила через отраслевые министерства, а позже, к концу эпохи Горбачева, – через некие «концерны», в которые преобразовывались эти министерства (например, Газпром, РАО «ЕЭС» и др.). При этом суть не меняется, поскольку «концерны» (и новые «банки») не становились агентами рынка, действующими в конкурентной среде на базе законов спроса и предложения, призванными обеспечивать потребности людей, общества. Таким образом, государственно-монополистическая собственность – это материальная база, фундамент государственно-монополистического социализма. Это – коротко о моей концепции позднего социализма, который сформировался на стадии своего начавшегося разложения.

Десятилетиями в стране доминировала государственно-монополистическая собственность, которая не давала экономике развиваться эффективно. Государственно-монополистическая собственность не ориентирована на человеческие потребности, на ресурсосбережение, уменьшение фондоемкости, снижение цен на товары и услуги. Затратная философия и игнорирование интересов общества – это врожденные свойства государственно-монополистической собственности, от которых можно избавиться, лишь полностью изменив сами основы (механизмы) действия этой собственности (что, однако, не означало, что эту собственность надо либо уничтожить, либо передать сомнительным лицам за гроши).

…Непрерывное ухудшение качества продукции стало устойчивой тенденцией и внушало тревогу множеству людей в отношении самих судеб социализма. Ответом на эту негативную тенденцию стало тотальное планирование в рамках единой государственной собственности, – что, однако, усилило противоречия и породило своеобразную экономику дефицита. Движущей силой системы были только жесткие приказы из центра, чаще всего вызывающие эффект, обратный желаемому.

Поскольку неэффективность социалистической экономики стала очевидной не только для «низов», но и для «верхов» – с целью «оздоровления» ситуации на протяжении многих лет использовался одни и тот же метод. Для этого создавалось новое министерство, новое учреждение или подразделение, увеличивался персонал, призванный «руководить» и «контролировать». В результате народное хозяйство перестало выступать как единый народно-хозяйственный комплекс, внутренне связанный, «сцепленный» процессами разделения труда. На пути этих процессов находились министерства и ведомства, разорвавшие эти связи.

Союзные министерства, ведомства и «их» правительство, располагая самыми обширными функциями и реальными рычагами власти, солидной финансовой базой, всецело и в полном объеме стали заниматься непосредственным управлением. Провинции и даже действующие в них всесильные комитеты КПСС все больше лишались реальной экономической власти, хотя в них доминировала «иллюзия обладания экономической властью».

Для наглядности приведу пример: принято считать, что в области (крае) все дела вершил обком КПСС и прежде всего его первый секретарь. Так, кстати, казалось не только широкой общественности, но порой даже самим секретарям этих комитетов. На самом деле воздействие обкома партии на экономику области (края) всегда было весьма незначительным, особенно когда речь шла о крупных – союзного подчинения предприятиях (объединениях). Такие предприятия подчинялись центральным министерствам в Москве. Обком (крайком) КПСС и его секретарей директора таких крупных предприятий вежливо игнорировали, стремились не раздражать их, ладить с ними и т. д. Но смысл деятельности директоров состоял в том, чтобы проводить в жизнь планы и установки центрального министерства, «выколотить» из региона и его населения все возможное – при самых минимальных затратах на социальные цели, охрану окружающей среды, развитие местной инфраструктуры и т. д. Так обескровливались регионы и укреплялась экономическая власть союзной бюрократии.

«Министерская система» объективно была призвана к тому, чтобы вести деятельность хотя и нецеленаправленную, но логически вытекающую из ее задач – противоречащую социально-привлекательным интересам общества, в особенности того региона, в пределах которого действовали предприятия союзного значения. Чем крупнее предприятие, чем важнее его продукция с точки зрения общегосударственных интересов, тем больший конкретный ущерб его деятельность приносила региону, тем меньше оно учитывало интересы «территорий». Отсюда – мой термин: «иллюзия обладания экономической властью». Каждое предприятие имело свой пятилетний и годовой план – заказ, объемы капиталовложений, лимиты по материально-техническому снабжению, параметры роста и т. д. И все это утверждалось в центре, в частности в Госплане СССР, по представлению союзного министерства – какой обком или горком КПСС реально мог влиять на его политику?

При таком подходе в руках местных властей, и прежде всего партийных, а также Советов реальным был лишь один-единственный рычаг, с помощью которого они решали местные социальные проблемы. Рычаг этот приобрел буквально универсальное значение – это привлечение новых государственна капиталовложений в регион. Только новое строительство так или иначе давало надежду на увеличение занятости, развитие инфраструктуры и т. д. Поэтому, не имея возможности непосредственно воздействовать на экономику области, края, автономии, каждый вновь избранный парт-секретарь быстро собирал свой чемодан и летел в Москву – бить челом могущественным союзным министерствам, кланяться чиновникам «своего» министерства, Госплана и Минфина, заручаться поддержкой ЦК КПСС – затем опять бегом – в министерство, оттуда (бегом) – уговаривать влиятельных чинов в правительстве – «поддержать» строительство нового объекта на «его» территории.

Так и появлялось на бескрайних просторах СССР огромное число новостроек, не обеспеченных ни рабочей силой (неоднократно писалось, что на каждую стройку приходилось в среднем не более 15–16 работников, а число самих строек «долгострек» превышало в 80-е тт. 300 тыс. единиц), ни капиталовложениями, ни материально-техническим снабжением по соответствующим нормативам не обеспеченных. Их «выбивали» – и право же, трудно винить тех, кто их «выбивал». Из благих побуждений им приходилось соглашаться на любые новостройки: АЭС в непродуманном месте или какой-либо крайне вредный для населения и окружающей среды химический завод-гигант без очистных сооружений, бумажные комбинаты вблизи Байкала и т. д.

Таким было знаменитое «всесилие» партийных властей на местах. Еще хуже картина выглядела в сфере воздействия на экономические процессы в Центре. По моим наблюдениям, здесь своеобразная централизация достигла такой «стадии зрелости», когда не только влияние ЦК КПСС на отраслевые министерства оказывалось ничтожным, но даже правительство, его глава и многочисленные заместители союзного премьера нередко (не зная существа дела) поддерживали, защищали, отстаивали то, на чем настаивали отраслевые союзные министерства.

Впрочем, с начала перестройки и многочисленных реорганизаций и сами министерства стали утрачивать реальную власть. Под видом реорганизаций они распылялись (создавались «ассоциации», «концерны», «банки» и т. д.), стали формироваться государственно-монополистические корпоративные альянсы, в которых уже преобладали частные и групповые эгоистические интересы директоров корпораций. Стала происходить весьма специфическая приватизация в пользу союзной экономической бюрократии на базе преобразования мощных промышленных, машиностроительных, сырьевых, торговых и прочих союзных министерств. Партийно-государственное чиновничество плавно «перетекало» в комфортабельные кабинеты новых корпораций, подготавливая почву для олигархического ренессанса.

Государственная собственность, таким образом, без законодательных актов, без общей программы народно-хозяйственного развития трансформировалась в некую частно-групповую собственность, которой стала владеть уже частно-государственная бюрократия. Вскоре она станет совсем «частной».

Указанные преобразования в последние годы горбачевской сути не меняли, поскольку новые институты не становились агентами рынка, действующими на основе законов конкуренции, призванными обеспечивать потребности людей, общества. Они были по-прежнему ориентированы на обслуживание государства, стоящего над человеком. Таким образом, государственно-монополистическая собственность – это материальная база, фундамент государственно-моноподиетического социализма, который окончательно сформировался на стадии своего начавшегося разложения. Как и во времена НЭПа, стране действительно нужна была революционная ломка самих производственных отношений. Результаты первых лет перестройки убедили: медлить, двигаться мелкими шагами более нельзя. Предпринятых на союзном уровне мер было недостаточно – они не привели к позитивной трансформации государственно-монополистической собственности, не создали субъекты рынка. Задача заключалась не в простом разрушении этой системы (это было бы губительным для общества), а в формировании другой, параллельной экономической системы на базе частной собственности.

Социальные системы в отличие от технических систем обладают бесконечными возможностями к адаптации и реформированию – если ставится четкая цель и формулируются задачи. Революции возникают и совершаются не потому, что условия не могут быть изменены принципиально, а потому, что правящие круги оказываются не в состоянии верно оценить ситуацию и приступить к масштабным изменениям адекватными способами.

Нарастание противоречий

Предпринимаемые действия и решения, в силу прежде всего неадекватности ситуации, не давали сколько-нибудь ощутимого позитивного результата. Например, в 1990 г. (последнем году существования социализма) средняя ежемесячная заработная плата в СССР составляла примерно 140 долл., а с учетом общественных фондов (бесплатное здравоохранение, ежегодный отдых, санаторное лечение, детские садики и ясли для детей и т. д.) – около 800 долл. В том же 1990 г. в группе стран Европейского союза, США, Канаде, Японии уровень жизни населения был в 3–6 раз выше по сравнению с соответствующим уровнем в СССР. Вот в чем выразилось отставание в экономическом развитии СССР, его неконкурентоспособность в эпоху глобализации (этот разрыв в 2008 г. составил 10-кратную величину!).

Поэтому, когда экономические реформы Горбачева оказались неэффективными и, более того, привели к коллапсу, в частности увеличили всевозможные дефициты (при том, что уровень жизни на Западе возрастал), – эти сравнения вызывали сильнейшее недовольство населения всей политикой СССР.

О том, что в голове Горбачева много интересных и интригующих замыслов, было известно уже с первых его выступлений в роли генерального секретаря. Правда, одно из первых решений – антиалкогольная кампания, при всех ее положительных аспектах воздействия на здоровье населения, в том числе начавшийся рост продолжительности жизни мужчин, оказала негативное влияние на общественное мнение страны, а также ее финансы. В конечном счете она завершилась провалом. Но и эта кампания была, скорее всего, не из арсенала самого Горбачева, а инструмент, взятый им из предложений общества. Если вспомнить, как были приняты тогда все эти «антиалкогольные мероприятия», не следует забывать мощную волну, поднятую столичной прессой (в русле горбачевской политики гласности), направленную против «алкоголизации страны». Врачи и ученые, женские организации и целые коллективы предприятий – все требовали от Горбачева «принятия решительных мер» против пьянства, приводили доводы, свидетельствующие о том, что происходит «дебилизация молодежи» и т. д.

Но когда Горбачев, откликнувшись на этот мощный общественный призыв, принял реальные действия, направленные на сокращение производства и потребления алкоголя, оказалось, что общество не готово сократить свои алкогольные потребности. Началось стремительное подпольное производство горячительных напитков со всеми последствиями. Л все негативные результаты этих мер, естественно, общество переложило на генерального секретаря. Другое его последствие – существенное сокращение доходной части бюджета (порядка 10 млрд долл.). На фоне стремительно начавшегося падения цен на нефть на мировых рынках (с 35 долл. за баррель в 1985 г. до 15 и ниже в 1986 г.) это наносило тяжелые удары по союзному бюджету.

Закрывались едва открывшиеся при Андропове новые бары, кафе и рестораны, варварски уничтожались виноградники на Кавказе, Кубани, Средней Азии и Молдавии. В магазинах по всей огромной стране образовывались бесчисленные очереди за бутылками с горячительным. Все эти «очереди» уже с ненавистью и презрением отзывались о горбачевских реформах. Мгновенно появились суррогаты, подпольные сети производства и распространения алкоголя, как пожар в лесу, стали распространяться наркомания и токсикомания, особенно в молодежной среде. Когда эта «кампания» была отменена, подпольные сети производства алкоголя и ее распространения не исчезли – они продолжали свою «параллельную жизнь».

Вскоре (июнь 1987 г.) были приняты решения союзных властей, в соответствии с которыми все руководители предприятий и учреждений должны были избираться самими коллективами при доминировании профсоюзов. Рост самостоятельности предприятий, их перевод на хозрасчетные отношения, несомненно, были явлением позитивным, поскольку позволяли их коллективам быть более заинтересованным в эффективной деятельности, более рачительно хозяйствовать – и увеличивать заработную плату. Но, с другой стороны, при всей своей демократичности такой порядок наносил ущерб слаженной работе предприятий: способные и жесткие руководители часто отторгались коллективами, они вынуждены были уходить, уступая место ловким приспособленцам, из которых стали формироваться «рыночные хозяйственники» – опора ельцинизма, люди беспринципные и легковесные. Директора заводов и фирм, начальники цехов, железнодорожных и прочих транспортных предприятий и даже директор Большого театра в Москве – все без исключения становились объектами бесконечных обсуждений, а во многих случаях подвергались остракизму, шантажу со стороны недобросовестных групп работников. Возможно, такая мера была бы уместна, если бы имелись какие-то традиции, обычаи, если бы проводилась многолетняя подготовка к такого рода изменениям.

Но в той реальной действительности второй половины 80-х гг. этот курс привел к резкому ослаблению фактора дисциплины и упадку авторитета руководителя, что, в свою очередь, способствовало торможению всей производственной деятельности. Собственно, такая мера, резко ослабляющая фактор дисциплины и авторитет руководителя, имела огромное негативное значение. В тот период я выступил со статьей в газете «Правда», в которой резко критиковал этот новый порядок. В ней я отмечал, что капиталистическая рыночная экономика – это чрезвычайно жесткая система организации производства, предполагающая самую высокую дисциплину труда всего персонала фирмы (предприятия), начиная от ее президента и кончая работником. Этот труд хорошо оплачивается, но рабочий беспрекословно обязан полностью отдавать свои силы работе и точно выполнять указания руководителей. Никакой «демократии» в таком производстве не существует, кроме законодательного регулирования отношений труда и обязанностей сторон (работодателя и работника) по трудовому контракту. Я писал, что нельзя переносить актуальную задачу демократизации политической системы на сферу экономики, поскольку немедленно появляются мощные процессы разрушения производства и трудовой дисциплины. Главный редактор этой газеты академик Виктор Афанасьев, личность неординарная, имел «неприятный разговор» с кем-то из тогдашних лидеров партии в ЦК по поводу моей статьи.

Ослабление централизованных начал в традиционно директивно-плановом управлении народным хозяйством приводило к разрыву связей между предприятиями, необязательности взаимных поставок. Это стало приводить к крупным сбоям в деятельности промышленных предприятий и объединений. Например, используя новые возможности, директорский корпус предприятий и объединений стал создавать «кооперативы» в структуре самих предприятий на базе отдельных цехов и участков, часто – самых важных и ключевых в деятельности всего производства, выводя их как бы «за штат предприятия». В результате появилась возможность переводить оборотные средства на отдельные счета «кооперативов» и, соответственно, «заработать» хорошие прибыли (на фоне общего интенсивного снижения показателей производства); этими доходами директора лично и распоряжались – через «черные кассы».

К 1998 г. наметилась общая тенденция к спаду производства во всем народном хозяйстве СССР появились сильнейшие признаки инфляции, поскольку рост заработной платы не сопровождался ростом производства товаров народного потребления. Дискредитировали экономический курс Горбачева и решения очередного съезда КПСС, который поставил задачу обеспечить производство продукции машиностроения в ближайшие годы на «мировом уровне» (до 80 % всей продукции). Это задача была заведомо невыполнимая. И экономисты, и производственники хорошо понимали нереальность этой установки. Дефицит и очереди снова вернулись в страну. Ученые и особенно экономисты обосновывали необходимость использовать опыт новой экономической политики 20-х гг., когда на основе отказа от политики военного коммунизма и признания частной собственности в стране в изумительно короткие сроки были ликвидированы страшные последствия многолетней Гражданской войны, восстановлена промышленность, а сельское хозяйство с избытком обеспечивало население хлебом, мясом, молоком и пр. Ученые-экономисты показывали, что именно в 1990 г. была заблокирована программа, подготовленная целым коллективом ученых и специалистов под руководством талантливого экономиста академика Николая Петракова; такая же участь постигла другую, известную как программа «500 дней» Шаталина – Явлинского. Затем Горбачев на заседании Государственного совета поручил академику Абелу Аганбегяну «синтезировать» идеи разных программ и представить «компромиссный вариант». Академик добросовестно выполнил задание, «синтез» осуществил, программу представил… Она так же, как и предыдущие, благополучно оказалась «забытой».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю