Текст книги "Иван III"

Автор книги: Руслан Скрынников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Собор 1503 г.

Чем значительнее событие в глазах современников, тем больше вероятность того, что оно отразится в исторических источниках. На рубеже XV и XVI вв. Москва погрузилась в споры об укладе монашеской жизни.

Иван III не только участвовал в споре, но и оказался в центре его. Благодаря обилию источников мы имеем редкую возможность проникнуть в его умственную лабораторию, уловить настроения, в подробностях исследовать взаимоотношения светской и духовной власти. Особо важны материалы собора 1503 г.

Собор начал свою деятельность с того, что 1 сентября 1503 г. утвердил два приговора. После доклада государю иерархи, «того себе обыскав» (изучив дело), «уложили» вдовым попам не служить. Приговор не выходил за рамки церковной рутины. Ради поддержания нравственности вдовым попам запрещалось служить. При этом собор ссылался на бесчинства вдовцов, державших наложниц. Приговор запретил проживание монахов и монахинь в одном монастыре и пр. Инициатива первого приговора исходила от митрополита и иерархов, второго приговора, по-видимому, от Ивана III.

Государь и его сын, «поговоря» с митрополитом и собором, «уложили есмя и укрепили» приговор о пошлинах. Какое значение власти придавали приговору, видно из того, что Иван III скрепил его своей печатью, митрополит и епископы приложили руки.

Симония издавна была подлинной язвой церкви. По временам русские митрополиты пытались ограничить зло, проистекавшее из продажи церковных должностей. Следуя византийским законам, они ограничивали размеры пошлин за поставление. Но эти меры не достигали цели. Иерархи цепко держались за порядки, освященные византийской церковью и приносившие им солидный доход. Вольнодумцы наподобие псковского игумена Захария резко критиковали симонию. Захарий был наказан как еретик. Тем не менее Иван III, взявшись за очищение церкви, встал на путь, указанный «еретиками». Закон, навязанный иерархам светской властью, был одним из самых радикальных законов в истории русской церкви. Собор торжественно провозглашал немедленную отмену всех и всяческих пошлин за поставление на любую церковную должность. Должностные лица не должны были брать пошлины и поминки, печатнику и дьяку запрещалось брать мзду «от печати и от подписи» ставленной грамоты. Отменялись как мзда, так и «всякие дары». За нарушение закона не только епископ, но и давший мзду «извергались» из сана.

Закон о пошлинах был безупречен с нравственной точки зрения, но он входил в противоречие с вековой практикой вселенской православной церкви. Приговор символизировал отказ от традиционной ориентации на византийские правила и законы, с точки зрения которых упразднение пошлин было делом беззаконным. Соборное постановление распахнуло двери для вмешательства светских властей во внутренние дела церкви. Процедура снятия иерархов чрезвычайно упрощалась. Зависимость духовного сословия от монарха усилилась.

После утверждения приговора о пошлинах деятельность собора оказалась повернута в новое русло. Старец Нил Сорский с благословения Ивана III поставил на обсуждение вопрос, достойно ли монастырям владеть «селами» (вотчинами). Выступление Нила рассматривали как своего рода манифест нестяжательства. За несколько лет до собора Иван III отобрал у новгородского Софийского дома значительную часть его вотчин. Этот факт бегло упомянут в неофициальной псковской летописи. Но о нем ни словом не обмолвились ни московская, ни новгородская летописи. В глазах новгородского архиепископа и московских высших иерархов покушение на церковные имущества был святотатством, и они не желали затрагивать болезненную для них тему. В псковской летописи сказано, что Иван III предпринял секуляризацию «по благословению Симона митрополита». Едва ли можно сомневаться в том, что согласие главы церкви было вынужденным.

Сделанные наблюдения объясняют, почему московские источники умалчивают о проектах секуляризации на соборе. По существу, в 1503 г. власти попытались распространить новгородский опыт на московские земли, что повлекло за собой острый конфликт между монархом и духовенством.

Обсуждение планов отчуждения церковных земель в 1503 г. не привело к конкретным результатам. Члены собора разъехались, не приняв никакого решения. Тема секуляризации была предана забвению на несколько десятилетий. Светская власть не желала вспоминать о своей неудаче, а церковники, возмущенные преступным посягательством на их имущество, заинтересованы были в том, чтобы предать инцидент забвению. Лишь после смерти Василия III запретная ранее тема стала широко обсуждаться публицистами. Памятники о соборе появились при жизни поколения, не знавшего Нила Сорского и Иосифа Санина и черпавшего сведения о них из уст их ближайших учеников.

Неточности и противоречия в воспоминаниях вполне естественны. Ни в летописных отчетах о соборе, ни в соборных приговорах нет и намека на дискуссию о церковных землях. Все данные о речи Нила Сорского и секуляризационных проектах заключены в поздних публицистических сочинениях. Объясняя указанный парадокс, ряд исследователей стали рассматривать известия о выступлении нестяжателей в 1503 г. как целиком недостоверные. Полагают, что публицисты середины XVI в. сконструировали сведения о столкновении нестяжателей и осифлян на соборе 1503 г.

Книжникам не приходилось конструировать события прошлого. Им достаточно было вспомнить их.

Слабость гипотезы о подложности соборных материалов заключается в том, что она совершенно не объясняет мотивы мистификации, в которой участвовали не один, а многие книжники и богословы, трудившиеся в разное время и принадлежавшие к разным направлениям церковной мысли. Любая из сторон поспешила бы изобличить другую, если бы та допустила грубую фальсификацию.

Миссия Леваша

Церковное руководство использовало всевозможные аргументы, чтобы отстоять свою собственность. Оно послало во дворец дьяка Леваша Коншина с «речью». Затем глава церкви сам явился к Ивану III с подробными аргументами, изложенными в «списке». Позднее митрополит вторично направил дьяка Леваша к царю с новыми «речами».

Текст «речей» дьяка Леваша несет на себе следы редакторской работы. Бывший новгородский владыка Феодосий, живший на покое в Волоколамском монастыре, сделал приписку к тексту «Соборного ответа», обозначив «речь» дьяка Леваша как «послание». Его помощник вписал перед текстом другой «речи» Леваша заголовок «Второе послание». «Речи» Леваша можно назвать «посланиями» от членов собора к монарху.

Первое «послание» Леваша не оставляет сомнения в том, что церковное руководство было застигнуто врасплох и не успело как следует подготовиться к соборному обсуждению. Момент был исключительно ответственным. Речь шла о материальном благополучии церкви. Духовенству надо было всесторонне аргументировать тезис о неприкосновенности церковных имуществ, чтобы отклонить домогательства светской власти. Между тем первое послание митрополита к государю было совсем кратким и исчерпывалось несколькими предложениями. Глава церкви сослался па императора Константина Великого, а также князей Владимира и Ярослава, при которых святители (белое духовенство) и монастыри «земли держали».

Ко времени вызова во дворец митрополита Симона его канцелярия успела подготовить длинный «список» с подробными аргументами в защиту церковных земель. То ли из-за спешки, то ли из-за того, что Коншина задержали во дворце, Симон так и не решил, кому поручить чтение его новых «речей». По этой причине в заголовке «списка» сказано неопределенно: «сей список перед ним (государем. – Р.С.) чли».

Если бы московский книжник взялся за сочинение «послания» митрополита задним числом, через много лет после собора, он составил бы вероятнее всего образцовое риторическое произведение. Между тем «список» не является связным, литературно обработанным сочинением. Скорее это груда черновых заготовок, подборка цитат из византийских законов, византийских соборных определений и житий. Многие цитаты имеют свои особые заголовки: «От (книг) Бытия», «От Левгитския книги», «От Жития» и пр.

Визит Симона и членов собора к Ивану III и оглашение «списка» не привели к ожидаемым результатам. Митрополиту пришлось еще раз снарядить во дворец доверенного дьяка Леваша. Новое послание митрополита дает наглядное представление о повороте в ходе дискуссии, наметившемся в самом конце собора. Судя по «списку», высшее духовенство надеялось вразумить государя с помощью ссылок на византийские авторитеты. Но эти ссылки, очевидно, не произвели должного впечатления. По этой причине весь византийский материал был полностью исключен из второй «речи» Леваша, а акцент сделан на московской традиции и старине.

В первой «речи» Леваша значилось, что при князьях Владимире и Ярославе святители и монастыри «села и земли держали». В «списке» митрополичья канцелярия придала своей аргументации полемическую заостренность: князь Владимир с сыном «грады и села давали святым церквам». Как видно, новая формула вызвала возражение. В результате во втором «послании» Леваша абзац о земельных пожалованиях церкви князей Владимира и Ярослава был опущен. Составители документа вернулись к первой формуле: при Владимире и Ярославе святители и монастыри «села держали».

В последних «речах» Леваша ссылка на авторитет киевских князей приобрела принципиально новый смысл. Митрополичья канцелярия подчеркивала преемственность их с правящей московской династией: киевские князья были поименованы как «твои (Ивана III. – Р.С.) прародители», а далее перечислялись владимирские и московские князья. Перечень включал имена великих князей Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо, Ивана Калиты, «внука блаженного Александра». В последней версии не византийские цари и святые, а московская династия выступала в роли гаранта неприкосновенности церковных имений и доходов. Совершенно очевидно, что члены собора постарались сообразовать свои аргументы с претензиями двора.

В митрополичьем «списке» рассуждения о церковных имуществах были облечены в отвлеченную форму. Симон ссылался на «грады, и села, и винограды, и озера, и пошлины», принадлежавшие церкви при Константине. В последних «речах» Леваша фигурировал конкретный перечень статей дохода русской церкви. При владимирских и московских великих князьях, подчеркивал собор 1503 г., церковь «держала» грады, волости, слободы и села, а также «суды, управы, и пошлины и дани церковныя». Споры по поводу «дач» князя Владимира Святославича побудили митрополичью канцелярию включить в «речь» Леваша ссылку на Устав Владимира.

«Речи» завершались словами о том, что и в греческих, и в наших «русских странах» святители и монастыри земли «держали и держат, а отдавати их не смеют (!) и не благоволят, понеже вся таковая стяжания церковная – Божия суть стяжания…». Неповиновение воле государя собор объяснял тем, что «не смеет» отдать Ивану III Божье имущество.

Среди публицистических памятников о соборе 1503 г. выделяется «Слово иное», составленное в стенах Троице-Сергиева монастыря не ранее середины XVI в. Этот источник содержит ценные сведения о планах и домогательствах светских властей. «В та же времена, – повествует автор «Слова», – восхоте князь великий Иван Васильевич у митрополита, и у всех владык, и всех монастырей села поимати… митрополита же, и владык, и всех монастырей из своея казны деньгами издоволити и хлебом изоброчити из своих житниц».

Становится понятным, почему в последнем обращении к Ивану III митрополит и собор четко определили круг доходных статей церкви (суд, управа, дани или десятина), не подлежащих отчуждению. Судя по «Слову иному», монарх намеревался наложить руки на все доходы церкви (включая оброки с сел, десятину и пр.). Взамен он обещал обеспечить монастыри денежным и хлебным довольствием из казны.

В Москве Иван III не мог действовать теми же средствами, что и в завоеванном Новгороде. Он должен был понимать, что применение насилия в отношении московского духовенства вызовет негодование народа. Как бы то ни было, власти решили воздействовать на московскую церковь методами убеждения. От духовенства требовали добровольной жертвы, суля щедрое вознаграждение.

На какие земли претендовала казна в 1503 г.? Данные источников на этот счет противоречивы. В «Житии Иосифа Волоцкого» упоминалась лишь одна категория – монастырские «села». В других памятниках названы епископские земли. Расхождения, по-видимому, объясняются жанром произведения. Автор «Жития» повествовал об Иосифо-Волоколамском монастыре и его основателе, а потому упомянул о тех притязаниях казны, которые непосредственно затрагивали его обитель. Судя по «Соборному ответу», церковному руководству приходилось отстаивать одинаково и епископские, и монастырские вотчины, что полностью совпадает со свидетельством «Слова иного».

Если верить «Слову иному», подлинным героем соборных прений был Серапион. Троицкие книжники – авторы «Слова» хорошо знали Серапиона: в течение десяти лет он управлял обителью как игумен и еще семь лет жил там как опальный старец. Серапион был личностью примечательной. Он родился от «проста родителя» в подмосковном селе и прославился строгой монашеской жизнью.

Будучи избранным на митрополию, Симон Чиж назначил своим преемником на посту троицкого игумена Серапиона, своего ученика и помощника. Человек неробкий и прямой, игумен не раз использовал право «печалования» перед государем и иногда добивался того, чего не могли добиться ни митрополит, ни священный собор. Так, он спас от костра неких «болярынь», осужденных, по-видимому, по подозрению в чародействе. В «Житии» Серапиона упомянуто его выступление на соборе, созванном «дабы не стяжати монастырем сел, и нив, и виноградов».

Когда Иван III и его сын Василий пригласили Серапиона во дворец, чтобы склонить его на свою сторону, тот заявил, что пришел в Троицу, имея посох в руке да мантию на теле, никаких сел монастырю не давал, а значит, и распоряжаться ими не может.

Неудача

Иван III не проявлял особых познаний в богословии, но это не мешало ему вмешиваться в церковные дела, исправлять обряды и пр. Собор 1503 г. был для него своего рода школой. Он выслушивал речи иерархов и объявлял свое решение.

Когда монарх впервые объявил свою волю по поводу церковных земель митрополиту и собору, те не посмели протестовать, и «вси ему повинушася, бояшеся да не власти своея отпадут». Комментарий современника сводился к тому, что князья церкви боялись за свои места.

Однако некоторое время спустя духовенство преодолело растерянность. По возвращении из дворца Серапион стал укорять своего учителя и пастыря Симона за потворство государю: «Аз убо нищий противу великому князю глаголю. Ты же о сих ничто же не глаголеши». Митрополит попал в затруднительное положение. Всего за четыре года до собора он благословил Ивана III на отчуждение вотчин у новгородского владыки. Теперь он должен был испить ту же чашу. Симон молчал, пока молчали все прочие члены собора. Протест троицкого игумена и других иерархов подтолкнул его к действиям.

«Соборный ответ» сохранил колорит эпохи. Симон со смирением возражает государю. Автор «Слова иного» приписывает вовсе не свойственные Чижу мужество и дерзость. Владыка отверг требования Ивана III, сказав: «Аз убо сел пречистыя церкви не отдающими же владели прежние митрополиты и чюдотворцы Петр и Алексей».

Из «Соборного ответа» следовало, что митрополит ссылался на авторитет митрополитов Петра, Феогноста и Алексея. Автор «Слова иного» опустил упоминание о византийце Феогносте, не сподобившемся канонизации.

Новгородский архиепископ Геннадий выступил на соборе сразу после митрополита, как и полагалось ему по чину. Слова Геннадия отличались горячностью и задели Ивана III. Государь вмешался в дискуссию, оборвав князя церкви. Современник объяснил поведение государя тем, что новгородский архиепископ успел скомпрометировать себя «сребролюбием»: «Многим лаянием уста ему загради, веды его страсть сребролюбную».

Иван III нечасто терял терпение. На соборе он заставил иерарха замолкнуть, набросившись на него с бранью – «лаянием».

Великий князь мог рассчитывать на успех задуманного дела при одном непременном условии: ему обязательно нужна была поддержка влиятельных духовных лиц. Наибольшие надежды Иван III возлагал на Нила Сорского, ученика Паисия Ярославова. В своих сочинениях Нил никогда не говорил прямо о монастырских имуществах. Но он признавал скит идеальной формой иноческого жития. В «Предании» Нила подчеркивалось, что монахи «дневную пищу и прочаа нужныя потребы» должны получать «от праведных трудов своего рукоделиа и работы». Пустынник осуждал присвоение чужого труда. Из его поучений следовало, что иноки могут владеть лишь землями, которые они обрабатывают своим трудом, но не селами, населенными оброчными крестьянами. Вся практика учрежденного Нилом пустынножительства вела к отрицанию монастырских «стяжаний». Рассчитывая на поддержку заволжских пустынников, Иван III и Василий III вызвали в Москву старцев Нила и Дионисия. Автор «Слова иного» так излагает результаты встречи монарха с иноками святой жизни: «Приходит же к великому князю и-Нил, чернец з Белаозера, высоким житием славный сыи, и Денис, чернец Каменский, и глаголют великому князю: «Не достоит чернцем сел имети»».

«Слово иное» передало речи заволжских старцев, по-видимому, наиболее точно. Нил и Дионисий отнюдь не предлагали насильственно изымать вотчины у монастырей. Они ставили вопрос в моральной плоскости: достойно или недостойно для иноков владеть вотчинами.

Кроме «Слова иного», о выступлении Нила Сорского сообщают два других публицистических памятника – «Прение с Иосифом» и «Письмо о нелюбках», возникшие не ранее конца 40-х – начала 60-х гг. XVI в. Составители этих памятников засвидетельствовали, что Иван III «повеле быти на Москве святителем, и Нилу и Осифу, попов ради, иже дръжаху наложниц; паче же рещи – восхоте отьимати села у святых цръквей и у манастырей». Подобно Нилу, Иосиф Санин отстаивал принцип нестяжательства, отрицая личную собственность монахов. Власти, по-видимому, рассчитывали на его помощь. Однако волоцкий игумен не оправдал их надежд. Как следует из «Письма о нелюбках», едва Нил стал говорить, чтобы у монастырей сел не было, и его поддержали «пустынникы белозерские», Иосиф «нача им вопреки глаголати». В «Житии» Иосифа его участие в соборе охарактеризовано одной неопределенной фразой: «И в сих же съвопрошаниях Иосиф разумно и добре, разчиняя лучшая к лучшим, смотря обоюду ползующая». Авторы «Жития Серапиона», заимствовавшие ряд отрывков из «Жития Иосифа», в сходных выражениях характеризуют поведение Серапиона на соборе. В своих сочинениях Иосиф Санин выступал как яростный защитник церковных и монастырских имуществ. Кто бы ни покушался на владения святой церкви и монастыря, «князь или ин некий… – писал игумен, – будет проклят». На соборе Санин действовал заодно со всем высшим духовенством. Автор «Письма о нелюбках» утверждал, будто на соборе присутствовал старец Паисий Ярославов, учитель Нила, который в действительности умер до 1503 г.

Паисий жил в Каменском монастыре на Кубенском озере. Из этого монастыря на собор прибыл его ученик старец Денис. Речь на соборе произнес Нил: «Егда совершися собор о вдовых попех и о дияконех, и нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы черньцы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием, а с ним пустынникы белозерские». «Письмо о нелюбках» дало историкам основание утверждать, будто Нил и другие заволжские старцы отстаивали на соборе идею секуляризации монастырских земель.

Данные «Слова иного», а также подлинные сочинения учеников Нила свидетельствуют, что нестяжатели никогда не выступали за насильственное вторжение государства в сферу имущественных прав церкви. Речи Нила клонились к тому, чтобы убедить монахов добровольно отказаться от «сел», ввиду того что владение вотчинами недостойно монашеского жития. Только на этом пути христианского самоотречения иноки и могли спасти себя.

В одиночестве

Иностранных путешественников поражало обилие и богатство монастырей на Руси. По их весьма приблизительным подсчетам, в собственности у черного духовенства находилось до трети всех обработанных земель в государстве. Приведенная цифра, вероятно, преувеличена. Но надо заметить, что монастырские вотчины были в цветущем состоянии в отличие от прочих земель, в особенности мелких вотчин детей боярских.

В последние годы жизни Иван III был захвачен идеей секуляризации. Отобрав у церкви ее земельные богатства, великий князь получал возможность довести до конца все задуманные им начинания, упрочить самодержавную власть. Василий III разделял планы отца. Завладеть землями московской церкви Иван III мог при одном непременном условии – поддержке со стороны Боярской думы. Но добиться такой поддержки оказалось трудно.

Из бояр в пользу планов секуляризации решительно высказался один Василий Борисов-Бороздин, «тферския земли боярин». У тверской знати были свои счеты с высшим руководством церкви, вставшим на сторону Москвы в вековечном споре Москвы и Твери.

Борисовы-Бороздины появились на московской службе до падения Твери. После передачи Тверского великого княжества под управление наследника московского престола Ивана Молодого Борисовы-Бороздины вернулись в тверскую думу. По родословие В. Борисов был «в боярах на Москве и во Тфери».

Московская аристократия неизменно пользовалась поддержкой высших московских иерархов, что и определило их взаимоотношения.

В московской думе в 1503 г. сидели князья Патрикеевы (Д. В. Щеня), Оболенские, тверские (В. Д. Холмский), ярославские (С. Р. Ярославский), бояре Захарьины (Я. Захарьин). Никто из них не был причислен автором «Слова иного» к числу сторонников секуляризации. Но их имена не названы и среди тех, кто защищал церковное землевладение. Дума была запугана казнью Ряполовского и Ромодановского и в трудный час, видимо, предпочла умыть руки.

Веками московская знать щедро жаловала монастырям земли на помин своей души и на устроение души родителей. Теперь она не желала рушить то, что воздвигала вечного ради блаженства.

Вместе с московским духовенством бояре строили государство, с благословения святителей объединяли землю. Применение мер принуждения в отношении собственного духовенства мало кто одобрял. Даже среди сыновей Ивана III не было единодушия. Планы государя одобряли лишь Василий, а вместе с ним Дмитрий, третий сын великого князя. Они «присташа к совету отца своего».

Старший из удельных князей Юрий Дмитровский не посмел открыто перечить отцу, но четко дал понять, что не одобряет его затеи. «Князь же Георгий всесветлое, – повествует автор «Слова иного», – ничто же о сих не глаголах». Троицкий книжник высоко оценил поведение удельного государя, назвав его «всесветлым».

Вскоре после собора князь Юрий в знак милости выдал игумену Серапиону жалованную грамоту на села. Грамота подкрепила незыблемость монастырского «стяжания» и привилегий.