Текст книги "Кот в сапогах, модифицированный"

Автор книги: Руслан Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

40. Подводят под статью.

Милиционер, представившийся майором Крюковым, деликатно подождал, пока мои физиологические системы обретут более-менее рабочее состояние, и сообщил, что Наталья Владимировна Воронова бесследно исчезла, и ее нигде не могут найти.

– Последней ее видел ваш швейцар, – сказал майор, чем-то подспудным походивший на крюк для развески туш, на котором, чувствовалось мне остро, я неминуемо повисну. – Вчера, в 23-45 он выпустил ее из замка. Дежурный ваш шофер, сидевший в машине за воротами, утверждает, что в 23-48 вроде бы видел стройную женщину в красном коротком платье и норковой шубке, уходившую по проезду в сторону шоссе. Наталья Владимировна, насколько мне известно, пришла на вечер в норковой шубке и красном платье.

Тут до меня дошло, что девушка моей мечты ушла, исчезла, может быть, ее даже убили. Кто?!!

Я вмиг отрезвел.

Сердце застучало.

В голове застучало тоже.

Милиционер сверлил ее (мою голову) оптимистичными светло-голубыми глазами, видимо не зная, что сверлить надо жутко черными, или, в крайнем случае, красными, как у меня.

– Вы можете что-нибудь сообщить нам по этому поводу? – спросил он, отчаявшись наделать в моем вялом теле дырок. – Кстати, вы можете быть со мной откровенным, так как расследование мне поручил хорошо известный вам Николай Иванович Шкуров-Безуглый. Он же просил передать, что существуют лица женской национальности, которые будут рады, если вы в течение длительного времени с пользой для общества отдохнете в местах не столь отдаленных.

Я посмотрел на часы. 13-50.

Подумал: «Увел, небось, Эдичка, куда-нибудь в кабинет. После того, как поводил по крыше, то есть по местам своей боевой славы».

Спросил, налившись по воротник ревностью:

– А в замке ее искали?

В кабинет, постучавшись, вошли двое. Те самые, которые когда-то отправляли меня в нирвану, а Эдичку мочили в сливном бачке. Настроение улучшилось, ибо лица у телохранителей были битыми – казалось, над ними поработали сведенные в творческую бригаду кулачные мастера Брюс Ли, Сигал, Ван Дамм, еще один рейнджер из Техаса, фамилии не помню.

– Ну, что? – подался к ним майор.

– Ничего, – стал отвечать телохранитель с заплывшим правым глазом. – Обыскали все. Подвалы у них тут, конечно, интересные, хоть экскурсию приводи из ПТУ маньяков, но ни Натальи Владимировны, ни ее следов, наши ребята не обнаружили. Кстати, полчаса назад пришла уборщица Нюра, она живет через дорогу в служебном корпусе. Она сказала, что видела, как Наталья Владимировна в 11-50 села в «Жигули» песочного цвета и уехала в сторону Москвы. За рулем машины сидел человек в большой кепке.

– Какой модели? – осел в кресле майор.

– Вы умеете в виду модель кепки? – уточнил телохранитель с заплывшим левым глазом.

– Нет, модель «Жигулей», – майор был непроницаем.

– Моделей эта уборщица не разумеет.

– А на крыше искали? – спросил я, морщась от спазма головной боли.

– Вы имеете в виду крышу машины? – пристально посмотрел оперативник.

– Нет, замка.

Я почувствовал себя безнадежным пациентом психиатрической клиники. Когда на тебя смотрят люди и видят идиота, таковым себя и чувствуешь. Так же как чувствуют себя певцами певцы, лишенные голоса, и чувствуют гениями политики, напрочь лишенные интеллекта.

– А почему вы думаете, что Наталью Владимировну следует искать на крыше здания? – невозмутимо осведомился майор, которому, видимо, приходилось проводить следственные действия и в сумасшедших домах.

– Они с моим котом большие друзья, – потупил я взор. – А коты, как вы знаете, большие любители крыш.

Боль неожиданно отпустила, но голова оставалась чугунной. В ней попеременно сменяли друг друга образы Натальи – живой и мертвой, крюк для развески туш, добрая кружка пива, которая могла бы чудодейственно сделать мои мозги хотя бы деревянными.

– Да, с вами не соскучишься, – проговорил майор и, посверлив меня с минуту, принялся черкать в блокноте.

Когда он переворачивал третий листок, вошел человек в замаранной пылью защитной форме.

– На чердаке и крыше пропавшая не обнаружена, – сообщил он, дождавшись майорского внимания. – Мы опросили служащих замка, и трое из них показали, что вчера, примерно в 19-35, одна из гостей, по приметам Наталья Владимировна, проследовала по пожарной лестнице на чердак, а затем на крышу – садовник это видел. Ее сопровождал черный кот по кличке… – человек в защитной форме полистал записную книжку, – Эдгар Эдуард Фелис Эсквайр. Пробыли они там до 11-05…

– Вы что-то хотите добавить? – милиционер был физиономистом.

– Да… То есть нет… – смешался человек в замаранной пылью защитной форме.

– Говорите.

– Ну, они разговаривали…

– Кто разговаривал?

– Кот с Натальей Владимировной… – «Сумасшедший дом!» – подумал майор.

– Может быть, Наталья Владимировна с котом?

– Может быть. Но мне сказали, что они разговаривали.

– Хорошо. Все, кроме гражданина Смирнова, свободны, – отправил майор докладчиков. Когда они покинули кабинет, уставился профессиональным взглядом в мою распухшую личность и, выдержав паузу, спросил.

– Ну так как? Имеете вы, что нам сообщить?

– По поводу кота?

– И по поводу кота тоже.

– С ним действительно можно разговаривать… Если расслабится от самоуважения. И тогда со стороны кажется, что ты сумасшедший. Потому что он отвечает по человечески, телепатически конечно, переспрашивает, перебивает иронизирует.

– Понятно… – проговорил майор так, как будто сам накануне обсуждал со своим Васькой криминогенную ситуацию в Кунцевском районе. А что вы можете сказать насчет Натальи Владимировны?

– Только то, что, она душевно совершенно здорова.

– Что еще?

– Судя по всему, вы зря ищите ее в замке…

– Они ищут ее в замке, потому как наливочка у нас очень уж хороша, не правда ли Пал Палыч? – неожиданно появившись, Надежда встала за моим креслом.

– Да-с, пробовал, пробовал, – масляно заулыбался майор. – Хороша-с

Надежда фамильярно поворошила мне волосы. Обернувшись, я посмотрел более чем обескуражено.

– Маркиз Смирнов-Карабас с ударением на втором «а» ничего не знает, потому что с 18-30 прошедших суток занимался усиленным приемом внутрь широкого спектра алкогольных напитков, – сообщила Надежда следователю, предварительно сделав мне глазки.

– Что так? – спросил тот меня тепло – не иначе сам время от времени квасил ночь напролет от превратностей жизни.

– Без вести пропавшая Наталья Воронова отказалась общаться с ним на короткой ноге, узнав, что маркиз он незаправдашний и вообще является научным сотрудником с окладом в триста долларов, включая надбавку за ученую степень, – более чем ехидно ответила дочь Блада.

– Значит, у вас были мотивы… – взгляд майора стал металлическим.

– Мотивы напиться? – повторил я, не сразу поняв, к чему он клонит. – Еще какие! Без этой девушки мне не жить…

– Нет, не напиться, а убить Наталью Владимировну.

– Да, убить, – повторила Надежда.

– Да вы что, с ума сошли? – помертвел я (зато в голове светло и чисто как в березовой роще). – Жива она, я сердцем чувствую.

– У меня тут данные на вас, – достал майор из кейса несколько скрепленных листов бумаги. – Драка, еще одна, вот другая, из-за женщины, с нанесением тяжких и менее тяжких телесных повреждений… Нервный вы человек…

– Если мужчины будут убивать отказавших им женщин, то очень скоро на нашем государственном флаге останется одна голубая полоса.

– Неудачная шутка, – поджала губы Надежда. – Думаю, в вашем положении лучше не шутить.

– Так, запишем, – поймав ее внушающий взгляд, застрочил майор в блокноте. – Оскорбление государственного флага в присутствии представителя власти…

– Маразм крепчал… – только и смог сказать я, не веря своим ушам. – Держу пари, вы сейчас станете искать наркотики у меня в карманах …

– Уже искали… В спальне, – майор, подняв глаза от записной книжки, открыто улыбнулся.

– Ну и как, нашли?

– Нашли, конечно. В кармане вашего халата.

– А что нашли, если не секрет?

– Десять граммов героина.

– Шиза косила наши ряды… – наконец, я поверил, что мне хотят пришить дело. И не дело, а возможное убийство Натальи.

– Может, у вас есть алиби? Кто-нибудь может подтвердить, что вы находились в спальной прошлым вечером и ночью?

– Да. Кто-нибудь может… – кисло ответил я.

– Кто? – майор хорошо знал, что алиби никакого у меня нет и быть не может.

– К сожалению, не кто, а что. Шесть бутылок шампанского…

– И чем они вам могут помочь?

– Арифметикой. Видите ли, с ними я общался всю ночь напролет. И наверняка на них остались мои пальчики. Восемь бутылок – это примерно тридцать два стакана. По стакану раз в двадцать минут – получается десять часов с шестеркой в периоде…. Ровно столько времени меня никто не видел.

Покивав, майор задал вопрос по существу:

– Я вижу, вас не опохмеляли?

– Нет. Прошу занести это в протокол.

– Да, без наливки тут не обойдешься… – закончив черкать в блокноте, откинулся на спинку кресла Пал Палыч. Я понял, начальство ему сказало: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что».

– Так в чем же дело? Пройдемте, товарищ майор, – заулыбалась Надежда. – Да поторопимся – ваши коллеги там времени даром не теряют.

– Пожалуй, пойдемте. Тем более, пропажу без вести оформлять еще рано.

Они ушли, я остался наедине с собой. Захотелось, наконец, попробовать наливки, на которую и пожарные, и милицейские летят, как мухи. А с Наташей все ясно – просто-напросто улизнула из-под папенькиного надзора. Но кто же так «причесал» этих охранников, должников Эдгара, да и моих должников? Впрочем, какая разница – надо поскорей уходить отсюда. Из этого замка, от этой сумасшедшей Надежды. Финита ля комедия.

Постучавшись, осторожно вошел Стефан Степанович, встревоженный и, судя по всему, опасающийся, что нас застанут вдвоем. Стремительно приблизившись ко мне, он прошептал:

– Наталья Владимировна в замке, в подземельях подземелий. Это все Надежда Васильевна… Слуги лгут по ее приказу.

Мне стало ясно, что меня собираются обманом завлечь в эти самые подземелья. «Все это случилось, – подумал я, вспомнив, как все получилось, – потому что налакался, как лошадь, шампанским, вместо того, чтобы, невзирая на обстоятельства, поговорить с Натальей, попытаться хоть как-то заинтересовать ее. Все, больше не пью. И женюсь на Груше назло всем, и коту в первую голову».

– Вы, я вижу, не верите, – озираясь на дверь, продолжал шептать Стефан Степанович. – Но у вас же есть кот, спросите его, он нюхом ее, наверное, чувствует.

Я задумался, есть ли у моего кота мотивы (как он смотрел вчера, с каким презрением!) заточить меня в подземельях подземелий. Если он читает мысли, и прочитал таковую о Грушеньке, то есть.

– Вы советуете мне поговорить с котом?

Второй раз за вечер на меня посмотрели как на безнадежного пациента психиатрической клиники. И зря. Похмельный синдром, это ведь ненадолго. Стоит мне добраться до наливки, и я опять начну мыслить адекватно и что-нибудь разумное придумаю.

Стефан Степанович озабоченно покачал головой, пошел к шкафчику с резными стеклянными дверцами. Открыл, укоризненно глянув, достал графинчик глубокого винного цвета, такую же рюмку, вернулся с ними, поставил передо мной на письменный стол.

Сделав для приличия длинную паузу (секунды три), я похмелился.

Посидел, ублаготворено откинувшись на спинку кресла.

Спросил, указав подбородком на графинчик:

– Ваша хваленая наливка?

– Да.

– С той минуты все наличные запасы засекретить под кодовым названием «Черемуха-3». Затем складировать их в охраняемом помещении. Ключ мне.

– У нас ее две тысячи четыреста литров только укупоренной. У хозяина, большого любителя всего, похожего на кровь, вишневые сады по всей России.

– Вы же непьющий и потому не можете знать, что такое две тысячи четыреста литров. Кстати, что случилось с охранниками Натальи? Почему они побиты?

– Странная история, – пожал Стефан Стефанович плечами. – После исчезновения Натальи Владимировны они стали ее искать и сами исчезли. Нашли их утром, замурованными в подвале.

– Квасик замуровал?

– Вряд ли. У него алиби. Человек пять из служащих утверждают, что со вчерашнего утра у него было плохое настроение, и он замуровал себя в своей туалетной комнате. Это у него бывает.

– А кто же тогда охранников замуровал? Надежда Васильевна?

– Выпейте еще, вам это нужно.

– Да, конечно.

Я выпил. Наливка была просто замечательной. Природные силы возвращались в меня кругами, как иудеи на Землю обетованную.

– По рецепту Василия Дмитриевича делаем, отца хозяина, я показывал вам его портрет, – тепло улыбнулся Стефан Стефанович, радуясь моему превращению в осмысленного человека.

– Это тот, с красным носом?

– Разумеется.

– Так значит это Надежда все организовала?

– Да. Из ревности. Я сейчас пойду, а вы посидите, подумайте. Обычно четырех рюмок хватает для полного осознания объективной действительности. Да, вот еще что, маркиз…

Он не договорил – в кабинет влетела взбешенная Надежда. Подбежав в Стефану Степановичу, она закричала, ударяя его по лицу:

– Я же приказывала вам, приказывала не подходить к нему! Я увольняю вас! вон отсюда, старый идиот!

Стефан Степанович ушел, понурив голову и прижимая рукой слезящийся от побоев глаз. Я демонстративно выпил третью рюмку и вдруг понял, что в наливку подмешано снотворное. «Все они заодно…» – подумал я валясь на пол.

41. Нет смысла беречь простату…

Очнулся я во мраке, на холодном каменном полу. Под головой лежал кирпич. На ноги противно покапывало. «Простужу простату», – подумал я о святом, стал подниматься на ноги и только тогда почувствовал, что на животе моем покоится женская головка.

– Наталья! – возликовал я мысленно. – Меня заключили в одной камере с ней!

Как я мог спутать ее божественную головку со сладко спавшим на мне котом? Да очень просто – Наталья мне снилась. Я видел ее золотые волосы, ее глаза, смотревшие мягко и доверительно, как на мужчину, с которым решено прожить до конца жизни.

Эдгар, нутром почувствовав, что я раскисаю, вонзил в мою жилетку когти, потянул.

– Да, ты прав, пора действовать, – сказал я и, переместив его с живота на пол, встал.

Обследование темницы не заняло много времени – она была небольшой, где-то два метра на три. До потолка из монолитной бетонной панели можно было дотянуться рукой. Стены склепа (будем называть вещи своими именами) также были бетонными, но литыми. Единственный дверной проем был заложен кирпичом, и раствор уже окаменел. Карябая его ногтем, я видел, как Квасик несет меня на широком своем левом плече, придерживая огромной лапой, как помещает в склеп, как заботливо кладет под голову каленый кирпич, как берется за мастерок, как споро растет стена… Сумасшедший дом!

– Все ясно, поздравляю, – сказал я коту, улегшись затем на пол (беречь простату уже не было смысла). – Все как у Эдгара По, только я жив. Пока жив. Убедительно прошу сидеть на моей голове, когда наши с тобой недруги разберут проем, чтобы удостовериться в моей насильственной смерти. Да над лицом поработай коготками и зубками, чтобы эта дура в обморок свалилась. Щеки там выешь, губы сожри, чтоб без напряга скалился.

– И крылышки еще обкусаю… – телепатировал Эдгар, ложась мне на живот. Похоже, свою простату он собирался еще использовать.

– Какие это крылышки?

– Крылья носа, хозяин. Я их съем вместе с перегородкой, а кончик носа оставлю в виде хоботка. Я не я, если Надежда Васильевна не лишиться чувств от твоего вида. Совместим, короче, приятное с полезным и все получится в лучшем виде.

Я представил свой нос в виде хоботка.

Вздохнул, сочувствуя собственному трупу. Вернулся в действительность. Пол сквозил могильным холодом; пропитавшись им, я представил индивидуальный скелет – белые кости с фрагментами мумифицировавшейся плоти, череп с пустыми глазницами, вокруг него самоопределившиеся волосы.

Затем увидел бессмертную свою душу, несексуально обитающую где-то на бесполых небесах. Спустившись с них мысленным взором, увидел Эдгара на крыше. Эдгара-Эдичку в окружении сонма похотливых кошечек.

Мысленный кот растаял во мраке подземелья, потому что материально-физический, подсмотрев, видимо, картинки моего воображения, мечтательно протянул: «Мяяяууу!»

– Послушай, похоже, ты уверен, что отсюда выберешься? – поинтересовался я, почесав у него за ухом.

Эдгар положительно замурлыкал:

– Я в этом не сомневаюсь.

Я опять представил его на крыше с кошечками, а себя с отъеденным лицом. Картинка получилась весьма контрастной и легко родила антагонистически злорадную мысль, которая тут же передалась коту:

– Я ведь скоро проголодаюсь, а в тебе живого веса килограмм пятнадцать. Хорошо, что я тебя рыбой не кормил – однажды на севере тюлениной по крайней необходимости питался – ты не представляешь, какая это гадость… Раза в три отвратительнее рыбьего жира.

Мурлыканье как выключили. Кот встал, перебрался в дальний угол.

Полежав в одиночестве, я задумался.

«Двадцать первый век на дворе, а меня свихнувшаяся баба замуровала в подвале своего замка. Фантастика!

Но почему замуровала? Из ревности, как говорил Стефан Степанович?

Бог ее знает. Могла замуровать и замуровала.

А что будет дальше? Помучает, помучает и выпустит? Выпустит, скажет: иди, пожалуйста. Крюков по всей России тебя ищет.

Нет, не выпустит. Свободы мне не видать. В лучшем случае заманьячит. Сломает волю многолетним заключением, потом нарядит в латекс, посадит в клетку и будет эксплуатировать. Сексуально, конечно. По-своему. Экстремально. С крокодилами, как я неумно шутил. Нет, с крысами. Конечно, с крысами. Представляю, как это будет… Уютная, мягко освещенная комнатка полна крыс… Они шевелятся, пищат, дерутся. Мы с Надеждой Васильевной в них, как в море… Тьфу.

А потом еще что-нибудь придумает. Что?

…Тверская. Мы гуляем. Я иду на поводке. Надежда Васильевна гордо вышагивает сзади. Навстречу карапуз с мамой. Он восторженно кричит:

– Мама, мама, посмотри, какой большой песик!

– Это, скорее всего, не песик… – всматривается мать в меня, облаченного в костюм собаки.

– Жека, голос! – приказывает Надежда Васильевна.

– Гав, гав, гав! – радостно отвечаю я, зная, что за послушание вечером получу большую сахарную косточку.

Да, таков человек. Можно внедрить ему в голову человеческие стереотипы, и он, как ребенок, будет радоваться новому «Мерседесу». А можно, что, в общем, одно и тоже, привить вкус к собачьим ценностям, и он как доподлинная собака, будет радоваться сахарной косточке.

Во, попал! А Блад? Может, он выручит? Отшлепает сумасшедшую дочурку по попе, пираньями траченной, и выпустит?

Не факт. Он может и не знать, что я замурован в подвале. И вообще, зачем я ему на свободе нужен, после того, что он со мной сделал? Он ведь фактически меня украл, а за это десять лет строгого режима в обществе аналогичных чеченцев. Нет, не нужен я ему на свободе…

Вот попал. Все! Точно придется кота есть.

А зачем? Ну, протяну на нем лишний месяц… Нет, не буду есть, пусть он ест. Меня ест».

– Ладно, не буду тебя есть, – крикнул я в темноту. – Иди сюда, поговорим. Вдвоем оно легче помирать.

Эдгар подошел, но ложиться на привычное место не стал. Видимо, что-то под сапогами его заинтересовало, и он стал царапать бетон когтями. Встав на четвереньки, я на ощупь обследовал пол и обнаружил, что он выложен из квадратных бетонных плит, подобных тротуарным. Я попытался как-то зацепиться за ту, которую кот царапал – безрезультатно. Тут Эдгар ткнул меня чем-то твердым, зажатым в его пасти. Это был гнутый гвоздь, стопятидесятка.

Сколько времени заняло извлечение плиты из тесного объятия соплеменниц, сказать не могу. Много. Может быть, несколько часов. Слов, которые я при этом употреблял, тоже было много, и они, в конце концов, помогли.

Под плитой открылась неглубокая полость, на дне которой я нащупал металлическую крышку. Она открылась довольно легко; не успел я порадоваться удаче, как из люка что-то живое выскочило. Когда это что-то вцепилось в мою руку острыми зубами, я понял, что подвергся нападению огромной крысы. Огромной и, несомненно, голодной.

Вместе с ней, вцепившейся в тело, в мозг вцепилось воспоминание.

«Я крыс специально развожу – надо ж кому-то мясо скармливать. Теперь они второе мое увлечение. Первое, дело – мясницкое – хорошо для рук, а дрессировка этих умных животных, кроссбридинг с целью создания новых пород, управляемых человеком – хорошо для ума».

Это говорил фон Блад. «Значит, крысу, управляемую крысу натравил он? – думал я, пытаясь оторвать от себя озверевшее от запаха крови животное. – Вот попал!»

Отчаявшись сладить с противником, я позвал на помощь Эдгара-Эдичку.

Слава богу, к этому времени он проголодался не меньше крысы, и твари не повезло.